– Ну, что ты об этом думаешь? – с беспокойством спросила Скарлет.

Роберт поднял снимок к свету.

– Хорошая игра светотени. Отличный ракурс. Оригинально. Приходится посмотреть дважды, прежде чем поймешь, что это такое.

Уф. Одобрение Роберта дорогого стоит. Он был настоящим экспертом.

– А что это такое? – спросила Ди, заглянув через их плечи.

– Лист, – ответили они в унисон.

– Правда? Ух ты. Теперь понятно. Ну и ну, Скарлет! Это так здорово!

Внутри у нее разлилось радостное тепло. Роберт столько всего помог ей узнать за эти годы! Как выбирать объект для фотосъемки. Какую выдержку использовать. Как выстроить композицию. Черно-белая фотография. Участие в конкурсах. Грамота, полученная в прошлом году за второе место среди подростков-фотографов, теперь висела в холле, прямо возле входной двери.

На этом настояла Ди.

– Это настоящее достижение, – сказала она, раскрасневшись, как будто она сама завоевала награду. – Я так тобой горжусь!

Скарлет тепло обняла ее в ответ, но ей стало от этого грустно, как и всегда. Ведь она должна была обнимать сейчас свою маму. Это мама должна была развешивать на стенах ее грамоты. Это мама должна была помогать ей вплетать в косички красные бусинки. Это с мамой она должна была жить. С мамой они должны были отмечать Рождество и дни рождения (а ей этим летом исполнится пятнадцать!).

– Как ты думаешь, это фото подойдет?

– На конкурс в этом году? – Роберт слегка похлопал ее по плечу.

Скарлет вздрогнула.

«А этот мужчина, – иногда спрашивала мама, – он никогда не пытается что-нибудь такое сделать с тобой?» «Конечно, нет», – отвечала Скарлет, нервно поглядывая на сотрудницу из соцслужбы, всегда находившуюся вместе с ними. Ее первоначальные страхи, что Роберт может войти к ней в комнату – так же, как мистер Уолтерс, – оказались безосновательными. Как бы то ни было, потребовалось немало времени для того, чтобы Скарлет начала ему доверять, и даже теперь она все еще невольно вздрагивала при любом – даже самом незначительном – физическом контакте.

С Ди все было иначе. Скарлет нравилось, когда та ее обнимала. Ее объятия были теплыми. Приятными. И, закрыв глаза, можно представить, что это действительно ее мама…

Иногда Скарлет казалось, что ее сердце в буквальном смысле разорвется, – особенно когда мама звонила ей по телефону (для этого маме требовалось специальное разрешение, и на ее телефонной карточке были только «одобренные» номера). «Это ты, моя малышка?» – спрашивала она, и Скарлет слышала в ее голосе слезы, но ничем не могла ей помочь, потому что мама находилась за решеткой, а сама она вынуждена была жить с Ди и Робертом. Как бы добры они ни были, это совсем не то. В школе она единственная жила в приемной семье. Конечно, по сравнению с тем ужасным временем, которое она провела у Уолтерсов, все было по-другому. К тому же с тех пор как она начала участвовать в конкурсах со своими фотографиями, одноклассники стали относиться к ней с уважением и даже с некоторым восхищением. Лучшей подруги у нее по-прежнему не было, но Скарлет в этом и не нуждалась. Ей нужно было только одно – чтобы с ней жила мама.

Первый год оказался самым тяжелым. Маму тогда отправили на реабилитацию. Скарлет не могла видеться с ней часто, потому что какая-то «сука», тюремная начальница, ограничила маме посещения. Однако во время их редких встреч мама не спрашивала у нее ни про школу, ни про Ди с Робертом. Единственное, что ее интересовало, – не принесла ли Скарлет ей немного «травки». «Почему нет, маленькая тупица?»

Потом мама начинала истерично кричать, и надзирательницы уводили ее, оставляя Скарлет в слезах. Когда сотрудница из соцслужбы привозила ее домой, Ди утешала ее как могла. Она усаживала Скарлет себе на колени, хотя та была большой девятилетней девочкой. Рассказывала о том, что ее родители тоже принимали наркотики и эта гадость может очень сильно отравлять мозг. «Твоя мама любит тебя, – вздыхала она. – Ей просто нужно время, чтобы от всего этого избавиться».

