Глава 18

К известному дому на Волхонке, третий этаж которого со дня его постройки, еще в благословенные времена царствования государя Николая Павловича, принадлежал семейству Агеевых, в каждом поколении которых непременно был хотя бы один генерал, а иногда и два, съезжались гости. Это никого не могло удивить, потому что таковые сборища, в которых принимали участие избранные старшие офицеры, а также и высокопоставленные лица гражданского звания, происходили здесь по средам и пятницам не первый уже год.

Скорее городовые, стоявшие на каждом перекрестке, швейцары самого дома и окрестных тоже удивились бы, не окажись в девятом часу вечера на привычном месте по меньшей мере двух десятков автомобилей. Останавливающихся напротив парадного подъезда, прикрытого сверху каменным козырьком, поддерживаемым двумя обветренными мраморными кариатидами, высаживающих своих пассажиров, после чего отъезжающих к охраняемой стоянке напротив.

Господа – в кителях, в шинелях, в вицмундирах и визитках, смотря по погоде и служебной принадлежности, – проходили мимо бородатого швейцара с великолепной строевой выправкой, щеголевато отдающего честь, и каждый опускал в своевременно опущенную от козырька ладонь некоторую мзду. Специально никак не оговоренную, обычно бывало от серебряного полтинника до золотой пятерки. В зависимости от настроения и текущего финансового состояния гостя. Благодаря сим безгрешным доходам швейцар построил себе в Москве приличный дом и подумывал о закладке второго.

И сегодня все было почти как обычно, только привратник, Иосиф Моисеевич (абсолютно русский, кстати, из отставных вахмистров, но по происхождению старовер, а у них строго соблюдался обычай крестить младенцев исключительно по святцам), обратил внимание, что сегодня господа несколько более строги и озабоченны, чем обычно. Не похоже как-то, что на винопитие и карточные игры настроены. Тогда и лица веселые, и разговоры шумные. Так ведь и то – нешуточные дела творятся на границах державы, все газеты об этом только и пишут. Как бы не на войну собираются благородия и превосходительства. Тут задумаешься, загрустишь. Знаем, как оно бывает, служили-с…

Члены кружка ревнителей военной истории «Пересвет», согласно уставу занимавшиеся исключительно прояснением недостаточно отработанных официальной наукой тем, от битвы на Калке до Царицынского сражения, а также самообразованием и культурным времяпрепровождением в нерабочее время, сегодня вынужденно нарушили собственные традиции.

Хотя поначалу все было, как всегда. Ужин в столовом зале с резными дубовыми потолками, сопровождаемый негромкой музыкой камерного квартета, общая беседа на нейтральные темы, в которой даже намеки на текущие политические события считались бы моветоном, но никто себе такой бестактности и не позволял. Тем более сейчас. Происходящее в Привислянском крае заслуживало серьезного стратегического разбора на картах, с привлечением соответствующей информации, а сводить дело к перетолковыванию газетных сообщений и прочих слухов – увольте-с!

Затем для гостей открылись вожделенные двери, ведущие в комнаты, где на зеленых ломберных столах лежали запечатанные колоды карт, мелки для записей по сукну и щеточки для их стирания. Генеральские денщики в парадной форме готовы были в любую секунду поднести папиросы или сигары, подкатить столик с напитками и закусками, в углу сияли надраенными боками сразу два ведерных самовара, то есть чай – зеленый, черный, парагвайский, – а также и кофе могли быть поданы по первому требованию.

«Азартные игры на деньги в частных домах Москвы, осуществляемые систематически и с числом играющих более четырех человек» были строжайше запрещены специальным указом Великого князя, но тем же и приятнее было заняться этим делом здесь, куда уж точно не нагрянет околоточный с проверкой. По доносу или по собственному подозрению.

