Леонардо

Капли выбивали дробь по крыше, звук эхом разносился по огромной зале Большого совета. Ливень лил не переставая уже двое суток.

Леонардо мерил шагами залу. Скоро, совсем скоро его фреска «Битва при Ангиари» развернется во всю огромную восточную стену. Но пока еще рано браться за краски, надо все основательно продумать и подготовиться. Да и дождь раздражающе напомнил о том, что нужно принять все меры предосторожности, чтобы придать росписи прочность. От затяжных дождей в воздухе скапливается много влаги. От сильной влажности возникает плесень. А если пошла плесень — недолго и до гниения.

В город уже начали просачиваться слухи из Милана о том, что его «Тайная вечеря» отходит от стены. Миланцы в панике искали способы сохранить драгоценную фреску. А Леонардо понимал: вторая отставшая от стены фреска навеки похоронит его репутацию. Ну уж нет. Эту фреску он напишет так, чтобы она крепко держалась на стене на протяжении многих веков.

Значит, следует применить более долговечную фресковую технику — возможно, такую, которая потребует быстрой работы. И никаких изменений потом — ни доработки лиц для придания им выразительности, ни дополнительных штрихов в момент, когда на него снизойдет вдохновение. На сей раз замысел должен быть проработан сразу и целиком, во всем совершенстве и до самой последней детали.

Поэтому Леонардо проводил все время в раздумьях, мысленно разрабатывая композицию фрески. Часами он ходил взад-вперед по своим комнатам, совершал долгие прогулки или стоял как вкопанный посреди залы Большого совета, вперив невидящий взгляд в восточную стену. Стороннему наблюдателю могло показаться, что он бездельничает, что в рассеянности предается грезам, однако для него это была важнейшая часть работы. В его мозгу роились лица, отдельные линии, изгибы, тени, цвета, формы. В паузах между днями и ночами размышлений у него случались приступы яростного рисования, когда он, как одержимый, кидался с мелком к бумаге и быстро набрасывал один за другим вспыхивающие в голове образы пережитой войны.

Пьеро Содерини, Никколо Макиавелли и все в Синьории желали, чтобы фреска Леонардо «Битва при Ангиари» воспевала войну. Они наперебой предлагали ему героев для его картины: доблестных генералов в сверкающих доспехах, солдат, бесстрашно врубающихся в самую гущу сражения, и святого Петра, с небес благословляющего армию Флоренции на великую победу.

Однако Леонардо видел войну. И она запомнилась ему как ужасающее торжество хаоса и жестокости: сверкающая сталь безжалостных клинков, брызжущая из ран алая дымящаяся кровь, пороховая гарь и копоть, отливающая влажной белизной кость, торчащая из развороченной плоти, синева сумерек, опускающаяся на бледные лица умирающих солдат. Его фреска не будет парадной, она передаст неистовый вихрь борьбы, засасывающий в свое чрево, перемалывающий и калечащий людей и лошадей, сверкающий сталью клинков и щитов. Это будет единая кольцевая композиция, затягивающая зрителя в водоворот безумия, заставляющая его скользить по спирали все глубже и глубже в пучину битвы, — точно так же, как война вовлекает солдат в свой страшный круг, разорвать который практически невозможно.

— Господин! — Салаи ворвался в залу.

— Рад тебя видеть. Встань-ка вот здесь, у стены, вот так. — Леонардо показал нужную позу и отшатнулся назад, словно перед ним взметнулся на дыбы конь. — Хочу посмотреть, как это будет выглядеть от противо­положной стены.

— Не время, мастер! Надо улепетывать отсюда! — С Салаи ручьями стекала вода. — Наводнение!

— Где? Здесь, на площади?

После дождя возле дворца Синьории часто образовывались огромные лужи.

— Арно! Арно разлилась. — Салаи смотрел на Леонардо расширившимися от страха глазами. Казалось, он даже стал ниже ростом. Леонардо вдруг заметил, что его помощник босой. — Дамбы прорвало.

Леонардо внимательно оглядел Салаи. Похоже, тот одевался в страшной спешке. Натянул на себя первое, что попалось под руку, даже пуговицы не застегнул на рубахе. Мокрые волосы висели патлами, грудь ходила ходуном от бега, уши горели рубиновым цветом, глаза тоже были красные.

— Быть этого не может.

Леонардо спокойно повернулся к стене. Может, следует добавить в композицию еще одну лошадь, чтобы усилить ощущение хаоса?

— Господин, там люди гибнут!

Леонардо покачал головой. Арно разливалась раз в несколько лет. Вода выходила из берегов, поднималась локтя на полтора, до окон первых этажей, могла снести несколько ветхих домишек. Никто при этом не погибал.

— Послушай-ка, Салаи, сейчас мне некогда ловить ящериц в своих простынях.

— Я не шучу, господин! Ваши расчеты к чертям провалились. Строительную площадку смыло водой. Рабочие… люди погибли.

Леонардо слышал слова Салаи, но в его сознание они не проникали.

— Что заставляет тебя выдумывать такие ужасные вещи, Джакомо? Ты что, сердишься на меня?

— Когда горожане осознают масштаб бедствия, — Салаи принялся быстро собирать с пола разбросанные мелки и листы бумаги, — они придут за вами, они разорвут вас на куски. Нам надо бежать. — Трясущимися руками юноша лихорадочно запихивал принадлежности Леонардо в его кожаную суму.

Забота помощника тронула Леонардо, но он никак не мог взять в толк, чем она вызвана.

— Если вдруг на площадь Синьории и правда просочится немного воды, положим наши вещи повыше, — решил Леонардо и засунул суму, а вместе с ней отстегнутый от пояса альбом для зарисовок в расположенную высоко над полом нишу в стене. — Идем, Салаи, — спокойно сказал он. — Спустимся к Арно, просто чтобы убедиться в том, что ты ошибаешься.

