– Адвокат к Вики Гаудман, – объявляет надзиратель.

– Опять? Твой адвокат к тебе неровно дышит, что ли? – фыркает моя сокамерница.

– Она готовит мою защиту, – отвечаю я. – Суд уже завтра.

– А моей вообще на меня наплевать. Она уверена в моей виновности.

Пенни уже ждет меня в комнате для встреч с адвокатом. На этот раз с ней какой-то мужчина.

– Это Жиль Ромер, – с энтузиазмом сообщает она. – Он будет вашим защитником в суде.

– Ваш адвокат рассказала мне о нападении на вас, Вики. – Он говорит так, будто мы давно знакомы. – Я очень сочувствую вашей потере.

Я отворачиваюсь. Мне совсем не хочется обсуждать все это с незнакомцем. Даже разговор с Пенни дался мне очень тяжело.

– Мы должны знать больше, Вики, – мягко произносит она.

– Я уже достаточно рассказала.

– Так вы себе не поможете. Поймите, история о вашем ребенке может пролить новый свет на ваше дело.

Патрик…

Потеряв своего сына, я едва не сошла с ума от горя. Вот, только что я была беременна, и внутри у меня шевелился ребенок. А теперь там пустота. Как можно было пережить это? Я надеялась на утешение от мужа, но Дэвид практически не разговаривал со мной. Я знала, что он винил меня. Поэтому так получилось, что я стала делиться переживаниями со старым другом Патриком.

– Иногда в таком случае, – сказал он во время доверительной беседы в моем кабинете, – можно дать своему ребенку имя – так станет легче. Думай о нем как о реальном человеке.

«Твое имя», – инстинктивно подумала я. Хорошее, крепкое, надежное имя. И, как ни странно, это действительно помогло. Какой-нибудь психолог мог бы объяснить мой выбор тем, что у меня все еще остались чувства к Патрику. В любом случае, это имя было моей личной тайной.

Меня так поглотила тоска о неродившемся ребенке, что мне совершенно не было дела до своего физического состояния, – а у меня, между тем, была сломана рука и разбита голова. Кроме того, мне пришлось перенести тяжелую процедуру выскабливания, без которой нельзя было обойтись после выкидыша – тем более, на таком сроке.

– Нужно провести чистку матки, чтобы там ничего не осталось, – сказала мне медсестра. – А потом сможете снова подумать о беременности.

Однако даже мысль о другом ребенке казалась мне предательством по отношению к маленькому Патрику. Кроме того, учитывая враждебность Дэвида ко мне в последнее время, возможность новой беременности была крайне сомнительна. Он продолжал утверждать, что предлагал мне перевестись в «менее опасную тюрьму». Дэвид был в этом так непреклонен, что я почти поверила ему. Может, подумала я, удар по голове сказался на моей памяти. Я даже забыла про День святого Валентина, а Дэвид – вероятно, в качестве извинения за свое поведение – подарил мне красивые сережки с кристаллами. Впрочем, это потепление с его стороны продлилось недолго, и вскоре он снова стал вести себя со мной раздражительно.

Возможно, этому не следовало удивляться. Я сама была на себя не похожа: сделалась очень тревожной и подскакивала от любого резкого звука. Посттравматическое расстройство – сказал доктор, выписав мне успокоительные. Я к тому же грубо обошлась с бедными Джеки и Фрэнсис, которые пришли меня навестить с шоколадными конфетами и цветами.

– Вот увидишь, пройдет время, и тебе станет легче, – неловко произнесла Фрэнсис.

– Откуда тебе знать? – вспылила я. – Вы обе не были матерями. Вы понятия не имеете, что это такое – быть беременной и потерять ребенка.

По их лицам стало понятно, что мои слова очень больно задели их.

– Простите меня, – сказала я, отворачиваясь, и горячие, безмолвные слезы потекли на мою подушку.

Джеки стиснула мою руку, пытаясь меня утешить. Это было больше, чем я заслуживала.

А потом у меня случился первый приступ. Последним, что я помнила, был спор с Дэвидом в нашем доме в Кингстоне, после чего я очнулась на ковре в гостиной, чувствуя себя словно после глубокого сна. В то же время в голове у меня был странный сумбур. Я попыталась встать, опираясь на стул, но снова упала.

– Да что с тобой такое? – недовольно фыркнул Дэвид. – Возьми себя в руки, Вики.

– О чем ты говоришь?

– Я всего лишь сказал, что мне снова нужно уехать по делам, – вовсе не обязательно из-за этого устраивать такой спектакль.

– Какой еще спектакль? Когда? – произнесла я, потирая руки и ноги. Мышцы почему-то сильно болели. Лишь впоследствии я узнала, что такое бывает при моем заболевании. – Наверное, мне нужно сходить к врачу.

– Вероятнее всего – к психиатру.

Как он мог быть таким жестоким?

Врач отправил меня на МРТ, и было установлено, что у меня случился эпилептический приступ.