Однако к столам, а то и прямо в буфетную, чтобы предварительно стимулировать азарт и кураж, направились не все. Люди, специально предупрежденные, начали понемногу исчезать. Благо среди проходных комнат, картинной галереи, библиотеки, прочих помещений растянувшейся на целый квартал квартиры совсем не трудно было затеряться. Минут через пятнадцать-двадцать руководящее ядро клуба и некоторое количество особо предупрежденных лиц, в числе которых оказался и подполковник Максим Бубнов, сосредоточились в кабинете хозяина и примыкающей к нему курительной комнате, где мощная тяга камина уносила табачный дым без всяких вредных последствий для комнатных цветов и ковров, вывезенных одним из предыдущих Агеевых из Первого Туркестанского похода.

– Что ж, господа, приступим? – донесся голос из темного угла кабинета, куда едва достигал свет настольной лампы и мерцал алый огонек папиросы, разгоравшийся при глубоких затяжках курившего. Угол книжного шкафа и высокая спинка вольтеровского кресла настолько хорошо маскировали сидевшего в нем человека, что обратить на него внимание, а тем более узнать можно было, только подойдя почти вплотную. А он, в свою очередь, имел полную возможность заблаговременно убедиться в том, что все нужные люди здесь присутствуют, а посторонние не проникли даже случайно.

Игорь Викторович Чекменев раздавил окурок в стоявшей рядом пепельнице на латунной гнутой ножке, поднялся и шагнул к письменному столу.

На ужине он не присутствовал, и большинству собравшихся, входивших в круг «старших братьев», это показалось странным. Вообще-то генерал, пусть и числящийся по канцелярии Великого князя, но удостоенный лишь ранга «соратника», то есть непостоянного члена, проходящего испытательный срок, появлялся в клубе от случая к случаю. Не проявляя особого интереса к научным дискуссиям, предпочитая со вкусом поесть, поболтать на общие темы, иногда крепко выигрывая в преферанс, но чаще – в покер, а также демонстрируя умение пить сколько угодно, нимало не пьянея.

А сейчас вдруг выходило, судя по его слишком жесткому, прямо-таки начальническому тону, что положение Чекменева следует трактовать как-то иначе. Об этом говорило и невозмутимое выражение лица Председателя (он же – Великий Магистр), генерала Агеева, и трех его «ближних бояр».

Разве что появился он здесь в качестве личного представителя Местоблюстителя, чтобы донести до «братьев» некую монаршью волю. Что вполне укладывалось в логику обстоятельств. Мятеж разгорается, инсургенты добились ощутимых успехов, а в «Пересвете» этот вопрос до сих пор не обсуждался.

Все невольно подтянулись, заранее прикидывая, что из данной ситуации проистечет. Чекменев, одетый в повседневный мундир армейского полковника с эмблемами административной службы, поздоровался за руку с Агеевым, остальным отдал общий поклон.

– Что ж, Алексей Михайлович, если все приглашенные на месте, не сочтите за труд… председательствовать.

Агеев не счел. По должности он был всего лишь начальником ВВС округа, генерал-майором. Тогда как Игорь Викторович, невзирая на привычку облачаться то в полковничий, то даже и в подполковничий мундир, очевидным для всех образом в Табели о рангах по-византийски устроенного Местоблюстительства стоял явно выше. При том, что мало кому из присутствующих был известен его официальный статус.

Однако здесь и сейчас Алексей Михайлович являлся руководителем совершенно добровольного и частного кружка по интересам, ничем в принципе не отличающегося от военно-охотничьего общества или кружка филателистов и нумизматов, да еще и заседавшего в его собственном доме. Тут и сам Великий князь, пожелай он почтить собрание своим присутствием, должен был предварительно неофициальным образом согласовать этот вопрос.

Максим Бубнов наблюдал за происходящим с истинным удовольствием. Он был приглашен сюда впервые, непосредственно Чекменевым, и ему здесь нравилось все. И то, что он на равных присутствует в этом высоком собрании, только что отужинал так, как и не снилось всего несколько месяцев назад. Дело ж ведь не в количестве блюд, поданных к столу, и не в их цене и калорийности, а во всех этих элегантных деталях и тонкостях.

