91

– За вами приедут? – спросила медсестра Анжела.

– Они уже в пути, – соврала Нола.

Больничные правила требовали от Анжелы выкатить инвалидную коляску с пациенткой в зал выписки и не уходить, пока за ней не приедут.

– Недавно с ними говорила, – добавила Нола.

Толкая перед собой коляску, медсестра кивнула, ей было в общем-то все равно.

Десятью минутами позже они ждали в холле больницы, Нола по-прежнему в инвалидной коляске, вытянутая нога – в чудовищного вида ортезе, фиксирующем конечность после операции в неподвижном положении. Медсестра Анжела стояла у нее за спиной, поглядывая на припаркованные в два ряда машины у входа. Водители в ожидании близких не выключали моторы, из выхлопных труб вырывались курчавые облачка.

– Мисс Нола, вы уверены, что они скоро приедут? – переспросила Анжела.

– Абсолютно. С минуты на минуту.

Ноле нравилась Анжела и то, как она называла ее «мисс Нола». Из нагрудного кармана медсестры всегда торчал изжеванный кончик авторучки. Непоседа. Вечно беспокоится о пациентах. И нетерпелива.

По расчетам Нолы, Анжела вскоре должна почувствовать себя как на иголках и под каким-нибудь предлогом отпроситься. К черту больничные правила. На попечении медсестры еще восемь пациентов. Когда она уйдет, Нола собиралась вызвать такси и смотаться. Она бы вызвала его прямо сейчас, но не хотела, чтобы кто-либо в больнице знал, куда она поедет.

– Мисс Нола, если вы не против…

– Вот она! – раздался мужской голос.

Нола обернулась на звук открывающихся автоматических дверей. В холл с лучезарной улыбкой вошел Зиг и направился к ней.

– Извини, что задержался. У кого-то прямо на дорогу вывалился из кузова автомат для пинбола, пробка на хайвее просто библейского масштаба, – сообщил Зиг, пожимая руку медсестре и нагнетая шарм.

Анжела внимательным взглядом окинула лицо Зига: швы, синяки под глазами, ссадины. Левая рука – в гипсе.

– Вы лежали у нас всего несколько дней назад.

– Меня зовут Зиг. Можно просто Зигги.

Медсестра не отреагировала.

– Вы знакомы?

– Конечно, знакомы. Я за ней и приехал, – ответил Зиг.

– Я говорю не с вами, а с ней, – отшила его Анжела, поворачиваясь к Ноле и выдергивая руку из ладони гостя.

– Да, – ответила Нола из коляски, – я с ним знакома.

– Вы согласны…

– Он безобидный, – перебила ее Нола. – Я его одной левой сделаю. – Она приподняла металлический костыль, лежащий поперек инвалидного кресла.

Медсестра немного потопталась на месте, сомневаясь, можно ли верить пациентке. Она решила, что нет, но выбора у нее тоже не было.

– От имени Кентской больницы общего профиля и в упреждение возможных страховых претензий объявляю, что вы официально выписаны. Желаю вам всего хорошего, мисс Нола. Меня ждут другие пациенты, например мистер Коппелмен, который постоянно жалуется на вонь в палате, хотя сам ее запердел.

Зиг с Нолой проводили взглядом медсестру, не проронив ни слова, пока за ней не закрылись двери лифта.

– Зачем вы приехали? – спросила Нола.

– Тебе не нужна попутка? – Зиг повертел на пальце ключи. – Я на машине.

Нола глянула на него снизу вверх – Зиг улыбался одними глазами, прикусывая щеку. Возбужден. На что-то надеется.

– Я поеду на такси, – ответила она.

– В Вашингтон? Ты же домой едешь, верно? Знаешь, во что обойдется такси до Вашингтона? По меньшей мере триста, а то и все четыреста баксов. Думаешь, потянешь? А со мной – бесплатно. Не упрямься.

Нола метнула быстрый взгляд. У Зига сжалось сердце при виде того, как она осунулась.

