Я боялась сообщить Уильяму о том, что сегодняшний сплав по реке с его отцом отменяется. Но он не устроил грандиозный скандал, не жаловался, не кричал – не делал ничего из того, на что имел полное право. Он просто молча слушал, как я сочиняю басни в оправдание Адама.
– В конце концов ему пришлось вмешаться и помочь семье, которая потеряла паспорта, – сказала я. – Иначе им не удалось бы добраться домой. Ну ничего, скоро он однозначно что-то для вас придумает.
Он поджал нижнюю губу, опустил голову и, как только я закончила, вскочил и бросился в свою комнату, закрыв за собой дверь. Я позволила ему побыть наедине с самим собой минут десять, перед тем как приняла решительные меры по организации альтернативного выходного с ним и Наташей.
Мы поехали на озеро Кос, что возле Брива, в часе езды от шато. Там был песчаный пляж и чистая вода, подходящая для плавания и катания на водных велосипедах.
– Хочешь поехать? Это то, что предлагала бабушка, – живо обратилась к нему я.
– М-м-м… ладно, – пожал он плечами, но лишь потому, что на айпаде села батарейка.
Как только мы оказались на воде, он оживился. В основном потому, что, очевидно, есть что-то смешное в том, как выглядит взрослая женщина, начинающая изо всех сил крутить педали всякий раз, когда оказывается в шести метрах от виндсерфера. К тому времени, как мы переплыли озеро, у меня горели колени, и я с невероятным облегчением – уж не знаю, можно ли назвать это ностальгией, – снова ступила на сушу.
Пока Уильям возился, собирая палочки на берегу у воды, я растянулась на пляжном полотенце рядом с Наташей. Она тем временем погрузилась в тот глубокий сон, который бежал от меня в последнее время. Вот так мы и нежились добрую пару часов, перед тем как вернуться в Шато-де-Руссиньоль.
Когда мы уже заходили в коттедж, Наташа толкнула меня локтем:
– Там кто-то тебе машет.
– Джесс, привет! – В дверях своего дома на другой стороне двора стоял Чарли.
– О, привет! – поздоровалась я, ища ключ.
– Он запал на тебя, – прошептала Наташа, и я тут же вскинула голову, чтобы убедиться, что Уильям этого не слышит.
– Не глупи, – прошипела я в ответ. – С чего ты взяла?
– Ну, для начала – он идет сюда.
Я открыла дверь, приглашая внутрь Уильяма и Наташу. Он тут же забежал в дом, но она решила остаться на месте.
– Как дела? – спросила я у подошедшего Чарли.
– Радостно, что после вчерашнего дня снова выглянуло солнце.
– Ха! Да, надеюсь, это был единичный случай. Это Наташа, она только приехала.
– Рада знакомству, – произнесла Наташа, оглядывая его с ног до головы, как будто оценивая покрытие краской на новом автомобиле в салоне.
– Взаимно, – улыбнулся он, после чего снова повернулся ко мне. – Вы ходили вчера вечером на семейное барбекю? Мы забыли о нем и пошли ужинать в кафе.
– Было неплохо, – ответила я. – Не уверена, что Хлое бы понравилось, но Уильям был доволен.
Его зеленые в крапинку глаза остановились на моем лице.
– Жаль, что я забыл, иначе мы бы к вам присоединились.
Я с недовольством заметила ожидаемую ухмылку на лице Наташи.
– ПАПА!
Чарли повернулся и посмотрел в сторону дочери.
– Ах, простите, меня кличет дочь-подросток. И горе тому, кто в ту же секунду не вскочил с места. Надеюсь, скоро увидимся.
С этими словами он пошел навстречу Хлое, оставив меня размышлять над тем, права ли Наташа насчет его симпатии ко мне.
– Он от тебя глаз не отводил, – заявила она, когда мы зашли внутрь.
– Ой, помолчи.
– Это правда. Хорошо, что он не видел тебя вчера в тех белых шортах. Не знал бы, что с собой делать.
Дома мы обнаружили Уильяма, лежащего на диване уже с айпадом в руках.
– Понравилось тебе сегодня, дорогой?
– Было здорово, – ответил он.
– Слушай… мне правда жаль, что папа сегодня тебя подвел.
Он вскинул голову:
– Ничего он не подвел. Он начальник, так что, когда ему нужно работать, он не может отлынивать.
Я подавила в себе волну раздражения. Хотя я сама сказала Уильяму, что Адам занят работой, слышать, как он бросается на защиту отца, – тут потребовалось самообладание, о существовании которого я и не подозревала. И все же я решила, что лучше уж так, чем если бы он знал, что его папочка снова взялся за старое.
Аромат, которым был наполнен воздух, менялся каждый день после обеда. Это происходило, когда солнце было в зените и каждый цветок, каждое растение были напоены его всепроникающим теплом – и ветерок разносил сладкий травяной аромат лета.
