34

Ноле пятнадцать лет.

– Положить карандаши.

Нола продолжала рисовать.

– Положить карандаши!

Она вздернула подбородок, сузившиеся глаза исчезли в черных дырах, намалевать которые на веках карандашом для глаз могло прийти в голову только пятнадцатилетней девчонке. Нола сидела на обычном месте в заднем ряду, одетая в свой обычный наряд – майку, мальчишечьи джинсы (из секонд-хенда, папа их терпеть не мог) и «док-мартинсы» (новенькие, папа не любил их еще больше).

– Вы это мне? – спросила она.

Учительница скорчила гримасу. В классе было еще три ребенка, все – мальчики. Нола по обыкновению оказалась единственной девочкой в злополучном ЦКО – Центре коррекционного обучения, куда сплавляли учащихся, изгнанных из обычных школ, что и случилось с Нолой сразу же, как только Дэмьен Д’Абруццо рыгнул в ладошку и метнул воображаемый снаряд в Нолу, а та незамедлительно дала ему в морду.

Несколько лет назад обоих бы на время отстранили от занятий либо отправили отбывать трудовую повинность, например, мыть джипы на местной военной базе в Хоумстеде. Однако времена изменились, теперь педагоги считали, что единственный способ поддержать ученика – вывести его из-под влияния улицы. В итоге дети весь день торчали под замком в ЦКО.

– Мне что, сидеть и ничего не делать? – набычилась Нола.

– Как в клубе выходного дня, – пошутила учительница, мисс Сейбл, коренастая женщина пятидесяти с лишним лет с тремя скрытыми татуировками, настороженными зелеными глазами и крашеными черными волосами под Бетти Пейдж, скорее делающими ее похожей на Бетти Раббл. Она страшно не любила заполнять «окна» занятиями в ЦКО, но здесь за час платили в полтора раза больше, а денег и так едва хватало на оплату сиделки для страдающей болезнью Альцгеймера матери. – Нола, я не берусь утверждать, что меня все устраивает, но правила придумала не я. Итак: по-ло-жить ка-ран-да-ши.

– Или что?

Мисс Сейбл закатила глаза. Она сама растила троих детей, пацанов чуть старше Нолы, тех еще дикарей. Спуску им не давала и уж тем более не собиралась уступать в классе.

– Нола, останься после урока.

– Нет у меня никаких уроков. Меня здесь заперли с вами на весь…

Мисс Сейбл молниеносным движением схватила со стола Нолы ее блокнот.

– Эй! Это мое!

– Было твое. Останешься после урока, – повторила мисс Сейбл, по пути к своему столу листая блокнот скорее по привычке, чем из интереса.

Внезапно она остановилась и медленно повернулась к Ноле.

– Нола, это точно твой блокнот?

Девочка притихла, соображая, что такого учительница могла там заметить.

– Ты это сама нарисовала? – спросила Сейбл, демонстрируя раскрытый блокнот, точно разворот «Плейбоя».

Две страницы занимал детальный рисунок толстого слюнявого гоблина с кожистыми крыльями и ржавым палашом. Гоблин грыз человеческую руку, внизу – подпись:

САМАЯ ГРОМКАЯ ТРЭШ-МЕТАЛ-ГРУППА ХОУМСТЕДА!

ЕДИНСТВЕННЫЕ!! НЕПОВТОРИМЫЕ!!

«МАНЕРНЫЕ КРИТИКАНЫ»!!!

– Нола, так это твой рисунок или чей-то еще?

Приемная семья отказалась от Нолы и отдала девочку Ройолу восемь лет назад. Восемь лет окриков. Восемь лет капризов. Восемь лет рытья ям, прикрытых разного размера детскими надувными бассейнами в разного размера дворах. Восемь лет ночевок в машине по вторникам и субботам.

Но самым пагубным эффектом такого обращения было то, что оно вошло для Нолы в привычку, стало рутиной. Когда ей задавали вопрос подобным тоном – а им Ройол говорил почти всегда, – многолетняя выучка допускала лишь один ответ:

– А что я такого сделала?

Мисс Сейбл все еще разглядывала рисунок и не услышала вопроса. Нола заметила, что поза учительницы изменилась.

– Нола, это прекрасно!

В смущении девочка разглядывала учительницу в поисках подвоха или фальши. Ногти мисс Сейбл были в ужасном состоянии (она их грызла), нижние зубы – кривые (значит, нет денег на пластинки), поверх серег в ушах виднелись еще две дырки, давно заросшие (зачем тогда надо было их протыкать?). Как ни старалась Нола, обнаружить подвоха не смогла. Но ведь он должен где-то быть?

– Нола, ты помнишь, что я здесь преподаю?

– Видеосъемку.

– И другие художественные дисциплины. Ты понимаешь, что это значит?

Нола покачала головой.

– Это значит, что в своем предмете я разбираюсь. Девочка, да у тебя настоящий талант!

Нола ответила не сразу:

– Меня определили на слесарное дело. Искусству меня не учат.

– Теперь будут учить. Шестой урок. И в моем классе, и в слесарной мастерской запах тот же самый. Завтра же и приходи. – Мисс Сейбл шлепнула блокнотом Нолы о ее стол.

Мальчишки в передних рядах обернулись и уставились на одноклассницу. Нола опустила подбородок на грудь и захлопнула блокнот, досадуя, что они стали свидетелями ее эмоций, от которых крутило желудок, – смеси замешательства, дурноты и… чего-то еще – светлого, чему она не могла подобрать название. Этот момент врезался в память на всю жизнь, и Нола всякий раз извлекала его в трудную минуту. Точно так же в памяти навсегда отпечатались пять слов, которые она увидела на доске: «Мисс Сейбл соснула у осла». Ноле стало смешно, однако перед мальчишками она не подала вида.

Ей впервые за пятнадцать лет сказали, что она на что-то годится.