Прогнать «черного пса»

История У. Черчилля

В 1911 году Уинстон Черчилль, на тот момент министр внутренних дел, написал письмо своей жене Клементине, в котором рассказал про «черного пса»; яркие метафоры были особенностью речи политического лидера. Письмо пронизано духом надежды; Черчилль уже знал о лечении депрессии от знакомой, которая страдала этим заболеванием: «Элис сильно заинтересовала меня рассказами о докторе из Германии, который полностью избавил ее от депрессии. Думаю, что этот человек был бы мне полезен – если мой черный пес вернется».

С тех пор ученые и историки спорят: что именно представляла собой тень пса, которая преследовала Черчилля? На протяжении своей политической карьеры он нес на плечах тяжелейший гнет, отправляя тысячи людей на смерть. Как глава министерства внутренних дел Великобритании он рассматривал десятки дел о смертной казни. Став военно-морским министром по время Первой мировой войны, Черчилль был ответственным за раненых и убитых в боях. Та же ответственность легла на его плечи и во время Второй мировой войны, когда Черчилль, уже премьер-министр, посылал людей на битву и вдохновлял нацию во время ежедневных немецких налетов. Едва ли, прожив такую жизнь, человек мог избежать меланхолии.

Тем не менее Черчилль никогда не открывал глубину своего мрачного настроения. За все эти годы он опубликовал три десятка книг и получил Нобелевскую премию по литературе в 1953 году. Он не терял своей исключительной энергичности и живого ума. Черчиль не только управлял величайшей империей, он также оставил след в литературе – исторические, биографические сочинения, беллетристику. Бремя его жизни не отразилось на его продуктивности.

Хотя письмо Черчилля говорит о страстном желании излечиться, данных о том, что депрессия когда-либо мешала ему работать, нет. Существуют веские доказательства того, что, возглавляя министерство внутренних дел, он испытывал сильную душевную боль от ответственности за судьбы других людей. Однако он так успешно выполнял свою роль, что был приглашен в военно-морское министерство. Даже когда «черный пес» угрожающе маячил перед ним, Черчилль умел избежать его челюстей.

Центральную роль в его борьбе с «черным псом» занимала живопись, хотя репутация Черчилля как любителя выпить наводит на мысль, что это было дополнительным средством. (Есть мнение, что Черчилль, который никогда не выпивал на публике, с самого утра потягивал слабую смесь из «Джонни Уокера» и воды – скорее полоскание для рта, чем настоящий коктейль). Политик впервые взял в руки кисть в 1915 году, чтобы занять время ожидания до отправки на поля сражений. Он с позором покинул военно-морское министерство после разгрома при Дарданеллах и присоединился к армии Великобритании в довольно скромном чине полковника. Черчилль влюбился в живопись. Он чувствовал, что живопись освобождает его не только от давления окружающего мира, но и от беспрестанной борьбы между его внутренним светлым и темным состоянием. Это было хобби, отдых и развлечение, но больше всего походило на бегство – уход от реальностей ответственной жизни.

Даже когда «черный пес» угрожающе маячил перед ним, Черчилль умел избежать его челюстей.

Статья Черчилля «Живопись как времяпрепровождение» (Painting as a Pastime) появилась в разгар борьбы с «черным псом». С благодарностью Черчилль пишет – четко, как подобает государственному деятелю, – о том внутреннем спокойствии и уравновешенности, которое принесло ему увлечение. Казалось, живопись не только успокаивала его разум, но и научила ценить созерцательную отрешенность. «Усталые части мозга могут отдыхать и набираться сил, – писал он, – и не просто отдыхать, но вовлекать другие части. Недостаточно просто выключить свет, который освещает важные и второстепенные интересы; должно освещаться новое поле».

В живописи ничто не остается необратимым. Плохо нанесенный мазок можно отскрести от холста. «Вы можете накладывать слой за слоем, если хотите. Вы можете экспериментировать. Вы можете изменить первоначальный план, в зависимости от времени суток и погоды. И при этом помнить, что в любой момент можно очистить холст», – писал Черчилль.

В этой же статье он говорит: «Можно почувствовать лишь тонкий намек, как что-то еще вкрадывается в судорожный захват [разума]» – сильное выражение! Дурное настроение возвращалось с упорством мании, напоминая слова Стайрона о том, что депрессия похожа на «штурм мозга». Для разума Черчилля было почти невозможно остановится, прекратить гонку. После долгого дня живопись позволяла ему задавить бушующий шторм, сосредоточиться на безобидном холсте, где не было живых людей, поставленных на кон:

«Живопись служит отвлечением внимания. Я не знаю ничего, что не изматывало бы тело, но столь полно поглощало разум. Какими бы ни были волнения или угрозы будущего, как только картина начинает струиться из-под кисти, все вокруг исчезает. Все погружается в тень и темноту. Весь свет разума концентрируется на задаче. Время почтительно отступает, и лишь после долгих, нерешительных колебаний в дверь громко стучится официальный обед».