Приемная мать Скарлет оказалась права. В последние пару лет маму перевели на более мягкий режим. Это означало, что Скарлет было разрешено навещать ее чаще. Мама перестала требовать от нее наркотики. Она по-прежнему была очень худая, и ее некогда чудесные светлые волосы свисали сальными прядями. И запах у нее теперь был совсем другой. Трудно сказать, какой именно. Но точно не пачули. Мама засмеялась, когда Скарлет спросила, почему она больше не пользуется теми духами. «Их нет в списке разрешенных вещей, детка».

Скарлет спросила, что это значит, и мама объяснила, что в тюрьме можно покупать только те вещи, которые входят в специальный перечень, – например, шампунь и зубную пасту. Но для этого, конечно, нужны деньги. У ее сокамерницы было полно денег, потому что ей посылали родственники. А у мамы имелись только какие-то жалкие гроши, которые она получала за выполнение разной тюремной работы, вроде уборки или глажки белья.

В то время Скарлет как раз начала подавать свои работы на конкурсы через ежемесячные журналы по фотографии, которые выписывал Роберт. Так она впервые выиграла пятьдесят фунтов.

– Ты уверена, что хочешь отдать их своей маме? – спросила Ди.

Ну, конечно, еще бы!

– Но я не знаю, разрешено ли это, детка.

Скарлет спросила об этом сотрудницу из соцслужбы, та «навела справки» и узнала, что можно было перевести деньги на специальный счет, откуда потом их выдадут маме, чтобы она могла потратить их на покупки в тюремном магазине. Во время следующего их свидания мама первым делом спросила, не выиграла ли Скарлет еще какого-нибудь конкурса.

– Пока нет, но Роберт говорит, что у меня есть перспективы…

Мамины глаза сузились.

– Но я же не могу покупать себе сигареты за перспективы. Так что давай, щелкай побольше. Ты ведь хочешь мне помочь, правда?

Тюрьма будто превращала маму практически в другого человека, подумала тогда Скарлет. Такого жесткого и даже иногда эгоистичного. Однако временами, особенно на Рождество и дни рождения, мама вдруг вновь становилась прежней – она плакала по телефону и бесконечно сокрушалась о том, что не может послать Скарлет кучу красивых подарков вместо той жалкой фиолетовой сумочки из фетра, которую она сшила на рукоделии в тюрьме.

– Мне не нужны никакие подарки, – говорила Скарлет. – Мне нужна только ты.

И тогда они обе начинали плакать еще сильнее.

В школе Скарлет старалась «не вешать нос», как учила ее мама. Когда другие дети хвастались, как они провели рождественские каникулы и как ездили навещать бабушку с дедушкой, она просто молчала. Вернувшись домой, она поднималась к себе в комнату и разговаривала с маминой фотографией – той самой, которую когда-то восстановил Роберт (теперь Скарлет держала ее в более надежном месте – рядом с кроватью).

– Когда-нибудь все будет по-другому, – говорила она. И маленькая девочка в платье в горошек, казалось, была с этим согласна.

Через какое-то время мама вдруг стала более жизнерадостной.

– Недолго уже осталось, если удастся освободиться условно-досрочно. – Она потерла глаза руками. – Я могла бы и раньше выйти из этого чертова места, если бы снова не начала принимать.

– Принимать что?

– Да так, забудь. Прости меня, детка. Мне очень-очень жаль.

Скарлет подумала – не связано ли это как-то с той крупной женщиной с татуировками в виде красных сердечек на шее: она всегда сидела рядом с ними в комнате для свиданий и ждала своих родственников, которые ни разу так и не появились. Однажды та женщина запустила в них свой стаканчик с кофе и едва не попала.

– Сука! – закричала мама. – Только попробуй обидеть мою малышку, я тебя порву!

Тотчас подбежали две надзирательницы: они схватили за руки маму и ту женщину, швырнувшую кофе.

