Глава 14
Господин Насибов Федор Михайлович, купец второй гильдии, совладелец торгового дома «Насибов, Гершензон и партнеры», имеющего центральную контору в Петрограде, а отделения по многим городам государства Российского, неторопливо, как и подобает особе его положения, заканчивал собирать вещи.
За окнами одноместного купе международного класса уже замелькали несущие тросы нового трехэтажного моста через Вислу, похожие на струны гигантской арфы.
Мост открылся для движения всего полгода назад и уже признан по своей архитектуре, оригинальности конструкции, дешевизне и быстроте сооружения первым в мире.
По двум верхним ярусам двигались легковые автомобили и бесконечный поток грузовиков, следующих транзитом, без заезда в Варшаву, от портов Тихого океана, из Маньчжурии и Сибири в Европу и до берегов Атлантики. С боковых путей нижнего яруса поезда местного сообщения имели возможность уходить на подъездные пути всех четырех варшавских вокзалов, а по центральным суперэкспрессы молотили от Владивостока через Москву до Парижа, Мадрида и Лондона без всяческих задержек.
Грандиозное, что и говорить, сооружение, но в данный момент Насибову виделось совсем другое – как в один прекрасный момент пятнадцатикилометровый мост, повисший в небе над Варшавой, подобно металлической радуге, рухнет вниз, перебитый в узловых точках грамотно заложенными подрывными зарядами.
Сколько будет жертв и разрушений внизу, на центральных улицах и площадях одного из красивейших в Европе городов, и сколь высоко взметнется волна гнева и возмущения «гордых поляков» империей, безрассудно и преступно подвесившей над их головами этот титанический «дамоклов меч»!
Он защелкнул замки плоского чемодана крокодиловой кожи и принялся ждать прибытия. Не из тех он людей, которые за полчаса уже толпятся в коридоре вагона и даже в тамбуре, неизвестно по какой причине нервничая. Будто поезд так быстро остановится и так быстро вновь отъедет, что они не успеют выйти на перрон.
Уважающему себя человеку приличествует важность. Тем более что сопровождающие от русской контрразведки, которые, по его мнению, занимали оба соседних купе, тоже не спешат.
Поиграем друг у друга на нервах? Так никакого толка в подобной игре нет. Пытаться скрыться от них он не собирается, а если бы и собрался, не выйдет. Здесь, по крайней мере, не выйдет. При необходимости попытку отрыва можно предпринять только в закоулках Старого Мяста или, еще лучше, в районе еврейского гетто. Там человек, сумевший проскользнуть в один из грязных, воняющих давно не убиравшимися мусорными баками подъездов, успевший предъявить кому надо визитную карточку своего партнера Гершензона, исчезнет бесследно. Хоть всю варшавскую жандармерию на ноги поднимай.
Только сегодня это Фариду не нужно. Все свои обязательства он будет соблюдать скрупулезно, как и обещал господину Чекменеву. Их интересы сейчас полностью совпадают. Турецкий майор не собирался вникать в тонкости операции. На самом ли деле московский генерал заинтересован в крупной антиправительственной заварушке или преследует иные цели – это совершенно не важно.
Завтра будем проигрывать варианты. Сегодня – все по схеме.
Поезд уже начал тормозить под сводами Московского вокзала, и проводник шел по коридору, постукивая ключом по дверям купе, которые еще были прикрыты.
– Приехали, господа, Варшава, приглашаю выходить.
Но Фарид отодвинул дверь, лишь когда вагон остановился окончательно. Заскрипев последний раз тормозами и коротко дернувшись.
Всего-то девять человек ехало в этом люксе, и семеро из них уже сгрудились перед ступеньками тамбура. Только один, последний, лысеющий толстячок в помятом костюме, не слишком соответствующий своим обликом классности вагона, еще шевелился в дверях купе, вытягивая из него массивный чемодан, стянутый медными полосами.
«Трупы в таких кофрах удобно перевозить», – подумал Насибов.
Мимо него, зацепив плечом, проскользнул второй проводник, первый помогал пассажирам в тамбуре.
– Подождите, ваше сиятельство, не утруждайтесь, мы сейчас носильщика позовем, – железнодорожный лакей, источавший всемерную готовность услужить, дернул вниз раму окна, выкрикнул на перрон: «Эй, чтырдесят пентный, ходзь тутай. Клиента маем».
