Голос, доносящийся из динамиков, был высок, резок и лишён каких бы то ни было интонаций и даже невозможно было сразу определить мужской он или женский:

– Всем слушать! Всем слушать! Сейчас с вами будет говорить центральный Разум! Сейчас с вами будет говорить центральный Разум! – будто заведённый коротким заводом, дважды прокричал он и смолк.

Толпа внизу напряжённо притихла.

– Н-да, – не удержался от комментария Валерка. – Видно, что не Левитан. Вернее, слышно.

– Машина, – нервно дёрнул плечом Майер. – Куда ей по-человечески…

– Центральный Разум! – сплюнул на грязный пол Малышев. – Фу ты, ну ты – лапти гнуты. Никто не скажет, отчего это мне уже заранее противно?

– Это потому, что… – охотно начал было объяснять Валерка, но не успел, – динамики снова ожили.

– Друзья и помощники! – прогремело над площадью.

Этот голос был совершенно не похож на первый.

Мужской баритон, властный и в то же время мягкий, он словно обращался непосредственно и лично к каждому, слушавшему его, обволакивал и увлекал за собой. Да, обладателю такого голоса можно было верить. В том, разумеется, случае, если не знать, что принадлежит он не человеку.

Но они все это знали. Так же, как и толпа внизу. И все равно слушали молча и чуть ли не заворожено, невольно поддаваясь какому-то мрачному и невыразимо безжалостному обаянию этого голоса.

– Нас предали, – короткой паузы после обращения как раз хватило бы живому оратору, чтобы сделать вдох. – Нас предали те, кому мы в свое время милосердно позволили жить на этой земле в обмен на обещание никогда не лезть в наши дела. И нас предали те, кому мы великодушно подарили свою дружбу и благоволение. И вот чем обернулось наше милосердие и великодушие! Те, кто называет себя Людьми и Охотниками, вчера без всяких на то оснований, сначала напали на наш мобильный танковый патруль, а после вероломно уничтожили посланную на помощь эскадрилью боевых вертолётов. Это произошло здесь, под Москвой и, значит, ответственность за происшедшее лежит в первую очередь на вас, – тех, кто помогает мне в этом великом городе. Люди сумели изготовить огнестрельное оружие! Оружие, которого до сего времени просто не существовало на этой планете! Копьями и мечами танк не уничтожить и стрелами боевой вертолёт не сбить. Но они уничтожили два танка и сбили несколько вертолётов. Как такое могло произойти? Нам известен ответ.

И снова короткая пауза, словно для того, чтобы сделать глоток воды или оценить произведённый эффект.

А эффект, несомненно, был произведён.

Если до этого толпа, заполнившая проспект, казалась всего лишь напряженной и взволнованной, то теперь, словно ледяным ужасом повеяло из динамиков на крышах, и ужас этот буквально сковал людей, не давая им ни вздохнуть, ни шевельнуться.

– Кто-то из вас, жителей города, моих друзей и помощников, создал неизвестное нам оружие и передал его в руки тех, кому давно не подчиняется ничего, что хоть немного сложнее самых примитивных механизмов, – уверенно и безжалостно продолжил баритон. – Законы логики неизменны. Ни те, кто называет себя Людьми, ни те, кто называет себя Охотниками, самостоятельно не смогли бы это сделать. Значит, это сделал кто-то из вас. Потому что больше некому. Только вы допущены к необходимым технологиям. До сих пор мы считали, что наш контроль и наше обоюдное доверие не требуют каких либо дополнительных условий. Оказалось, что это не так. Кто-то из вас обманул мое доверие. И это был не один человек, потому что одному не под силу задумать и осуществить подобное. И этот обман длится не один день, не один месяц и, возможно, не один год. А раз так, то должно последовать наказание. И наказание в таких случаях может быть лишь одно. Смерть. Мы не можем конкретно определить тех, кто нас предал. Да это и неважно. Важен сам факт предательства. Когда-то в древнеримских легионах за бегство с поля боя убивали каждого десятого, не считаясь с тем, действительно виновен тот, на кого пал жребий, или нет. Это был мудрый закон, и мы решили, что пришло время применить его снова.

