Леонардо

— Но когда я случайно задел эту чертову метлу и она… — Леонардо так зашелся в смехе, что ему пришлось сесть и перевести дух. — Этот малый до того перепугался, что мне пришлось обнаружить себя, не то бы он помер со страху.

Салаи увлек Леонардо обратно в кровать.

— Не лгите хотя бы мне, господин. Вы с самого начала задумали запереть его там.

— Клянусь, и в мыслях не держал! Я собирался лишь немного пошпионить за ним и отыскать какую-нибудь его слабость… ну, или силу, чтобы потом обратить против него. Но когда подвернулся такой шанс… — Щелкнув пальцами, Леонардо показал, как захлопнул дверь перед носом Микеланджело.

Салаи захохотал.

— Я знаю цену страху, — уже спокойно произнес Леонардо. — Когда страх на твоей стороне, противника можно уничтожить еще до первого выстрела.

Салаи перестал смеяться и серьезным тоном заметил:

— Вас не было целую вечность.

С какими испытаниями пришлось столкнуться его помощнику, пока Леонардо отсутствовал? Вернувшись, он нашел его все в той же комнатушке в обители Сантиссима-Аннунциата; он получил у монахов стол и кров, помогая им ухаживать за художественными ценностями монастыря и полировать серебро. Леонардо не видел его больше года. За это время Салаи исхудал, одежда его обносилась, но черты лица по-прежнему сохраняли привлекательность, а в карих глазах горел все тот же лукавый огонь.

— Весь этот год, мой юный Салаи, меня носило по волнам бурного моря. Подобно моряку, я карабкался по канатам, пытался править парусом, а свирепый ураган трепал мое суденышко, швырял его из стороны в сторону и ломал мачты. Но, по счастью, я сумел отрастить себе пару крыльев и улетел. Теперь я снова здесь. Здоровый и невредимый. — Леонардо провел пальцами по гладкому подбородку Салаи. — Я подумал, однако, что куда лучше преподнести Микеланджело сюрпризец моим нежданным возвращением, чем позволить ему узнать новость из городских пересудов. В данном случае я, видишь ли, сам выбрал время и место, это и дало мне преимущество. Никколо гордился бы мной.

— Какой еще Никколо? — ревниво спросил Салаи.

— Макиавелли.

Салаи удивленно изогнул бровь.

— Он был посланником Флоренции к Борджиа. — Леонардо пре­неб­режительно махнул рукой, давая понять, что это неважно. — Я очень доволен тем, что решил пробраться во Флоренцию под покровом ночи, вместо того чтобы оповещать весь город о своем возвращении. — Леонардо прошел через городские ворота поздно вечером, закрывшись капюшоном по самые глаза, и, никем не узнанный, побрел по улицам. И вдруг заметил, что в оконце мертвецкой при церкви Санто-Спирито горела свеча. — Я решил, что это хороший шанс посетить знакомые места, раньше принадлежавшие мне по праву, — пока не распространились слухи о возвращении предателя. Много ли об этом болтают в городе?

Салаи отрицательно помотал головой, глядя в сторону, и Леонардо получил так нужное ему подтверждение правоты Макиавелли. Флорен­тийцы и правда больше не обсуждали его. Они судачили кое о ком другом.

— Итак, что мы делаем дальше, господин? — поинтересовался Салаи. — Эти монахи мне порядком надоели.

— Мне нужен заказ.

— У вас всегда остается возможность продать ваше сокровище, — выдвинул предложение Салаи, крутя драгоценный перстень с птичкой на пальце Леонардо. — Эти деньги поддержат нас, пока вы не добудете достойного заказа или должности.

— Никогда! — Леонардо вскочил с кровати. — И потом, нам нужно нечто большее, чем деньги. — У него еще сохранилось несколько папских дукатов из щедрого жалованья, которое платил ему Чезаре. Впрочем, надолго их не хватит. — Я должен восстановить свою репутацию, а для этого мне требуется солидный заказчик, покровитель. — Леонардо пошел в угол, открыл сундук, где хранились его альбомы и прочие бумаги, и стал в нем рыться. — А где моя переписка?