Кто подает и как, какова при этом сервировка. От сознания, что тарелкам фарфоровой мануфактуры Попова уже больше полутораста лет (и до сих пор не разбились), а ножи и вилки, числом по шесть с каждой стороны, изготовлены примерно тогда же на заводе купца Кольчугина из серебра «четыре девятки после нуля», чего не было и нет больше нигде в мире, даже самый обычный бефстроганов кажется пищей богов.

Он мог бы потом вместе с другими товарищами насладиться ассортиментом буфета, где к услугам гостей пара сотен сортов вин, водок, коньяков и ликеров, поставить, если нет желания часами сидеть за преферансом, червонец-другой на столе, где мечут штосс. Проиграть, выиграть – не суть важно.

Однако, пригласив его сюда, Игорь Викторович заранее проинструктировал, как именно следует себя вести, и объяснил, в чем будет заключаться его функция.

Агеев, в соответствии с протоколом и обычаями, открыл очередное заседание, доложил намеченную при прошлой встрече повестку дня. Представил, как положено, нового «послушника», подполковника Максима Николаевича Бубнова, рекомендованного тем-то и тем-то.

– Однако, братья, в связи со всеми известными событиями считаю необходимым ввести в план сегодняшних занятий некоторые коррективы. Слово для внеочередного сообщения предоставляется соратнику Чекменеву Игорю Викторовичу. Возражений нет?

Естественно, их не последовало.

– Господа офицеры! – ровным голосом произнес Чекменев, и по кабинету пронесся характерный шорох подошв по ковру. Всем мгновенно все стало понятно. И только движение руки генерала остановило инстинктивную реакцию. По этой команде, означающей то же, что для нижних чинов обычное «Смирно!», всем следовало встать и вытянуться, руки по швам. После чего, как правило, в помещении появлялся некто из высшего начальства. А то и сам князь, чем черт не шутит.

– Нет-нет, я не в этом смысле. Просто хотел вам дать понять, что «либерте, эгалите, фратернете» временно приостанавливается. Поскольку Олег Константинович, высоко оценивая проделанную Обществом работу, всемилостивейше повелеть соизволил причислить его в полном Составе к Собственной его императорского высочества ставке в качестве Отдельного военно-аналитического управления, возглавить которое поручено генерал-майору Агееву с одновременным его производством в следующий чин.

– Служу Отечеству! – Агеев с достоинством встал, наклонил голову, щелкнул каблуками. Чекменев пожал ему руку и вручил великокняжеский рескрипт вместе с погонами, украшенными императорским вензелем. Такого еще никто раньше не видел. Равно как и не слышал о создании Ставки. Значит, действительно пришло время!

– Одновременно утверждено штатное расписание Управления, где большинство из вас получает официально утвержденные должности с учетом курируемых вопросов и тематик. Начальник управления вас с ним ознакомит. Кроме того, все назначенные на должности также производятся в следующий чин… Так что можете сегодня же заготовить себе новые погоны и… спрятать их в стол или сейф. До особого распоряжения. Поскольку все вы по-прежнему официально остаетесь на ныне занимаемых должностях и обязаны продолжать службу. За исключением слушателей Академии, которые временно отзываются для прохождения «полевой практики». Однако жалованье по новому чину вы получать будете.

Переждал слитный, хотя и произнесенный вполголоса уставный ответ и обыкновенный в подобном случае шум, прошедший среди пожалованных офицеров, большинство из которых мгновенно превратились в полковников. И Максим, получается, тоже? Совсем недурно. Что значит оказаться в нужное время и в нужном месте. Не прошло и двух месяцев, а он из врача, пусть и элитной, медсанчасти превратился в высокопоставленного офицера Гвардии. Совершенно, как Вадим Половцев полугодом раньше.

Он тут же себя окоротил. Ему ведь как раз не было сказано, причислен ли и он к штату. Говорилось ведь о полноправных «братьях», правда, а он всего лишь «послушник» с неопределенным статусом. Но будем надеяться на лучшее.

(Великий князь, производя эти назначения, ничем не рисковал. Если новое Управление себя не оправдает, распустить его ничего не стоит, а несколько тысяч рублей доплат за чин – для казны пустяк. Зато в случае успеха затраты окупятся стократ, плюс он приобретает очередную группу благодарных и преданных ему командиров. Здесь Олег Константинович явно шел по следам своей Августейшей пра-пра-…прабабки Елизаветы Петровны с ее лейб-кампанцами.)