– Ладно. Не буду. Но и вы не упрямьтесь и не принимайте решений, о которых через две минуты пожалеете. Весь этот разговор со мной и тот ни к чему.

Зиг не нравился Ноле. Она стала лучше его понимать, однако симпатии к отцу Мэгги у нее не прибавилось.

– Моя сумка сзади…

– Вижу. Уже несу, – кивнул Зиг, хватая с ручки инвалидной коляски хозяйственную сумку, набитую одеждой, лекарствами и послеоперационными наставлениями.

– Смотри под ноги, – напомнил Зиг, выводя каталку из дверей центрального входа и направляясь к старенькой «Хонде Одиссей» выпуска 2011 года.

– Минивэн?

– Взял напрокат с работы. Хоть ноги сможешь вытянуть.

– В Довере есть минивэны?

– Почти во всех моргах есть. Для перевозки гроба задние сиденья откидывают и…

– Понятно, – перебила его Нола.

На улице, несмотря на холод, туда-сюда расхаживала, говоря по телефону, врач-азиатка с вялым подбородком. Губы засохли и растрескались, она постоянно их облизывала. Не подготовлена. Или ленива. А может, просто устает много.

Когда они подъехали к пассажирской двери фургона, Зиг зашел спереди, чтобы помочь Ноле подняться с коляски.

Она отмахнулась и, прыгая на одной ноге, установила костыли в нужное положение. Сама открыла дверцу и скользнула на переднее пассажирское сиденье.

Внутри минивэна пахло лимонной свежестью, пыли не было, приборная доска сияла чистотой. У военных такое редко встречается, Довер – исключение. И все-таки Нола заметила: на радиоприемнике не хватает одной ручки, на ветровом стекле осталась щербина от попавшего в него камешка, слева от ее бедра из прошивки кожаного сиденья вылезла нитка.

– Пристегнулась?

Нола кивнула.

Оба молчали, проезжая мимо семейных магазинчиков главной улицы, где половина фасадов из красного кирпича выглядели свежими и подновленными, в то время как вторая половина приходила в упадок и пестрела объявлениями о сдаче в аренду, как если бы город еще не решил, жить ему или умереть.

Нола не раскрыла рта, когда Зиг свернул на шоссе № 301 в южном направлении и ландшафт расступился, а дорога стала напоминать любой четырехполосный коммерческий хайвей Америки с «Уолгринами» и «Пицца Хатами» вместо семейных лавок по бокам.

Они проехали пару миль, пространство по сторонам дороги раздвинулось еще шире, магазины больше не попадались. По обе стороны от шоссе, насколько хватало глаз, тянулись поля, испещренные островками снега.

– Здесь выращивают пшеницу и ячмень, – сообщил Зиг, показывая пальцем на бескрайний простор справа. – Можно подумать, что мороз этим злакам во вред, а на самом деле под снегом тепло. Мелкие зерновые его любят.

Нола опустила козырек, чтобы висящее низко в небе, готовое закатиться оранжевое солнце не слепило глаза. Когда лицо погрузилось в тень, в ноге проснулась боль. Нола поерзала на сиденье, но не выдала себя ни словом.

– Мне очень жаль, что тебя уволили, – через некоторое время сказал Зиг.

Нола повернула к нему лицо, она не ожидала, что новость распространится так быстро. Белый дом приостановил публикации в прессе и, вероятно, еще договаривался с местными органами правопорядка о прекращении судебного преследования, но после всего, что наворотила Нола – тайком проникла на свою бывшую военную базу, напала на Маркуса и затащила его на катер, расстреляла Гудини с Ройолом…

Самозащита – так ее действия классифицировал назначенный военным ведомством юрист. В Белом доме не стали спорить. Они, конечно, открыто не признаются, однако президентская команда, должно быть, страшно рада, что Гудини и Ройола больше нет в живых. Без них куда как проще подчистить хвосты. Операцию «Синяя книга» переименуют, всех, кто на нее завязан, возьмут под крыло, их доброе дело будет продолжаться. Жизнь пойдет своим чередом. Однако Нола знала правду уже несколько дней. Даже если в Белом доме довольны, военные – другая история. Подумаешь, что ты спасла положение. Раз нарушила субординацию – получи по заслугам.

