С годами я превратился в заложника собственного имени.

У меня даже сложилась давящая формула: «Обязанность быть святым». Имелась в виду «обязанность», возложенная общественным мнением, средой, ожиданиями людей. А ведь изначально эту «обязанность» я, по гордости, сам на себя возложил. Желание быть в глазах людей праведником являлось нераспознанным мною грехом самоугождения и человекоугодия.

Такая неживая жизнь (ведь святым-то я не был) сначала беспокоила, потом томила, потом мучила и терзала изо дня в день.

Кончилось это тем, что жил уже не я, а моё имя. А я мучился от того, что моя настоящая жизнь не соответствовала этому имени.

Но опять-таки по гордости я считал, что моё имя — как знамя, как символ, как идея, а идея неприкосновенна.