Глава 22
– Вам не сказали про ее сестру? – уточнил я.
– Ни словечка, – ответила Кизякова. – У Никиты с Алей через полтора года родилась Элечка. Примета сработала. И все вроде было хорошо, пока Вероника не пошла в школу. На нее почти сразу стали жаловаться все: ученики, их родители, учительница, ребята из других классов.
– Чем Ника вызвала негативное отношение к себе? – удивился я.
– Грубо вела себя на переменах, – сообщила Кизякова, – кое-какие звоночки раздавались еще в садике. Ника не хотела заниматься в подготовительной группе, рвала прописи, убегала из классной комнаты в игровую. Несколько раз затевала драки с детьми. Но и воспитательница, и мы считали, что девочка просто психологически пока не готова к школе. Потом малышка бросилась на одного мальчика с ножницами. Слава богу, не успела его пырнуть, пришлось забрать Нику домой. В шесть лет ее в нулевой класс не отдали. За парту она села в восемь, умела читать, писать, считать, декламировала стихи. Я полагала, что внучка станет отличницей. Ожидания мои не оправдались. Училась она плохо, зато, поняв, что старше и сильнее других ребят, принялась бить одноклассников. Мы сменили несколько школ. Чего только Аля не делала! К психологу дочь возила, к невропатологу. Ничего не помогло. Стоило кому-то сказать Нике то, что она считала замечанием, и девочка бросалась в атаку. Даже комплимент могла воспринять как укор. Один раз я похвалила ее одежду:
– Какое на тебе сегодня платье красивое!
Вероника стиснула губы и прошипела:
– Только сегодня? Значит, обычно я уродски наряжаюсь? По-твоему, у меня вкуса нет?
И как ущипнет меня за руку! Да с вывертом. Синяк потом две недели не проходил.
В конце концов Никита нашел психотерапевта. После долгих походов к душеведам Ника вроде научилась собой управлять, мы все радовались, а зря. Третьего ноября она ударила ножом свою сестру. Метила Элечке в глаз, да та чудом успела увернуться. Ника ей в щеку попала.
Екатерина Семеновна горько вздохнула.
– Я в тот вечер уже спать легла. Меня разбудил Никита, у сына ключи от моей квартиры есть, он влетел в спальню, вытащил меня из постели и как закричит:
– Твоя была идея сиротку на воспитание взять! А нам расхлебывать? Хотела обрести генетическое чудовище? Получи его навсегда! Живите вместе, любите друг друга.
И умчался. Я, ничего не понимая, вышла в гостиную, а там Ника сидит. Лицо злое, пальцы рук сцепила в замок с такой силой, что костяшки побелели. Я ничего спросить не успела, Аля позвонила:
– Мама! Вероника ранила Элечку, ударила ее в лицо ножом. Мы эту дрянь более в своей семье видеть не желаем. Забирай тварь к себе или сдай ее назад в детдом.
И трубку швырнула.
Я к Нике с вопросами, та заплакала, да так жалобно-прежалобно.
– Бабулечка, это случайно получилось. Эле купили игрушку, вроде дартса, ножики кидать. Я швырнула и нечаянно в нее попала.
Рыдает, в истерике бьется.
– Не виновата я совсем, хочу к маме с папой.
Еле-еле ее успокоила, спать уложила. На следующий день я поехала к сыну, попыталась объяснить ему, как обстоят дела. Никита отрезал:
– Она врет, как дышит.
И отвез меня в больницу к Элечке. Я внучку увидела и чуть не скончалась. Девочка лежала под капельницей, цвет лица сине-зеленый, через всю щеку огромный шов. Говорить ей было больно, губы шевелятся, рана тянется. Но она смогла сказать:
– Бабулечка, мы ножи не кидали. Разве мама такую игру разрешит? Нике велели картошку почистить, но она не хотела. А я собиралась в музыкальную школу. Вероника стала кричать:
– Почему я должна работать на кухне, когда Элька гулять решила?
Я ей ответила:
– Иду в хоре петь, у нас концерт скоро, нельзя репетицию пропускать.
