20. Матрёшка: перезагрузка. «Хроники Заводной Птицы»
«Хроники» неохватны.
И дело даже не в объёме. Пожалуй, самое сложное в разговоре о них – не растечься по бескрайним просторам, которые они открывают сознанию, а также не «зависнуть» от тщетности попыток описывать их категориями привычной литературы.
Первая и Вторая книги трёхтомника вышли одновременно в 1994-м. Все решили, что это полная, законченная версия романа, – и на головы японских читателей хлынул поток рецензий и критических статей.
Негативно настроенные критики прежде всего обвинили писателя в том, что слишком много загадок романа осталось не разрешено. Больше всего «старался» видный рецензент Кэн Ясухара, который откопал аж семнадцать таких загадок и вознегодовал по поводу «утраты» писателем «чувства ответственности за логику изложения в сочиняемой прозе».
Но уже в следующем году без всякого предупреждения вышел Третий, финальный том. И поднялось ещё больше шума. Вместе с читателями критики ринулись перечитывать всё сначала – и основательно запутались в том, как трактовать огромный текст, который волей-неволей проглотили уже дважды.
Связь и разница первых двух томов с третьим
Мой канадский приятель, кинокритик Барри, как-то спросил:
– Ты ещё не заметил, какая фраза повторяется в любом голливудском фильме где-нибудь ближе к концу?
– Хм… – задумался я. – Не знаю. Может, «Let's go home»?
– Почти угадал, – кивнул Барри. – Это фраза «Let's get out of here».
* * *
Сам автор признался, что, написав Вторую книгу, испытал «чёткое ощущение завершённости». И хотя некоторые линии сюжета действительно «повисали в воздухе», появилось чувство: «по сути дела, всё».
«Как это – всё? – опешили ясухары. – История ещё не закончена, а роман уже завершён?!»
Именно так. «Проблемы нагнетаются, тайны распахиваются всё глубже, и вдруг – всему конец. Я просто понял, что так писать тоже можно», – невозмутимо заявил Мураками.
К концу Второй книги писательская концепция распалась на составные – и тут писателя осенило:
Повествованию (моногата́ри) и Произведению (сёсэ́цу) вовсе не обязательно совпадать.
* * *
Повествование «Хроник» состоит из двух регулярно перемешиваемых контекстов: реально-обыденного – и мистико-развлекательного.
Главный герой, Тору Окада, уволился из адвокатской конторы, где прослужил после вуза до тридцати, – и какое-то время решил пожить безработным, занимаясь домашним хозяйством, благо жена, Кумико, зарабатывает неплохо. Жизнь течёт размеренно, пока не пропадает их кот. В поисках кота Окада начинает регулярно прочёсывать окрестности, и тут с ним происходят странные вещи. Звонит незнакомая женщина и предлагает что-то вроде секса по телефону. Потом звонит гадалка-медиум по имени Крита, а её сестра Мальта приходит к нему домой. Окада забредает в незнакомый двор по соседству, где знакомится со странной девушкой Мэй. А затем к нему приходит старик по фамилии Мамия, друг его знакомого-спиритиста, и рассказывает об ужасах, которые пережил во время войны на Халхин-Голе.
На этом кончается книга Первая. Оставляя в нас ощущение нагромождённых загадок и тайн, которые, как мы надеемся, должны разрешиться дальше. Ровный, вполне реалистичный сюжет, нормальное развлекательное чтиво.
Однако во Второй книге история окрашивается в мистические тона. Сначала пропадает жена. Окада начинает искать жену и выясняет, что та его бросила. Хорошенько подумав, он признаёт, что ничего об этой женщине толком никогда и не знал. Тут звонит брат жены, Нобору Ватая, и организует странную встречу в кафе – разговор «на троих»: Окада, Нобору Ватая и Мальта. В котором свояк говорит, чтобы Окада жену не искал, ибо она к нему уже не вернётся. Желая разобраться в своих отношениях с женой, Окада лезет в пересохший колодец во дворе заброшенного дома и начинает там медитировать. Его окутывает «нечто, случайно принявшее форму сна», и он оказывается в иной реальности, пройдя сквозь стену колодца. А когда «просыпается» и возвращается домой, обнаруживает на щеке иссиня-чёрное родимое пятно. Тут приходит письмо от жены с просьбой её не искать. А также случаются другие странные вещи, в целом лишь дополняющие портрет человека, которого бросила жена. Конец Второй книги.
Попробуем теперь разгадать основные загадки, над которыми читатель «зависает» к этому моменту.
1. Почему герой не догадался, что женщина, предлагавшая ему секс по телефону, – его собственная жена?
Потому что, как и подтверждается в Третьей книге, у этой женщины два голоса: одним говорит она сама, а другим – то внутри неё, что ею не является. Мистическая субстанция, которая появилась в ней после того, как она забеременела (3-я книга необходима).
2. Зачем Крита брала образцы воды из кухонного крана?
Мураками предполагал, что в финале Окада умрёт от воды. К этому читателя должны были подвести многочисленные описания «гадкого привкуса» воды, которую герой то и дело пьёт, предупреждение Хонды-сана – «будь осторожен с водой», а также общая конструкция романа, о которой ниже (3-я книга не обязательна).
3. Для чего Кумико перед тем, как исчезнуть, заходила в химчистку?
Химчистка выполняет функцию «проклятого поворота», ведущего в иной мир. Зашедшие туда люди пропадают. То, что пропало в этом мире, возвращается оттуда же (3-я книга не обязательна).
4. От кого забеременела Кумико, если мужу не изменяла? От своего младшего брата. В «том» мире Нобору Ватая изнасиловал Криту, вытащив из неё «что-то скользкое и холодное, напоминающее новорождённого младенца». В «этом» мире он вложил это «что-то» в Кумико. Подробнее об антиподах Крите и Кумико см. ниже (3-я книга не обязательна).
5. Что означало «завещание» Хонды-сана – пустая коробка из-под виски «Катти Сарк»?
Перед тем как получить эту коробку, герой находит в мусоре другую коробочку: пустой футляр из-под туалетной воды «Кристиан Диор» – подарка жене от неизвестного поклонника. Две пустоты накладываются друг на друга, минус на минус даёт плюс. Спиритист Хонда чувствовал, что у Кумико появился другой мужчина. Его завещание – предупреждение Окаде: коробка без бутылки в данном случае символизирует человека, которого бросает жена (3-я книга не обязательна).
6. Что за «месть» имел в виду дядя Окады, когда говорил: «Смотри на мир своими глазами. Не бойся потратить на это время. Тратить на что-нибудь время – самая утонченная месть»?