«Этот – не мой, – подумал Фарид, – и вообще, пока суетиться незачем».
С того момента, когда его выпустили из тюрьмы, отвезли в очень приличный гостиничный номер, снабдили всем необходимым, дали пару дней отдохнуть и прийти в подобающий легенде вид, он начал не только говорить, а и думать исключительно по-русски.
По-польски он тоже соображал прилично, но именно в тех пределах, как и следовало купцу, разъезжающему по просторам многонационального государства. В Ташкенте мог кое-как объясниться, и в Тифлисе, и в Эривани, и даже в Ревеле, хотя их угрофинский диалект, как казалось Фариду, и сами аборигены не слишком разумели.
В принципе сейчас он был в наилучшей позиции за все время своей нелегальной деятельности. Пока не начнешь вести себя неправильно, на твоей стороне вся мощь московских секретных служб и подполья польских сепаратистов, и даже есть кое-какие концы в резидентурах иных, ныне не упоминаемых государств. Короче – живи и радуйся.
С чего он и решил начать. Нет, не с нарушений, а, наоборот, с радостей.
Чекменев не только выдал ему приличную сумму наличных на дорогу и «первое обзаведение», как он выразился, имея в виду отнюдь не покупку вещей первой необходимости, а и сообщил номера некоторых банковских счетов, которыми можно пользоваться невозбранно.
Велика ли беда, что счета эти принадлежали отнюдь не российским спецслужбам, а организациям, им бескомпромиссно враждебным. На то и война. А уж как этими богатыми возможностями сумеет Фарид воспользоваться – это вопрос его сообразительности и удачи.
Варшава – город интересный, по-хорошему экзотический, хоть и входит уже более двух сотен лет в состав России, но по сю пору сохраняет налет Средневековья, и не только европейского.
Замки, костелы, дома купцов и шляхты времен расцвета Речи Посполитой. Узкие улочки тринадцатого – четырнадцатого веков, и рядом широкие проспекты, проложенные уже при русских наместниках. И тут же совершеннейшие муравейники, в которых пятьсот лет селились евреи по мере их медленной, но неотвратимой миграции из испанских и германских земель, обнесенные причем высокими каменными стенами с редкими воротами, вроде бы давно заброшенными, вросшими углами в землю, а там, кто его знает… По крайней мере, петли на них, если глянуть заинтересованно и с вниманием, похоже, не так давно смазаны солидолом.
Гетто, оно и есть гетто.
Начнись вдруг что (как не один раз случалось в самые благополучные для еврейских общин всего мира времена, в той же и Севилье, к примеру), ворота вдруг сами собой закроются, на стенах появятся воины (из тех, кто не собрались в свое время, вернее, не сочли нужным оставлять обжитый плацдарм ради берегов Мертвого моря и струй Иорданских), в достаточной степени оснащенные стрелковым оружием. И не только легким. Чтобы дать достойный отпор всем возжелавшим развлечься древней забавой под названием «погром», пощупать, что там хранится в кованых сундуках наследственных гранильщиков алмазов и ростовщиков.
На Варшавское гетто, крупнейшее во всем «цивилизованном мире», за исключением разве Бухарского, у Фарида был особый расчет. Но не на ближайшее время.
Сейчас он взял на привокзальной площади открытый автомобиль-ландо, огляделся по привычке, ничего подозрительного, естественно, не увидел и велел шоферу везти себя в отель «Кристалл», на перекрестке Маршалковской и Аллей Иерузалимских.
Золотая осень в Варшаве была хороша. Покуривая сигару, Фарид вдруг задумался: а не прав ли был тот самый, взявший его в плен, русский полковник, говоривший, что, живя в империи, куда лучше служить ей, а не ее врагам.
В смысле, что и по деньгам не хуже выйдет, а в рассуждении карьерных перспектив и душевного спокойствия – намного лучше. Да и прав он, наверное.
Если исключить один-единственный вопрос.
Империя ведь ваша! Если бы она была нашей – совсем другой разговор.
Что бы там ни говорили насчет возможности представителей разных цивилизаций и культур адаптироваться друг к другу – это полная ерунда. Человек, родившийся турком, пусть даже он окончит два факультета в лучших университетах Европы и научится говорить без акцента на русском, французском, немецком и английском, так турком и останется. Иногда – только в душе, а иногда – целиком и полностью.
