Выйти на улицу не было никакой возможности: не только журналисты, стоявшие день и ночь около их дома, но и жители Авераны смотрели на них так, что хотелось провалиться сквозь землю.

Ее отец сидел в тюрьме, и после событий этих безумных дней, когда он вывалил все свои признания на ошалевших полицейских, Сабрина очень боялась, что полиция опять нагрянет к ним с обыском, и уже в который раз решила перепрятать дневник Беатричи. Осторожно, пока Козима возилась на кухне, она открыла одну из половых плиток и вытащила оттуда небольшой блокнот. Насмотревшись детективных сериалов и зная все про отпечатки пальцев, она уже стерла все следы с розового блокнота и сейчас специально надела перчатки. Место для закладки дневника она уже подготовила, и оставалось только тихонько перейти в гостиную, как вдруг раздался оклик Козимы:

– Сабри, ты где? Нарви немного базилика для соуса.

– Хорошо, мама! – крикнула она, решив все-таки сначала отделаться от вещдока. Она быстро начала засовывать блокнот за уже отпоротую обивку широкой ножки дивана, когда на пороге комнаты возникла Козима.

– Ты что это здесь застряла?

– Да вот серьгу ищу, только что выскочила из уха, – ответила Сабрина, стараясь спрятаться за мебелью.

– Помочь?

– Да нет, вон же она, я ее вижу, – залезая еще дальше, ответила Сабри.

Но мать как будто почувствовала что-то неладное и не уходила.

– Ладно, пойду сама нарву базилик, – все-таки решила она и начала двигаться к выходу.

Сабрина облегченно вздохнула и разогнулась, и тут взгляд уже уходившей Козимы остановился на руках Сабрины, затянутых в перчатки.

– А это что такое?

– А что? – Обычно такая ловкая на любые увертки, она не знала, что ответить.

– Говори, что происходит! – уже срывалась на крик Козима, и Сабри поняла, что на этот раз ей не отвертеться, и выложила все про то, как нашла и спрятала дневник Беатричи.

– Какого черта он тебе понадобился? Ты вообще понимаешь, что ты наделала?!

– Мам, но там такие записи про Ивано, да и про меня тоже.

Конечно, она не призналась матери, что благодаря этому розовому блокноту она не только опять сблизилась с Ивано, но и обломала его так, что он, как дрессированная собачонка, выполнял все ее указания. Она пока держала в секрете, как и обещала Ивано, все его похождения, которые с такими подробностями описала Беа, – как он занимался с ней, еще тринадцатилетней, любовью, как заставлял ее проделывать всякие «выкрутасы» в машине, которые, как писала сама Беатриче, не приносили ей никакого удовольствия. Как она подыгрывала ему из чистого любопытства, подглядывая сквозь приспущенные ресницы, как он, краснея и издавая крякающие звуки, лихорадочно двигался, суетливо водя руками по ее маленькой попе, прижимая сильнее и сильнее, и в конце концов издавал победный звук умирающего страуса и обессиленно валился в сторону, уверенный, что Беа находится в состоянии экстаза и полного блаженства. Когда Сабри увидела, как Ивано бледнеет, читая дневник, она сразу поняла, что сегодня «ее день». Умело подогревая его опасения в том, что эти строки не только не понравятся матери Беатричи, Анне, но и полиции, которая, помимо совращения несовершеннолетней, может найти в этом и мотив для убийства, она смогла окончательно подмять под себя Ивано.

Кое-что в этом дневнике было и о самой Сабри: о ее влюбленности в Ивано, о ее мучительных подозрениях, что между ним и Беа уже есть близкие отношения, о ее зависти к красивой девочке и о римских каникулах, где Сабри отводилась самая неблаговидная роль. А самое неприятное, что Ивано разболтал про тот случай в машине, когда он подвозил ее после дня рождения Симоны, и Беа описала эту сцену. Да так гадко! Будто Сабрина домогалась этого несчастного, а он – ну прямо сама скромность! – не знал, куда деваться от смущения, а потом – а что ему оставалось делать? – взял и выпихнул Сабри из машины.

Вывод, который сделала Сабрина из всей этой писанины, – она совсем не знала свою двоюродную сестренку и сильно недооценивала ее писательские способности.

Сабри виновато посмотрела на Козиму: та обхватила седую голову и пошатнулась. Сабрине показалось, что та вот-вот упадет в обморок, но она ошиблась

– Сейчас же сожги дневник! – вдруг твердым голосом проговорила мать.