В «том» мире Окада убивает Нобору Ватая, раскроив ему череп бейсбольной битой. В «этом» мире ему бы этого сделать не дали, да и в реальной жизни, по Мураками, это не метод. Попасть же «туда» он смог, лишь когда просидел в колодце несколько суток и, сопоставив все причины и следствия, понял, что его настоящий враг – он сам, человек, разучившийся любить и верить. Лишь после того, как герой это по-настоящему осознаёт (расКаяние по Достоевскому, спасение Кая по Андерсену, круги Ада по Данте и т. п.), Нобору Ватая умирает, «расколдованая» Кумико возвращается, а потерявшийся кот находится. В этом, мистическом контексте совет дяди может восприниматься и так: «хочешь исцелиться – загляни в «тот» мир, даже если это у тебя выйдет не сразу» (3-я книга необходима).
* * *
К концу Второй книги в монологах Окады всплывает странная фраза: «Добрые вести дают о себе знать тихо»; а буквально – «говорятся тихим голосом». Что же это за голос?
Когда герой плавает в бассейне, к нему приходит Озарение. Именно с тех пор, как потерялся кот, ему стала названивать незнакомка, предлагая секс по телефону. И он наконец понимает, что это – Кумико, которая не бросала его и по-прежнему его ждёт, умоляя о помощи. Тихим голосом с того света.
Цепочка «Нобору Ватая – кот – Кумико – Хонда – Мамия – колодец» наконец замыкается – и наш герой лезет под землю.
– Тебя я знаю очень хорошо, – говорит ему там незнакомка. – И ты меня тоже. Но я не знаю, кто я. Если хочешь найти жену, любым путем выясни моё имя…
– Откуда же ты собираешься вызволять свою Кумико? Как это место называется?
Я попробовал отыскать в окружающем пространстве подходящие слова, но так и не нашёл. Их не было нигде – ни в воздухе, ни под землёй.
– Это где-то далеко, – проговорил я.
Мускатный Орех улыбнулась.
– Прямо как у Моцарта в «Волшебной флейте». Там принцессу спасают из замка, который стоит за тридевять земель, с помощью волшебной флейты и колокольчиков… Но главное – это борьба царства дня и царства ночи. Царство ночи всё время пытается отвоевать принцессу у царства дня. По ходу действия главные герои перестают понимать, кто же прав, кого держат в заточении, а кого нет. В конце, понятное дело, принц соединяется с принцессой, Папагено с Папагеной, а злодеи проваливаются в ад. – Мускатный Орех провела пальцем по оправе очков. – Но у тебя сейчас нет ни птицелова, ни волшебной флейты, ни колокольчиков.
– У меня есть колодец, – сказал я.
Генеральное назначение колодца, как и цель походов в «тот» мир, – усилием мысли воскресить умершую любовь. Но не в смысле «поверить логикой гармонию». «Мысль», в данном случае, – то самое «кокоро», которое соединяет память с человеческой теплотой, о котором так долго твердили нам все практикующие целители. От Достоевского до Андерсена и от Уайльда до Бротигана.
Собственно, на этом можно бы и закончить роман. В колодец слазили, на том свете побывали, осколок зеркала в глазу растопили, перерождение произошло. «Let's get out of here», – словно говорит нам автор. И возразить ему вроде бы нечего.
Зачем же было городить Третий том?
Гиперроман: новые горизонты
Повествования
Американские писатели 90-х, безусловно, тоже создали много хорошего, – пишет Мураками в 1995 году. – Но я больше не нахожу у них произведений, от которых захватывало бы дух, чтобы хотелось сказать: «эх, вот бы и мне написать что-нибудь в этом роде». Рэй Карвер скончался, и даже О'Брайен с Ирвингом <…> что-то больше не предлагают наглядных примеров того стиля, который лично мне показался бы убедительным. Думаю, главная проблема – в качестве самого повествования. По-моему, в последнее время то, как повествуют они, несколько отличается от того, как это хочу делать я. <…> Как ни жаль, я уже не могу согласиться ни с тем, как они завершают повествование, ни со степенью реалистичности такой прозы. Не знаю – возможно, психологические рамки политкорректности постепенно убивают в любой выдумке (fiction) способность интересно финтить…
Чем же именно стал отличаться сегодняшний Мураками от американцев 90-х?
Выражаясь терминами ядерной физики – тем, что, в отличие от «просто физиков», он наконец приступил к расщеплению ядра. Взял атом (a+tom), который до сих пор считался неделимым, расколол его, проник к ядру, расщепил и его – и получил безграничный доступ к колоссальной энергии нового типа. По крайней мере, с конца XIX века и до сих пор ядро литературы – человеческая индивидуальность – считалось неделимым по определению (in+dividual). Несомненно, и Джон Ирвинг, и Тим О'Брайен также стремились к этому. Но именно Мураками, внимательно отследив, к чему пришли современные кино, телевидение, популярная музыка и прочие составные общемировой субкультуры, начал работать с понятием человеческой личности не как с целым числом, а как с дробью.
О человеческой мысли как бесконечной дроби очень красочно рассуждает Профессор в «Стране чудес без тормозов»: см. его монолог в главе «Летопись на зубочистке», а также «дерево» самого романа, восстановленное в этой книге.
Речь идёт о том, что в процессе жизни личность человека постоянно растаскивают в противоположные стороны две силы: одна тянет её к целому числу, другая к нулю. Как раз об этих «равновеликих силах» писал Танидзаки в «Заметках об искусстве», но именно Мураками нашёл принципиально новый и яркий способ изображения этих сил. Это и рассматривает как особую заслугу видный критик Норихиро Като, собравший команду из более двадцати рецензентов для составления уникального справочника по творчеству писателя. Вот какими словами он завершает сей коллективный труд:
Сверхзадача Харуки Мураками – вывести литературу к принципиально новым, куда более просторным горизонтам, конструируя Повествование таким образом, чтобы оно рассматривало не только исчезновение личности, но и то, что с человеком происходит после этого. Задавшись такой целью, он стал сознательно использовать приёмы и спецэффекты, применяемые в фильмах ужасов, кинофантастике и «дешёвом» фэнтэзи о зомби, шизоидах, призраках, медиумах и т. п. – создав, таким образом, новый метод в литературе (атараси́й бунгаќ у-тэ́ки сюхо́:).
Иначе говоря, проза Мураками – это литература визуализованных ощущений. И воспринимать её следует так, как если бы мы смотрели кино.
Пример из «Хроник»: сцена возвращения героя из «чёрной комнаты» в обычный мир по «эту» стенку колодца. Напомним, что герой доведён до состояния крайнего ужаса:
Я потащился за нею во мглу, как на буксире. Раздался скрип: кто-то медленно поворачивал ручку двери. От этого скрипа у меня онемела спина. В миг, когда черноту комнаты вспорол луч света из коридора, мы вклинились в стену. Стена была холодной и вязкой, как огромное желе. Я крепко сжал губы: только бы в рот не попало. И тут до меня дошло. Чёрт меня побери – да ведь я же иду сквозь стену! Прохожу сквозь бетонную стену, чтобы переместиться из пункта А в пункт Б! Но чувствую себя так естественно, будто всю жизнь только этим и занимался…
Эта сцена с «желе» отчётливо напоминает эпизод с биомассой из широко известной комедии ужасов «Охотники за привидениями». Но, в отличие от голливудских спецэффектов, здесь присутствует… что-то ещё. В тот самый момент, когда он чертыхается. Заметим: здесь не отсутствует то, что обычно есть. Наоборот: присутствует то, чего нет.