Как будто тот полковник, Неверов, преобразившись, по долгу службы или повороту судьбы, в турка, мог стать им на самом деле.
Научился бы есть руками плов, а сам мечтал о жареной картошке с огурцом, привык к ласковой и покорной мусульманской жене, а грезил бы об отчаянной, раскованной, не признающей никаких приличий русской девчонке, ходил бы пять раз в день в мечеть, все время вспоминая свои церкви, басовитых попов и свечи, горящие перед иконами…
Нет, «запад есть запад, восток есть восток, и вместе им не сойтись…».
Но сегодня, господин Чекменев, мы с тобой в одной лодке. Я не знаю, куда собираешься грести и приплыть ты, но пока наши намерения сходятся. А там видно будет…
Фарид, конечно, как всякий толковый разведчик-аналитик, не мог не попытаться разгадать игру противника. И кое-какие гипотезы уже выстроил. Только были они слишком уж умозрительными. Реальной информации не хватало.
Проще всего предположить, что, поощряя действия сепаратистов, русский генерал таким образом собирается, плотно контролируя деятельность «Насибова», вскрыть те остатки международной сети, которые ему пока еще не известны. Похоже на истину, но для Чекменева – примитивно.
Перейдя логической ступенькой выше, можно думать, что его интересует силовой вариант решения проблемы. Вызвать широкомасштабные беспорядки, после чего физически уничтожить и само подполье, и всех его легализованных сторонников и сочувствующих. Тоже недурно. Однако ведь Варшава и весь Привислянский край никак не входят в сферу интересов и компетенции Московской контрразведки. Да и прав таких она не имеет – проводить силовые акции в столь удаленных от Москвы районах государства.
Может быть, просто подложить крупную свинью Центральному Правительству? Из каких-то собственных соображений? Например, чтобы потом продвинуть на пост варшавского генерал-губернатора нужного человечка? Или самому сесть в Бельведере. Очень вероятно.
Последний вариант – что господин Чекменев просто-напросто тоже является агентом собственного «Ибрагима Катранджи», какую бы фамилию он ни носил и в какой стране ни держал свой офис, Фарид решил оставить на потом.
Причем ему, с его собственным мировосприятием, этот вариант отнюдь не казался слишком уж фантастическим.
Аллеи Иерузалимские в этот солнечный сентябрьский день выглядели никак не хуже Елисейских Полей.
Четыре ряда вековых, в несколько обхватов каштанов, высаженных еще во времена Великого князя Константина, брата Николая Первого, неспешно, но непрерывно роняли на булыжник мостовой и красную кирпичную крошку бульвара сухие желтые листья.
Ярко-синее небо над крышами домов, блеск паутинок в воздухе, праздно прогуливающиеся толпы варшавян, невзирая на разгар рабочего дня, роскошь магазинов и ресторанов по сторонам, слегка сместили направление мыслей Фарида. По приятному контрасту с тюремной камерой и воспоминаниями о пропахших чадом бараньего жира, тесных и грязных улицах Басры, где последнее время помещалась его резидентура. Все ж таки жить в европейском городе и ощущать себя европейцем как-то интереснее, чем быть мусульманином в мусульманском.
Отель «Кристалл», где по телефону из Москвы был заказан угловой номер в бельэтаже, встретил его привычной тишиной, прохладой, сумраком длинных коридоров и подчеркнутой, нерусской вежливостью обслуги.
Как бы ни выдраивали комнаты к приезду гостя, сквозь аромат дорогих дезодорантов все равно пробивалось неистребимое – запахи дерева стенных панелей, наверняка хорошо подъеденных изнутри жучком, пыльных ковров, которые сколько ни выбивай и ни чисти пылесосами, а все равно остается что-то еще аж с девятнадцатого века, восковой мастики, на сантиметр втертой в темный паркет.
И ветви деревьев с ржавыми листьями негромко скребли по стеклам окон, и цветные пятна бегали по стенам, золотистые пылинки роями вспыхивали под прерывистыми лучами солнца.
Вдали, в перспективе Маршалковской, вздымались к небу два параллельных шпиля гигантского костела, вокруг которого со скрежетом разворачивались на кольце старинные, как все вокруг, трамваи. Русские правы, не желая отдавать все это полякам за просто так.
