Таня мертва? Это кажется невероятным. Но иначе я не была бы здесь. В этой камере, где я, подозреваемая в убийстве, должна дожидаться приезда своего адвоката. Удивительно, что она вообще ответила на мой звонок. В конце концов, сегодня воскресенье. Впрочем, она ведь звонила мне в выходные. К счастью для меня, она, похоже, трудоголик.

Бог знает, сколько времени я тут уже провела. Часов нет. Камера совсем крошечная – большую ее часть занимает лежащий у стены матрас, покрытый клеенкой. В углу стоит унитаз без сиденья, загаженный предыдущими обитателями камеры. Духота просто невыносимая. Из-за жары, бывает, может случиться приступ. Я чувствую тошноту и головокружение, сознание начинает затуманиваться. Все это тревожные признаки.

– Мои таблетки! – выпаливаю я, как только дверь камеры открывается и появляется Пенни. – Они у меня в сумке. Я много раз говорила им об этом, и они обещали принести, но так и не принесли.

Пенни хмурится:

– Сейчас разберемся.

Она громко колотит кулаком в дверь. Я опускаюсь на пол, сжав голову руками, но до моего слуха долетают некоторые слова. Права человека… медицинская помощь…

В конце концов я держу в руках пластиковую бутылку с водой.

– Сколько таблеток? – спрашивает мой адвокат.

Голос у нее мягкий. Почти по-матерински заботливый, хотя она едва ли намного старше меня. Разве что лет на десять?

– Три, – говорю я.

– Вы уверены?

– Передозировка мне ни к чему, – быстро отвечаю я.

Мои слова, кажется, убеждают Пенни, хотя они не совсем правдивы. Три таблетки вызовут у меня повышенную сонливость, но это именно то, что мне сейчас надо. Мне хочется просто забиться куда-нибудь в угол и исчезнуть.

– Перейду сразу к делу. Мне сказали, что на теле Тани была обнаружена ваша ДНК. – Она садится рядом со мной на комковатый матрас. – И один из соседей видел вас выходящей из того дома.

– Я не убивала ее, – шепчу я.

Раздается вздох.

– Хотелось бы верить, что вы говорите правду. Но вы ведь утаивали от меня информацию, не так ли, Вики? Например, о том, чем вы занимались до того, как стали ароматерапевтом. Почему вы не рассказали о том, что работали в тюрьме?

Вот мой секрет и выплыл наружу.

Началось все с семьи Прасад. Когда я училась на первом курсе университета, мне попалось на глаза объявление, приглашавшее студентов-волонтеров для преподавания английского языка местным иммигрантам. Папа всегда учил меня, что нужно помогать людям. Меня закрепили за миссис Прасад, недавно перебравшейся сюда со своей семьей в поисках новой жизни.

– Моя жена нашла работу на фабрике абажуров, – сообщил мне ее муж, когда я впервые пришла в их маленький дом блокированной застройки – там с ними жил ребенок, маленькая девочка, ходившая туда-сюда с соской во рту, и тихий мальчик-подросток, их племянник. – Вот только она совсем не понимает язык, не знает, что ей говорят – круглое или квадратное, розовое или голубое. Я все время занят, работаю на стройке. У меня нет времени, чтобы ее научить.

После этого я каждую среду ездила на велосипеде к миссис Прасад на другой конец города, чтобы помочь ей разобраться в сложных и иногда необъяснимых хитросплетениях английского языка.

– Мой босс меня он повысил, – сказала мне моя ученица несколько месяцев спустя. – Это тебе говорить спасибо.

Она схватила меня за руку и настояла на том, чтобы я осталась у них на ужин. В тот день я ушла с таким теплым чувством в сердце, какого у меня давно не было.

Потом, в конце третьего курса, незадолго до выпускных экзаменов я приехала, как всегда, в среду, давать свой урок и стала свидетелем того, как полицейские выводили из дома племянника в наручниках.

Миссис Прасад была вся в слезах.

– Он хороший мальчик! Это какая-то ошибка!

Как выяснилось, племянника обвиняли в краже денег на работе. Ему было отказано в освобождении под залог, ввиду того, что он «мог скрыться», и его оставили под стражей до суда. В те времена я мало знала о тюремной системе, но мне казалось крайне несправедливым, чтобы человека держали за решеткой до того, как будет доказана его виновность.

– Пожалуйста! – взмолилась миссис Прасад несколько дней спустя. – Съезди со мной на свидание с ним. Мой муж сейчас в отъезде. А одна я очень боюсь ехать на поезде.

Раньше я не имела ни малейшего представления о том, как выглядит тюрьма, однако красно-серое викторианское здание, неприступно возвышавшееся перед нами, произвело на меня сильное впечатление, вызвав в душе чувство смятения и тревоги.