– Я заметил, что назначили нового штатного художника, – добавил Зиг. – Нелегкая у тебя была работенка.

Нола промолчала.

– Но после того, что ты сделала… Я удивлен, что тебя всего лишь уволили на общих основаниях.

– С почетом, – поправила Нола.

Зиг согласно кивнул.

– Тебе разрешили через полгода пройти переаттестацию. Я уверен, что характеристику поменяют. Из кожи вылезут, но обеспечат тебе почетное увольнение.

Нола смотрела прямо перед собой. Из-за тени от козырька казалось, что у нее завязаны глаза.

– Нола, к твоему сведению, я рассказал им, какую помощь ты…

– Зачем вы приехали, мистер Зигаровски? Чтобы услышать мое «спасибо»? Вы ради этого решили тащиться в такую даль?

Зиг даже не обернулся, он был заранее готов к подобному вопросу.

Постучав пальцами по рулю, он сделал глубокий вдох. Мягким голосом, мягче, чем когда-либо ей приходилось слышать, Зиг сказал:

– Пушкарь говорил мне, что ты быстро поправляешься, но я… я хотел увидеть своими глазами. Убедиться, что у тебя все в порядке, посмотреть, чем ты будешь заниматься.

– И все?

– И все.

Машина подскочила на небольшой выбоине, отчего солнечный луч ударил в глаза Нолы, а ногу пронзила боль.

Она посмотрела на своего спутника. Оранжевый свет выделял каждую морщинку на его лице. Складки между бровями, множество морщин, оставленных тревогами.

– Рисовать буду, – отрывисто сказала она.

– Что-что?

– Меня уволили… Вы спросили, чем я теперь буду заниматься. Рисовать. Писать картины.

– Для галерей?

Нола наградила его взглядом, каким двадцатилетние девушки награждают пятидесятилетних мужчин. Ты совсем лох?

– Армия взяла меня в штат художницей не на пустом месте. Мне нравится изучать мир. Возьму с собой пастельные краски, отправлюсь в путешествие, может, попадется что интересное.

– Будешь искать приключений?

Нола бросила на Зига еще один взгляд, закатила глаза. Она порылась в бардачке, нашла блокнот и старую дешевую ручку. Примостив блокнот на здоровой ноге, принялась делать набросок.

– Для начала собираюсь съездить в Новый Орлеан. Никогда там не была.

– Тебе понравится, – одобрил Зиг, наблюдая, как ручка ходит по бумаге.

– А вы, мистер Зигаровски? Остаетесь в Довере?

Он кивнул.

– Мое место – здесь. К тому же павшие солдаты… я люблю свою работу. Она позволяет мне помогать другим.

Впереди дорога уходила направо, пролегая вдоль самого длинного поля пшеницы и ячменя, какое им приходилось видеть. С окончанием зимы все поле засеют соевыми бобами. Та же почва, однако вырастет только то, что посадят.

– Нола, все твои работы, все холсты, которые я видел у тебя в мастерской, посвящены самоубийцам – почему?

– А почему вы столько времени проводите в компании мертвецов, мистер Зигаровски?

– Я уже объяснил. Я люблю помогать людям. Но самоубийства?

Нола была занята рисунком, усиливая его края. Похоже на змею. Или озеро. Что-то продолговатое.

– Не знаю. Смерть бывает разная. Меня почему-то привлекают самоубийцы.

– Не просто привлекают. Они на каждой твоей картине.

– На что вы намекаете, мистер Зигаровски?

– Мне интересно, не думала ли ты сама… – Зиг вспомнил мотель, шрамы на запястье Нолы, – покончить с собой?

Нола не ответила. Она замерла, рука перестала двигаться по бумаге. Взгляд не отрывался от рисунка.

– Думала, только это было давно.