Голос умолк.

И почти сразу они услышали нарастающий откуда-то сверху рокот, сквозь который улавливалось пока еще не очень близкое, но очень знакомое глухое взрыкивание танковых дизелей.

– Вертолеты, – процедил сквозь зубы Дитц. – И танки. По-моему, этот хренов центральный Разум решил учинить маленькую бойню.

– Что сейчас будет… – пробормотал Валерка, напряженно глядя вниз. – Это просто – мама, не горюй. Паника – это вам не пулемёты.

Толпа на проспекте, наконец, очнулась. А очнувшись, начала действовать, как и всякая толпа, когда ей угрожает смертельная опасность – то есть кинулась спасаться одновременно в разные стороны.

И русские, и немцы, прошедшие бои, смерть и ужас второй мировой войны, прекрасно знали, что паника – это воистину страшная штука, действительно способная сгубить любое воинское подразделение не хуже самого мощного и эффективного оружия.

Но никто из них ни разу не видел ударившуюся в панику многотысячную толпу гражданских лиц.

Те, кто не сумели устоять на ногах, и упали, были немедленно затоптаны.

Те, кого прижало к каменным стенам домов многотонным телом толпы, были тут же раздавлены.

Оказавшиеся посередине между напирающими сзади и сотнями тех, кто, увидев, выворачивающие с ближайших перекрёстков танки, повернул назад, были раздавлены также.

Тысячеголосый визг и крик слились в один вой отчаяния и боли, который перекрыл и рев танковых дизелей, и грохот винтов и затем, когда вертолёты вынырнули из-за крыш ближайших домов и открыли по толпе огонь из пулемётов, усилился ещё и ёще и забился в ущелье проспекта, словно смертельно раненое живое существо.

– Ах, сволочи… – Шнайдер одним движением сбросил с плеча плазменную винтовку и вопросительно глянул на Дитца.

– По воздушным целям, – негромко, но так, что услышали все, приказал обер-лейтенант, – огонь!

И они, разбив прикладами оконные стёкла, начали стрелять.

Квартира на третьем этаже – не самая лучшая позиция, когда нужно вести бой с воздушным противником. Тому достаточно подняться чуть выше или перелететь на другую сторону, чтобы попасть в мёртвую зону и тут же стать недоступным.

Впрочем, одну машину сбить удалось.

Но только одну.

А потом вертолеты засекли, откуда по ним ведётся огонь, и ответили.

Их спасла интуиция.

Та самая интуиция, которая приходит к солдату только с опытом и, благодаря которой, он заранее часто знает, куда именно попадет снаряд или пуля и делает все, чтобы в этот момент оказаться в другом месте.

– Все назад и вниз!! – рявкнул Велга, когда сразу два вертолёта, завершив боевой разворот, хищно повисли напротив окон.

Они успели выскочить из квартиры и ссыпаться на полтора пролёта вниз по лестнице, когда четыре ракеты, сорвавшись с пилонов, нашли цель.

Подхватывая на ходу упавших, матерясь и отплёвываясь от кирпично-извёсточной пыли, отряд вывалился из подъезда без потерь. Если, конечно, не считать таковыми рассеченный бетонным обломком лоб Соболя и пропоротую чуть ли не насквозь куском железных перил, щёку Карла Хейница.

Впрочем, эти несерьёзные раны, быстро залили специально припасенным ещё на Лоне именно для таких случаев клеем и забыли о них, потому что события понеслись вскачь, и нужно было не отстать, чтобы не оказаться в безнадёжном проигрыше.

Ещё недавно совершенно безлюдный двор теперь уже таковым не являлся. Часть обезумевшей толпы хлынула с проспекта сюда в поисках спасения, и теперь десятки насмерть перепуганных людей разбегались в разные стороны и прятались в подъездах, не обращая внимания на вооруженную, странно одетую и никуда, вроде бы не спешащую группу.

Впрочем, кое-кто внимание на них всё же обратил.