До писателя дошло. Чёрт меня побери – да ведь я описываю то, чего не бывает!
Нобору Ватая – вылитый Боб из «Твин Пикса» Дэвида Линча. Этакий Харон с ключами от лодки. Как ни оберегается бедная Кумико, он-таки умудряется её «зарядить». Тем, что ею самой не является. И с тех пор она то и дело путешествует в «мир, похожий на сон». Не понимая, что с ней творится. Лишь потом Окада обнаруживает, что чёртов Харон уже изнасиловал Криту, вынув из её чрева «то, чем она не являлась» – нечто «мокрое и скользкое, похожее на новорождённого ребёнка», очень страшное и омерзительное. И уже «вложил» это в Кумико.
На экране не видно, что это такое. Его не бывает. Но оно есть, пока жив Нобору Ватая.
И мы с вами знаем, что это. Не правда ли.
Ещё пример: все сцены, где Кумико говорит с героем не своим голосом. В «обычной» литературе трудно представить, чтобы муж не узнал голоса жены по телефону, если у него с головой всё в порядке (тот же Кэн Ясухара совершенно искренне требовал, чтобы автор «не держал читателя за идиота»). Однако, настроившись на «чтение кинометодом», мы «проглатываем» эти сцены с таким же аппетитом, с каким «считываем» эпизоды очередного «Экзорсиста», когда актриса, божий одуванчик, вдруг смачно басит с экрана голосом вселившегося в неё Сатаны:
– Фитилёк-то притуши. Коптит…
Вопрос восприятия, как сказал старый Хаксли старине Ясухаре. И подарил ему пачку дивидишек с Чарли Чаплином.
* * *
– Мама, мама, а мы сегодня билетёршу обманули: билеты купили, а в кино не пошли! – радовался мой хитроумный брат в семь лет.
Русскому в Токио трудно судить, по какой причине в американской версии «Хроник» от Третьего тома осталась чуть ли не половина. Ну что ж. Сами себя обделили. Хотя и не только себя: в таком урезанном виде книгу теперь переводят с английского на греческий, итальянский и прочие языки там, где японского пока не выучили.
Жаль. Ведь одно из главных развлечений в луна-парке Заводной Птицы – находясь в Третьем томе (А), разглядывать мир самого романа (а) в глазок перископа подводной лодки (дискета):
А: «Большой роман», 3-й том (дом с повешенными + компьютер Корицы)
а: «Малый роман» – первые 2 тома (пустой дом Окады)
Х: Позиция рассказчика.
Второй том заканчивается. Колодец закопали, а «дом с повешенными» пустили с молотка.
Подводим жирную черту.
Первое, что делает Окада в Третьем томе, – выкупает участок, сносит злосчастный дом и строит на его месте новый.
И весь роман принимает форму… русской матрёшки. Которую, кстати, впервые изготовили в конце XIX столетия, копируя японское «ирэко» – набор шкатулок, вставляемых одна в другую по возрастающей.
До конца Второго тома рассказчик в основном совпадает с героем. Но начиная с Третьего это ему надоедает. «Пора убираться отсюда», – решает он, выходит из себя – и помещает матрёшку поменьше (а) в новую матрёху, побольше (А).
Приём Рязанова-Тарантино: режиссёр фильма вылезает на экран, чтобы продолжить свой ментальный рэп у всех на виду. Делает он это очень просто. Берёт «макинтош», вставляет в него дискету с файлами первых двух томов – и отслеживает, что там происходит дальше, на экране монитора. А заодно и нам даёт почитать. Для пущей отстранённости называя себя заморским именем «Синамон». Или, по-русски, Корица.
В этом фильме он не произносит ни слова. Этакий Великий Немой. У него нет голоса – и, как выяснится позже в «загробном» отеле, нет лица. Как и у всякого порядочного привидения.
Достоинства «персонального перископа» Корица-Мураками использует на полную катушку. Вселившись в героя, он «просверливает в нём дырочку» в виде родимого пятна на щеке – и смотрит оттуда, что происходит снаружи. А все остальные герои живут себе дальше, даже не чувствуя, что за ними следят. Отряд, не заметив подмены бойца, продолжает скакать. По широкой яматовой степи. Да и сам боец, похоже, ничего не подозревает. Корица покупает ему «новые трусы, новую майку и новую обувь» (курсив автора!). И он продолжает говорить с окружающими (и с нами) от своего обычного, старого «я». Как в любом приличном Х-файле, доверчивые налогоплательщики не догадываются, что «в последнее время с нашим Джимми что-то не так». И что теперь, помимо него самого, в нём живёт то, чем он не является.
Охота на себя (The Beast Within)
Включаю недавно телевизор – опять Малдер куда-то свалил, одна Скалли бегает со своим инфернальным бэби наперевес, плюс эта парочка сопливых стажеров помогает ей очередное дело ещё больше запутывать. Жаль – уж очень забавно слушать, как она с политкорректной эротикой в круглых альбионских глазах его «мордой» обзывает. Собрался было выключить – да так и застыл перед экраном с поднятой рукой.
Дежа вю?
Да нет, вроде всё совпадает…
Целые полчаса очередного Х-файла по городу бегал серийный убийца – мясник скотобойни, снимавший с людей кожу живьём. Смакование пытки, сам инструмент, общий вид освежёванных жертв, их вопли и выпученные глаза, равно как и реакция тех, кто на них смотрел, – один к одному слизаны со сцены на Халхин-Голе из «Хроник Заводной Птицы».
Простая арифметика. Американцы перевели «Хроники» в конце 90-х. Последние «файлы» снимались в начале 2000-х. Обратный процесс пошёл, не иначе.
Впрочем – ладно, джентльмены. Соглашусь: слово «слизаны» здесь некорректно. На то она и субкультура, чтобы расти, как бурьян. Как справедливо заметил БГ, в этом джазе уже не до плагиата.
Но – что они все делают с нашими мозгами? Куда они клонят? И кто такие «они»?
«Истина где-то там»?
Так бы и врезал. По пути от метро до дома, как Тайлер.
Знать бы точно, кому.
* * *
Нет людей, которые сразу знали бы, чего им хочется, и достигали бы удовольствия с первой попытки. Девять раз пытаешься – и остаёшься с носом. И лишь на десятый испытаешь то, прекрасней чего не бывает.