— Вернитесь лучше в постель, господин. А бумагами мы займемся позже.

Леонардо услышал какую-то возню, шорохи и сдерживаемый смешок. Наверное, Салаи приготовил ему очередной сюрприз, например, подложил в постель ящерку. В прошлом паршивец всегда находил такие шуточки презабавными.

Ага, нашел!

— Вот оно, это письмо, — пересмотрев большую стопку писем, Леонардо нашел нужное. — От торговца шелками, мужа той женщины.

— Какой женщины?

— Ну той, с рынка. Мадонна Лиза Джокондо. Ты должен ее помнить. — Перед мысленным взглядом Леонардо возникла нежная оливковая кожа и рассыпанные по плечам пряди волос. — Ее муж прислал письмо за день до моего отъезда.

— А, портрет жены шелкоторговца? Ну, на нем далеко не уедешь, этих денег нам хватит на какой-то месяц. От силы на два.

Леонардо быстро обернулся. Так он и думал: верткая ящерица быстро пробежала вверх по руке его помощника. Какие бы горести и беды ни обрушивались на бедовую голову Салаи, в душе он навсегда оставался озорным мальчишкой.

— Ты сомневаешься в моих способностях, мой ученик? Торговец жаждет портрета, и я легко выманю из него деньги, которых нам хватит на полгода. А через несколько недель вновь так очарую флорентийцев, что предложения посыплются на меня как из рога изобилия. Вот тогда я и выберу проект или заказ, который сможет обогатить мое наследие; я покажу всему миру, кто во Флоренции истинный мастер. — О, он уже представлял себе этот шедевр — произведение такой красоты и мощи, что, глядя на него, Флоренция позабудет имя желторотого скульптора. — А пока нам сойдет и мона Лиза.

— Вы ведь больше не служите Чезаре Борджиа, да? — сдавленным шепотом спросил Франческо дель Джокондо. Торговец шелками боязливо косился на знатную даму, перебирающую разложенные на его прилавке тончайший шифон, блестящую тафту и роскошный бархат.

Леонардо высокомерно приподнял бровь.

— Разумеется, нет. Я вернулся во Флоренцию. Насовсем. И раз вам расхотелось получить портрет моей кисти, — с притворным облегчением заключил Леонардо, словно у него гора свалилась с плеч, — я с легкой душой возвращаю вам ваше слово. Мне есть кому предложить свои услуги, вот хотя бы…

— О, что вы, в этом нет никакой нужды, — как можно равнодушнее ответил Джокондо. — Полагаю, портрет придется нам весьма кстати. Мы недавно переехали в новый дом на… — он намеренно возвысил голос, чтобы услышали все вокруг, — виа делла Стуфа. — Торговец одарил победной ухмылкой конкурента, расположившего свой прилавок с шелками по соседству с ним. — А супруга родила мне еще одного сына.

— Превосходный момент для нового портрета, — кивнул Леонардо.

Джокондо быстро произвел расчеты со слугой богатого влиятельного семейства Строцци и снова обратился к Леонардо:

— Я хочу предложить за ваше мастерство справедливую цену, гос­подин Леонардо, и думаю, что…

— Сотня флоринов, — поспешил закончить за него Леонардо.

— Сотня флоринов? — не веря своим ушам, взвыл Джокондо. Как всякий уважающий себя торговец, он всегда был готов торговаться до хрипоты.

— Что ж, примите мои извинения, синьор. — Леонардо повернулся, чтобы отойти от прилавка Джокондо. — Я-то думал, что вас интересует шедевр, а не…

Знатная дама, которая все еще разглядывала ткани, оторвалась от своего занятия и с интересом наблюдала за сценкой. Соседний торговец, усмехаясь, подался поближе, чтобы не упустить из перебранки ни слова.

