– Мне нужно задать вам несколько личных вопросов о вашем браке, – говорит Пенни.

Мы находимся в специальной комнате, предназначенной для встреч с адвокатом. Она холодная и пустая, с металлическими стульями. Атмосфера здесь не располагает к душевным излияниям.

– Как именно вы познакомились с вашим мужем?

Внезапно я чувствую головокружение. Тошноту. Перед глазами все плывет.

– Разве это имеет значение? – запинаясь, произношу я.

– Пока не знаю. Может, и нет. Но вы же понимаете, что вам следует рассказать мне как можно больше, чтобы я могла хорошо проинструктировать адвоката, который будет защищать вас в суде. Малейшие детали могут оказаться важными.

Я смотрю на свою левую руку, на которой уже давно не осталось даже белой полоски кожи на месте кольца. Нет больше никакого напоминания о том, что мы с Дэвидом были когда-то мужем и женой, – за исключением свидетельства о разводе и моего разбитого сердца.

– Это было на банкете, – начинаю я…

Мой сороковой день рождения прошел незаметно для всех остальных. Потом я совершенно неожиданно получила приглашение в Лондон на благотворительный ужин. Там должны были присутствовать несколько филантропов, и мое начальство решило, что мне тоже следует непременно туда отправиться, чтобы быть в курсе происходящего.

По иронии судьбы, это был день рождения отца. Вот только его самого к тому времени уже не было в живых. Три года назад, когда я разбиралась с одной заключенной, прятавшей «травку» в своей библиотечной книге, мне позвонил дядя и сообщил, что отец скоропостижно скончался от инсульта. Следующие месяцы я жила как будто в оцепенении, придавленная горем, чувством вины и сожалениями. Конечно, из-за своей работы у меня не было возможности видеться с отцом часто. Но я могла по крайней мере постараться навещать его не только на Рождество и день рождения. Я должна была чаще звонить ему. Увы, я едва помнила, о чем был последний наш разговор.

– Все еще состоите в тюремщиках? – спросил один из товарищей отца по профсоюзу, когда они проходили мимо меня на похоронах, выражая соболезнования.

– Ну, сейчас уже в управлении.

Его лицо сделалось хмурым.

– Это ваша работа свела отца в могилу.

Кровь у меня застыла в жилах.

– У него случился инсульт.

– Да, но это все из-за стресса. Ему тут приходилось постоянно отбиваться от нападок. Люди у нас не очень жалуют тюремщиков и полицию.

Потом, перебирая вещи отца, я нашла поблекшую газетную вырезку об аресте Билли Джонса. К ней был приклеен желтый стикер с надписью, сделанной характерным витиеватым почерком отца.

«Я знаю насчет Билли Джонса. По крайней мере, всегда об этом подозревал. Ты все правильно сделала, дочка».

Почему я никогда не говорила с ним об этом? Столько всего осталось между нами невысказанного…

Совершенно опустошенная, я уехала первым поездом. Я зарылась с головой в газету, чтобы скрыть от посторонних глаз свое горе. Мой взгляд упал на свадебные объявления, и я заметила знакомое имя. Это был мой университетский бойфренд, ставший теперь известным ученым.

На ее месте могла быть я – мелькнула у меня мысль, когда я посмотрела на имя его жены, тоже профессора. Почему я не могла жить нормальной жизнью? С тех пор, как началась моя работа в тюрьме, свидания для меня стали редкостью, и дальше третьей встречи никогда ничего не заходило.

Потом у меня было еще немало трудных эпизодов в жизни – в том числе и разоблачение группы тюремных надзирателей, поставлявших наркотики заключенным. Еще больше сердечной боли от разлучения матерей с их детьми. Правда, были и достижения – например, награда за тюремный «салон красоты и релаксации», где женщины могли приобрести специальные навыки, которые позволили бы им найти работу после освобождения. Благодаря всему этому я получила следующее повышение. Заместитель губернатора!

Кое-кто из других сотрудников был вовсе не рад этому – особенно те, кого я подозревала в злоупотреблении полномочиями и плохом обращении с заключенными. Я дала им четко понять, что подобные дела не сойдут им с рук. Большинство моих «друзей» отстранились от меня, когда я поднялась по карьерной лестнице, – и не только потому, что я не желала делать им каких-либо поблажек, но и просто из зависти к моим успехам. Даже с хорошими друзьями отношения постепенно сошли на нет, потому что у меня не оставалось времени на социальную жизнь. Я начала чувствовать, что из этого замкнутого круга уже не выбраться.

Меньше всего мне хотелось тогда идти на какой-то роскошный банкет и через силу улыбаться. Однако это было, в конце концов, распоряжение начальства, и к тому же стоило воспользоваться этим случаем, чтобы прозондировать почву насчет финансирования, которое требовалось для расширения нашего блока матери и ребенка. Так что я постаралась привести себя в порядок и сделала более элегантную укладку. Вместо брюк я надела дорогой лаймово-зеленый костюм, замечательно подчеркивавший мою фигуру и цвет волос, как сказала моя помощница (хотя по пути к выходу из крыла С мне довелось услышать и насмешливые комментарии некоторых заключенных). В довершение всего – впервые за много лет – я надела туфли на высоком каблуке!