– Теперь прошу выслушать первый боевой приказ по Управлению. Прошу вас, господин генерал-лейтенант…

– Приказ номер один начальника Военно-аналитического управления Ставки его императорского высочества Великого князя Олега Константиновича. Отдан в Москве 4 октября 2005 года.

Первое. Личный состав Управления с момента оглашения приказа переводится на казарменное положение вплоть до особого распоряжения. То есть – немедленно. Разрешается сообщить об этом семьям без объяснения причин, как о срочной служебной командировке.

Второе. Штатное расписание Управления и должностные инструкции будут доведены до каждого персонально под роспись по прибытии в место дислокации.

Третье. По прибытии на место каждый из назначаемых на должность пройдет специальное медицинское обследование…

Опять среди облеченных и пожалованных возник легкий шумок. Зачем, мол, и что это такое…

– …которое, – слегка форсировал голос Чекменев, – окончательно определит пригодность каждого к исполнению возлагаемых на него обязанностей.

В это момент Максим подумал, что сейчас Чекменев укажет на него, как на человека, которому поручено это обследование проводить. Но нет. Для генерала, представляющего здесь Августейшую особу, вождя, изрекающего непреложные, не подлежащие обсуждению, а то и осмыслению истины, конкретный исполнитель одной из функций был слишком мелок и ничтожен, чтобы заострять на нем специальное внимание.

И это тоже было правильно, если исходить из логики высшего порядка. Иначе, не умей Максим думать именно так, кто бы его пригласил решать судьбы куда более значительных, чем он сам, людей. А вот придется.

– Четвертое и последнее. Всем присутствующим предлагается одеться, постараться не забыть здесь личные вещи, спуститься во внутренний двор и занять места в автобусе, который и доставит вас к месту назначения. Водителям ваших машин будет передано распоряжение разъехаться по домам, вас не дожидаясь.

Интересная все же вещь. Люди, с большим удовольствием решавшие в своих заседаниях судьбы государства, выстраивавшие на схемах и картах геополитические процессы, следствием которых могли быть чуть ли не миллионные потери противостоящих сторон, как-то вдруг озаботились собственным благополучием. Никто, конечно, вслух такого не сказал, но столь неожиданно оказаться объектом действия приказа, вроде бы и лестного по своей сути, но чересчур жесткого, отнюдь не учитывающего их сегодняшнего интереса, понравилось не всем. Если бы их предупредили заранее, позволили в привычной форме и обстановке обсудить все «за» и «против», учитывая, разумеется, не только формальный чин, но степень посвящения каждого…

А так вышло словно бы и грубовато.

Одно дело – рассуждать «ди эрсте колонне марширт, ди цвайте колонне марширт», второе – вообразить себя на месте одной из боевых единиц этих колонн, реально бредущих в степях под ливневыми дождями. Когда при каждом шаге на сапог налипает несколько килограммов глины, а автоматная и пулеметная стрельба с флангов означает совершенно реальную смерть, а не цифирки условных потерь на полях карты. А тон и, главное, внутренняя сущность приказа пусть не явно, но что-то такое предполагали. Пусть и названо новое управление военно-аналитическим, что по большому счету должно означать всю ту же привычную работу с документами, картами, информацией, полученной от оперативного и иных управлений, пусть и на казарменном положении. Но ведь для приближения штабной работы к жизни и на фронт могут послать. Лично изучить ситуацию на картах, а потом и под настоящими пулями побегать, ухитриться выжить, после чего представить соображения.

Многие же «пересветы», пожалуй, как любили острить строевики, родившись на паркетных полях «Арбатского военного округа», там же и на покой собирались уйти с генеральским пенсионом. Конечно, это могло быть и личными домыслами самого Максима, и на самом деле его коллеги и почти что братья только и мечтают, чтобы именно на полях сражений доказать свою преданность объединяющей их идее. Так для этого доктор Бубнов и назначен на свою должность. Выявить настроения, уточнить профессиональную пригодность, доложить и порекомендовать.