– Оставьте меня с моей доченькой! – кричала мама, отбиваясь и пиная надзирательниц, когда они пытались выволочь ее из комнаты. В ярости она плюнула в одну из них.

– Да что вы творите из-за какой-то шлюхи? Что же это такое – разлучать мать с дочерью? Как же мне жить без моей доченьки?

Сотрудница из соцслужбы, которая привезла Скарлет в тот день со свидания с мамой и осталась по приглашению Ди на чашку чая, качала головой:

– Шокирующий случай. Никогда еще не видела ничего подобного.

Скарлет была так расстроена произошедшим, что ее вновь начали мучить старые ночные кошмары.

– Шшш, – успокаивала ее Ди, которая приходила к ней в комнату, когда это случалось, и обнимала Скарлет, поглаживая по спине. Это действовало успокаивающе. – Я всегда хотела иметь такую дочку, как ты, – шептала Ди.

Закрыв глаза, Скарлет чувствовала себя снова маленькой девочкой, и ей почти казалось, что это сама мама держит ее в объятиях. Однако наутро Скарлет каждый раз испытывала из-за этого чувство вины. Никто другой не мог быть для нее мамой, кроме ее настоящей Мамы. Тогда она замыкалась в себе и совершенно не желала разговаривать с Ди.

– Хочешь, я поеду с тобой на свидание в тюрьму в следующий раз? – однажды предложила Ди, в те дни, когда все у них было хорошо. – Может, твоей маме будет спокойнее, если она увидит, что ты сейчас с надежными людьми. И я могла бы рассказать ей о твоей жизни у нас.

Тогда это показалось хорошей идеей. Однако когда они появились вместе в тюремном зале для свиданий, лицо у мамы напряженно вытянулось. Хуже всего было то, что Ди к тому же держала руку на плече Скарлет, как делала иногда, чтобы ее подбодрить. Скарлет поспешила отстраниться, но слишком поздно. Мама успела заметить.

– Здравствуйте! – Ди придала своему лицу выражение, которое Роберт называл «ангельским». – Мне так приятно познакомиться с вами. Я подумала, что вам станет спокойнее, если вы будете знать, с кем живет сейчас ваша дочь. Ей очень хорошо у нас. Правда, детка?

Скарлет съежилась. Это было ужасно. Конечно, Ди всего лишь старалась вести себя мило, но это только усугубляло ситуацию. «Не переживай, мама, – хотелось сказать Скарлет. – Мне всегда было бы лучше с тобой. Ты же знаешь».

Но это прозвучало бы грубо по отношению к Ди!

– Я понимаю, вам приходится нелегко в тюрьме, – продолжала та.

Хватит! Лицо у мамы делалось все мрачнее. Ди говорила прямо как школьная учительница.

– И я обещаю вам, что как приемная мать вашей дочери…

– Заткнись! – Лицо мамы покрылось красными пятнами, а ее глаза засверкали от ярости. – Не смей произносить это слово – «мать». Это я ее мать. Слышишь? Я! И никто другой. Тоже мне нашлась благодетельница!

– Да, да, хорошо. – Голос Ди звучал очень тихо. Мягко. Как тогда, когда она объясняла Скарлет домашнее задание по математике. – Я понимаю ваши чувства. Это нормально, что вы сейчас сердитесь. Но… Ай!

Скарлет громко ахнула. Мама расцарапала Ди правую щеку.

– Ой, больно!

– А как же я? – кричала мама, когда надзирательницы тащили ее прочь. – Тебе наплевать на свою собственную мать? Предательница!

– Я не предательница! – крикнула ей вслед Скарлет. Но было слишком поздно. Надзирательницы уже утащили маму.

– Все в порядке, детка, – сказала Ди, взяв ее за руку. Но Скарлет оттолкнула ее. Как она могла позволить себе так сблизиться с Ди и Робертом и даже иногда представлять, будто они ее настоящие родители? Мама была права. Она предательница. С тех пор Скарлет больше не хотела, чтобы Ди приходила успокаивать ее после ночных кошмаров.