Вислые щеки Джокондо вспыхнули.

— Я хотел только… э-э-э, уточнить: это цена всего за… всего за один-единственный портрет?

— Я могу принять плату папскими дукатами, если вам так удобнее.

— Ай, как невежливо получилось, — пробубнил Джокондо, хватая свою выручку и мешочек с деньгами. — Прошу, позвольте пригласить вас ко мне домой, мы угостимся достойным обедом, выпьем немного чудесного вина. Я покажу вам мою коллекцию пуговиц. Вы, должно быть, думаете, что по Шелковому пути к нам поступают только ткани? Но если вам не доводилось видеть, какие пуговицы мы получаем с Востока, считайте, что вы не видели восточной роскоши. А потом мы сядем и спокойно, с глазу на глаз, обсудим подробности этого во всех смыслах важнейшего заказа.

— Я предпочел бы первым делом договориться о цене, синьор. Прямо здесь.

Уже не одна дюжина пар горящих любопытством глаз заинтересованно наблюдала за ними. Торговцы и их покупатели оторвались от своих дел и навострили уши.

— Э, ну хорошо, ну ладно, поглядим… — Острые глазки Джокондо бегали туда-сюда, выдавая нерешительность. — Просто так, справедливости ради… ее предыдущий портрет обошелся мне… кажется, в десяток…

— И кто же, позвольте спросить, писал этот предыдущий портрет вашей супруги? Как его имя?

— Ах, ну какая разница, неважно, — смутился торговец.

— Синьор Джокондо, вы, несомненно, глубокий знаток и страстный поклонник шелка, а также самый тонкий ценитель прекрасного во всей Флоренции. — Леонардо указал знатной даме на отрез парчи особенно живописной расцветки. — Осмелюсь утверждать, что и на всем нашем полуострове тоже. И теперь, я в этом уверен, вы можете позволить себе приобрести достойный вашего вкуса портрет супруги.

— Знаешь, в детстве, еще до того, как меня отдали в подмастерья к Верроккио, я часто просил матушку погулять со мной в этом чудесном уголке, — сказал Леонардо, глядя в окно на расстилающуюся внизу виа делла Стуфа. Недаром это самая шикарная улица во всей Флоренции, в ее старинных особняках нашло приют новоиспеченное богатство. — На нас вечно глазели. Мы были бедные, сразу видно, что деревенские, а моя матушка… ну да бог с ним, меня нисколько не трогало, что думают о нас все эти разряженные щеголи. Я мечтал жить на улице вроде этой.

— Я и сейчас мечтаю об этом, — отозвался Салаи. Он расположился ближе к дверному проему, чтобы не пропустить приближение Лизы.

В музыкальной гостиной семейства Джокондо они готовились к первому сеансу позирования. Комната поразила их размерами и невероятной безвкусицей выставленной напоказ роскоши. Стены были обтянуты алым бархатом, потолок украшен многочисленными серебряными чеканками, на полу из мозаики кричащей расцветки выложено изображение древнегреческой музы поэзии и музыки Евтерпы, играющей на авлосе среди целой оравы сатиров. Несмотря на внушительные размеры, в гостиной нашлось место только для одного музыкального инструмента — богато инкрустированного золотом клавесина. Дева Мария, окруженная стайкой ангелочков, украшала его крышку, и Джокондо считал эту роспись верхом совершенства, хотя непропорциональные фигуры на ней выглядели несуразно.

Между тем команда помощников, нанятых специально для этого случая, заканчивала приготовления к предстоящему сеансу. Столики были уставлены высокими стаканами с букетами рисовальных кистей разнообразного вида и толщины и банками с красками; музыканты настраивали инструменты, жонглеры вовсю репетировали свой номер. Леонардо по опыту знал, что созданная им обстановка произведет впечатление на Джокондо. Купцы, а в особенности те, кто имеет дело с таким прихотливым товаром, как шелк, обожают пышность и помпу. Им кажется, что все это ставит их на одну доску с королевскими особами, тогда как в действительности их жалкие претензии иллюзорны.