И тогда она на меня с ножом, которым клубень скребла, бросилась, ранила в щеку и прошептала очень тихо, чтобы только я услышала:
– Вот теперь ты громко запоешь, уродиной останешься!
Бабулечка, я ее боюсь, она меня ненавидит. Портит вещи, недавно вроде случайно на мое новое платье опрокинула банку с краской.
Я сижу, глажу внучку по голове, не знаю, что и сказать. Никита итог подвел:
– Или к себе монстра забирай, или девай ее куда хочешь.
Ну, не выкинешь же подростка на помойку! Вероника поселилась у меня. Никита, Алевтина и Элечка скоро улетели жить за границу. В Россию не приезжают, я к ним иногда летаю. В день своего восемнадцатилетия Вероника потребовала разменять квартиру приемных родителей, объявила:
– Я удочерена по закону, уравнена в правах с Эльвирой. Мне положена часть жилья. Отдайте.
Я сообщила обо всем Никите, сын прислал адвоката. Огромные апартаменты, в которых когда-то счастливо жила моя большая семья, ушли в чужие руки. Взамен мы получили пару квартир. Одна трехкомнатная, другая двушка. Первую оформили на Элечку, вторую на Нику. Та от меня съехала. Одно время она звонила, приезжала. Потом исчезла, что с ней сейчас, я не знаю.
– Чем занимается Вероника? – поинтересовался я.
Кизякова поморщилась.
– Честно говоря, я не знаю. Она училась в институте печати и рекламы, получила диплом. Потом стала писать в интернете. Думаю, статьи ей приносят доход, у Ники новая машина, недешевая одежда. Всякий раз, когда она совершала дорогую покупку, писала мне смс.
Екатерина взяла со стола мобильный и поводила пальцем по экрану.
– Лучше посмотрите сами. Я нашу переписку, несмотря на разорванные отношения, не удалила. Это очень старые сообщения.
Педагог протянула мне сотовый. Я взял трубку и начал читать текст:
– Бабушка, как дела?
– Спасибо. Хорошо.
– У тебя ничего не болит?
– Нет. Я здорова.
– Прекрасная новость. Я тоже хочу тебя порадовать. Посылаю фото. Это туфли.
– Красивые. Дорогие, наверное.
– Очень! Думаю, Эля, которую ты больше всех на свете любишь, столько за год не зарабатывает.
– Я к своим внучкам отношусь одинаково. Но ты права, Элечка не получает большую зарплату.
– Ты меня не поздравишь?
– С чем?
– С прекрасной покупкой.
– Туфли красивые, носи на здоровье.
– Похоже, ты не рада.
– Чему?
– Тому, что я могу позволить себе роскошную обувь.
– Я рада твоим успехам. Вот только не знаю, где ты работаешь. Может, назовешь место?
Переписка оборвалась, я вернул трубку собеседнице.
– Стоило мне задать ей конкретный вопрос, как Ника прекращала общение, – вздохнула Екатерина Семеновна, – и она права, упрекая меня в равнодушии. Я не люблю Нику. Изо всех сил старалась хорошо к ней относиться, игрушки покупала, баловала. После того как она на Элечку напала, к себе ее забрала, учителей ей нанимала, одевала, обувала, в институт устроила. Надо отметить, что после той истории с ножом Вероника поумнела. Она поняла, что доводить людей до крайности нельзя. Мы-то ей просто говорили раньше:
– Ника, держи себя в руках, не надо бить детей.
А потом переводили в другую школу. Вот у хулиганки и закрепилось в голове, что она может творить, что хочет, ничего ей плохого не сделают, нотацию прочитают да отправят в другое место учиться. Она окончательно распоясалась и ударила Элю ножом. Небось полагала: дураки все глотают и это мне простят. Но все иначе обернулось. Ника притихла, а потом стала на людях из себя невесть что изображать. Раньше девчонка легко могла нецензурно браниться, теперь морщилась, услышав слово «дурак». Поменяла одежду, стала носить элегантные вещи. Производила на посторонних наилучшее впечатление, ну прямо особа королевских кровей. Я сначала обрадовалась: приемная внучка за ум взялась. Но вскоре мне стало ясно, что ничего не изменилось, кроме внешнего вида. Сущность ее осталась прежней. Ника мою заботу воспринимала как нечто естественное. Она, как и раньше, жила по принципу: дайте мне всего и побольше. Хочу самую лучшую одежду, наивкуснейшую конфету, дорогие сережки. Часто она спрашивала: «Как Эля живет, ей купили машину?» Вероника радовалась, когда слышала: «Нет», и очень расстроилась в тот день, когда я сказала: «Да». Но я все равно успокоилась, решила, что она со мной не церемонится, а перед посторонними белую розу изображает. Ну и пусть. Это же лучше, чем драться, браниться, с ножом на людей кидаться. Да, она лицемерка, но мы все такие. Мало кто может подлецу в глаза заявить:
– Ты мерзавец.
