Глава 34
Лаборатория территориально располагалась в здании НИИ, которым руководил Леонид Гаврилович Матвеев, доктор наук, профессор. Едва Гончаров приступил к работе, как шеф его сильно невзлюбил. За что? Ученый, который трудился на оборону, формально подчинялся Матвееву, считался сотрудником НИИ, получал там в кассе зарплату. Но фактически у Сергея был другой шеф. Леонид не имел права что-либо запретить или велеть ученому. Ну, неприятно же видеть в своем коллективе того, кто на твои замечания не реагирует, говорит: «У меня свой шеф». Леонид считал себя царем НИИ, и вдруг появился боярин, который кланялся другому самодержцу. Уже одного этого хватало для ненависти Матвеева к Гончарову. Но была еще одна веская причина. На заре создания лаборатории Гончаров решил занять три помещения. Две комнаты, которые находились в подвале, использовались как склад никому не нужной ерунды. А вот в третьей, самой большой в здании, светлой, уютной, сидела Нинель Гавриловна, родная сестра директора НИИ. В отличие от брата она не имела ученых званий, у нее даже не было высшего образования, но Нинель получала солидный оклад и являлась председателем месткома. Чем могла заниматься в НИИ женщина, которая писала с ошибками? Она заведовала Ленинской комнатой. Там стояло знамя НИИ, с ним ходили на первомайскую и ноябрьскую демонстрации. На стенах висели портреты классиков марксизма-ленинизма и великих философов древности. Стояли книжные шкафы с собраниями сочинений Ленина, Маркса и Энгельса, Горького, других писателей, которые работали в жанре социалистического реализма. Посреди громоздился длинный стол с газетами. НИИ выписывал «Правду», «Известия», «Труд», «Комсомольскую правду», «Коммунист» и литературные журналы «Новый мир», «Октябрь», «Москва», «Нева» и прочие.
Нинель Гавриловна подшивала газеты, потом усаживалась в уютное кресло и читала журналы. Один раз в неделю сестрица директора собирала в Ленинской комнате представителей разных отделов, так называемых политинформаторов, сообщала им о каких событиях в СССР и в мире следует рассказать сотрудникам. Сведения Нинель брала в газетах «Правда» и «Известия». Политинформаторы, которым вменялось в обязанность каждые утро-вечер читать сии издания, прекрасно все знали и без указания Нинели. Но родственнице директора надо было хоть немного отрабатывать свою далеко не маленькую зарплату.
Еженедельные собрания все его участники тихо ненавидели. А Нинель токовала, как влюбленный глухарь, читала им вслух передовицы. Она жила прекрасно на большую зарплату, имела продуктовый заказ, приходила к десяти, в четыре уже убегала. И вдруг появился человек, который посягнул на святая святых, на Ленинскую комнату, решил забрать ее себе под одно из помещений лаборатории. Когда Сергей Николаевич положил на стол Леонида Гавриловича заявление, в котором указывал, что «Ленинскую комнату можно разместить в меньшей кубатуре, так как в ней всего раз в неделю собираются двенадцать человек», директор сразу начертил резолюцию «отказать». А потом он совершил поступок, который повлек за собой вал несчастий.
Оксана потерла лицо ладонью и сказала:
– Я ни о чем не знала. Все, что я вам сейчас рассказываю, раскопал мой муж Володя. Он очень хотел меня успокоить, оправдать моих родителей. Вова любит меня, детей, он лучший человек на свете. Сотрудникам НИИ сообщили, что Гончаров и его супруга погибли в ДТП. Ничего необычного. Но эта история сломала мою жизнь. Я долго боялась на улицу выйти. Спасибо, Володя помог со страхом справиться. Он все-все выяснил. Муж очень опытный человек в деле поиска всяких документов, выяснения истины. Это долгий рассказ.
– Я никуда не тороплюсь, – заверил я.
Оксана набрала полную грудь воздуха, шумно выдохнула и продолжила, я весь превратился в слух.