– Я понимаю, что тебе приходится разрываться в своих чувствах, – говорила Ди. На щеке у нее все еще оставались следы от маминых ногтей. Скарлет старалась не смотреть. – Я тебя очень понимаю. Ведь я сама в детстве жила в приемной семье – помнишь, я тебе рассказывала?

Но, может, это была неправда, и Ди говорила так только для того, чтобы Скарлет снова ее полюбила?

После того случая тюремная начальница-сука не давала маме разрешения на свидания из-за ее поведения. Но ведь это было наказанием и для Скарлет – неужели они этого не понимали? Когда им наконец снова разрешили встречи, сотрудница из соцслужбы пошла вместе с ней. На этот раз мама казалась намного спокойнее.

– Прости за то, что произошло тогда, – прошептала Скарлет. – Ты же знаешь, я люблю только тебя.

– Хотелось бы верить, – прошептала в ответ мама. – Клянешься?

– Да чтоб мне провалиться! – отозвалась Скарлет, чтобы уж точно развеять все сомнения.

– Я так по тебе скучаю, девочка моя. Не знаю, как смогу продержаться без тебя еще сколько-то.

Но скоро все должно было измениться.

– Я получила условно-досрочное! – кричала мама в телефонную трубку.

Сначала Скарлет подумала, что она плачет, но потом поняла, что это смех.

– Подожди, я не поняла. Что это значит?

– Меня выпускают! Это же здорово! Мы сможем снова жить вместе.

Сердце у Скарлет тревожно заколотилось. Но почему? Ведь она должна была радоваться.

– А где мы будем жить?

– Я не знаю, где, но разве это важно? Главное, что мы снова будем вместе. – На этот раз мама заплакала. – Мне так плохо без тебя, я вся просто извелась. Все время думаю только о своей маленькой девочке и о том, что они украли у меня твое детство. Никогда не смогу это пережить. Но я не виновата, что так получилось, детка. Ты должна мне верить.

Ну, конечно же, Скарлет это знала. Мама много раз ей об этом говорила. Как бы то ни было, она не могла избавиться от беспокойства.

– Мы вернемся в нашу старую квартиру? – спросила Скарлет.

– Нет, вообще не вариант. Нас должны поселить куда-нибудь в другое место.

– Может, ты приехала бы сюда, и мы жили бы вместе у Ди и Роберта?

– С какой стати, черт возьми, мне это делать? Ты что – совсем не любишь меня, доченька?

– Ну, конечно же, люблю, мама!

– Да отвали ты!

– Что?

– Это я не тебе, детка. Тут одна коза стоит за мной и капает на мозги – типа я слишком долго уже разговариваю по телефону. А вот хрен тебе!

– Что?

– Это я ей. Не тебе. Не тебе, девочка моя.

Потом мама снова начала заливаться слезами, но, прежде чем Скарлет успела ее успокоить, связь прервалась.

Ди была на кухне, когда Скарлет пришла к ней после этого телефонного разговора.

– Все в порядке?

Ди поставила чайник на плиту АГА (или «А-Гыэ», как думала Скарлет сначала, когда впервые услышала это слово). Она была ярко-красная. Как кровь. Но когда ты прижимался к ней, становилось так тепло и уютно.

– Вроде того.

Скарлет рассказала Ди о том, что маму должны скоро выпустить, что она была очень рада этому, но в то же время очень боялась.

– Я буду скучать по тебе, – внезапно вырвалось у Скарлет.

У Ди на глазах выступили слезы.

– Я тоже буду скучать по тебе, детка. Но мы же будем продолжать общаться.

– Обещаешь?

– Обещаю.

Спустя несколько дней к ним в дом приехала женщина из соцслужбы.

– Что случилось? – спросила Скарлет, и по ее коже побежали мурашки от нехорошего предчувствия.

Все они сидели за столом на кухне – Ди, Роберт и соцработница, но не та, которая обычно приезжала за ней, чтобы отвезти на встречу с мамой. Они объяснили, что это был «разговор по чрезвычайному вопросу». Обычно каждую неделю у них бывали «семейные совещания» (как называла их Ди), чтобы обсудить такие дела, как домашнее задание, уборка комнаты и «другие насущные проблемы». Лучше всего, что в этот день к столу подавался домашний шоколад или бисквит королевы Виктории, с вытекающим из него теплым джемом.