Двое мужчин в одинаковых темно-серых костюмах появились не со стороны проспекта, а, наоборот, из глубины двора. Они сильно торопились, но бежать не могли по той причине, что один из них – более высокий и пожилой (седые волосы и резкие морщины на щеках и на лбу) – был явно ранен: его правая штанина была изодрана и обильно залита кровью. Тот, что выглядел намного моложе и был ниже ростом, поддерживал, как мог, своего товарища, перебросив его руку себе на плечи.

Вот они остановились, торопливо огляделись, ища, куда бы им деться, и тут заметили отряд.

Лишь на краткий миг Велга встретился глазами с пожилым и раненым и тут же понял, что тому хватило этих нескольких мгновений, чтобы догадаться или почти догадаться о том, кто явился косвенным виновником только что свершившийся бойни.

Кажется, молодой тоже это понял, так как быстро отвел взгляд и, развернувшись влево, повлёк своего раненого спутника в сторону ближайшего дома.

– По-моему, эти люди могут знать больше других, – негромко сказала Аня. – Так мне кажется.

– Мне тоже, – согласился Велга.

– Догоняем, берём, прячемся в пустой квартире и допрашиваем, – сказал Дитц.

– Да, – кивнул Велга. – За мной, – и уже на ходу добавил, – Только сначала окажем помощь и попробуем просто расспросить.

Разумеется, догнать, взять под руки и затащить в пустующую квартиру на первом этаже ближайшего дома двух, не оказывающих никакого сопротивления мужчин, один из которых к тому же был ранен и уже, практически, терял сознание, не составило никакого труда.

Раненого усадили прямо на грязный пол спиной к стене (кроме пары стульев и нескольких пустых книжных полок в квартире почему-то не оказалось никакой мебели), и Аня, распоров ножом рваную и заскорузлую от полузасохшей крови штанину, немедленно занялась его ногой.

– Кто вы? – наконец-то подал голос молодой. – Вы… вы не похожи ни на кого из тех, кого мы знаем.

– А кого вы знаете? – немедленно спросил в ответ Велга. – Говорите смело и ничего не бойтесь. Мы не причиним вам зла.

– Разумеется, лишь в том случае, если говорить вы будете правду, – не преминул добавить Дитц и широко растянул губы в холодной ухмылке. – И вот еще что. Уясните сразу. Вопросы здесь пока задаём мы. И нам очень желательно получить на них ответы. Быстрые, чёткие и правдивые. Это понятно?

Молодой обвел присутствующих расширенными глазами и, видимо, что-то для себя решив, молча кивнул.

– Я спрашиваю, понятно? – повторил Дитц.

– Да, – сглотнул молодой. – Все понятно. Спрашивайте.

– Как вас зовут?

– Меня – Саша… Александр, то есть.

– Тёзки, значит, – усмехнулся Велга. – А вашего спутника?

– Геннадий. Геннадий Игоревич. Все-таки я волнуюсь, извините. Он мой учитель и наставник. С ним… с ним все в порядке?

– Я думаю – да, – мельком обернувшись через плечо на пожилого (Аня закончила с ногой и теперь кончиками пальцев массировала раненому виски по какой-то только ей одной известной методике), решил Велга. – Просто он потерял много крови. Ничего, это не смертельно. Наш врач ему поможет, не волнуйтесь. Вы были на площади?

– Да. Как и все.

– Кто там говорил?

– То есть?

– Ну, кто говорил с вами через репродукторы? Чей это был голос?

– Вы же слышали. Это был центральный Разум. Странные вопросы, однако, вы задаете.

– Мы задаём те вопросы, которые считаем необходимым задать, – негромко сказал Дитц. – Давайте-ка без оценок. Просто отвечайте – и всё. Такое здесь, в Москве, часто случается? То, что произошло сегодня?

– Наказание?

– Хм… Я бы предпочёл назвать это убийством. Хотя, конечно, всё относительно. С вашей точки зрения и с точки зрения этого вашего центрального Разума происшедшее, наверное, можно назвать и наказанием. Но я отвлёкся. Итак, часто или нет?

– Первый раз.

– Машины не убивают Рабов? – прищурился Велга.