Когда высокий мужчина с обаятельной улыбкой и выразительным, резко очерченным лицом наконец-то занял место рядом со мной за столом, я обрадовалась, что теперь по крайней мере есть с кем поговорить. «Расскажите мне о своей жизни», – попросил Дэвид, хотя, как выяснилось в течение вечера, он и без того хорошо подготовился: ему было известно абсолютно все о моей карьере и моих инициативах по поводу создания блоков матери и ребенка. Он задавал правильные вопросы. Его восхищенные взгляды намекали на то, что я казалась ему привлекательной. Впервые со времени отъезда Патрика и смерти отца я почувствовала легкость в сердце.

Поэтому, когда Дэвид слегка коснулся моей руки (что он делал неоднократно во время ужина) и предложил поехать к нему, чтобы выпить еще по бокалу, я согласилась – и в результате оказалась в его постели. Ну а почему нет? Если не в сорок я могла попытать счастья с красивым, едва знакомым мужчиной, то когда?

Дэвид был совершенно не похож на Патрика, но он научил меня наслаждаться жизнью. После суровых тюремных будней общение с ним оказалось настоящим глотком свежего воздуха. В мои свободные дни он возил меня обедать в чудесные рестораны и покупал мне красивую одежду в магазинах Найтсбриджа, которую раньше я видела лишь на витринах, проходя мимо. Однажды мы с ним даже отправились в джаз-клуб Ронни Скотта, где я всегда хотела побывать, но прежде все как-то не удавалось.

Я никогда не считала себя такой женщиной, которую все это могло бы заинтересовать. В любом случае, оказалось так приятно быть избалованной! Однако больше всего я была под впечатлением от самого Дэвида. Какой ум и обаяние! Впечатляющий кругозор. Для такого человека, как я – много времени прожившего практически в изоляции от внешнего мира, – Дэвид казался настоящим интеллектуалом. И, конечно же, вся та благотворительность, которой он занимался, заставляла поверить в то, что у него доброе сердце.

Практически каждая женщина, мимо которой мы проходили на улице, смотрела на Дэвида с восхищением. Потом они переводили взгляд на меня, и я чувствовала их недоумение – что вообще такая женщина делала рядом с ним? Нечто подобное происходило и на различных ужинах и вечеринках. Дэвид умел увлечь любую женщину беседой и заставить ее почувствовать, что она единственная, с кем он хотел разговаривать. Потом, когда во мне начинала закипать ревность, он поглаживал меня по ноге под столом или сжимал мою руку.

– Что ты во мне нашел? – спрашивала я его – чаще, чем могла бы себе позволить любая уважающая себя женщина.

Прежде чем ответить, Дэвид проводил рукой по моей груди и покусывал мое ухо, заставляя меня извиваться от удовольствия.

– Ты не похожа на других, Вики. Ты самый сильный человек из тех, кого я когда-либо знал. Тебе приходилось преодолевать столько, что другим сложно представить. Ты не притворяешься тем, кем не являешься, и не пытаешься льстить мне, как остальные. Ты… это просто ты.

Я жила тогда словно в другой Вселенной – настолько далекой от тюрьмы, насколько можно было вообразить. Иногда я испытывала из-за этого чувство вины. Иногда – облегчение.

Потом было небольшое путешествие на выходные и «случайное» посещение антикварного магазинчика, где Дэвид надел мне на палец кольцо с изумрудом. Мне не пришлось думать дважды, чтобы ответить «да».

– Вас можно поздравить? – спросил председатель попечительского комитета тюрьмы, заметив кольцо на моей руке несколько дней спустя.

Я кивнула, одновременно смущенная и польщенная.

– Но, я надеюсь, это не означает, что вы откажетесь от нашего предложения, – продолжал председатель.

Во рту у меня пересохло. Неужели он имел в виду…

– Вы много сделали на своей должности – в том, что касается программ социальной реабилитации заключенных и развития блоков матери и ребенка. Вы разоблачили преступную группу, занимавшуюся поставкой наркотиков, – это действительно впечатляет. Поэтому мы подумали, что вы могли бы попробовать свои силы на более высоком посту. Как вам известно, нынешний тюремный губернатор уходит с должности из-за проблем со здоровьем. Мы предлагаем назначить вас исполняющей обязанности губернатора. С перспективой получения этой должности в качестве постоянной.

Дэвид откупорил бутылку шампанского, когда я сообщила ему эту новость во время следующей нашей встречи.

– Это потрясающее повышение! Моя будущая жена – главный тюремный губернатор!

Женщины-губернаторы – довольно большая редкость. Поэтому мое назначение привлекло ко мне внимание общественности. Редактор из «Дейли телеграф» позвонила мне с просьбой об интервью. Результатом стала целая страница о «привлекательной женщине», стоящей во главе управления тюрьмой строгого режима и недавно помолвленной с красивым бизнесменом-девелопером. Журналистка восторгалась моими «радикальными идеями по реформированию тюремного устройства» и сообщала, что «счастливая пара» недавно приобрела дом в Кингстоне, возле реки, чтобы наслаждаться там выходными «вдали от суеты».

«Рядом с вами Дэвид стал выглядеть более респектабельно», – сказал мне кто-то на одном из тех многочисленных деловых ужинов, которые я теперь посещала.

– Как ты думаешь, что он имел в виду? – спросила я потом у Дэвида в постели.

– Он просто завидует. – Мой жених притянул меня к себе. – Только и всего.

Я прежняя, вероятно, стала бы допытываться дальше. Однако я уже не была прежней.