Однако на этот раз не было ничего, кроме обычного печенья и витавшего в воздухе тревожного ощущения, от которого у Скарлет перехватывало дыхание.

– Боюсь, твоя мама совершила что-то недопустимое, – ответила сотрудница из соцслужбы.

Скарлет почувствовала, что ее буквально пронзило холодом, хотя в кухне на самом деле было очень тепло.

– Что она совершила?

– Я не имею права этого говорить.

– Но вы знаете.

– Да…

Скарлет беспокойно поерзала на своем кухонном стуле, на спинке у которого было написано ее имя. Вскоре после того как она поселилась здесь, Ди сделала надпись голубой краской с помощью трафарета, и хотя теперь это выглядело немного по-детски, Скарлет все равно нравилось.

– Но почему вы не можете мне сказать?

– Так будет лучше для тебя. – Это уже произнес Роберт.

– А вам-то откуда знать, что для меня лучше? Вы не мои настоящие родители!

– Но мы твои приемные родители, и мы уже давно тебя знаем. Так что послушай, Скарлет…

– Роберт! Не повышай на нее голос. Ты делаешь только хуже.

– Я просто пытаюсь добиться хоть какого-то порядка.

– Дело в том, Скарлет, – продолжала сотрудница из соцслужбы, – что теперь твою маму выпустят не раньше, чем через пять лет – и то только в том случае, если она будет хорошо себя вести.

– Но ведь она обещала мне, – прошептала Скарлет. – Нам найдут какое-нибудь жилье, и мы сможем тогда снова жить вместе.

– Она опять совершила кое-что плохое в тюрьме, Скарлет. Мне очень жаль. Но такова правда.

Это была ее вина! Это все потому, что она так разволновалась из-за маминого освобождения. Она все испортила.

– Если ты переживаешь, что теперь будет с тобой, детка, то не волнуйся. – Ди взяла ее за руку. – Ты можешь по-прежнему жить с нами.

Раздался грохот. Скарлет не собиралась опрокидывать свой стул. Но вот он уже лежал на полу со сломанной ножкой. Казалось, это сделал кто-то другой, а вовсе не она.

– Я не хочу больше жить с вами. Мне нужна только мама!

– Мы должны думать прежде всего о твоих интересах. – Голос сотрудницы из соцслужбы звучал четко и отрывисто.

– Вот именно! – услышала Скарлет собственный крик. – Именно поэтому мы с мамой должны быть вместе. Когда я смогу увидеться с ней?

Все взрослые, сидевшие за столом, странно переглянулись.

– Боюсь, это будет возможно только через некоторое время, – сказал Роберт.

Скарлет почувствовала сильный укол страха.

– Почему?

– Ее перевели в другую тюрьму, детка, – на этот раз ответила Ди. – Это далеко отсюда.

– Почему?

Ди и Роберт посмотрели на сотрудницу из соцслужбы.

– Потому что там есть отделение особого режима, – медленно произнесла она, будто тщательно подбирая слова. – Как я уже сказала, твоя мама совершила очень плохой поступок.

– Я вам не верю. Моя мама хорошая! А вы все мне врете. Я знаю, что врете!

– Зачем нам тебе врать?

Бах! Это полетело блюдо с печеньем. Скарлет посмотрела на осколки бело-голубого фарфора на керамической плитке. Неужели она только что это сделала?

– Что ты себе позволяешь?

– Роберт! – вмешалась Ди. – Прекрати кричать! Смотри. Она вся дрожит.

– Но мы должны что-то сделать! Это становится невыносимо. То она запирается у себя в комнате, то швыряет вещи. Что дальше?

– Ей ведь пришлось столько пережить.

Ди попыталась обнять Скарлет, но та ее оттолкнула.

– Ай!

– Не смей толкать мою жену!

– Ну все, этого уже более чем достаточно. – Это подала голос сотрудница из соцслужбы. – Немедленно все успокойтесь, или мне придется подыскивать для Скарлет другую семью.

На лице Ди появилось испуганное выражение.