Сейчас это имперский город, фактически одна из четырех неформальных столиц Державы, утвердившихся на необъятной территории вытянутым, асимметричным ромбом. Петроград, Варшава, Москва, Новониколаевск. А увенчайся успехами замыслы сепаратистов, Варшава превратится в столицу захолустного государства, не нужного, по большому счету, ни Западу, ни Востоку.
В очередной раз подивившись раздвоенности своего сознания (а чего тут странного, турецкоподданный Фарид мыслил тоже имперскими мерками. Турция, включающая в свой состав Балканы, Грецию, большую часть Ближнего Востока, Египет и Ливию, – совсем не то же самое, что третьеразрядная страна, вытесненная за Босфор и вынужденная существовать на полупустынях Анатолийских плато), он потребовал в номер кофейник крепчайшего кофе и повалился, прямо в желтых ботинках с гетрами, на широкую кровать, раскурив очередную сигару.
С этого момента и до не известного пока предела ему придется играть одновременно две роли. И нужно постараться, чтобы обе вышли стопроцентно убедительными.
Начнем с первой.
За дверью музыкально заскрипели паркетные плитки. Возможно, специально их не закрепляют, чтобы создавать соответствующий колорит.
Полька лет пятидесяти, но выглядящая еще вполне элегантно, вкатила в номер сервировочный столик с мельхиоровым, сильно парящим кофейником, сахарницей, маленькой чашечкой с блюдцем и ложечкой. Запотевшей бутылкой «Боржома» и стограммовым графинчиком рижского бальзама.
– Пан хочет что-нибудь еще? – спросила она по-русски, но с неистребимыми местными интонациями и акцентом.
– Спасибо, ничего.
Женщина, поклонившись, вышла, аккуратно притворив за собой дверь.
Теперь можно раздеться, принять душ, а уже потом и позвонить по известному номеру.
Интересно, где сейчас расположились агенты Чекменева, обязанные отслеживать каждый его шаг и контакт? В то, что русский контрразведчик положился всего лишь на его честное слово и расклад, не оставляющий Фариду свободы маневра, он тем не менее поверить не мог.
Да и странно, если б иначе.
Сам-то Фарид, несмотря на мерзкий прибор, с помощью которого его вывернули чуть ли не наизнанку, все ж таки достаточно информации сумел утаить. И потому, что следователь не всегда знал, что и как спросить, а равно и оттого, что достаточно опытный турок довольно быстро сообразил, каким образом правильно отвечать. Любой ведь почти вопрос можно так повернуть в собственном сознании, что ответ именно на эту трактовку окажется субъективно правдивым, а значит, шайтанская машинка сочтет его правдивым и объективно.
Так, Станислава, главного резидента и доверенного человека эфенди Ибрагима по всей Западной России и окрестностям, он тоже ухитрился не сдать. Поскольку в силу данных ему Катранджи-беем полномочий тот, после произнесения определенной формулы, не просто пароля, а именно психолингвистической формулы, переходил в полное подчинение Фарида. Причем подчинение не оперативное, а абсолютное, как джинн Аладдину после потирания пресловутой лампы.
Европа Европой, но Восток тоже кое-что умеет. Еще с времен Халифата, когда «белые люди» почти в полной дикости пребывали, а в Магрибе, Гранаде, Севилье процветали науки и культура, в том числе и с сильной мистической составляющей.
Вот Станиславу Фарид и позвонил, отнюдь не боясь возможной прослушки. Имелись у подпольщиков на этот случай специальные устройства-рассекатели, проще говоря – коммутаторы, которые умели улавливать момент подключения к линии связи посторонних. И тут же создавали параллельный канал связи, с совершенно другим номером абонента на том конце линии, при необходимости монтировали разговор требуемого по оперативной игре содержания. Или – абсолютно невинную болтовню. Просто нужно было знать, какой предварительный код набирать на диске.
Сейчас, например, в доступную прослушиванию линию был вставлен разговор с женщиной. Естественно, речь Фарида транслировалась в подлиннике, а вот ответы он и чужой «слухач» получали совсем разные. «Насибов» не собирался затевать собственную игру, «подставлять» Чекменева или целиком выходить из поля его внимания и контроля, просто ему надо было обеспечить себе минимальный «люфт» для маневра. Поскольку просчитать или даже угадать ход развития событий в столь запутанной обстановке не смогла бы даже самая мощная команда аналитиков. А Фарид был один. И единственной целью его деятельности было – любой ценой сохранить жизнь и свободу. От всех. Причем свободу, материально обеспеченную до конца дней.