В Третьем томе становится окончательно ясно: Кумико – это телефонная незнакомка, а телефонная незнакомка – Кумико. Но эти две женщины отличаются, и не только голосами. Полная смена личностей, на уровне психики. Ни герой, ни читатель никак не ожидают от рассудочно-сдержанной, серьёзной дамы, какой она предстаёт в начале романа, монологов вроде: «Я буду очень ласковой. Сделаю что захочешь, тебе даже двигаться не придётся. Такого и жена тебе не устроит…»
Заметим, здесь не идёт речь о «неизведанных сторонах женщины» или «нераскрытых потенциалах» человеческой личности. Существо, живущее в Кумико, – действительно не она. Никаких логических, реалистичных объяснений, откуда оно завелось в ней, мы в тексте не находим, и сама Кумико этого не понимает. Изменить мужу ей пришло в голову вовсе не потому, что тот переспал с другой. Ей просто нестерпимо этого захотелось. Что-то в ней захотело – и всё. Её младший брат Нобору Ватая вложил в неё что-то гадкое. И она забеременела.
В «привычной» литературе, казалось бы, так писать нельзя. Ещё старина Мережковский призывал «братьев-поэтов» во всех фантазиях быть последовательными.
Однако то, о чём пишет Мураками, до сих пор никем толком не описывалось (подчеркну: как ощущение создавалось, но словами не называлось). Наверное, проще всего сказать так: он пишет о том, что в нас есть то, чего нет. Внутри у нас живёт то, чем мы не являемся. Именно отсутствие себя порой приносит нам небывалые ощущения в жизни – и меняет саму эту жизнь:
Почему вдруг во мне это вспыхнуло? И почему не с тобой, а с другим? Понятия не имею. Знаю только, что сопротивляться этому чувству было невозможно, да я и не пыталась. Пойми: тогда мне и в голову не пришло, что я тебе изменяю. Мы словно сошли с ума на той гостиничной кровати. Скажу совершенно откровенно: мне никогда не было так хорошо. Нет, не просто «хорошо». Моё тело извивалось в горячей грязи, а рассудок впитывал и впитывал в себя наслаждение, пока, наконец, не грянул взрыв. Это было настоящее чудо. Может быть, самое прекрасное, что случилось со мною в жизни.
Стремление к этому «чуду», доведённое до абсолюта, и ломает Кумико. В последнем письме мужу она рассказывает о бессчётных изменах и «грязи», в которую её жизнь превратилась в итоге. Высосав все соки из Криты и прочих изнасилованных им женщин, Монстр Нобору Ватая растёт, подпитывая сам себя, – и теперь тянет пальчики к её нутру, чтобы окончательно завладеть миром. И у неё самой уже не хватает сил, чтобы этому противостоять.
– Ты слышал историю про обезьян с дерьмового острова? – спросил я у Нобору Ватая. Тот без всякого интереса покачал головой. – Где-то далеко-далеко, за тридевять земель, есть дерьмовый остров. У этого острова нет названия. Просто он не стоит того, чтобы его как-то называли. Дерьмовый остров очень дерьмовой формы. На нём растут дерьмового вида кокосовые пальмы, приносящие дерьмово пахнущие кокосы. Там живут дерьмовые обезьяны, которые любят эти дерьмовые кокосы. Дерьмо этих обезьян падает на землю и превращается в дерьмовый грунт, из которого вырастают ещё более дерьмовые пальмы. Получается такой замкнутый цикл. <…>
Всякая зараза, всякая гниль и мрак имеют свойство расти и размножаться сами по себе, подчиняясь своему внутреннему циклу. И как только процесс минует некую определённую стадию, остановить его невозможно. Даже если человек сам того захочет.
Как тут не вспомнить Гарри Геллера с его «вечной борьбой» Волка и Человека. Эта война в нас не кончится никогда, и не дай господь кому-либо в этой парочке вечных спорщиков до конца одолеть другого. Основное различие столь часто сравниваемых (и столь не любящих друг дружку) христианства и коммунизма – как раз в том, что Зло непобедимо по самому определению Зла. Две силы должны быть равновеликими. И чтобы удержать их баланс, неплохо бы понять, с кем ты борешься, и взглянуть «этому некту» в глаза.
Но как это сделать, если он – Никто?
Вспоминаю чудный комикс про хулиганчика Кальвина, что однажды подсмотрел в «Ёмиури». Пацан лежит ночью в постели, но не может заснуть – темноты боится. Выглядывает одним глазом из-под одеяла и дрожащим голоском спрашивает во мрак:
– Есть ли сегодня монстры у меня под кроватью?
Гнусный шепот из-под кровати:
– Нет… Спи спокойно.
Кальвин, помирая от ужаса:
– А если бы они там были… то какого размера?
– Очень маленькие. Баю-бай.
– МА-А-МА!!!
Прелесть этой истории – как раз в том, что художник нашёл способ назвать Великого Никто по имени – так, чтобы мы догадались, кто это.
В «Хрониках» же Мураками находит для этого ещё более мощные, кинематографические методы. Кто хочет отследить их получше – пусть ищет в романе, например, по слову «кожа». Это действительно интересное занятие. Я же выделяю три этапа Охоты на Монстра:
1. ОБНАРУЖЕНИЕ. Вначале мы нащупываем его у себя под кожей:
– Был бы у меня скальпель. Я резанула бы здесь, чтобы заглянуть внутрь. Там… не мёртвая плоть. Там что-то похожее на саму смерть. Что-то тёмное и мягкое, как мячик для софтбола, – из омертвевших нервов. Хочется достать его из мёртвого тела, разрезать и посмотреть, что внутри. Я всё время думаю, на что это похоже. Может, оно всё твёрдое, как засохшая зубная паста в тюбике. Как вы думаете? Только не отвечайте. Снаружи мягкое, дряблое, но чем глубже, тем твёрже становится. Я вскрою кожу и вытащу эту дряблую штуковину, скальпелем и какой-нибудь лопаточкой полезу внутрь – чем дальше, тем больше твердеет эта слизь, – пока не доберусь до крошечной сердцевины. Она такая крошечная, как малюсенький шарик от подшипника, и очень твёрдая. Вам так не кажется? (Мэй Касахара)
2. УЗНАВАНИЕ. Монгольский солдат снимает с нас кожу живьём – и мы наконец узнаём, как Он выглядит:
Ни до этого дня, ни после не доводилось мне видеть более жуткого зрелища <…> – окровавленный кусок мяса, без единого лоскутка кожи. Самым страшным было лицо, превратившееся в кровавую маску, на которой белели, выкатившись, огромные глазные яблоки. Широченный оскал – будто он застыл в исступлённом крике. На месте отрезанного носа виднелись только маленькие отверстия. (Разведчик Ямамото)
3. ИЗВЛЕЧЕНИЕ. Хирургические пальцы Нобору Ватая вынимают Его из нас:
Изнутри, из развёрзшейся плоти, протискиваясь, выбиралось нечто, чего раньше я никогда не видела и не касалась. Большое оно было или маленькое – не знаю, но оно было мокрым и скользким, как только что родившийся ребёнок. Абсолютно не представляю, что это было. Оно жило во мне с самого начала, а я об этом не знала. И вот он вытащил это из меня наружу (Крита Кано).
Так… Нашли, узнали, вынули. Ну, и что же с Ним делать дальше?