– Мне очень жаль, детка. Роберт вовсе не хотел тебя обижать.

Вскоре после этого соцработница ушла, но ее слова зародили одну мысль в голове Скарлет. Мама по-прежнему ревновала ее к Ди – все время спрашивала во время их встреч насчет «той приемной женщины». И хотя Скарлет заверяла ее, что никто не может занять место мамы в ее сердце, на самом деле она все-таки привязалась к своим приемным родителям. В конце концов, Ди была так добра к ней, а Роберт научил ее фотографировать. Однако теперь известие о том, что маме предстояло еще пять лет провести в тюрьме, все изменило.

Скарлет вспомнила ту ужасную сцену в тюремном зале свиданий, когда мама расцарапала щеку Ди. Но ведь Ди тоже была тогда виновата – ей не следовало класть руку на плечо Скарлет. Конечно же, мама из-за этого приревновала. И Ди не должна была все время твердить о том, как хорошо Скарлет жилось с ними. Возможно – ей только сейчас это пришло в голову, – Ди сделала так специально, чтобы мама расстроилась и совершила какие-то очень «нехорошие поступки», а Скарлет в результате никуда бы от них не уехала. Вот оно что! А они с мамой попались в ловушку. Нет, теперь она ни за что не останется в этом доме.

– Все в порядке, детка, – говорила Ди, собирая осколки фарфора. – Мы тебя понимаем. Правда, Роберт? Осторожно, не порежься. Давай я тебе помогу.

Однако чем больше старалась Ди, тем сильнее злилась Скарлет. Каждая минута, проведенная в их доме, казалась ей предательством по отношению к маме.

– Я бы лучше жила где-нибудь в другом месте, – сказала она сотруднице из соцслужбы во время ее следующего визита.

Женщина встревоженно на нее посмотрела.

– Почему? С тобой плохо тут обращаются?

– Нет, но…

– В таком случае тебе придется остаться. Мы организуем перевод в другое место только в том случае, если приемные родители или сами дети совершают какой-то нехороший поступок.

Сердце у Скарлет радостно подпрыгнуло. Ди и Роберт, конечно же, никогда бы не сделали ничего плохого.

Зато она сама могла.

Пожар начался ночью. Когда Скарлет выглянула из окна, там был настоящий огненный шар с поднимающимися к небу языками пламени. Это было совсем как в Ночь костров, хотя и в неподходящее время года.

– Пожар! – завопила она, бросившись прочь из комнаты. – Горим!

Роберт, спотыкаясь, выбежал из своей спальни, с дикими от ужаса глазами.

– Где?

– В твоей мастерской! – прокричала Скарлет.

– Мне нужно вытащить мое оборудование! – взревел он.

– Нет!

Они с Ди помчались следом за Робертом и едва успели схватить его, за несколько секунд до того, как обрушилась крыша. Огонь неистовствовал, обдавая их яростным жаром. Скарлет никогда прежде не видела ничего подобного. Куски горящего дерева, как гигантские спички, с треском разлетались в разные стороны.

– Осторожнее! – умоляла Ди. – Роберт, держись подальше. Нам нужно отвести Скарлет обратно в дом. Будь благоразумен.

Потом они стояли втроем у окна на кухне и, шокированные, молча наблюдали за тем, как огонь пожирал последние остатки мастерской, когда наконец послышалась сирена мчавшейся по дороге пожарной машины.

Лишь тогда, когда приехала полиция и всех начали опрашивать, у Скарлет была обнаружена под кроватью небольшая канистра бензина и коробка спичек.

– Как ты могла? – плакала Ди. – После всего, что мы для тебя сделали! Ведь я любила тебя, как родную дочь.

Роберт вообще отказался с ней разговаривать. В некотором смысле, это было даже хуже.

– Что теперь со мной будет? – тихо спросила Скарлет, когда ее уводили из дома в наручниках.

– Суд по делам несовершеннолетних, – бросила женщина-полицейский. – Потом, если справедливость восторжествует – в исправительное учреждение для подростков. Если повезет, то пробудешь там какое-то время, прежде чем тебя выпустят.