секс
Тем же вечером Адам едва мог говорить. Он едва мог двигаться. Он просто лежал в постели, пялился в потолок, как бесполезный скулящий пес.
Я лежал с ним какое-то время, но не уверен, что он оценил мою компанию. Если честно, я не уверен, ценил ли я свою компанию. Я так вымотался, спрашивая себя снова и снова: «Правильно ли я поступил?» Так как, правильно? Я до сих пор не знаю. Я тосковал по времени, когда Генри знал все ответы, когда все складывалось в осмысленный узор. Но то время прошло.
Саймон представлял угрозу для Семьи, и учитывая хрупкое состояние Шарлотты, эта угроза могла также стоить девочке жизни. Верил ли я в это искренне, в последнее утверждение? Опять-таки, не знаю.
Но я знал следующее: я убил Саймона, и убил его потому, что Хантеры были беспомощны. Они совершали поступки, которые нельзя исправить, и только я мог что-то сделать. Зубами, как оказалось.
Но в отличие от Адама, я не был полностью погружен в прошлое. Этот день был ужасным, но он закончился. Семья была в безопасности, пока. В будущем возникнут новые ситуации, и что тогда? Хотя я действовал во имя Семьи, я полностью нарушил Пакт. Как мне теперь жить? Остались ли еще границы, которые я не пересек? Не поставил ли я под удар всю породу?
Никаких ответов, одни вопросы.
Мой разум был в таком смятении, что я почти не заметил, как Кейт вошла в комнату и села рядом с нами.
– Все уже в кроватях, – сообщила она, а затем, поняв, что Адам не собирается отвечать, спросила:
– Как ты себя чувствуешь?
– Никак, – ответил он. – Пока никак. Я еще в тумане. А ты как?
– Я почти так же, – сказала она. – Но тебе будет хуже. Ты всегда был с ним ближе. И ты видел, как все случилось. – Ее голос изменился. Он стал мягче, в нем легче было различить любовь.
Она погладила меня. Впервые меня погладили со вчерашнего утра. С тех пор. Не то чтобы она поразилась, когда узнала. Поразилась, конечно, или, по крайней мере, мне так показалось. Но хотя ей было трудно принять случившееся, она не горевала так же, как Адам. Я знал, какая Кейт, когда переживает потерю, я видел это, когда умер ее отец. Я чуял это: густой, удушливый запах, который ни с чем не спутаешь, словно все двери закрыты слишком долго.
Однако на этот раз все было иначе. Слабые запахи печали еще оставались, но лишь потому, что ей было жаль Адама. Казалось, она чувствовала вину. Будто она пыталась ее загладить, будто это она была ответственна за смерть Саймона. Я могу сказать иначе. Будто она знала, что ответственна за смерть Саймона. Я чувствовал, что она понимала, что мне удалось воплотить ее самое темное желание.
Потому что как бы ей ни было жаль, она не могла скрыть простую правду. Правду, которая неизбежно сблизила нас как молчаливых союзников.
Она была рада, что Саймона больше нет.
И она, должно быть, смогла, в своем воображении, оправдать горе Адама как крупицу того вреда, который мог бы быть причинен, скажи Саймон то, что собирался.
Чтобы облегчить боль, она сказала Адаму, что любит его. Она сказала Адаму, что любит его. Она признавалась ему и прежде, много раз, но никогда так. Раньше это говорилось на вздохе, перед сном. Чем чаще она произносила эти слова, тем меньше они значили. Теперь, однако, они приобрели новый смысл, будто она сказала их в первый раз.
Она перестала гладить меня и начала гладить Адама, нежно касаясь его плеча. Он взглянул на Кейт, потом на ее руку. Он улыбнулся. Полуулыбкой, но определенно это был прогресс.
– Я тоже тебя люблю.
Они неловко обнялись. Неловко, потому что я все еще лежал между ними. Я понял намек и сполз на пол.
– Все будет хорошо, – сказала она, когда объятие стало горизонтальным. И, чтобы доказать свою правоту, она начала расстегивать его рубашку. Но когда она дошла до последней пуговицы, глаза Адама наполнились слезами.
Кейт сказала:
– Я прекращу, если хочешь.
– Нет, не останавливайся.
И она продолжила, хотя слезы текли по его щекам, пока он не оказался совершенно голым.
Тогда она встала с постели и разделась, оставив одежду лежать на ковре.