Снаружи свирепствовал ливень, вода извергалась с неба сплошной стеной. Грохот стоял такой, словно в горах начался камнепад. Гром сотрясал землю, небо освещали сполохи молний. За какие-то секунды Леонардо промок до нитки. Его ноги погрузились в глубокую холодную лужу, площадь на глазах превращалась в озеро. Стремительно прибывающая вода закручивалась уже вокруг его голеней.

Воздух пах илом и болотной грязью. Впрочем, Леонардо это не смущало. Он твердо знал: дойдя до реки, он увидит, что его плотина и дамбы прочно держат поток. Всего два дня назад, прямо накануне этого чертова ливня, он лично проверил состояние дел. Рабочие как раз закончили сооружать основную плотину. Арно послушно устремила свои воды в новое русло, а по старому сочились жалкие остаточные ручейки. Придуманный им план перекрыл воду зловредной Пизе. Рабочие укрепляли тело плотины в тех местах, где она пропускала воду, и возводили смотровую галерею для любопытствующих путешественников, а город уже вовсю готовился отпраздновать событие. Все шло прекрасно.

И вдруг этот затяжной ливень с грозой. Льет уже два дня напролет.

Левый глаз у Леонардо начал подергиваться, и он ускорил шаг, торопясь к плотине.

— Поспеши и ты, Салаи, — призвал он помощника. Издалека сквозь шум дождя до них доносились крики ужаса. Что там происходит? Чезаре Борджиа ворвался во Флоренцию со своими головорезами? Или страшный пожар угрожает спалить весь город?

— Господин, прошу вас. — Салаи выскочил вперед и вцепился Леонардо в локоть, не давая идти. — Не ходите туда, вам не понравится то, что вы увидите.

Леонардо вырвал руку и побрел дальше по воде, которая уже достигала его коленей. С каждым шагом двигаться против течения было все труднее. Оставшийся позади Салаи крикнул ему в спину: «Господин! Стойте!» — но Леонардо продолжил путь.

Какая-то тень неуклюже надвинулась на него. Когда она приблизилась, Леонардо увидел, что это молодая женщина с ребенком на руках, ее юбки колыхались вокруг нее на воде. Женщина споткнулась и упала. Ребенок пронзительно закричал. Леонардо направился к ней, как можно выше поднимая колени. Схватил ее беспомощно трепыхающуюся руку, помог встать.

— На вас кто-то напал? — спросил он.

— Dio mio, aiuti, — крикнула она, обращаясь к небесам, оттолкнула Леонардо, схватила ребенка и снова побрела вниз по залитой водой улице.

Какой дьявол вселился в этот город?

— Не туда идете, синьор, — услышал Леонардо мужской голос, но продолжил упрямо пробираться к реке, навстречу течению. Прохо­див­шие мимо люди тоже кричали ему и махали руками в противоположном направлении. В глазах у одних плескался ужас, другие брели в оцепенении, кто-то не переставая скулил и стенал. Леонардо пожалел, что не захватил с собой альбом и не мог зарисовать эту палитру эмоций на лицах. Впрочем, это было бы бессмысленно — альбом давно уже размок бы.

Навстречу ему выплыл, покачиваясь на волнах, обрубок дерева. Приблизившись, Леонардо понял, что это не бревно, а мужчина, баю­кающий на руках мертвую девочку. На голове у него зияла глубокая рана, кровь стекала по лицу. Поравнявшись с ним, Леонардо попытался поймать его взгляд, но пустые глаза мужчины смотрели в никуда.

Сильная волна сбила Леонардо с ног, потащила назад. Едва ему удалось найти опору, как накатила следующая волна и снова подкосила его. Он перестал сопротивляться и, опустив голову в воду, поплыл. В конце улицы уровень воды был особенно высоким — там образовалась на­стоящая стремнина. Поток несся так стремительно, что ему пришлось ухватиться за металлический поручень балкона, чтобы протолкнуться вперед. Барахтаясь что было сил, он обогнул угол и, высунувшись, вгляделся вперед, в конец улицы — туда, где находилась строительная площадка.

Дождь по-прежнему неистовствовал, небо потемнело, а вода была такой высокой и черной, что Леонардо на мгновение потерялся в пространстве. Он ничего не мог разглядеть в этом мраке. Но вот небеса расколола очередная молния, и ужасная правда открылась глазам Леонардо.

Строительной площадки больше не было. Доски смотровой галереи вперемешку с огромными валунами и оборванными канатами уносило течение. Рабочих, которые укрепляли дамбу, смыло и разметало. Те, кто в момент прорыва находился на берегах и на уцелевших участках укреп­лений, беспомощно барахтались в воде, вытягивая шеи. На глазах у Леонардо один несчастный пытался плыть, но его ударила по голове сзади большая доска. Его глаза закрылись, и он ушел под воду.

Половину главной плотины смыло, мощные воды Арно змеящимися потоками заливали город, тщетно ища путь в прежнее русло. Часть дамб упорно держалась, но было непонятно, к лучшему это или, наоборот, только усугубляло положение. Если бы они рухнули все разом, река быстро вернулась бы в старое русло и не вырвалась бы на свободу.

Никакой внешний враг не напал на Флоренцию. Не было ни пожара, ни вторжения воинственных соседей. Это затея Леонардо, его блестящий инженерный проект привел к смертям и разрушениям.

Прав был Салаи. Дамбы прорвало. Разлившаяся Арно затопляла город.

Леонардо открыл рот, чтобы закричать, но волна накрыла его с головой, заливая водой рот, нос, горло, легкие. Он отпустил спасительный поручень и отдался во власть беснующейся стихии.

Отправить