Мы просто молча вежливо разорвем с ним отношения.
Екатерина горько вздохнула.
– Ох, зря я радовалась. Начали мне люди звонить. Ника им обещала привезти из-за границы, где с родителями и любимой сестренкой живет, кому что: лекарства, вещи и т. д. Деньги брала в евро. Всем показывала «Инстаграм» Эли, говорила:
– Видите? Певица Кизякова. Она в опере выступает. Это сестричка моя любимая.
И ей верили.
Когда я узнала, какую сумму предстоит отдать, чуть в обморок не упала. А народ злой, обещал меня в суд потащить. Я позвонила сыну, тот адвоката мне нанял, он объяснил:
– Бабушка долги внучки платить не обязана. Меняйте номер телефона. Если кто на дом приедет, сразу меня зовите, с полицией мигом прибуду.
Ника тогда уже в своей квартире жила. Через неделю мошенница примчалась ко мне с выговором:
– Ты телефон поменяла? Почему номер мне не сообщила?
Тут у меня терпение лопнуло.
– Вероника! Ты можешь сколько угодно корчить из себя особу королевских кровей. Но никогда ею не станешь! Ты особа королевских ролей! Изображаешь из себя невесть кого, чашку держишь, оттопырив мизинец. А на самом деле являешься мошенницей, воровкой и негодяйкой. Забудь дорогу в мой дом. И новый номер не получишь. Не желаю из-за твоих долгов ругань в свой адрес выслушивать.
Она выскочила за дверь и обернулась:
– Я особа королевских ролей? Верно. Моя очередная роль будет такой удачной, что ты от злости сдохнешь.
Кизякова поморщилась.
– На том и расстались.
– Вы не пытались найти ее кровных родителей? – поинтересовался я.
В глазах Екатерины Семеновны промелькнула тень.
– Я же говорила: она подкидыш. Никаких сведений о том, кто ее произвел на свет, мы не нашли.
Я изобразил виноватый вид.
– Простите, забыл.
Дверь открылась, в аудиторию влетел юноша с портфелем.
– Здрасте, Екатерина Семеновна! – закричал он. – Я тут свой телефон не оставил?
– Добрый день, Филипп, – сухо ответила педагог, – ты поздоровался со мной.
– Конечно, – сказал юноша, – мы сегодня еще не виделись.
– Значит, с Иваном Павловичем вы уже встречались, – резюмировала дама.
– Это кто? – спросил паренек.
– Мужчина, который сидит в аудитории, – объяснила Кизякова.
– Я вообще его не знаю, – отмахнулся ученик.
– Друг мой, здороваться надо со всеми, – тоном самой умной совы завела педагог. – Входя в комнату, нужно сказать: «Здравствуйте, простите, если помешал вашей беседе, но я пришел на занятия».
Филипп чихнул.
– С какой стати с тем, кого я не знаю, здороваться? Я ж на улице мимо людей спокойно прохожу, каждому «привет» не говорю.
– Фил, – заорали из коридора, – ты где? Нашли трубку!
Юноша убежал.
– Вот вам племя младое, незнакомое, – процитировала классика Кизякова. – И что с Россией станется, когда такие, как Филипп, нас заменят? Ни ума, ни воспитания, ни желания то и другое получить.
Зазвенел звонок.
– Прошу простить, – сказала Екатерина Семеновна, – у меня консультация.
Я откланялся и направился к выходу.