– Такое бывает после травмы головы. Это вполне может быть единичный случай, но вам теперь следует наблюдаться какое-то время. Приходите ко мне на прием через месяц.

Однако прежде чем наступил назначенный срок, у меня произошел еще один приступ – на этот раз в тюремной комнате для персонала. Патрик сразу же отвез меня в больницу.

– Проверьте подозрение на эпилепсию, – сказал он дежурному врачу.

– С чего ты это взял? – спросила я его.

– Мне доводилось видеть подобное раньше, – спокойно ответил он.

Впоследствии я узнала, что такое развитие заболевания было весьма обычным. Первый эпилептический приступ мог произойти спустя несколько недель или даже месяцев после травмы. Постановка диагноза происходила гораздо позже. Мне его подтвердили лишь после множества различных обследований, включая ЭЭГ (электроэнцефалограмму), измерявшую электрическую активность мозга, депривацию сна и МРТ, которые позволяли обнаружить повреждение или какую-либо аномалию в ткани мозга – потенциальную причину приступов. Алкоголь, как мне сказали, также мог провоцировать припадки. Я продолжала проходить обследования. Ко времени получения результатов у меня произошло еще два «эпизода». Хуже всего было то, что один случился во время собрания сотрудников, которое я решила провести для обсуждения проблемы с новой заключенной, склонной к самоповреждению.

Однако, если бы не свидетели, я могла бы поклясться, что никакого приступа у меня не было.

– Я ничего такого не помню, – сказала я доктору. – Единственное – я почувствовала нечто вроде запаха жженой резины, а потом – ничего. А в последний раз мне очень хотелось пить.

Он посмотрел на меня так, словно я сказала ему нечто замечательное.

– Это могут быть предвестники приближающегося приступа, вызванные повышенной активностью мозга. Не у каждого человека, страдающего эпилепсией, бывает подобное, но это, в общем-то, хорошо, потому что таким образом вы будете предупреждены о припадке и сможете приготовиться. Всегда старайтесь находиться в безопасном месте. Также лучше не спать в одиночестве.

Я подумала о частых отсутствиях Дэвида и моем собственном напряженном графике, из-за которого я проводила шесть ночей в неделю в своей служебной квартире на территории тюрьмы.

– Летальные исходы, – добавил доктор, – чаще всего бывают следствием несчастных случаев – можно упасть и удариться головой или утонуть. Также возможна так называемая «внезапная необъяснимая смерть при эпилепсии».

– Летальные исходы? – повторила я, шокированная. – Я не знала, что все настолько серьезно.

– Старайтесь не думать об этом. Как правило, заболевание удается контролировать правильно подобранными медикаментами и дозировкой.

Мне довелось перенести еще три приступа, прежде чем врач наконец подобрал лекарство, помогавшее лучше других. Однако среди его недостатков – как меня предупредили – было то, что оно могло негативно сказываться на памяти. Другие побочные эффекты, о которых я прочитала в Интернете, оказались не менее пугающими – особенно несколько «личных историй» о возможной дегенерации мозга.

– Не обращай на это внимания, – решительно сказал Патрик.

Однако хуже всего было то, что теперь под сомнением оказалась моя трудоспособность.

– Все в порядке, – настаивала я, когда председатель совета предложил мне провести еще некоторое время в отпуске. Потом, несмотря на прием лекарств, у меня повторился приступ – на этот раз в блоке матери и ребенка: дети, должно быть, перепугались и кричали, но я ничего этого не помнила.

Врач увеличил дозу лекарства. Женщины-заключенные старались держаться от меня подальше, когда проходили мимо по тюремному коридору. Сотрудники смотрели на меня с подозрением. Спустя месяц у меня случился припадок во время визита в тюрьму проверяющего из министерства. Это стало последней каплей.

– Мы должны реально смотреть на вещи, – сказал председатель совета, когда меня вызвали на заседание. – Вы будете получать хорошую пенсию. Мне очень жаль, но мы обязаны думать, прежде всего, о благополучии заключенных. Что если вы причините кому-нибудь вред во время своего приступа?

– Но у меня-то эти приступы начались как раз из-за нападения одной из заключенных!

Зельда была признана виновной, и ей добавили срок к уже имевшемуся. Однако ее наказание не могло вернуть моего ребенка. В моем кармане по-прежнему лежал снимок УЗИ, сделанный на третьем месяце беременности, – я до сих пор носила его с собой, вместе со своим горем.

– То, что я стала называть своего ребенка Патриком, как живого, наверное, может показаться вам сумасшествием, – говорю я адвокату. – Но это действительно помогло – с годами мне стало легче.

Ее увлажнившиеся глаза смотрят на меня с сочувствием.

– Наверное, я бы сделала то же самое.

Мужчина-адвокат продолжает сосредоточенно писать.

– Если вы повторите перед присяжными эту историю, которую только что нам рассказали, Вики, – говорит он, поднимая на меня взгляд, – думаю, никто не сможет остаться равнодушным. А как произошел ваш разрыв с Дэвидом?