– Я уберу ее утром, – сказала она, забравшись в постель. Они вновь обнялись, менее неловко, хотя Адам все еще плакал. Они ждали, молчаливо, не двигаясь, дав возможность объятию сделать свое дело, пока слезы не прекратились.
Я оставался с ними, в комнате, лежа на полу среди одежды Кейт. Возможно, мне стоило уйти, возможно, близость того момента принадлежала только им. Но каким-то образом это было и мое мгновение. Хотя я не находил удовольствия в наблюдении за этими странными, безволосыми соединенными телами, я чувствовал определенное удовлетворение или облегчение.
Они словно начинали заново, их отношения возрождались. И они тоже это чувствовали, я уверен. Когда они целовали друг друга, сначала в губы, потом везде: в шею, в плечи, в спину – это было так, будто они исследовали новую восхитительную территорию.
Особенно Кейт: она погрузилась в эту задачу и впервые, похоже, не стеснялась своего голого тела. Конечно, очень скоро кто-то из них попытался дотянуться до прикроватной лампы и выключить свет.
– Все будет хорошо, – повторяла она между поцелуями.
Она говорила так мягко, что казалось, слова исходили из самой комнаты, как эхо, или от какого-то сверхъестественного существа из будущего.
А потом, когда их тела стали еще ближе, слова поблекли. Впервые с тех пор, как я узнал их, у них был секс. Или, как люди часто говорят, они занимались любовью, хотя любовь у них уже была.
Секс с включенным светом, на одеяле, пока дети были совсем рядом, возможно, спали. Возможно, нет.
Животный секс. Секс без страха, без стыда за тело. Но человеческий в том, как они касались друг друга – нежно, с любовью. Лучшее из обоих миров.
Адам лежал на ней, закрыв глаза, открыл их снова и поцеловал ее в губы, его тело стало двигаться быстрее. Поцелуй прекратился, но его лицо оставалось близко к ней, чтобы вдыхать ее запах. Звуки, которые они до сих пор подавляли, нарастали, освобождались в ночи вместе со всеми невысказанными тревогами.
Они передвинулись на середину постели, и Кейт перевернулась, с закрытыми глазами, ее тело поднялось, она встала на колени. Адам держал ее, его рука была на ее талии, он целовал ее в шею. Когда они вновь упали, Адам оказался на ней, его живот на ее спине, и они встали на четвереньки.
А потом, в тот момент, когда запахи любви и секса затмили все остальные, все закончилось. Оба задыхались, еще держались друг за друга, и ухо Адама было прижато к ее спине.
– Я слышу твое сердце, – сказал он, задыхаясь. Кейт улыбнулась, ей было еще слишком рано говорить. – Оно бьется быстро, будто хочет вырваться, – продолжил Адам.
Наконец, она сказала:
– Нет, все хорошо. Ему там хорошо.
Адам мягко отпустил ее и лег на спину.
Кейт легла рядом с ним.
Я оставался с ними, наблюдал, защищал, пока они перемещались под одеялом. Они прильнули друг к другу, и Адам целовал ее в лоб. Нежный поцелуй на ночь.
– Я должен отвести пса вниз, – сказал Адам.
– Все хорошо. Оставь его. Поспи. – Она поцеловала его в ответ и выключила лампу. А потом, будто бы уже во сне, вновь заговорила:
– Ему там хорошо.
Адам не ответил, возможно, он уже спал. Вообще-то спустя мгновение они уже оба спали.
В конце концов, у них больше не было страхов, не дающих им спать.
Но ко мне сон не шел. Я был счастлив, что Адам и Кейт стали близки, как никогда. Это была хорошая новость для всех. В то же время я не мог не думать о цене этой близости. О том, чего это будет стоить в будущем, и о том, всегда ли я буду рядом, чтобы спасти Семью от опасности. Внешней опасности.
Да, там-то она и скрывается.
Всегда вовне.
Всегда.
ПАКТ ЛАБРАДОРОВ:
Никогда не нюхайте ради удовольствия
В нашей миссии защиты хозяев нос – наше самое ценное орудие. Однако он также способен сбить нас с пути. Остальные из собачьего царства уже сдались нюханью ради удовольствия, но мы никогда не должны поддаваться соблазну.
Каждый лабрадор должен понимать подлинную ценность нашего самого мощного органа чувств и помнить: мы нюхаем ради информации, а не чтобы забыться.