Целую милю дорога забирала вправо, пересекла узкую улицу под названием Строуберри-лейн с единственной постройкой – решетчатой опорой ЛЭП.

– Нола, во время военной службы тебе не приходилось встречать доктора Роберта Сэдофа? – наконец спросил Зиг.

Нола заподозрила новый тур поучений.

– Сэдоф работал в моей области, много занимался вопросами смерти, – пояснил Зиг. – Несколько лет назад я слушал его выступление на конференции. Его называют отцом современной судебной психиатрии. Когда в армии или где еще случалось убийство, доктора Сэдофа привлекали как эксперта. Он анализировал человеческий разум методами криминалистики и медицины и сообщал суду, насколько психика обвиняемого допускает совершение преступления.

– То есть говорил: этот – псих, а этот нет?

– Такая у него была работа. Но главная загвоздка в том, что доктор Сэдоф был ученым. Он делал выводы на основе медицинских показаний. В своей речи он также назвал себя глубоко верующим человеком, заявил, что любит бога, читает молитвы. Его кто-то спросил о причинах. Доктор Сэдоф рассказал, что однажды, когда ему было пять лет и он жил в Миннеаполисе, по срочному вызову неслась пожарная машина. Водитель не вписался в поворот, и машину понесло прямо на аптеку, принадлежавшую его отцу. Машина врезалась прямо в стойку, за которой отец Сэдофа обычно отпускал лекарства по рецептам. Но в тот день отец мальчика ушел с работы на несколько часов, чтобы помолиться о недавно усопшем родственнике. Доктор Сэдоф, хоть и был ученым, до конца жизни ссылался на этот эпизод как на абсолютное доказательство наличия у вселенной божественного замысла.

Нола добрых полминуты раздумывала, глядя на свой набросок.

– Ко мне этот замысел не относится, – наконец проговорила она.

– Ко мне тоже, – согласился Зиг.

Оба заулыбались и, к полной неожиданности для самих себя, расхохотались. Не пытаясь сдержаться.

Нола еще пару раз черкнула ручкой, придав рисунку законченный вид. Она нарисовала собственную вытянутую ногу, обмотанную эластичным бинтом и скрепленную напоминающей бионический протез лангетой на шарнирах и липучках. Вид на травму глазами Нолы.

– Вам ведь известно, что я ее знала, – вдруг сказала она.

Зиг в недоумении оглянулся.

– Мэгги, – добавила Нола. Слово взорвалось, как бомба. – Вашу дочь.

Зиг едва заметно наклонил голову.

– Я д-думал… в похоронном бюро ты сказала…

– Мы не дружили. Никогда не сидели за одной партой. Но как сейчас помню – это было в седьмом классе. Я знала, кто она. Все знали.

Зиг выпрямил спину, ловя каждое слово. Нола заметила, что он вцепился в руль, как в спасательный круг.

– Я бы не сказала, что Мэгги ко мне хорошо относилась. Мы едва ли обменялись парой слов за все время. Однажды после физкультуры все играли в «слабо».

– Во что?

– Игра такая. У семиклашек. Кто-нибудь бросает тебе вызов сделать что-то из ряда вон выходящее. Остальные скандируют «слабо», «слабо», пока ты не…

– Ясно.

– Похоже на игру в фанты. Только задания зверские. Ну да ладно. В тот день девочка по имени Сабрина Самуэльсон…

– Я помню Сабрину! Она тоже состояла в скаутах.

– И я помню. Вреднющая шельма с французской косой и в кедах со стразами. В тот день Сабрина раздавала задания, она потребовала, чтобы я всем показала гигиенический тампон, который она заметила у меня в рюкзаке. Естественно, Сабрина хотела меня подловить. Если бы я достала тампон, весь класс узнал бы, в какие дни у меня менструация. Если бы отказалась, меня бы распяли, как тормознутую. Чертовка Сабрина хорошо зарядила толпу.

– Слабо, слабо! – прокричала Нола. – Ой, боженьки, да она сейчас заплачет! – Нола воспроизвела подначку с исключительной достоверностью. Тон снова стал нормальным. – Но они ошибались. На самом деле я собиралась трахнуть подвесным замком, который держала в кулаке, Сабрину по морде.