Вера

История Р. Риверс

Постижение Бога преподобной Рейчел Риверс отличалось от того, что переживали большинство пасторов. Как священник Сведенборгианской церкви христианского толка и как психотерапевт, Риверс верила, что Богу нельзя дать определение при помощи набора качеств, не говоря уже о самом термине – «Бог». На самом деле, когда прихожане признавались ей в утрате веры, она просила их описать Бога, в которого они больше не верили. Почти всегда образ получался не таким, какой привлекал их изначально. Бога, объясняет Риверс, лучше постигать как факт любви. Чтобы быть с Богом, нужно понять «полностью, до самых костей, не только интеллектуально, но и на уровне эмоций, что о тебе знают, тебя любят, кем бы ты ни был». Такого рода окончательное принятие не зависит от соблюдения определенного порядка действий или веры в предопределенное божественное.

Риверс очень долго занимал вопрос природы убеждения. Как вера в Бога утешает верующего? Является ли вера полностью внутренним процессом или может проникать в разум извне? Во время учебы на психологическом факультете Рейчел Риверс обнаружила, что ее интересуют метафизические вопросы духовного опыта. Она рьяно изучала психологическую литературу, но ответ оставался неуловимым; он пришел, когда Риверс обратилась к философии нонконформистского богослова восемнадцатого столетия Эммануила Сведенборга.

Сведенборг получил образование, но он не стал обычным христианским богословом. Он полагал, что религиозные убеждения обязательно являются личными, даже индивидуальными и специфическими; ни одна религиозная догма не могла быть единой для каждой души, и никакое описание веры не могло охватить многообразный опыт верующих. Сведенборг, таким образом, побуждал верующих создавать свой собственный путь к Богу – «различные тропы к одной и той же вершине», – и даже утверждал, что мы не просто одинокие бредущие создания: мы принадлежим к сообществу, объединенному любовью Бога.

Когда нас захватывает божественное, оно не «похищает» нас, а освобождает.

В своей деятельности, и на консультациях, и на службах, Риверс свободно сочетает и богословие Сведенборга, и современную психологию. Когда мы встретились в Сан-Франциско, она сказала, что находит мою теорию захвата подтверждением ее собственного опыта пережитых духовных мучений. Я спросил, может ли быть утешение, которое приносит религия, еще одним примером захвата. Встречаются ли зависимые, или депрессивные, или преступные личности, которые «находят Бога», просто заменяя один захват на другой?

– Похоже, что это так, – ответила Риверс, – но только в том случае, если мы ищем Бога извне – представляя, что нас захватило божественное.

В то время как другие формы захвата разрушают автономию, рассказывала Риверс, человек, захваченный Богом, испытывает полное и абсолютное освобождение. Чтобы проиллюстрировать свою точку зрения, она привела простой пример из жизни любителей поесть. Размышляя над ведерком мороженого, нам кажется, что отказ от удовольствия съесть одну только ложечку является отречением от свободы. Мы заслуживаем мороженое, в конце концов, и имеем право съесть его. Только позднее, когда ослабевает захват ослепляющим желанием, мы ясно понимаем, что правдой является точная противоположность: наш выбор – не есть мороженое и есть – свидетельство наличия у нас собственной воли.

Риверс объяснила, что обращение к Господу совершенно отличается по своей структуре от пристрастия к наркотикам или погружения с головой в работу. Религиозные убеждения в своем самом подлинном смысле позволяют установить взаимные отношения с Богом, тогда как другие объекты захвата никогда не ответят на нашу любовь и приверженность. Когда нас захватывает божественное, сказала Риверс, то оно не «похищает» нас, а наоборот, освобождает от повседневного безумия и жизненных проблем, которые, в ином случае, подавляют наши самые основные потребности. Для верующего принятие решения все еще требует усилий, и это тоже важный аспект религиозного опыта. В нашем постижении Бога присутствует «ощущение партнерства», которое никоим образом не нарушает нашей автономии. Мы не просто отдаемся во власть собственных нервных сетей или химических веществ мозга; напротив, мы должны, по словам Риверс, «перезахватываться снова, и снова, и снова».

Для Риверс быть свободной – значит чувствовать себя признанной и любимой, не в вакууме, но в контексте органичных, развивающихся взаимоотношений с миром. Верующий больше не является «узником одной мысли, ограничивающей мысли о том, кто он на самом деле». Наоборот, тот, кто верит, ощущает себя частью безграничного, беспредельного целого.