Собственно, это и есть главный вопрос Малого романа. Герой, «потеряв себя» в колодце, вываливается на тот свет и встречает Кумико. Но Кумико не возвращается в этот мир, и как быть дальше – непонятно.
Вывод: Третий том действительно необходим.
* * *
Прав брат Корица – замечательная штука компьютер. Берёшь текст, кликаешь на команду «найти» – и отыскиваешь в романе такие подводные течения, которых раньше в упор не замечал. Всё, что связано со словом «кожа». Или «сердце». А также «луна», «вода», «ребёнок»… Попробуйте, рекомендую. Увлекательнейшее занятие по прочтении хорошей книги в наш персонально-технический век.
А теперь попробуем «разобраться» с самим Корицей его же методами.
Соединяем в одну цепочку всё, что о нём можно узнать.
1964 – Родился Корица. С самого рождения ни матери, ни отцу некогда заниматься ребёнком. Его отдают на воспитание бабушке. Та рассказывает ему про деда. У деда было родимое пятно на щеке, а во время войны он служил в Китае – ветеринаром в зоопарке. Однажды в зоопарк пришли японские солдаты и перебили всех зверей. В тот день на ветке всё кричала странная птица, а ночью было полнолуние. После расстрела зверей он умер, «провалившись в бездонную темноту». Но до этого успел отослать на родину жену и дочь – будущую мать Корицы. На судне по дороге домой девочка впадает в глубокий сон и почти умирает, но потом просыпается с какой-то неведомой мощной энергией во всём теле.
1970 – Родители Корицы открывают фирму дизайна. Добиваются успеха, но окончательно перестают видеться с сыном. Отец замыкается в себе и начинает изменять матери. Брошенный Корица просыпается февральским утром и теряет дар речи. Ему 6 лет.
1975 – Кто-то убивает отца, вырывает у него сердце и уничтожает на трупе лицо. Из вещей пропала только записная книжка. Убийца не найден. Последнюю ночь отец провёл с красивой женщиной лет тридцати, которую видели в красном плаще. Номер отеля, в котором совершено убийство, опечатан до сих пор. Корице 11 лет.
1976 – Мать продаёт фирму и замыкается в себе. Бабушка умирает во сне от сердечного приступа. Корице 12 лет.
1977 – Мать обнаруживает в себе способность временно исцелять женщин, в которых вселилось Нечто, при помощи воспоминаний о китайском зоопарке. Корице 13 лет.
С этого места ни дат, ни возраста людей более не указывается (хотя основное действие «Хроник» происходит в «орвелловском» 1984-м). Но цепочка продолжается с того момента, как мать Корицы встречает Окаду.
– Мускатный Орех встречает Окаду с магическим пятном на щеке и предлагает ему деньги для покупки Дома с колодцем (= Дома с повешенными).
– Корица с матерью выкупают дом с привидениями (= дом с колодцем) и нанимают «целителя» Окаду на работу.
– Корица заводит в «резиденции» компьютер, на котором записывает историю бабушки об убийстве зверей в китайском зоопарке. Посредством того же компьютера Окада общается с Кумико по электронной почте.
– Как только герой убивает Нобору Ватая, Корица с матерью сворачивают дела в «резиденции» – и больше Корица с героем не встречается, сознательно его избегая.
* * *
После «визита на тот свет» у героя на лице появилось родимое пятно – некий Глаз, которым Некто смотрит из твоей головы на окружающий мир. Не случайно к этому пятну так стремятся приникнуть все женщины, которых обесчестил Нобору Ватая. За любые деньги.
Что же случается с теми, кого убил Нобору Ватая?
«А вот что», – говорит Корица и сочиняет «страшилку» о Мальчике, Полной Луне и Закопанном Сердце. В лучших традициях японских сказок о привидениях.
Вот только… сочиняет ли?
* * *
Жил на свете мальчик. А в саду за его окном чирикала Син… пардон, Заводная Птица. Однажды в полнолуние мальчик проснулся, потому что услышал, как Птица тревожно кричит и зовёт его. Он вышел из дома и увидел двух странных мужчин. Один был длинный и напоминал привидение. А другой, коротышка, был похож на отца. Длинный послал коротышку на дерево. Полез коротышка на дерево – и назад уже не вернулся. Длинный куда-то ушёл, а потом вернулся со свёртком и лопатой. Закопал свёрток под деревом и тоже исчез. А Заводная Птица умолкла и больше никогда не кричала.
Подбежал мальчик к дереву, выкопал сверток, глянь – а там человеческое сердце. «Подумаешь, сердце, – подумал мальчик. – У меня и самого такое есть». Положил сердце обратно в ямку и засыпал землёй.
И тут его окутало нечто вроде сна. А когда он проснулся, смотрит – а в его постели ещё один мальчик: его собственный труп.
Мальчик попробовал крикнуть «Мама!», но не смог произнести. Как будто само это слово куда-то исчезло. И только потом догадался, что исчезло не слово, а что-то другое. И онемел на всю жизнь.
Странно, однако во сне мальчику почти совсем не было страшно. Ужасное любопытство разбирало его. Развернув сверток, он обнаружил человеческое сердце. <…> Сердце ещё жило и шевелилось, напоминая только что брошенного родителями ребёнка, – энергично пульсировало, хотя крови из перерезанных артерий видно не было. В ушах у мальчика громко стучало: бум! бум! бум! Это колотилось его сердце. Два сердца – похороненное и его собственное – размеренно бились в унисон, будто о чём-то разговаривая друг с другом.
* * *
Эта сказочка – главный ключ к Большому Повествованию. Точно в «сжатом» файле, здесь спрятан весь мистический контекст книги, а также подсказка, как расхлёбывать весь «круто сваренный» детектив.
События в «Хрониках» специально перемешаны так, чтобы их последовательность во времени считывалась не сразу. Именно о логичной последовательности событий и слов говорят и думают все основные герои книги: Окада, ветеринар зоопарка, Нобору Ватая и другие.
«Восстановить все цепочки и распутать все провода» пришлось и герою «Дэнса», чтобы Человек-Овца мог подключить его к настоящей реальности. Под лежачие камни чьей-нибудь жизни река Судьбы не течёт.
Проследив уже одну только цепочку Окада – Кумико – Нобору Ватая, мы делаем интересное открытие.
Последний, напряжённый разговор Окады с Кумико накануне её исчезновения также происходил при полной луне. У неё были месячные, а муж предлагал ей подумать об умирающих в полнолуние лошадях, которых стоит жалеть больше, чем себя.
И жена в который раз едва могла сдержать слёзы.
С женой у Окады не ладилось. Ещё в первых главах он постоянно терзался вопросом – в конце концов, в чём смысл твоей жизни, если ты даже спишь с чужой тебе женщиной? Заметив эту чужеродность, демонический свояк Нобору Ватая снова вырвал сестру из ослабевших объятий мужа.
Шесть лет назад Кумико уже пыталась спастись от него, выходя за Окаду. Но братец настиг её и обесчестил, поместив в неё нечто гадкое.