И просто глазами он уже произвел некоторое предварительное сканирование «личного состава».

Бубнов хорошо подготовился к предстоящей работе и знал, с кем придется заняться «диспансеризацией». Поэтому сиюминутная реакция «пациентов» на произнесенное генералом тут же мысленно была им включена в их анамнез как составная часть предстоящего исследования.

И еще доктора очень заинтересовал факт присутствия здесь господина государственного прокурора Бельского. Что это именно прокурор, знал, скорее всего, из присутствующих только Максим. Не считая, разумеется, Чекменева и Агеева. Хотя, может, и еще кто-то в курсе. Для всех же прочих…

Ну, сидит, даже и не в кабинете, а по ту сторону открытой двери, в курительной, пожилой дядечка, лет на пятнадцать-двадцать старше любого здешнего офицера и генерала, с седоватой бородой, одетый в штатское и держащийся так, словно он вообще зашел сюда чисто случайно. Ну, надоел ему шум в бильярдной или атмосфера азарта за карточными столами. Зашел и зашел, уходить поздно, чтобы лишнего внимания к себе не привлечь, не выгоняют, и слава богу. Вот и присел за дальний столик, сигару закурил и просматривает оказавшуюся перед ним на столе газету. Возможно, и недельной давности. Но надо же чем-то заняться, пока остальные люди увлеченно беседуют о своих делах.

Само собой, и все прочие его заметили, и наверняка задумались, кто бы это мог быть, но спрашивать о вещах, тебя не касающихся, – не принято в хорошем обществе. Сидит человек, пусть не в самом собрании, а рядом, значит, имеет на это право и основание, а кто да что – при необходимости скажут. Или нет. В зависимости…

Максим же просто сделал в памяти очередную зарубочку, требующую осмысления, и спокойно, не в числе первых, но и не последним, направился во двор.

Как и было согласовано с Чекменевым, на территории базы «печенегов» уже неделю в полную силу работала верископическая лаборатория, пропускной способностью до тридцати человек в сутки. В предыдущий месяц, отлаживая и калибруя только что поступившую из мастерских аппаратуру, Бубнов проверил на ней назначенных ему помощников-операторов. Затем обследовал больше полусотни офицеров, прибывших из округов для замещения вакансий в боевых отрядах. Сбоев вроде бы не обнаружилось, инструментальные исследования вполне прилично коррелировали с данными сопроводительных формуляров, агентурных наблюдений по месту прежней службы и результатов самых банальных психоаналитических бесед, проводимых лично Максимом по собственной методике. Сомнительных случаев он выявил только шесть, причем настолько несерьезных, что только из научной добросовестности он сделал в делах пометку: «Желательно использовать вне зоны специальных операций. После прохождения курса теоретической и практической спецподготовки обследование повторить». А там пусть начальство разбирается.

Теперь же ему предстояло каждого из своих новообретенных «братьев» прокрутить по полной программе, исходя из того самого штатного расписания, о котором объявил в приказе Чекменев. Установить пригодность к выполнению обязанностей, предусмотренных должностной инструкцией, сиюминутную и отдаленную реакцию на те задачи, которые придется решать. Само собой, подразумевались и моменты чисто провокативные.

Подсознанию испытуемого предлагались явно конфликтные ситуации, ставившие его в почти неразрешимую коллизию между приказом, теми принципами и идеями, которые он исповедовал публично, и глубинными свойствами характера, в том числе и так называемой совестью. И важен был зачастую не столько вывод, к которому так или иначе приходил пациент, как путь и способ решения нравственно-этической проблемы. И ежели готовность отказаться от выполнения приказа была достаточно замотивирована, то итоговых баллов можно было получить больше, чем при безусловной и тоже вроде бы оправданной дисциплинированности и верности служебному долгу.