Для позирования супруги шелкоторговец установил уродливое кресло с высокой спинкой прямо перед вычурным мраморным камином, а вокруг разложил какие-то нелепые безделушки: голубую с золотом кисть, цвета которой соответствовали гербу знатного Лизиного рода, отрез зеленого шелка, призванный символизировать благородное занятие ее супруга, и массивную, всю инкрустированную золотом музыкальную шкатулку. Над креслом Джокондо велел повесить собственный портрет. На современных портретах жёны часто смотрели на изображения мужей, как будто не способны были думать ни о чем другом.

Леонардо скептически хмыкнул, оглядев торжественные приготовления Джокондо, но ничем не обнаружил своего мнения. На перво­начальном этапе лучше не заводить споров с заказчиком. Позже он сам решит, что изобразить на заднем плане. В этом-то и прелесть живописи. Реальностью становится то, что запечатлел на полотне мастер.

— Идет, — прошептал Салаи, услышав звук шагов, доносящийся из ведущей к гостиной галереи. Помощники лихорадочно заканчивали наводить на обстановку последний лоск, а Леонардо в непринужденной позе облокотился о подоконник. Он знал: его силуэт, освещенный сзади солнечными лучами, будет окружен небесным сиянием. Шаги стали громче, и у Леонардо начало подергиваться левое веко. Обычно он не поддавался простейшим человеческим чувствам, но здесь случай особый. Мысли об этой юной даме, спасшей ему руку, ухаживавшей за ним, когда он страдал от раны на ноге, неотступно преследовали его на войне. Ничего удивительного в том, что он так разволновался.

Мадонна Лиза дель Джокондо вошла в гостиную — в длинном шелковом платье кричаще-карминного цвета, с тугим узлом волос на затылке. Наверное, сам Джокондо вырядил так драгоценную супругу, подумал Леонардо. От этого жуткого кроваво-красного балахона разило той же безвкусицей, что и от убранства музыкальной гостиной. Лиза стала выглядеть старше, словно с момента их последней встречи прошел не год, а лет пять. Лицо ее оставалось таким же гладким и юным, а вот глаза сделались глубже и засветились жизненной умудренностью; груди и бедра несколько отяжелели вследствие недавней беременности и родов. Брови ее, по последней итальянской моде, были теперь аккуратно выщипаны. Эти голые надбровные дуги придавали ее лицу изысканности и явно свидетельствовали о том, что она уже не прежняя невинная девушка, а искушенная светская дама, хорошо разбирающаяся в новейших веяниях моды, подхваченных знатью Флоренции у самых изысканных королевских дворов Европы. Раньше в ее лице Леонардо больше всего привлекал неповторимый рисунок ее губ, теперь же его вниманием всецело завладели глаза Лизы.

— Играйте! — скомандовал Леонардо. Музыканты заиграли легкую задорную мелодию, пятеро жонглеров начали представление. — Мона Лиза. — Леонардо сорвал с головы шитую золотом шапочку и склонился в низком поклоне. — Мастер Леонардо из Винчи к вашим услугам.

Однако его ангел-спаситель молча прошла мимо и села в тяжелое деревянное кресло лицом к балкону, вызывающе скрестив на груди руки.

Джокондо вспыхнул и, скривившись в смущенной улыбке, заспешил к супруге. Он принялся увещевать ее тихим шепотом, она упрямо хранила молчание, и шепот делался громче и настойчивее. Джокондо всего на пять лет моложе Леонардо, но в этот момент он выглядел точь-в-точь как пожилой брюзгливый папаша, пытающийся сладить со строптивой дочерью. Скорбно покачивая головой, он подошел к Леонардо.