Она всё ещё любит мужа. И даже пытается позвать его на помощь, звоня с того света по телефону. Однако Нобору Ватая заколдовал её так, что не только голос, но и сама она стала другой. Бедная женщина не помнит, кто она, и даже муж не может её узнать, потому что его сердце оглохло и спит.
Жизнь Окады превращается в один растянутый кошмар. Чтобы вернуть жену, необходимо разбудить своё сердце. И попасть туда, где она его ждёт. Он лезет в колодец и попадает в странный отель на Акасака. В номер, где в далёком 1975 году был найден труп мужчины с вырванным сердцем. Этот мужчина и был отцом мальчика, онемевшего в пять лет после отцовой смерти.
Вот оно что. Герой сказки – Корица. Бессловесная тень героя, делящий с ним одно «кокоро» на двоих, внук вселившегося в Окаду ветеринара и преемник Человека-Овцы в Отеле. А также – человек без сердца, голоса и лица, записавший на своём компьютере историю своей бабушки. Длинную и жуткую историю о том, как японские солдаты расстреляли беззащитных зверей в китайском зоопарке. Трёхтомный гиперроман, который уже сегодня переведён на десяток языков мира.
Уснувшее сердце Окады – погребённое заживо сердце Корицы.
«Кокоро» всего трёхтомника.
ДОМАШНЕЕ ЗАДАНИЕ
(Посвящается Кэну Ясухаре)
1. Кто убил отца Корицы?
2. Кем была красотка в красном плаще, с которой он спал в последнюю ночь?
3. Зачем коротышка лез на дерево и почему не вернулся?
4. Зачем в романе Мэй Касахара и при чём тут, говоря строго, парики?
5. Почему после смерти Нобору Ватая Корица стал избегать героя?
6. Как умер лейтенант, командовавший расстрелом зверей в зоопарке?
7. Что именно помешало пулям Мамии долететь до Громова?
8. Почему Окада не получил ни одного из «пятисот писем» от Мэй?
9. Вернулась ли Кумико?
Ну пусть будет девять. Хорошее буддийское число 105.
* * *
«Хроники» можно читать на одном дыхании, если найти правильный темпоритм, настроиться на «внутреннее дыхание» текста. Нащупать между строк то самое Нечто – как Зверя под собственной кожей. Если не торопиться, не перескакивать глазами через строчки и помнить, что у виртуоза-структуралиста Мураками не бывает случайных и ничего не значащих фраз, – постепенно все линии сложатся в мистерию, которой позавидовал бы сам Иероним Босх.
Для пущей интриги рассмотрим ещё один ключик – странную фразу из размышлений деда Корицы, ветеринара в китайском зоопарке. Когда японские солдаты в Китае отказались от попыток расстрелять из винтовок «слишком огромных» слонов, он подумал:
Человека в бою убивать легче, чем зверя в клетке. Даже если скоро ты сам – кто знает? – окажешься на месте убитого.
В тот августовский день все – и люди, и животные – думали о смерти. Сегодня эти люди убивали зверей, а завтра советские солдаты будут убивать их.
Когда в тебя вселяется Ничто, ты перестаёшь быть Собой. И становишься Не Собой. Выходишь из одной крайности (полный уход в себя) и впадаешь в другую (полный выход из себя). Выворачиваешься наизнанку. То есть – теряешь кожу, как разведчик Ямамото. А это кончается тем, чем закончили все потерявшие причину жить дальше: Крыса, Наоко, Готанда, Идзуми, Хацуми и ещё кое-кто – догадайтесь сами. Все умерли после страшных физических или душевных мук, которых не перенесли:
Они пытались убить в себе Зверя – убивающее их сердце Ничто. Но очень скоро сами оказались на месте убитого.
– Получается как у первобытных людей, – проговорил я с улыбкой. – Получил удар – отвечай.
– Совершенно верно, – сказала Мальта Кано. – Именно так.
Вывод?
– Может, я и ничтожество, но не мешок с песком. Я живой человек, и если меня кто-нибудь ударит – получит сдачи. Советую это запомнить.
– Как там новая война? ещё не началась? – интересуется Человек-Овца.
– Ку-ку! – отзывается Мэй.
* * *
Любопытный факт: именно отрицательные, отталкивающие персонажи у Мураками чаще всего напрямую дают нам понять, каких взглядов на жизнь и общество вокруг себя придерживается сам Харуки.
Это и монолог Чёрного Секретаря насчет «революции сознания», и критика Хираку Макимурой «индивидуальных систем мышления», и проповеди отца Кумико о «здоровых амбициях» и «классовой демократии».
Абсолютно визуальный, «киношный» эффект – выворачивание позитива в негатив ради большего акцентирования смысла. Тот, кем я быть не хочу, говорит мне о том, что действительно существует, но чему я от всего сердца желаю исчезнуть. Очень точный ход: с отрицательными героями «по инерции» хочется спорить. А для этого приходится слушать их внимательно и задумываться даже серьёзнее, чем над мыслями любимых героев.
Так, из-под пера «негодяя по жизни» Нобору Ватая выходит очень примечательный текст – настолько прямой и искренний, что я не могу удержаться и привожу весь отрывок, в котором отчётливо слышу голос самого Мураками:
– Человек не в состоянии жить и работать вообще без всяких ориентиров, – писал Нобору Ватая. – Он нуждается по крайней мере во временной модели, заключающей в себе некие принципы. Модель, которую может сейчас предложить Япония, – наверное, «эффективность». Если «экономическая эффективность» долгие годы била по коммунизму и привела его к краху, разве не естественно теперь, когда мы переживаем хаос, подробно порассуждать о ней как о модели, как о руководстве к действию? Давайте поразмышляем: что нужно сделать, чтобы повысить эффективность? Породили ли мы, японцы, за послевоенные годы какую-нибудь другую философию или нечто подобное философии? Однако эффективность имеет силу, пока существует чёткая направленность действий. Стоит утратить эту чёткость, как эффективность в тот же момент станет беспомощной. То же самое происходит с потерпевшими кораблекрушение: даже тренированные гребцы, собравшиеся в одной лодке, ничего не смогут сделать, если не знают, куда грести. Двигаться с высокой эффективностью в неверном направлении ещё хуже, чем вообще никуда не двигаться. Определение верного курса – всего лишь принцип с функцией более высокого уровня. Но именно его нам сейчас и не хватает. Решительно не хватает.
Логика, которую выстраивал Нобору Ватая, была по-своему убедительной и прозорливой. Приходилось это признать. Но сколько я его ни перечитывал, так и не смог понять, какие личные цели он преследует, чего добивается как политик. Может, поэтому он и задаёт вопрос: что надо сделать?
Вряд ли Мураками читал Чернышевского.
Хотя – кто его знает? Встретился же, когда захотел, с Кэрроллом на том свете.
«Как не знать, господин барон. Рукопись с автографом господина Платона вы сами вчера положили на каминную полку».
На то он и медиум, в конце концов. Глубокие реки неслышно текут.
