Микеланджело

Граначчи маячил в темном дверном проеме дома Буонарроти.

— Там с Давидом! — Голос его дрожал. — На Давида напали!

Микеланджело быстро оделся, попутно стараясь успокоить бедного Лодовико, вообразившего, будто это городские власти явились среди ночи с известием, что обнаружено мертвое тело Джовансимоне. Кое-как утихомирив старика-отца, Микеланджело сломя голову помчался вслед за Граначчи по темным улицам. Тот на бегу рассказывал, что случилось. Он заснул и проснулся от того, что на деревянный помост под Давидом посыпались камни. Он позвал на помощь, и Джузеппе Вителли выбежал к нему с масляным фонарем — его окна как раз выходят на ту улицу, где стоит платформа. Раскатистый рык Джузеппе и ответный обстрел камнями прогнали вандалов прочь.

— Он пострадал? — спросил Микеланджело. Вспрыгнув на помост, он принялся осматривать гамак из канатов.

— Нет, в него не попали. Но они могут вернуться, — сказал Джузеппе, махнув фонарем в сторону темной улицы.

— Боюсь, мы не сможем оценить ущерб, если он есть, пока не снимем парусину по окончании перевозки, — заметил Пьеро Содерини.

— А вы как здесь оказались? — спросил гонфалоньера Микеланджело.

— Джузеппе послал помощника предупредить стражу о том, что статую атаковали. Услышав эту ужасную новость, я вскочил с постели и поспешил сюда. Ты должен чувствовать, сын мой, что весь город всецело поддерживает тебя и настроен против этих вандалов.

— Поверить не могу, что ты заснул, — рыкнул Микеланджело на Граначчи. — Ты не должен был смыкать глаз, раз вызвался сторожить Давида. — Он просунул руки под канаты и попытался ощупать статую через толстый слой парусины, выискивая возможные сколы. По очереди он прошелся по мраморным рукам, плечам, ногам. Пальцы не обнаружили никаких повреждений, но Содерини прав: убедиться в том, что Давид в порядке, можно, только сняв ткань. — Кто они, эти вандалы?

— Прихвостни Медичи, больше некому, — угрюмо ответил гонфалоньер. — Я же говорил тебе: они не хотят, чтобы Давид добрался до площади.

Микеланджело поднял камень, лежавший у ног Давида. Тяжелый, с острыми краями. Попади он в статую, действительно мог бы отбить кусок.

— Никому не позволю уничтожить тебя, — прошептал он изваянию и громко объявил: — Я остаюсь здесь. Любому, кто решит вернуться сюда, придется иметь дело со мной. А я, — Микеланджело говорил так, чтобы его слышали все, и расхаживал возле статуи, как сторожевой пес, охраняющий хозяйский дом, — уж будьте уверены, не засну.

Граначчи снял плащ, положил на помост.

— Держи, вдруг замерзнешь. — И, понурив голову, побрел прочь.

Джузеппе Вителли оставил Микеланджело свечу, огниво и графинчик с вином.

— Если вернутся — кричи, — сказал он и пошел домой.

Содерини все еще стоял возле помоста, словно решил тут заночевать.

— Идите и вы, — скомандовал Микеланджело.

— Buona fortuna, figlio mio, — кивнул Содерини и тихо зашаркал по мостовой.

Микеланджело несколько минут молча ходил по помосту взад-вперед. Потом во весь голос закричал в темноту:

— Эй, вы! Только через мой труп вы сможете причинить ему вред. — Эхо его голоса побежало вдоль улиц, отражаясь от стен домов. Он надеялся, что его угроза разнесется по всей округе. — Слышите? Сначала попробуйте убить меня!

Эхо затихло. Тишина окутала город. Луна отбрасывала серебристо-голубоватый свет на крыши домов и булыжники мостовой. Микеландже­ло, прищурившись, всматривался в ближайшую улицу, потом в другую, в третью. Никого. Лишь густые тени в углах и темные провалы между домами. Он сел у ног Давида.

— Ну вот, снова мы вместе, ты и я, — сказал он, хотя и понимал, что это их одиночество — ненадолго. Врагов Давида не запугаешь светом фонаря и парой громких окриков. Они обязательно вернутся и увидят, что Микеланджело поджидает их…

Он подскочил и протер глаза. Помотал головой, стараясь разогнать туман. Где это он? И что его разбудило? Рядом с ним упал камень. Глаза уже достаточно привыкли к темноте. Ах да, он сторожит Давида. И, должно быть, заснул.

— Accidenti! — выругался он. Еще один посланный неизвестным камень ударил Микеланджело в плечо. В конце одной из улиц послышался хохот, такой же донесся с другой стороны. Где они притаились, эти негодяи? Опять стук. На сей раз камень попал в деревянную клеть возле головы Давида. Значит, все это не сон. Враги Давида снова решились напасть на него.

Микеланджело, пошатываясь, стоял на помосте.

— Che cavolo! — изо всех сил крикнул он. Сердце его стучало так неистово, как барабаны во время казни. — Выходите, покажитесь мне, voi vigliacchi!

В него полетел очередной камень. Гулкий смех несся уже со всех сторон. Микеланджело встал перед Давидом, пытаясь отразить град ударов, — парусина не могла защитить от них мрамор, — но камни летели со всех сторон. Один попал Микеланджело в бедро. Другой — в плечо. Он вовремя пригнулся, чтобы третий не задел лицо.

Следующий удар пришелся по руке Давида. Микеланджело почудился треск. Мускулы его напряглись от ярости. Враги решили сокрушить его колосса камнями? Ну уж нет. Камни не погубят Давида, ибо это — его оружие против врагов.

Взбешенный Микеланджело начал хватать падающие на помост «снаряды» один за другим и швырять обратно в темноту. Он не видел своих противников, но продолжал изо всех сил осыпать их в ответ. Накопленные месяцами и годами разочарования, терзания, ярость и боль — все это извергалось сейчас из его души. Долгие часы, когда он рубил, ваял, резал и полировал мрамор, когда рисовал, когда терпел проклятья и колотушки отца, предательства Джовансимоне, ухмыля­ющуюся физиономию Леонардо…

— Пошли вон! — кричал он, не помня себя от гнева. — Прочь, прочь, прочь, отродья сатаны!

С каждым словом он метал очередной камень в черноту улиц, и каждый бросок был сильнее предыдущего. Они с Давидом слишком много выстрадали ради того, чтобы отвоевать себе право на жизнь, и черта с два теперь позволят приспешникам Медичи разрушить все это.

— Прочь, прочь, прочь!

Микеланджело как заведенный швырял камни в невидимых противников, пока те не прекратили атаку и не разбежались.

Улицы снова погрузились в тишину.

С трудом переводя дух, Микеланджело собрал оставшиеся камни и сложил их грудой под гамаком Давида. Если враг вернется, ему будет чем отразить нападение. Пусть у него не было возможности обследовать раны Давида и понять, вышел ли он живым из этой схватки, но сейчас он победил.

Отправить