В темноте пахло сыростью и грязью, и своды до сих пор помнили некогда живших здесь зверей.
В глубине тоненькой струйкой журчал родник.
Поначалу они смотрели на бьющиеся о землю светила.
Днем и ночью взрывы пятнали небо красным, желтым и черным. Стены пещеры дрожали. По вечерам зрелище было еще удивительнее. Темнота расцвечивалась, будто в первобытный праздник. Малыш, Одна, Эзоп и Сириус садились вместе у входа в пещеру и молча смотрели, как кометы вспарывают небо и зажигают пожары по ту сторону горы.
Снег продолжал идти, одевая мир в толстую тяжелую шубу.
Малыш с Сириусом отправлялись на вылазки в лес за корешками. Мальчик готовил из них отвары и компрессы для Авриль.
Она же, свернувшись на ложе из сухого папоротника, долго находилась между жизнью и смертью. Во сне Авриль мерещились вереницы танцоров, которые пробегали перед ней в звериных масках.
Малыш набрал хвороста и поддерживал скудный огонь, от которого они кашляли, едва согреваясь.
Вскоре небо стало черным, и снег завалил вход в пещеру.
Узкая щель вверху пропускала внутрь тонкий луч света. Малыш с животными скорее угадывали, чем видели друг друга.
Они уже не ели, довольствуясь водой из родника: тянули к нему рты и морды. Подолгу лежали, прижавшись друг к другу. Шерсть сливалась с кожей. И было мягко. Тепло. Хорошо. Оставалось только наслаждаться текучим временем и песней родника.
Эта музыка баюкала их недели напролет.
Если прислушаться, можно было различить в ней тонкие вариации. Легкую дрожь, колебания. Будто сейсмограф тонко ловил песню мира снаружи. Пожары, наводнения, землетрясения, оползни и сотни жизней, гаснущих одна за другой. В этом не было ничего печального. Просто заключительная часть симфонии.
Через какое-то время Авриль начала приходить в себя.
Рана на плече зарубцевалась. Там, где была черная звезда, теперь остался шрам. Знак Дария исчез навсегда. Авриль еще была слаба, поэтому по-прежнему лежала между животными и не разговаривала. Девушка походила теперь на окружавших ее зверей. Чувствовала их мысли, будто слова, составленные из образов, запахов и звуков. Единая и неповторимая Живая Книга.
Авриль смотрела, как Малыш мажет ладони в красной грязи и оставляет отпечатки на стенах пещеры. Он нарисовал на них оленя, поросенка, осла и крысу. Рядом с родником он изобразил Рассказчика в огромной шляпе и с бородой и еще много разных силуэтов, и среди них — двух старушек. Одной из них могла быть Мадам Мо. Другую Авриль не узнала. Она походила на пирог.
Когда Авриль смогла вставать, она тоже начала рисовать. Неумело изобразила деревенский дом. Перед ним папу и маму, Малыша, черное пятно — Сириуса. Потом девушка увидела, что Малыш дорисовал рядом ее, и они молча обнялись.
Однажды вечером кровь потекла у Авриль по ноге. Сначала она подумала, что поранилась, но потом прислушалась к животу, и он прошептал, что всё в порядке. В ней зажглась искра. Девушка чувствовала это глубоко внутри. Тело пробудилось от долгого сна.
Как-то Авриль нашла в глубине пещеры тетрадь Рассказчика. Малыш вырвал из нее несколько листов, когда разводил огонь. Устроившись под лучом света, девушка стала ее листать.
Она читала все собранные им истории, рассказ о жизнях, которые наверняка теперь угасли. В написанных рукой Рассказчика строках она нашла и себя. Их встречу у бука, одного из деревьев-матерей. Он записал: «Сегодня я встретил юную девушку, строптивую и скрытную, дикого мальчика и черного поросенка с белой звездой на лбу. Я знаю, что разделю с ними путь. Но не знаю, куда он меня заведет. Но кто знает, куда ведут пути?» Всё это показалось ей очень далеким.
Шли дни, и Авриль вдруг заметила, что постепенно перестала разбирать знаки, которыми исписаны страницы. Но это не беспокоило девушку. Она спрятала тетрадь под камень рядом с родником — там, где был нарисован красный силуэт Рассказчика, — а потом вернулась обратно и улеглась между ослом и поросенком.
Авриль провалилась в глубокий, мягкий сон.
Малыш прильнул к ней.
Было так хорошо, что девушка почти не различала дней и ночей, сны и реальность.
И вот однажды утром, много дней спустя, их разбудило солнце.