Увидев на своем заявлении отказ директора НИИ, Сергей Николаевич, наверное, не стал спорить, стал обустраивать лабораторию в двух бывших кладовках. Матвеев праздновал победу, Нинель Гавриловна по-прежнему царствовала в Ленинской комнате. Но радость директора и его сестры оказалась недолгой. Леонида вызвали на ковер к высокому начальству, в кабинете сидел еще и незнакомец в костюме. По тому, как хозяин просторного кабинета общался с этим человеком, Леонид Гаврилович сразу скумекал: основная для него опасность исходит не от того, кто присматривает сверху за разными НИИ, а от вежливого мужика, который представился просто:
– Николай Иванович.
Сообщив свое имя, он сказал:
– С разрешения вашего начальника я задам вам несколько вопросов. Почему проект государственной важности до сих пор не получил в вашем НИИ поддержки? По какой причине лаборатория, в работе которой заинтересован лично…
Николай Иванович показал рукой на потолок и продолжил:
– Почему сей важный проект получил прописку в мизерных по размеру каморках? По какой причине Ленинской комнатой у вас заведует женщина без высшего образования? Кем она приходится вам – директору НИИ? Отчего у Нинель Гавриловны зарплата больше, чем у заведующего лабораторией, о которой меня часто спрашивает сам…
Николай Иванович снова указал на потолок.
– Не считаете ли вы нужным исправить положение? Уволить малообразованную женщину, над орфографическими ошибками которой потешается весь НИИ? На мой взгляд, лучше переместить Ленинскую комнату в библиотеку, выделить там помещение, заведующую уволить, а ее зарплату прибавить к зарплате Гончарова, потому что деньги на его лабораторию находятся вне бюджета НИИ. А вы ими решили по-своему распорядиться, добавить кое-что сестре. Жду вашего ответа, надеюсь услышать то, что хочу услышать. В противном случае ваш НИИ на время останется без руководителя, но мы постараемся как можно быстрее подобрать нового.
Перепуганный Леонид в тот же день выполнил указание Николая Ивановича. Лаборатория Гончарова получила просторный зал, в котором ранее восседала Нинель, а она сама оказалась за воротами научного учреждения. Тут надо непременно указать, что у Леонида Гавриловича были жена и сын, но свою сестру он любил больше всех после кончины матери. После того как Нинель уволилась из НИИ, она очень быстро заболела и умерла в возрасте, который не считается дряхлостью. Матвеев, наверное, винил в ее кончине Гончарова, который решил разместить свою лабораторию в Ленинской комнате.
Кто служил у Сергея Николаевича? Василий Петрович Теребенько, Роберт Петрович Шмелев, Евгения Олеговна Шахова, эффектная женщина, ухаживать за которой пытались многие мужчины НИИ. Женечка вела себя вежливо, но холодно. Она охотно беседовала на рабочие темы, но когда ей говорили:
– Я купил билеты в театр на премьеру, давай пойдем вместе, – Шахова отвечала:
– Спасибо за приглашение, но дома меня ждет мама – она лежачий инвалид, я не могу оставить ее одну.
И кавалер сразу отпадал.
Сотрудники лаборатории считали себя семьей. Гончаров, Теребенько и Шмелев дружили с юности, они учились вместе в институте, веселились в студенческие годы, потом остепенились. У Василия была жена Варвара Петровна Печень. Она очень гордилась своей уникальной фамилией, говорила:
– Я одна Печень в России, других нет. И не собираюсь становиться Теребенько.
В отличие от друзей, Роберт Шмелев был вдовцом, у него имелся сын Лева, который постоянно себя искал. Левушка учился на актера, художника, журналиста, переводчика… В каждом вузе он проводил один год, потом говорил:
– Мне стало ясно: эта профессия мне неинтересна, я не смогу реализовать свой потенциал.
После такого заявления парень покидал очередную alma mater, и добрый папа устраивал его в другой институт.
Заботилась о Робе его сестра Екатерина Семеновна, она же воспитала Левушку. Катя некоторое время пребывала в статусе замужней дамы, получила фамилию Кизякова, родила сына Никиту и быстро овдовела. Роль отца мальчика исполнял дядя Роберт, который жил в одной квартире с сестрой. Никита и Лева считали себя братьями.