На следующий день после прогулки к озеру мы с Уильямом и Наташей отправились в шато выпить чего-то прохладительного. На футбольном поле собирались дети, один из них подбежал к нам. Парой дней раньше он плавал в бассейне вместе с Уильямом, хотя выглядел года на два младше моего сына. У него были морковного цвета волосы и большая щель между передними зубами.
– Через пять минут начнется большая игра, а нам нужен еще один игрок. Пойдешь с нами?
– Ну не знаю, – ответил Уильям.
– Ох, давай, Уильям, попробуй!
На секунду он призадумался и наконец согласно кивнул, слегка побледнев. Он побежал на поле, а я увидела Бена за уборкой стульев у бассейна. Я помахала ему рукой, и он сделал то же в ответ до того, как взяться за очередной стул. Затем, замешкавшись, он поставил его на место и направился в мою сторону.
– Наслаждаешься отдыхом? – спросил он. На его широких загорелых запястьях была целая куча кожаных браслетов, а сам он был одет в винтажную футболку с вырезом под горло и выгоревшим слоганом на груди. Кожа у него на лбу была отполирована до цвета меда, отчего его карие глаза отдавали теплотой.
– Да, все замечательно, спасибо, Бен. Жаль, что в такую шикарную погоду тебе приходится работать, – ответила я.
– Есть работы и похуже. Сегодня я хотя бы не убираю туалеты.
Я поняла, что никого не представила.
– Это моя подруга Наташа.
– Рада встрече, – ее глаза взметнулись на него. – Похоже на кардиффский акцент.
Он расплылся в улыбке:
– Точно подмечено.
– Моя бабушка была оттуда, так что у меня отточен слух.
На поле играло семеро детей из разных стран, но общались они в основном на универсальном языке футбола. К сожалению, в знании этого языка Уильям не был силен. Другие дети носились по полю, а мой сын, казалось, просто… зависал. Вообще-то, можно было подумать, что ему сказали, будто главной целью игры в футбол было избегать мяча. Время от времени он делал попытки завладеть мячом, но, если кто-то придумывал новое правило, подразумевающее решение кроссворда, – они оказывались безнадежны. Каждый раз, когда он пропускал мяч, проклиная свою неумелость, на его лице появлялось выражение разочарования. От всего этого у меня сжималось сердце.
Я продолжала наблюдать за игрой, отвлекаясь, только когда Бен с Наташей начинали смеяться, и он при этом, насколько я видела, выглядел чрезвычайно восторженным. Наконец она удалилась, сообщив, что ей нужно подготовиться к ужину, а он снова занялся уборкой стульев, едва заметно подпрыгивая при ходьбе.
– Привет, – рядом появился Адам.
Я повернула голову и увидела его в профиль. Спустя годы он стал просто невыносимо красивым. Словно все то, что когда-то меня очаровало: запах его кожи, озера глаз, – теперь существовало лишь для того, чтобы искушать меня.
– Здравствуй, – холодно ответила я.
Мы молча стояли рядом, глядя, как наш сын забивается в угол настолько далеко, насколько это возможно. Мы были единственными зрителями происходящего.
– Он уже забил? – спросил Адам.
– Нет… еще.
– УИЛЬЯМ, ДАВАЙ! – заорал он.
Сын поднял глаза, увидел отца и обеспокоенно наморщил лоб. Но его решимости оказалось недостаточно: он порхал по полю на цыпочках, словно фея по камушкам, и выглядел совершенно неспособным подобраться к мячу.
У Адама появилось странное выражение в глазах, как будто ему только что открылось ужаснейшее из откровений: его сын просто отстойно играл в футбол.
– Он…
– Не говори ни слова.
Он повернулся и посмотрел на меня:
– Но он…
– Да, Адам, я знаю. Он бездарь. Ему никогда не забить мяч. Он…
– Я только хотел сказать, что у него шнурок развязался.
Я вздернула голову:
– Ох уж… Уильям!
Я принялась махать ему рукой, но он отмахнулся от меня, как будто хотел избавиться от шелудивого кота.
– ШНУРОК!
Он резко остановился и, нахмурившись, посмотрел на меня. В этот момент его ударила одна из датских девчонок, – разумеется, совершенно случайно, – и, пролетев через поле, он приземлился на щеку и в довершение всего наглотался пыли. Адам подбежал к нему.
– Папа, я в порядке, – запинаясь, пробормотал он, пока Адам поднимал его.
– Точно? Может, пойдешь сядешь?
Но он героически вернулся в игру. И, что было еще более героически, дети из его команды захотели этого. Мы с Адамом сели на краю поля.
– Я думала, ты собирался пожаловаться на то, что он никуда не годится, – призналась я.
– Ничего такого я не собирался говорить.
– Прости.
Повисла неловкая пауза.
– Хотя… он поразительно никудышный.
Я искоса взглянула на него и издала резкий смешок.
– Да ради Бога. Хорошо, что я люблю его.
Адам снова посмотрел на поле.
– Мы любим его, – поправил он меня.