— Боюсь, моя супруга неважно себя чувствует. Видимо, затея с порт­ретом пришлась не очень кстати.

Леонардо пристально вглядывался в затылок молодой женщины. Почему она отказывается перемолвиться с ним хоть словом? Может, он действительно выдумал все предыдущие моменты общения с нею, а в реальности ничего не было? Или она нарочно напустила на себя неприступную суровость из опасения обнаружить перед супругом истинное расположение к нему, Леонардо? Возможно, эта ледяная холодность свидетельствовала не о безразличии, а о чувствах куда более глубоких, чем те, на которые он смел бы надеяться?

— Синьор, думаю, я мог бы немного растопить лед вашей супруги, если бы вы позволили мне возмутительнейшую вольность провести несколько коротких минут наедине с почтенной синьорой…

— Синьор!

Это и правда неслыханно для женщины — остаться наедине с мужчиной, не являющимся ее супругом, а в особенности с художником, который привык наслаждаться красотой всеми доступными способами. Ведь всякий, кто привержен суетности и тщеславию иллюзорной творческой жизни, уже по определению опасен.

— Досточтимая донна немного нервничает, вот и все, — сказал Леонардо.

Джокондо колебался, растерянно теребя украшающую его камзол пуговицу из оправленного в золото жемчуга.

— Однажды я видел, как обезьянка нашла гнездо с копошащимися птенчиками, — вкрадчиво начал Леонардо, обнимая Джокондо за плечи и увлекая к выходу из залы. — Маленькие хрупкие создания привели обезьянку в такой восторг, что она схватила одного и унесла к себе. Обезьянка воспылала к птенчику такой любовью, что принялась целовать и обнимать его, пока не задушила насмерть в своих объятьях. — Леонардо сменил мягкий тон на зловещий. — Остерегайтесь удушить супругу своими заботами, любезный друг. Знатная дама, если ее возлюб­ленный супруг неотрывно наблюдает за ней, может лишиться своего безмятежного спокойствия. Мне часто доводилось видеть подобное. Лица прекрасных дам, особенно вот здесь и здесь, где мышцы рта… — Леонардо указал на свои щеки, — застывают в напряжении. Из-за этого портрет не получится, я это знаю наверное, синьор. Но если вы позволите мне всего несколько минут побыть с вашей супругой наедине…

— Ну хорошо. — Джокондо слегка кивнул. — Она просто волнуется… Эй, вы, ступайте прочь. — Он повелительно махнул рукой прислуге, а Леонардо сделал знак своим помощникам, включая Салаи. Прежде чем закрыть двустворчатые двери в гостиную, Джокондо бросил внутрь последний тревожный взгляд.

Наступившая тишина словно накрыла залу плотным покровом. Леонардо наблюдал за молодой женщиной с другого края гостиной в ожидании, что она заговорит первой. Однако Лиза хранила молчание.

Он направился к ней через гостиную, высокие деревянные подошвы его туфель застучали по мозаичным плитам пола, но женщина, не поворачиваясь, по-прежнему смотрела сквозь открытые балконные двери. Леонардо остановился позади ее кресла. Вдохнул ее аромат, распознавая нотки примулы и яблок.

— Мадонна? — тихонько окликнул он. — Теперь мы одни.

Он ожидал, что она встанет, повернется к нему и… Но она была неподвижна.

— Отгадайте-ка, что за штука скрывается под слоем зимнего снега, но обнажается, как только приходит лето? — Слова загадки он произнес нараспев, как любовную песнь. Но Лиза никак не отреагировала. — Секрет, который невозможно скрыть, — вот что это, — озвучил Леонардо разгадку. Он сделал шаг, чтобы оказаться сбоку от кресла и взглянуть на ее профиль, но она сейчас же отвернулась. Он опустил­ся на колени возле нее и, не решаясь взять ее за руку, положил пальцы на подлокотник. — Вы просто раскройте мне свой секрет, моя донна, — прошептал он. — Или лучше расскажите, как открыли мой. Откуда вы узнали о моих попытках взлететь в небо? — Этот вопрос, как и многие другие, давно терзал его любопытство. Она же обычная матрона, хозяйка дома и мать семейства. Откуда ей знать, что такие мечты вообще существуют? — Ну скажи мне, пожалуйста, скажи… dimmi, dimmi, dimmi, — трелями звучал его тихий голос.