Несколько удивило Бубнова то, что его подозрения в большинстве случаев не подтвердились. И он попенял себе за излишнюю предвзятость. Вызванную, может быть, недостаточным знанием реальной жизни. Допустим, вполне естественную досаду человека, который после совещания собирался все ж таки расписать пульку, выпить бутылочку-другую шампанского, после чего отправиться к подруге, с которой давно все договорено, он опрометчиво принял за нежелание воевать вообще. Ну что же, тем лучше.

Расшифровку результатов и перевод их в доступную неспециалисту форму он закончил только к обеду следующего дня, когда господа испытуемые уже выспались на новом месте, позавтракали в офицерской столовой и теперь просто убивали время, выискивая значащую информацию в дальновизионных новостях и прорабатывая на картах варианты действия противника и необходимые со стороны центрального правительства контрмеры. Удивляясь, конечно, по поводу «острой необходимости» сначала тащить их сюда на ночь глядя, а потом предоставить самим себе, ничего не сообщая и ничего не предлагая.

– Так, значит, ты считаешь, что в основном контингент штатному расписанию соответствует? – задумчиво тянул Чекменев, рассеянно перебирая тщательно распечатанные листы заключения.

– Исходя из заранее согласованных параметров – безусловно. На девяносто процентов я уверен, что никто из прошедших «диспансеризацию» на сторону врага не перебежит, государственными секретами торговать не собирается, в случае попытки перевербовки немедленно сообщит о данном факте по команде и будет действовать в соответствии с полученными инструкциями…

– Ну, ты уж до такой степени не утрируй, – усмехнулся Игорь Викторович. – Это я и без тебя знал. И год, и два назад. Что-нибудь посущественнее выяснил?

– Так точно. Вот, касательно номеров четыре, семь и тринадцать (офицеры проходили обследование как бы инкогнито, операторы не знали ни их имен, ни должностей, а самому Максиму уточнять, кто да что, было недосуг) у меня есть личное мнение, что здесь желательнее было бы несколько пересмотреть предварительные рекомендации. Седьмой, например, гораздо больше подошел бы для исключительно аналитической работы, что-то связанное с непосредственным руководством операциями в режиме реального времени я бы ему не поручал, а тринадцатый, наоборот, хотя и специализируется на штабной работе, но внутренне ею тяготится, попади он на командную должность, мог бы раскрыться гораздо ярче. Но это, повторяю, чисто мое теоретическое мнение. Решать – вам. Особенно если вы этих людей знаете конкретно.

Чекменев кивнул, по-прежнему не отразив на лице отношения к словам доктора.

– А четвертый? Ты с него начал.

– Тут мне непонятно одно. Мотивация этого человека. Все, на первый взгляд, совершенно нормально, способности и возможности соответствуют по всем осям, но он как бы сам себе не отдает отчета, для чего ему это вообще надо. Мне кажется, с тем же успехом мог бы заняться торговлей подержанными автомобилями… За компанию разве, чтоб от товарищей не отстать, к раздаче успеть. Но в остальном…

– Спасибо, Максим Николаевич, за четко и в срок проделанную работу. Будем считать, что лично ты и в чине, и в должности уже утвержден.

– А, собственно, в какой?

– Я разве раньше не сказал? – почти искренне удивился генерал. – Начальник отдела спецконтроля. В самом широком смысле этого слова. Мы с Неверовым этот вопрос еще летом обсуждали, что нужен нам такой отдел. Если бы Сергей с Вадимом нашлись… У вас это хорошо получалось. А так пока мои приказы слушать будешь. Сотрудники у тебя есть, помещение есть. Работайте. Если чего не хватает, заявку пиши. И Маштакова я тоже в твое заведование передам, все равно его идеи никто не понимает, а у тебя вроде с ним складывалось…

– Один частного порядка вопрос задать можно?

– Ну?

Бубнов решил, что раз уж он стоял у истоков «вербовки», а точнее – добровольного перехода на нашу сторону государственного прокурора, то имеет право поинтересоваться, тем более – вступив в должность, такое «любопытство» предполагающую.

– В каком качестве Василий Кириллович вчера на нашем собрании присутствовал и отчего он ко мне на обследование не явился?