* * *
«А может, мир устроен как простая вращающаяся дверь? – мелькнуло в угасавшем сознании ветеринара. – Куда в этот момент ступила твоя нога, в такой секции ты и окажешься. В одной секции тигры существуют, в другой – нет. Только и всего. И никакой здесь нет логической последовательности, поэтому выбор, по большому счёту, не имеет смысла. Не потому ли я никак не могу ощутить этого разрыва между мирами?» Но дальше этого мысли ветеринара не пошли. Углубляться в такие материи он уже был не в состоянии. Скопившаяся в теле усталость, тяжкая и душная, давила, как сырое одеяло. Мыслей больше не было – он просто вдыхал ароматы трав, слушал, как шуршат кузнечики, и чувствовал, как густая тень толстой плёнкой окутывает тело.
Что происходит?
У человека с родимым пятном – разрыв между мирами. Что есть в одном мире – того нет в другом, и наоборот. Но он не может понять, какой мир тот, какой этот. Не видит последовательности в своих путешествиях оттуда сюда и обратно. Потому что не помнит первопричины – откуда у него это пятно. И не способен «завести в себе пружину»: ему кажется, что всё предрешено, и для личного выбора места не остаётся («кокоро» нет). И его накрывает чёрная тень. Он засыпает – чтобы проснуться в другом мире, где всего этого нет («кокоро» есть). И вселяется со своим родимым пятном в Окаду – который помнит, откуда пятно, который может и должен наконец-то принять Решение.
Своё собственное решение. Отдельно от Судьбы. Иначе она никогда не переменится.
Тору Окада давно уже «плыл по течению», и Пружина его Судьбы окончательно разболталась. Только потеряв жену, он впервые задумался, как эту Пружину завести.
Для этого ему пришлось «вывернуть себя наизнанку» – и стереть в себе свои личные установки, из-за которых потерял жену. То есть совершить самоотречение — или покаяться, по-русски говоря.
Вот они, эти установки «пловца в реке»:
Общение с другими людьми почти не вызывает у меня длительных эмоциональных стрессов. Конечно, я могу к кому-то испытывать неприязнь или раздражение, на кого-то могу рассердиться. Но обычно это продолжается недолго. Я умею видеть различия между собой и другими людьми как субъектами, принадлежащими к совершенно разным сферам. (Думаю, такую способность можно в каком-то смысле считать талантом. Я не хвастаюсь, но это в самом деле очень непростое дело.) Иначе говоря, когда кто-то начинает действовать мне на нервы, я перемещаю объект своей неприязни в зону, существующую обособленно от меня и не имеющую ко мне никакого отношения. Я говорю самому себе: «Хорошо! Пусть мне неприятно, пусть я раздражён, но источника этих чувств здесь уже нет, он перенесён в другие сферы, и я смогу разобраться с ним там позже». То есть на какое-то время на чувства ставится некий блокиратор. Бывало, душевный покой не восстанавливался и после того, как я снимал блокировку и тщательно анализировал своё эмоциональное состояние. Но такое случалось крайне редко. Обычно время нейтрализует и обезвреживает злобу, в результате рано или поздно забываешь о том, что стало её причиной.
Благодаря этой системе контроля над эмоциями мне удавалось избегать множества ненужных проблем и сохранять в своём внутреннем мире относительную стабильность и спокойствие. А то, что всё это время она надёжно действовала, составляло предмет моей гордости.
Заметим: некий блокиратор. Однако в случае с Нобору Ватая «эта система отказывала». И никак не помогала «отодвинуть этого типа куда-нибудь подальше, за пределы сознания».
Выходит, Окада своей блокировкой блокировал сам себя.
– Вы живёте в очень странном месте, – сказала Мальта Кано. – Кошки ведь очень чувствительные создания.
– Однако мы живём там уже довольно давно – и мы сами, и кот. С чего бы ему пропадать именно сейчас? Почему он не ушёл раньше?
– Точно я не могу ничего сказать. Может, течение изменилось. Что-то нарушило течение.
– Течение…
Но лишь после смерти Нобору Ватая в пересохший колодец хлынула вода.
Имеет ли это какое-то отношение к тому, что я совершил там? Вполне возможно. Видимо, неожиданно выбило пробку, закрывавшую грунтовым водам путь наверх.
* * *
Я – это он
А он – это я.
Откажешься от себя, тогда ты – это ты.
Так говорил Хонда-сан
Что за перевёртыши? Что ещё за Гегель с буддийским уклоном? Ведь не сам же Мураками всё это придумал, тут же века спрессованы. Где-то я уже все это…
Ну так и есть.
Ведь сказано же:
Каждая земля, каждый язык, каждая форма восприятия реальности требует каких-то определённых людей и мифов, которые наиболее чётко эту форму осознают и действуют в ней. Дилан, «Стоунз», «Битлз» и масса других прекрасных людей делают это там. Здесь этого никто не делает, почти никто. Поэтому приходится работать сразу за сто человек.
Открываем древнейший письменный памятник японской цивилизации, «Записки о деяниях древности» (Ко́дзики). В них мудрые старцы-монахи неторопливо повествуют о том, как призвал Повелитель Неба двух прекрасных молодых богов, Идзанаги и Идзанами, дабы навели они наконец порядок в Хаосе японской мифологии.
И был Идзана́ги чуть сильнее, а Идзана́ги чуть красивее. И наградило Небо бога Идзанаги священным копьём А́мэ-но-Нубо́ко. И поднялись молодые на плавучий небесный мост Амэ-но-Укиха́си, и взялись за руки. А Идзанаги погрузил своё копье в океанский рассол и помешал там поглубже, приговаривая: «коро-коро». И когда вынул обратно, на копье осталась капля соли. Капля эта упала обратно в рассол и там затвердела. Так получился первый остров, Оноко́ро.
Спустились они с небес на этот остров, воздвигли Небесный Столб и возвели просторные покои. И спросил Идзанаги богиню Идзанами, свою младшую сестру: «Как устроено твоё тело?» А она отвечала так: «Моё тело росло-росло, а есть одно место, что так и не выросло. И чего-то теперь не хватает». Услыхал это Идзанаги и предложил: «Моё тело росло-росло, а есть одно место, что слишком выросло. И чего-то теперь в избытке. Давай же восполним твой недостаток моим избытком и родим страну! Согласна?» Обрадовалась Идзанами. «Это будет хорошо!» – сказала она.
Тогда Идзанаги позвал её: «Обойдём же вокруг Небесного Столба, на той стороне встретимся и супружески соединимся. Ты справа навстречу обходи, а я слева навстречу обойду». Условились они, да так и сделали. И когда встретились по другую сторону столба, воскликнула Идзанами: «Как ты прекрасен, о юноша!» Отвечал ей на это Идзанаги: «Как ты прекрасна, о девушка!» – но тут же и прибавил: «Не пристало женщине говорить это первой». И не было в его голосе прежней радости.
Но всё же начали они брачное дело, и дитя, что родили, оказалось пиявкой без рук и без ног. И они посадили его в тростниковую лодку и отправили плыть в океан .