– Мне очень жаль, что тебя довели.

– Перестаньте жалеть и слушайте. Толпа орет с пеной у рта «слабо! слабо!», но раньше, чем я успела что-либо сделать, откуда ни возьмись появилась ваша дочь Мэгги. Она действовала по своей программе – подбежала к Сабрине, схватила ее за руку и как крикнет: «Лукас только что пригласил на свиданку Шарлотту М.!»

Захихикав, как ненормальные, Мэгги с Сабриной убежали, а за ними бросилось поглазеть на новую подростковую трагедию все стадо желторотых баранов и овец.

– Зачем ты мне это рассказываешь?

– Мэгги и Сабрина побежали во главе стаи по коридору, хихикая, как малолетние стервы, но перед тем, как свернуть за угол и пропасть из виду, Мэгги оглянулась на меня. Я сразу поняла по ее зеленым встревоженным глазам, мистер Зигаровски, – я уже тогда умела отличать настоящую тревогу от притворства – что Мэгги отвлекла Сабрину нарочно.

– И вы стали дружить?

– Мэгги больше ни словом не обмолвилась. Ни разу. Даже после того, как мне обожгло ухо у костра. И я бы не сказала, что она была тихоней – Мэгги вполне сознавала собственную популярность в классе. Но в тот конкретный день, когда меня хотели поднять на вилы, ваша дочь… – Нола сделала паузу, подыскивая и не находя нужные слова. – Вы ее правильно воспитали.

Зиг побоялся, что голос его выдаст, а потому просто кивнул. И улыбнулся. Он крепко сжал руль, сам себе не веря, что не дал эмоциям выплеснуться наружу. Внутренняя борьба длилась три секунды.

Сначала у него задрожал подбородок, потом губы, наконец грянула буря эмоций, ее толчки сотрясали все тело, она рвалась вверх, пока не охватила лицо и не выжала из глаз слезы.

Нола не удивилась – перед ней был отец, страдавший от потери дочери.

И как он страдал – не проходило дня, чтобы Зиг не тосковал о Мэгги.

Сам же Зиг чувствовал, что слезы его не связаны с утратой. Они знаменовали возвращение. Целых четырнадцать лет Зиг прожил, привычно думая, что Мэгги больше нет, привык, что в день рождения дочери царит тишина. Такова самая глубокая боль в арсенале смерти – полное оцепенение от неспособности пережить утрату и в то же время – существование по привычке.

Четырнадцать лет Зиг ощущал, что смерть Мэгги окончательна, имеет свои правила и границы. И вдруг двухминутная история о зловредных подростках дала Зигу то, что он уже не надеялся получить, – новые подробности из жизни дочери. В одно мгновение его дочь, его Звездочка, вновь ожила. Там, где прежде зияла безнадежная пустота, расцвело новое воспоминание.

Он улыбался сквозь слезы радости.

– Нола…

– На здоровье, – ответила девушка, уткнувшись в свой рисунок. – И я не обижусь, если вы не станете меня обнимать, когда мы приедем в Вашингтон.

Зиг рассмеялся.

– Можно я просто… То, что ты рассказала о Мэгги…

– Наслаждайтесь путешествием, мистер Зигаровски. Договорились?

– То, что ты рассказала… я хочу, чтобы ты знала… в тот вечер у костра…

– Наслаждайтесь путешествием, – повторила Нола, указывая кончиком ручки на ветровое стекло.

Перед ними расстилалась дорога, солнце опустилось очень низко, все небо окрасилось в оранжевый цвет.

«Дух захватывает», – одновременно подумали Зиг и Нола.

Девушка постаралась запомнить этот оттенок для будущих картин.

Зиг поддал газу, в голове все еще крутилась фраза Нолы – «наслаждайтесь путешествием».

Впервые за долгое время, возможно, даже за последние четырнадцать лет он действительно испытывал наслаждение.