Миссис Прасад дрожала от страха, когда мы направлялись, следуя указателям, к зданию для посещений. Я наивно полагала, что тоже смогу пройти вместе с ней, но сидевшая за стеклом дежурная резко бросила, что меня нет «в списке».

Я сказала, что буду ждать на стуле у входа, а у миссис Прасад тем временем проверили удостоверение личности, и она прошла в дверь, бросив на меня полный ужаса взгляд, умолявший о помощи.

Бедняжка! Если бы только я могла пойти с ней! Но в то же время меня очень занимало и то, что происходило вокруг.

Другие посетители, стоявшие в очереди на проверку, оказались вовсе не такими, как я ожидала увидеть в подобном месте. У кого-то из них был даже настоящий аристократический акцент, как у матери одной из моих университетских подруг. Служащие тоже были не такими, какими я их представляла. Только что прошедшая мимо меня женщина в униформе, со стильной стрижкой «каскад», что-то увлеченно рассказывала своей коллеге о «психологии заключенных». Почему-то я ожидала, что тюремные сотрудники окажутся менее культурными.

В конце концов я встала, чтобы размять ноги, и подошла к доске объявлений.

«Ищете увлекательную работу? Хотите помогать другим? В тюрьме не бывает двух одинаковых дней. Вы никогда не будете скучать».

Работа в тюрьме? Не слишком ли безумная идея? Я была без пяти минут бакалавром истории, и меня ждал, вполне вероятно, диплом с отличием. Как бы то ни было, у меня не имелось пока четкого представления, что делать дальше. «Как насчет преподавания?» – высказал предположение отец. Но эта профессия не слишком меня привлекала.

Я снова подошла к сидевшей за стеклом дежурной.

– Я же вам уже сказала, – произнесла женщина. – Вы не можете пройти. У вас нет разрешения.

– Да нет… – сказала я, неожиданно для самой себя, – я просто хотела попросить анкету соискателя.

– Вы точно больше ничего не хотите мне рассказать, Вики? – спрашивает мой адвокат, поднимаясь.

Я отвечаю на это сдавленным всхлипом.

– Конечно же, вам сейчас нелегко, – говорит она. – На вашем месте я тоже была бы очень подавлена.

Я прекрасно понимаю, какую она выбрала линию поведения. Подобраться поближе. Проявить сочувствие. Сделать уязвимой. А потом действовать. Да что эта женщина о себе думает? Она явно привыкла к тому, чтобы все плясали под ее дудку.

– А что вы сами бы чувствовали, если бы ваш бывший муж внезапно исчез? – спрашиваю я. – Что если бы вы подозревали, что кто-то может знать, где он находится?

В глазах моего адвоката вспыхивает интерес. Надеюсь, мне удастся до нее достучаться.

– И что если бы вас начали одолевать мысли о том, что ваш бывший муж, по-прежнему не чужой для вас человек, хотя он и причинил вам много боли, – вдруг он на самом деле мертв, и вы, возможно, имеете к этому какое-то отношение?

Она смотрит на меня с изумлением, словно я дала ей пощечину.

– А вы имеете к этому отношение?

– Надеюсь, что нет. Но нужно иметь в виду мои лекарства и приступы. Иногда я не могу вспомнить, что со мной происходило.

Взгляд Пенни делается суровым.

– Или это просто удобное оправдание для лжи – как с той фотографией, на которой видно, что вы с Дэвидом спорите.

– Нет. Просто, как я вам уже говорила, я была тогда в замешательстве и очень напугана. Но есть и еще кое-что, о чем я должна была вам рассказать.

Пенни молчит. Я чувствую, что она начинает терять ко мне доверие.

– Я рассказала полиции, что Дэвид на самом деле занимался махинациями.

– Да, это мне известно.

– Но я не сказала им, что у меня есть доказательства того, что он, очевидно, отмывал деньги.

Пенни пристально на меня смотрит.

– Какие доказательства?

– Несколько документов, подтверждающих, что он покупал дома за наличные. Некоторые из них – стоимостью в несколько миллионов. Как известно, это распространенный способ отмывания денег, полученных незаконным путем.

– Вы в этом разбираетесь?

– Кое-что понимаю.

– А вы не могли бы объяснить, почему молчали об этом раньше?

Этот вопрос я задавала себе много раз, отчаянно пытаясь найти хоть какой-то ответ, кроме одного.

– Потому что я все еще люблю его, – выпаливаю я. – Безумие, не правда ли? Этот человек причинил мне больше боли, чем кто-либо другой, но он по-прежнему не чужой для меня.

К моему удивлению, я вижу в ее глазах вспышку сочувствия.

– А где сейчас эти документы?