Если разобраться, весьма скромные претензии. Не нужна ему была власть в обычном понимании, маршальские и генеральские чины, обожание толпы, вообще ничего, носящего публичный характер. За исключением одной тонкости: жизнь обывателя, пусть даже очень богатого рантье, его не устраивала тоже. Как плов без перца.
Вот представьте: подходите вы к казино или к иному помещению, где намечается игра. В рулетку, в покер, в преферанс или в кости – не важно. Настроены пощекотать себе нервы, схлестнуться с судьбой или с умным партнером, желательно и выиграть, конечно. У входа вас встречает некто.
– Уважаемый, на какой выигрыш вы сегодня рассчитываете?
Допустим, вы не отстраните его рукой, а пожелаете ответить:
– На десять тысяч. Рублей, долларов, фунтов, динаров – не важно.
– Возьмите двадцать того самого, уважаемый, и чтобы ноги вашей тут больше не было!
Как ответите вы, я не знаю. Игрок же (в том числе и Фарид), произнеся некую грубость или вежливо пожав плечами, в заведение все-таки войдет…
…Через три длинных гудка с той стороны взяли трубку.
– Могу я слышать ясновельможного пана Станислава? – поинтересовался Фарид.
– Можете. И уже слышите. Кто со мной говорит?
– Ваш друг и друг того, чьим гостеприимством вы пользовались под парусом в синем-синем море.
– Я все понял, примите уверения… говорите дальше.
– Дальше я хотел бы встретиться с вами как бы совершенно случайно в достаточно приличном ресторане, а то и борделе, где гарантирована конфиденциальность. Сегодня, сразу же с наступлением темноты. (В сконструированной версии Фарид сейчас говорил с женщиной, обладающей волнующим голосом, и договаривались они тоже о встрече и тоже в интимном месте, куда филер «наружки» проникнуть не мог по определению, но выходящий в означенном месте из автомобиля и входящий в дверь «объект» увидел бы во всей красе).
Как уже неоднократно упоминалось, масштабных «горячих» войн в Европе и вообще странах ТАОС не велось уже восемьдесят лет, зато тайные игрища спецслужб по всей территории планеты получили небывалый расцвет и размах. Осуществлялись они с энтузиазмом и азартом, давно приобретшими самоценное значение. С использованием столь изощренных методик, что китайские и японские коллеги былых веков утерлись бы, поняв, что их дела – не более чем разборки в средней группе детского сада по поводу похищенной из шкафчика для переодевания конфеты.
Станислав назвал место и положил трубку. Фарид подержал свою возле уха еще несколько секунд, с некоторым удивлением удостоверился, что ни одного известного ему признака прослушки не имеется. И наконец-то позволил себе расслабиться, то есть целых три часа поспать. Благо стены в отеле были запредельно толстые, в добрых полтора метра, да еще и шторы он задвинул, тяжелые, бархатные, окончательно отрубившие все уличные звуки и солнечный свет.
В назначенное время он вышел из отеля, проверяясь, миновал четыре квартала и подхватил такси, тоже заведомо не подставное.
…Еще раз сказать, в Варшаве подходящих для секретного контакта мест ровно столько, как и в Москве, а если сопоставить площадь и население городов, так выходит, что намного больше.
Такси крутилось по городу вроде и долго, а на самом деле пункт назначения оказался (по прямой) всего в паре километров от исходного. Фарид план Варшавы держал в голове полностью и чувством направления владел, давая по мере движения указания водителю.
Как было оговорено (со стороны турка несколько и в шутку), местом встречи оказался самый настоящий бордель, пусть и высокого разбора.
Сначала был просто ресторанный зал, за ним подобие салона с баром, куда спускались девушки для предварительного охмурения клиентов, потом коридор с номерами, и уже в одном из них – замаскированная за гобеленом дверь, где ждал порученца «Великого» здешний резидент.
Оформлено все было вполне грамотно, с выдумкой, хотя и несколько театрально. Так, в общем-то, в нынешней жизни все выглядит достаточно театрально. А чем еще людям заниматься от скуки? Скуки длительной, почти что вековой уже, когда ничего волнующего для подавляющего большинства обывателей не происходит от рождения и до смерти. Отдельных авантюристов, путешественников, добровольцев разного рода профессиональных воинских формирований в расчет не берем.