— Тела, лишенные душ, которые учат нас достойно жить и достойно умирать, — послышался ее голос.

Она говорит! Мало того, отвечает загадкой на загадку. Вот решающее доказательство того, что она земная женщина.

— Ответ — книги, — сказал он с легким наклоном головы. Он слышал раньше эту загадку Цицерона, но от этого ее слова ничуть не лишились прелести.

— Очень хорошо. — Она впервые повернула голову и посмотрела на него без тени насмешки. Напротив — ее глаза пылали гневом. — Если уж вы читаете гуманистов, то должны знать, что человеческая сущность наполовину божественна, что человек — сосуд всевечной мудрости, которая в конечном счете ведет его к благу, а никак не ко злу. — Лиза встала. — Я думала, в вас живет мудрость, человек из Винчи, а сейчас вижу, что ее нет. — Она решительно направилась к дверям. — У меня есть сыновья. Трое сыновей. Но вы раскрыли Чезаре Борджиа свои планы, свои замыслы, отдали ему во власть свои руки, свое время, вы помогли ему принести его зло сюда, во Флоренцию, в мой дом, где живут мои дети. — Она замолчала, глядя на Леонардо. Ему показалось, что в ее позе и взгляде было больше затаенной печали, чем отвращения к нему.

Он открыл было рот, чтобы оправдаться, хотел убедить ее в том, что сумеет защитить ее и ее детей, но не мог подобрать слов.

— Вы были моим героем. Я считала вас совершенством, — тихо сказала она.

— Я совсем не совершенство.

Она положила руку на массивную ручку двери.

— Мадонна, умоляю вас. — Он поднялся, пересек гостиную и подошел к ней. — Ваш супруг уже выдал мне плату за мою работу. Как я смогу написать ваш портрет, если вы отказываете мне в шансе сделать с вас несколько зарисовок?

— Да хоть по памяти, какое это имеет значение? — ответила она, опережая его возражения. — Даже если вы напишете этот мой портрет, никто не увидит в нем меня, хотя там буду изображена именно я. Все увидят в портрете лишь вас и ваш знаменитый на весь свет гений. Ваши мазки. Ваши цвета. Люди увидят великий шедевр кисти великого Леонардо да Винчи, и глаза их будут скользить по моему лицу, не замечая его, словно я призрак. А мой муж… — Она легонько передернула плечом. — О, он увидит мой портрет таким, каким хочет видеть его, ведь до реальности ему нет дела. Я это точно знаю. Именно так он воспринимает меня. — Она открыла двери.

Почтенный муж околачивался прямо у порога гостиной.

Не желая ничем встревожить своего заказчика, Леонардо склонился перед его супругой в учтивом поклоне.

— Благодарю за то, что уделили мне свое время, мона Лиза. Вы дали мне более чем достаточно пищи для того, чтобы я смог начать работу.

— Помнится, однажды вы говорили, — Леонардо прямо с порога кабинета обратился к Макиавелли, — что вы мой вечный должник, поскольку это из-за вас мне пришлось покинуть Флоренцию и отдаться в руки этого чудовища Борджиа. Хоть в этом-то вы не лукавили?

Макиавелли кивнул. Он снова выглядел так, как пристало высоко­поставленному государственному мужу: в элегантной одежде, а не в драном мундире, снятом с убитого солдата.

— Да, это я говорил со всей серьезностью.

— Тогда я пришел получить с вас долг. Мне пора встать на защиту родной земли.

Отправить