– Спрятаны в надежном месте. Я приехала к Тане, чтобы продемонстрировать ей один из них, в котором фигурировала и ее фамилия. Просто у меня было ощущение, что она знает об исчезновении Дэвида намного больше, чем говорит. Если бы она призналась в том, что ей известно, где сейчас Дэвид, я могла бы больше не бояться полиции. Однако Таня упорно это отрицала. А потом она еще и набросилась на меня. Из-за этого у меня травмировано запястье. Я защищалась, и так получилось, что она упала.

Внезапно я вздрагиваю от пришедшей мысли. Ведь Таня, падая, ударилась головой о стол. Она была в сознании, когда я ушла. Но что если ей стало плохо потом? Вдруг у нее случилось кровоизлияние в мозг? О Боже!

– Вы ее душили?

– Что?

– Судмедэксперт считает, что ее задушили с помощью толстой металлической цепочки. Вроде тех, на каких тюремный персонал носит ключи, пристегивая их к поясу.

Меня бросает в пот.

– Но вы же не думаете, что…

Глаза Пенни смотрят холодно.

– Я должна спросить у вас, Вики. Не было ли у вас подобной цепочки дома?

– Нет. Разумеется, нет! – Мне не удается сдержать свое негодование. – Пусть проверят, там нет моих отпечатков. Я в этом уверена.

– В том-то и дело, что там нет никаких отпечатков.

– То есть они считают, что я просто их стерла? – взрываюсь я.

Пенни кивает. Потом ее губы напряженно сжимаются.

– Почему-то вы не задали мне один очень важный вопрос, Вики. Если честно, я нахожу это очень странным.

Так, значит, она наконец все узнала. В любом случае, это был всего лишь вопрос времени. Я стараюсь взять себя в руки.

– Вы не хотите узнать, кто обнаружил тело Тани?

Это не тот вопрос, который я ожидала.

– Да, – бормочу я. – Конечно.

– Дочь вашего бывшего мужа.

– Николь?

– Она пришла к Тане на обед, насколько я понимаю.

Бедная девочка. Не то чтобы я очень за нее переживаю, но обнаружить труп – действительно настоящий шок. Я это хорошо знаю.

– Вы можете рассказать о ваших отношениях с Николь?

– Отношения, конечно, никогда не были слишком теплыми. Она всегда меня недолюбливала, но, думаю, причиной тому была ревность. Она родилась, когда Дэвид был очень молод. В то время он не принимал свои родительские обязанности всерьез, но потом вдруг решил вспомнить, что он отец.

– Чувствуется, что в вас тоже говорит ревность.

– Возможно. Дэвид стал больше времени проводить с дочерью, чем со мной, после того как мы поженились. Я понимаю, что он пытался наверстать упущенное, но Николь не хотела со мной общаться. Поэтому мне приходилось оставаться одной.

– А потом он нашел себе другую. – Пенни внимательно на меня смотрит. – Это, очевидно, стало для вас большим ударом.

– Но не настолько, чтобы убивать Таню, если вы об этом.

– А как насчет вашего бывшего мужа?

– Конечно же, нет! Послушайте, на чьей вы вообще стороне?

Мой адвокат задумчиво склоняет голову набок, словно спрашивая себя о том же.

– Я просто задаю те вопросы, которые потом вам будет задавать в суде сторона обвинения.

В суде? Я была задержана, но пока мне еще не предъявили обвинение. Происходящее принимало совсем скверный оборот.

– Поймите, – устало произношу я, – дело в том, что я не всегда все помню. Я вам уже говорила. Лекарства. Приступы. Все это сказывается на моей памяти.

– Даже если я буду вам верить – а мне очень этого хочется, – суду ваши доводы могут показаться неубедительными.

Пенни смотрит на меня тяжелым пристальным взглядом.

– Но есть еще одна деталь в этом пазле, не так ли, Вики?

У меня перехватывает дыхание.

– Итак, как выяснилось, вы работали в тюрьме. Но это еще не вся история, верно?

Меня бросает в холод. Потом в жар. Потом снова в холод.

– Послушайте, Вики. Неужели вы думали, что полиция до этого не докопается? Хотя я даже удивлена, что это заняло у них так много времени. И должна сказать, – продолжает адвокат, – что сегодня я была в весьма неприятном положении, когда они сообщили об этом и мне пришлось объяснять, что моя клиентка и от меня утаила столь существенную информацию. Все это только усугубляет ситуацию.

Пенни встряхнула головой.

– Я смогу помочь вам только в том случае, если вы будете предельно откровенны со мной. Итак, скажите наконец. Я хочу услышать это от вас лично. Вы же не были просто тюремным надзирателем, верно?

– Ну, хорошо. – Я чувствую ужасное замешательство, и мне хочется просто свернуться в клубок. Куда уж ниже падать? – Я была, – медленно произношу я, – начальницей тюрьмы.