Я прокручивала это в голове бесчисленное множество раз.

– Однажды мой муж пришел домой – в наш дом в Кингстоне – очень поздно. Он был пьян. А потом он…

Я останавливаюсь, пытаясь сдержать слезы.

Мой судебный адвокат ждет. Так же, как и Пенни. Деваться некуда.

– Он сказал, что влюбился в Таню, – мой голос повышается от гнева. – Не увлекся ею, а именно влюбился.

Я до сих помню состояние шока, охватившее меня после этих слов.

– Я никогда не любил тебя на самом деле, – прорычал Дэвид. – И вообще, ты мне больше не нужна.

– Я не понимаю тебя.

Он приблизил ко мне вплотную свое лицо. В некоторые моменты оно казалось совершенно уродливым, а не красивым.

– Знаешь, почему я сделал тебе предложение? – бросил он. – Потому что мне хотелось быть с женщиной, обладающей властью. Имеющей определенный статус. Ребенок запечатал бы наши отношения. Сделал бы нас настоящей семьей, на которую все смотрели бы с уважением. Но теперь это все рухнуло – так же, как и наш брак.

– Ты сам не понимаешь, что говоришь! – взвыла я.

– Очень хорошо понимаю, поверь мне.

Потом Дэвид собрал чемодан и ушел из дома, хлопнув дверью. Несмотря ни на что, я все же надеялась, что его жестокие слова были произнесены скорее под влиянием алкоголя и от горя по нерожденному ребенку. Возможно, именно это бросило его и в объятия Тани – думала я. Вопреки всякой логике, я винила ее больше, чем его. Однако Дэвид так и не вернулся ко мне.

– Он заявил, что у него нет денег, когда мы обсуждали с ним условия развода. Мою долю выкупила у меня Таня. – Я морщусь от этого унизительного воспоминания. – Таким образом они и остались в нашем доме в Кингстоне. Должно быть, он ей очень нравился.

Да еще и такая возможность уязвить меня – едва не добавила я.

– Кроме того, я получила выходное пособие при увольнении. Для начала я сняла квартиру в Лондоне, чтобы подумать, что делать дальше. Однако жизнь без работы мне быстро наскучила. Для меня было невыносимо весь день сидеть дома в ожидании – случится или не случится приступ. Я привыкла много работать.

Пенни кивает, словно все это ей хорошо знакомо.

– Тогда мне пришла в голову идея. Работа по найму была, скорее всего, не для меня, поскольку работодатель мог счесть мое заболевание большой проблемой. Но я подумала, что могу работать на себя.

Оба адвоката внимательно меня слушали.

– Когда-то я занималась организацией «салона красоты и релаксации» в одной из своих тюрем. Женщины проходили там обучение и практику, что давало им шанс после освобождения устроиться на работу. Больше всего меня тогда впечатлила ароматерапия: она действительно помогала мне успокоиться. Именно в этом я больше всего нуждалась на тот момент, и вдобавок таким образом я могла помогать и другим людям. Так что я прошла соответствующие курсы, а потом переехала в Дорсет.

– Но вы там не задержались, – замечает мой судебный адвокат, справляясь со своими записями.

– Нет. Мне приходится постоянно переезжать, потому что каждый раз, когда у меня случается приступ, я теряю клиентов.

Он кивает:

– Думаю, это тоже должно хорошо подействовать на присяжных. Они проникнутся к вам сочувствием.

– Вы поддерживали все это время какой-либо контакт с Дэвидом? – спрашивает Пенни.

Я могла бы солгать. Но я уже и так достаточно это делала. Да и в любом случае меня постоянно, похоже, выводят на чистую воду. Я делаю глубокий вдох.

– Я оставляла сообщения на автоответчике Дэвида, чтобы дать ему знать мой новый адрес – на тот случай, если он захочет увидеться со мной. Я продолжала надеяться… несмотря ни на что.

– Вот это не очень хорошо, – бормочет судебный адвокат. – Может создаться впечатление, что вы преследовали своего бывшего мужа.

Потом его лицо меняется.

– Кстати, у нас есть для вас кое-какая информация.

Он бросает взгляд на Пенни. Та, кажется, нервничает. Все это мне совсем не нравится.

– Дело в том, что мы провели небольшое расследование. – Он издает короткий смешок. – Нам, адвокатам, приходится иногда быть и немного детективами.

– Что вы имеете в виду?

– В прошлый раз вы сказали Пенни, что Зельда Дарлинг все еще сидит в тюрьме. Но на самом деле, как нам удалось выяснить, она освободилась вскоре после этого Рождества.

Я холодею, сопоставив даты.

– Так, значит…

– Именно так, – подтверждает Пенни. – Это произошло незадолго до исчезновения вашего бывшего мужа – ее выпустили досрочно. – Она усмехается. – За хорошее поведение.