Прошлый раз аналогичная скука, охватившая цивилизованное человечество, не видевшее приличной мясорубки на собственной территории со времен Франко-прусской (1870 г.) и Русско-турецкой (1877—1878 гг.), закончилась мировой бойней.
Так там передышка, прерываемая мелкими заварушками на отдаленных границах Ойкумены, продлилась лишь около сорока лет, а здесь тянется вдвое больше. Ох и рванет, если что!
– И что же поручил передать мне господин Ибрагим? – наконец-то осведомился Станислав, после того как Насибов – стопроцентно русский купец: и по одежде, и по манерам, и по петроградскому выговору – вошел, поискав глазами вешалку, бросил на нее мягкую шляпу и произнес очередной пароль.
По сравнению с тем, каким его видел Фарид на яхте миллиардера и негласного владыки нецивилизованной половины мира Катранджи, поляк изменился. В лучшую, пожалуй, сторону. Все ж таки роль шестерки не украшает никого. А всего полгода побыл самостоятельной фигурой и сразу раздобрел, вальяжность появилась, самоуверенность и задорный блеск в глазах.
Но это ничего, сейчас мы тебя приопустим, подумал Фарид. Чтоб не слишком воображал о себе. Причем, что самое смешное, сейчас Фарид собирался «опускать» поляка с точки зрения русского начальника, совсем не турецкого.
Что, кстати, не слишком и сложно. Поскольку на протяжении последних… да, шестисот уже лет и турки, и русские принадлежали к доминирующим нациям, а поляки, увы, при всей их отваге и гоноре – к регулярно проигрывающим и покоряемым.
При Грюнвальде они было словчились победить, да и то при помощи русских и татар, а дальше? Все время ставили не на ту карту и к чему пришли? Последний раз поставили на вроде бы неубиваемую, на Наполеона Бонапарта, так ведь и он, мерзавец, подвел, проиграл сначала тем же русским, а потом и Коалиции.
Фарид Карабекир, при всех его раздерганных мыслях и устремлениях, был весьма умным человеком, по личным (не всегда совпадающим с рабочими) убеждениям – сторонником безвременно умершего Ататюрка. И как бы там ни складывалась его реальная жизнь, считал, что величайшей ошибкой Блистательной Порты было участие в Мировой войне на стороне Германии против Антанты. Дурацкие предрассудки и стереотипы султанского двора, а более того – движение Младотурок.
Вот если бы сообразили они в тот роковой год принять сторону России! В руках Турции Босфор и Дарданеллы, за спиной – Черное море, могучий Российский флот и неисчерпаемые людские и промышленные резервы. Да мы бы этих союзников размазали, только так! Вернули бы себе и Египет, и Ливию, и все Балканы. Ну, пусть под совместным контролем с Россией, пусть!
А если б еще дальше подумать и организовать настоящий союз, «Восточную Антанту»: Турция – Россия – Германия, с примкнувшими болгарами, румынами и греками против франко-англосаксонского мира, где бы они сейчас все были?
Средиземное, Красное моря, Суэцкий канал – русско-турецкие, Балтика и Атлантика – русско-германские. Ближний Восток и Северная Африка – турецкие. Персия, ну, пусть чисто Российский протекторат, турки все равно с персами общего языка не находили, а русские никому не мешали жить, как нравится.
Но это так, к слову.
Как нынешние итальянцы любят порассуждать о своей преемственности прав и идей Великого Рима. На самом-то деле: «Есть то, что есть, а остальное – ложь».
Заветную формулу Фарид приберегал до нужного момента, а пока общался со Станиславом в поле реальных отношений. Так не только интереснее, это полезно для сохранения возможностей маневра.
– Господин Ибрагим прежде всего поручил МНЕ спросить у вас отчета, насколько правильно вы расходовали доверенные вам средства и насколько в результате вы приблизились к достижению намеченной цели. Если не ошибаюсь, сумма составляет… – и совершенно точно, вплоть до рублей (поскольку деньги выделялись для действий на территории империи) назвал общий дебет всех счетов, открытых Катранджи и подконтрольных Станиславу.