Василий Петрович, Роберт Петрович и Варвара Петровна называли себя: «Два Петровича и Печень Петровна». Дни рождения, Новый год, другие праздники друзья справляли вместе еще со студенческих лет. В спаянной компании никогда не возникало ссор и даже мимолетного выяснения отношений. Это была семья со своими традициями, мечтами и горестями. Но Антонине, матери Оксаны, приятели мужа не особенно нравились, она сама к ним в гости не ходила и в дом к себе не звала. Оксана не видела ни Теребенько, ни Шмелева, ни их родных. Друзья папы были для девочки чужими, даже неприятными людьми. Почему? Каждый раз, когда кто-то из них звонил Гончаровым домой, Антонина, протягивая мужу трубку, закатывала глаза. А когда муж начинал разговор, она выходила в коридор и зло шипела:
– Некоторые люди не способны понять, что у каждого есть личная жизнь. Воспитанный человек не станет трезвонить в семейный дом вечером, в праздник или выходной. Да все эти Теребенько-Шмелевы-Печень не знают приличий, мечтают отнять у меня и у дочери Сергея, захватить его целиком и полностью.
Вот Оксана и росла в уверенности, что подчиненные отца хотят отнять его у семьи. Став подростком, девочка забегала к Сергею на работу, когда ей требовались деньги. Но она не входила в лабораторию, ждала отца в холле. Вот директор НИИ ей нравился, один раз он подошел к Гончарову и его дочери с вопросом:
– Сергей, что за красавица рядом с тобой?
– Дочка, – улыбнулся отец.
И с тех пор Матвеев, когда видел Оксану, осыпал ее комплиментами. Понятно, что она знала всех с младенчества, называла приятелей родителей «дядя», «тетя» и считала их таковыми.
Евгению Олеговну Шахову порекомендовал в штат Василий Петрович, он попросил Сергея Николаевича:
– Женька – моя бывшая аспирантка. Умная, исполнительная, замуж не собирается, от мужиков шарахается. Она будет пахать без устали, давай возьмем девку.
Гончаров согласился. Шахова влилась в коллектив, претензий к ее работе не было. Но Евгения не стала членом семьи.
Через несколько лет после того, как Шахова стала служить в НИИ, у Сергея Николаевича случился юбилей. Отмечать его решили широко, пригласили много людей. Среди них, конечно же, были все друзья с чадами и домочадцами, знакомые и некоторые сотрудники из разных отделов института. Пришлось позвать и Леонида Гавриловича с женой и сыном. Юбиляр не горел желанием видеть Матвеевых, но не пригласить директора было бы проявлением невоспитанности и могло быть расценено как объявление войны. Ну и, конечно, среди гостей была Шахова.
Евгения Олеговна очень обрадовалась, получив от начальника адрес ресторана, спросила:
– Не сочтите мой вопрос за наглость. Можно прийти вместе с женихом?
– Конечно, – ответил Сергей Николаевич.
– Ну, наконец-то, – зааплодировал Василий Петрович. – Нельзя жить одной работой.
Возлюбленный Евгении привлек к себе всеобщее внимание. Мужчина, который просил звать его просто Димой, выглядел импозантно. Высокого роста, стройный, модно одетый, он шутил, прекрасно танцевал, пах импортным одеколоном. А когда массовик-затейник предложил гостям исполнить песню и Дима начал петь, все ахнули, у него оказался оперный голос.
– Женя, где ты убила этого прекрасного бобра? – в свойственном ей духе осведомилась Варвара Петровна, которую все свои называли Ларисой.
– Дима – дипломат, – смутилась Шахова, – наше знакомство произошло случайно.
Разговор Шаховой и Варвары слышала Оксана, стоявшая неподалеку.
Оксана прервала рассказ, помолчала, потом шепнула:
– Я устала. Хочу чаю.
– Ладно, я никуда не спешу, буду в вашем распоряжении столько, сколько надо, – одобрил я.