И родился у них затем Аваси́ма – пенный остров, и его тоже за дитя не сочли.
Тогда спустилось к ним Откровение Неба о том, что не годится женщине первой заговаривать с мужчиной. И пошли они снова вокруг столба, и встретились по эту сторону, и познали в себе силу Земли, и родили множество островов. Когда же появился на свет бог огня Кагуцу́ти, он тоже был здоров, но Идзанами, рожая его, опалила себя.
И отделилась на Земле смерть от жизни, и спустилась Идзанами под землю и стала жить под землёй.
* * *
Грехопадение Кумико заставило её спрятаться в иной мир. Что дальше?
А дальше и в ней самой, и в любящем её муже происходит то, что заложено в человеке с основ его существования.
Ситуация, которая так или иначе знакома каждому с кем-либо в паре – будь то мужчина-женщина, женщина-женщина или мужчина-мужчина.
Принятие решения.
1997.09.25–16:27
Анонимная читательница, 35 лет, замужем, детей нет:
Никак не могу себя полюбить. Это очень горькое чувство. Что нужно сделать, чтобы понравиться себе самой? Люди вокруг просто обожают себя, не прилагая для этого никаких усилий. Вот и Вы, Мураками-сан, похоже, гордитесь, что Вы – это Вы, а не кто-то другой. Я тоже хотела бы так научиться. Но разве одного желания достаточно?
Харуки Мураками:
Здравствуйте. Очень сложный вопрос.
«Чтобы любить себя, людям не нужно усилий»? Думаю, это не так. Да, у меня есть несколько качеств, которыми я горжусь. Но как только их список кончается, мне приходится иметь дело с другими своими качествами. И ситуаций, когда я жутко злюсь на себя – «Что же ты делаешь? Эх, ну что ты за человек?!» – в моей жизни хоть отбавляй.
И мне кажется, у большинства людей так же. Разве нет?
Лучшее, что я мог бы Вам предложить – это не просыпаться в три часа ночи, как советовал Скотт Фитцджеральд. Именно в три часа ночи каждый из нас чувствует себя самым одиноким существом на Земле. Таким одиноким, что хочется умереть. А для того, чтобы не просыпаться в три ночи, нужно изо всех сил двигаться днём. Тогда накопившаяся усталость не позволит Вам проснуться до самого рассвета.
* * *
Да, единых ответов у Мураками нет. Да, как и в «Норвежском лесе», мы вольны «привинтить» к финалу «Хроник» по крайней мере две или три возможные версии прочтения.
И всё же позволю себе немного помедитировать. Вернулась ли Кумико? Как завершился поход японского Орфея за своей Эвридикой? И каким, собственно, выводом заканчивается чуть ли не самый масштабный бестселлер Страны Восходящего Солнца конца ХХ века?
Как Норихиро Като в «Жёлтых страницах Мураками», так и Сибата-сэнсэй в общении со мной рекомендовали вспомнить даже не первый миф об Идзанаги и Идзанами, а то, что с ними случилось дальше – т. н. «историю первого японского развода». В этой истории мы встречаем до странного много сходства и с мифами об Орфее или Аиде, и со славянскими сказками (например, о сожжённой коже Царевны-Лягушки или о долгом бегстве от Бабы-Яги с бросанием гребней-полотенец через плечо). Но главное – с конфликтом отношений Окада-Кумико.
Попробуем наложить эти две истории друг на друга.
Ослеплённый горем, Идзанаги схватил свой меч и разрубил Кагуцучи надвое одним ударом. А тело мёртвой Идзанами схоронил в недрах горы Хи́ба. Однако всё не мог забыть её, а потому спустился к расщелине на склоне Ёмо́цу-Хи́ра и вошёл в ворота Нижнего Мира – страны мёртвых Ёмо́цу-Ку́ни.
И позвал он жену обратно, сказав ей: «Мы с тобой ещё не закончили. Возвращайся же, и продолжим рожать Страну!» На что отвечала ему Идзанами: «Я уже отведала пищи Ёмоцу-Куни – и не могу вернуться к тебе».
Но и она тосковала по мужу. И когда Идзанаги начал настаивать, сказала: «Прежде чем уйти отсюда, я должна получить разрешение богов Ёмоцу-Куни». И скрылась в подземной пещере, добавив: «Жди, пока я не вернусь, но не подглядывай, что творится со мной».
Долго ждал Идзанаги, но Идзанами всё не возвращалась. И тогда, отчаявшись, надломил он священный гребень Юцуцума-Гуси, что носил в левой косе, и посветил им в пещеру, дабы увидеть, что там происходит.
И увидал он, что Идзанами лежит в пещере, и восемь разноцветных демонов грома, Якуса-но-Икадзути, раздирают её изнутри. А тело её разложилось, изъеденное личинками. Охваченный ужасом, Идзанаги пустился в бегство. Но Идзанами, в ярости от того, что муж увидел её в таком недостойном обличье, вскочила с ложа и пустилась за ним в погоню вместе с демонами грома и дьяволицей страны мёртвых Ёмо́цу-Сикомэ́.
Когда дьяволица почти настигла его, он бросил в неё те вещи, что имел при себе. И обернулись эти вещи побегом бамбука и виноградной лозой. И пока дьяволица пожирала их, он успел убежать далеко.
Но восемь демонов грома, Якуса́-но-Икадзу́ти, не отставали. Не раз, убегая всё дальше, сражался с ними Идзанаги священным мечом, но те были слишком сильны. И лишь на склоне Ёмоцу-Хира, куда он выманил их, нашлось дерево со священными персиками. Забросал он демонов плодами с дерева и наконец отогнал их прочь.
А чтобы не настигла его Идзанами, взял он огромный обломок скалы и завалил им вход в Страну Мёртвых. И закричала Идзанами по ту сторону скалы: «Что ты наделал? Отвори мне, или я буду убивать по тысяче твоих подданных каждый день!» На что Идзанаги ответил: «А я буду каждый день производить полторы тысячи новых!»
Так люди на Земле стали смертными. А Идзанами получила имя Ёмоцу-но-Ками и стала главной богиней Страны Мёртвых Ёмоцу-Куни.
На первый взгляд, финал мифа принципиально отличается от финала «Хроник». Окада всё-таки убивает Нобору Ватая в загробном мире. И отнюдь не блокирует Кумико выход «обратно», наоборот – оставляет ей шанс вернуться и разделаться с братцем на «этом» свете. А сам умирает в колодце от хлынувшей внезапно воды (конец 37-й главы).
Пара оставшихся после этого глав состоят из писем от Мэй Касахары и Кумико – писем, которые он уже мог и не получить (о чём и беспокоилась Мэй). А также странного разговора с Матерью Корицы в отсутствие самого Корицы… Как если бы Окада и Корица слились воедино. Соединив два убитых сердца в одно живое.
Но всё это, повторяю, всего лишь версии. Джазовые импровизации на тему, которую каждый из нас проживает для себя сам.