– Вопрос в принципе уместный, я сам хотел по этому поводу с тобой поговорить, только позже. Ну, раз уж ты сам… Дело в том, что для господина Бельского желательно подготовить индивидуальную программу. В связи, так сказать, с общей необычностью вопроса. Дело в том, что он, некоторое время пообщавшись с Ляховым, получил представление о сути «верископа» и надеждах, нами на него возлагаемых. И вот, приняв решение о поддержке нашего дела, сам попросил его по полной программе обследовать…

– Забавно…

– Да и ничего забавного. Немолодой уже человек, попал в сложную нравственную и личную ситуацию. Или он предатель, или герой, или просто приспособленец, ради единственной дочки решивший пренебречь служебным долгом. Вот и попросил, чтобы мы ему все про него самого и объяснили. Ежели он на самом деле готов служить князю по убеждению, ибо на его стороне Русская Правда, значит, так тому и быть. А нет, если все в личные, пусть и подсознательные интересы упирается, так он просто напишет Генеральному прокурору прошение об отставке в связи с неподобающим состоянием здоровья. Поскольку чести своей пока не уронил и до сей поры служебного долга не нарушил, за исключением того, что со мной в переговоры вступил. Так это вполне в рамки исполнения обязанностей по должности укладывается.

Максим не скрыл своего удивления, более того – восхищения.

– Если все так и обстоит, Игорь Викторович, так тут, по-хорошему, и проверка никакая не нужна. Высочайших нравственных качеств государственный муж. Да и Вадим о нем очень хорошо отзывался.

– Вот этого мне рассказывать не надо. О господине Бельском я поболе твоего знаю. А программку все же подготовь. И сегодня к вечеру, максимум завтра, займись вопросом лично. Мне не в ангельских достоинствах прокурора надо убедиться, а в том, каким образом в возникающей реальности наилучшим образом его таланты использовать нужно. Генеральным прокурором России поставить, к примеру, Олег Константинович решит…

– Отчего ж и нет? – опять не сдержался Максим.

– Да оттого же и нет, – спокойно, как на лекции, ответствовал Чекменев, – что был в свое время прецедент. Нашелся один, похожий. И образование, и все такое, вдобавок личный, считай, друг. А возникла ситуация, когда не закон даже нарушить требовалось, а исходя из государственных интересов в пределах того же закона люфт использовать. Скажем, некое очень важное лицо было задержано на вполне безукоризненных основаниях. И подержать его под стражей можно было от трех до тридцати суток. Князю нашему требовалось хотя бы пятнадцать. А тот господин Коханник – фамилия такая у него была – ни в какую! Нехай, мол, говорит, рухнет мир, да восторжествует юстиция. И раз за трое суток я лично никаких оснований к продлению срока не усмотрел – освобождаю. Нет, мол, худшего зла, чем продержать человека в заключении даже и час лишний.

– И что?

– Выпустил, конечно. Князь к его позиции с полным пониманием отнесся, поскольку человек благородный. Только тот господин сам все понял и поехал вполне добровольно юридической кафедрой в Томском университете руководить. Каждому, что называется, свое. Так нам теперь второй господин Коханник и на хрен не нужен. Есть у изобретателей и технологов такой принцип – «Пусть упадет». То есть если в проектируемой конструкции есть высоко размещенная деталь, которая способна в тех или иных условиях сорваться вниз и наделать бед, сразу найди ей место как можно ближе к земле. Уловил?

– Так точно, господин генерал.

– Тогда не смею задерживать. Делай что сказано.

Максим вышел из кабинета без обиды, но с ощущением, что ему предстоит учиться, учиться и учиться. Несмотря на головокружительную карьеру. Погоны и должность отнюдь не способны сами по себе дать того, что приходит с опытом. Пусть даже этот опыт с интеллигентской точки зрения выглядит несколько гнусно. Так никто же и не настаивает, тут же сообразил доктор. Кроме Томского университета на российских просторах можно найти не одну тысячу земских больниц или войсковых лазаретов, где его примут с распростертыми объятиями.

Не зря поется в песне: «Думайте сами, решайте сами, иметь или не иметь».