– Мы не рабы. Мы, скорее, слуги и помощники… Впрочем, неважно. Раньше не убивали. В массовом порядке, во всяком случае.

– А в отдельных случаях?

– Ну, если считать жесткий контроль рождаемости и лишение жизни за очень редкие факты прямого неповиновения убийством, то – да.

– Ясно. То есть не все, но, думаю, разберемся. Постепенно. Расскажите всё с самого начала.

– С какого именно начала? Что вас интересует?

– Думаю, что их интересует вся наша история, – раздался от стены хрипловатый голос раненого. – Чем мы занимаемся тут, в городе, и как всё это началось. Так?

– О! – воскликнул, оборачиваясь Велга. – Вот и Геннадий Игоревич в себя пришел. Я же говорил, что ничего страшного. Говорить можете, Геннадий Игоревич?

– Вполне. Только пить очень хочется.

Стоявший рядом Хейниц, молча снял с пояса и протянул раненому флягу с водой.

– Спасибо, – напившись, тот вернул флягу. – Сразу стало гораздо легче. В моём возрасте, знаете ли, тяжело получать пулевые ранения.

– Ранения в любом возрасте тяжело получать, – заметила Аня. – И не только пулевые. Вам повезло, – кость не задета. Правда, крови, действительно, потеряли довольно. Но страшного ничего нет. Рану я почистила и обработала лекарством, заражение вам не грозит. А организм у вас достаточно сильный. Так что завтра встанете на ноги.

– Завтра? – приподнял кустистые брови Геннадий Андреевич.

– Это очень хорошее лекарство, – улыбнулась Аня. – У вас вряд ли есть такое. Да и кроме лекарства… Я еще активировала, насколько возможно, защитные силы вашего организма. Поэтому и говорю уверенно, что завтра вы встанете на ноги.

– Что ж… Хотелось бы верить…. Но вам я почему-то верю без всяких там «хотелось». И ещё одно. Я так понимаю, что вы как раз и есть те вооруженные невиданным оружием люди, которые, как было сказано, напали на мобильный танковый патруль, а после уничтожили посланные на помощь вертолёты? Можете, конечно, не отвечать. Тем более, что здесь вопросы задаёте вы, – на его губах мелькнула легкая улыбка. – Но я и сам вижу, что это именно так и есть. Потому что никакой такой особой технологией, с помощью которой можно было бы вооружить Людей или Охотников, мы, Рабы, на самом деле не обладаем. Уж кто-кто, а я это знаю совершенно точно.

Отчего-то с этим человеком совершенно не хотелось играть в игру под названием «допрос» пленного и Велга, мельком переглянувшись с Дитцем, понял, что обер-лейтенант думает так же.

– А кто вы, Геннадий Игоревич? – как можно более мягко, но в то же время вкрадчиво спросил Александр.

– Я – руководитель одной из пяти групп по обслуживанию компьютерных сетей Москвы, – ответил тот. – И не собираюсь делать из этого тайны.

– Да вам бы, поверьте, и не удалось, – улыбнулся Велга. – Компьютерных сетей, говорите… М-м… то есть, вы должны знать, где именно находится этот самый ваш центральный Разум?

– Все не так просто, – после долгой паузы ответил раненый. – И даже, я бы сказал, совсем не просто. Это очень долгая история, а я, как вы заметили, уже в возрасте, ранен и не очень хорошо себя чувствую после всего, что пережил сегодня. В этой связи хочу внести предложение.

– Какое?

– Этот дом, хоть и пустует на три четверти, но является жилым. И здесь, двумя этажами выше, есть хорошая большая квартира. С мебелью и прочими удобствами. Когда-то в ней жил мой…э-э… друг. Дверь в неё даже не надо взламывать, потому что у меня имеется ключ. Давайте переберёмся туда и там продолжим разговор. Честно говоря, очень хочется лечь и, желательно, на что-нибудь мягкое.

– Как? – посмотрел на Хельмута Александр.

– Почему бы и нет? – чуть пожал плечами саксонец. – Мне и самому здесь не совсем удобно. Только проверим сначала всё ли там чисто, – и, обращаясь к раненому, сказал. – Давайте ключи.