Выждал несколько лишних секунд, чтобы клиент как следует осознал ситуацию (мол, наконец-то приехал пресловутый Ревизор!) и самому чтобы насладиться моментом его растерянности. Потом сказал:
– Нет, бухгалтерских книг я сейчас требовать не стану, ибо какая уж в таком деле бухгалтерия. Не только за копейку, за тысячу не всегда вспомнишь. Вот хоть и это заведение – сколько стоит? Аренда комнаты – одно, покупка всего здания – другое, а если и девочек посчитать как статисток спектакля – это уже третье. Но если повернуть наоборот, прикинуть, каков процент прибыли на вложенный капитал, – тогда уже четвертое. Не правда ли?
Чтобы удовольствие от разговора было полным, Фарид достал из кармана крупные четки, и не банальные янтарные, а засаленные пальцами многих поколений дервишей, деревянные, может, из того самого кедра ливанского, упомянутого еще в первых книгах Библии. Пощелкал ими неторопливо, опустив очи долу, усиливая в собеседнике чувство сомнения и тревоги, дотянул паузу до того предела, когда и Станиславскому захотелось бы крикнуть: «Да хватит же, ради бога!» – только потом сказал:
– Ладно, налейте по рюмочке вашей «Выборовой», и поговорим конкретнее. Короче, меня сейчас интересует только одно – насколько по порядку величины соответствуют произведенные вами траты достигнутому результату. Вот об этом и доложите.
– …Хорошо, – кивнул головой Фарид, выслушав почти получасовый доклад. Из него следовало, что Станислав в свое время Ибрагима Катранджи не обманул, двадцать тысяч готовых к началу восстания бойцов Армии Крайовой у него было, и оружия приобретено достаточно, и связи с инсургентами в прилегающих государствах тоже налажены. А главное, после того как удастся начать очередное национальное восстание, к кадровым частям стихийно присоединится чуть ли не подавляющая часть населения.
С этим Фарид спорить не стал, хотя и испытал сильное сомнение.
Во все времена подавляющая часть населения предпочитала сидеть дома и ждать, куда оно все повернется, в случае же удачного развития событий (то есть утере контроля со стороны центральных властей) народ предпочитал заняться столь увлекательным делом, как грабежи. Всего, что плохо лежит. В особенности же – того, что лежит хорошо. И до тех пор, пока старая ли, новая ли власть ощутит себя достаточно сильной, чтобы эти грабежи пресечь.
– Значит, как? Я могу считать, что по первому сигналу ваши люди начнут восстание? Разоружат российские гарнизоны, захватят правительственные учреждения, откуда-то вдруг появится сейм, который примет на себя полноту власти и обратится к мировому сообществу с просьбой о признании независимости Велико-польши?
Кстати, а к кому вы собираетесь обратиться? К Германии, которая весьма озабочена недопущением проявлений польского сепаратизма в своей Силезии? К Австрии, из которой выкроили Галицию и Закарпатскую Украину ради создания не слишком успешно процветающего Малопольского государства? К кому еще? Уж не к самому ли Кракову? У них там как раз других забот нет, чтобы вас поддерживать, будто все пограничные проблемы с Венгрией и Чехословакией рассосались.
Станислав посерел лицом.
– Мне кажется, вы слишком уж пренебрежительно относитесь к нашему делу! И слишком плохо знаете поляков. Несмотря на триста лет иноземной оккупации, мы ощущаем себя единым народом. И чаяния у нас единые. Если восстанет Варшава, к ней немедленно присоединятся и ныне германские земли, и Малопольша. Кстати, как она ни слаба сейчас, это вполне состоявшееся государство, обладающее всей необходимой легитимностью. Сразу же, как только русские будут выбиты из Варшавы, последует государственный акт о воссоединении. И цивилизованная Европа его признает. И вот тогда посмотрим! И вообще, мне не нравится ваш тон! Не похоже, что вы на нашей стороне!
– Ха-ха-ха! – Фарид произнес это раздельно. И слегка ударил в ладоши. Два раза. Ему нравилось то, что происходит. – Почтеннейший! Вы поддаетесь эмоциям, и значит, вы уже не правы. Я приехал вас инспектировать. Эрго, я ваш начальник. Если угодно, чтобы еще больше вывести вас из себя, я скажу – мне абсолютно наплевать на ваши национальные чувства и ваши идеи. Поскольку у меня есть свои, о которых меня тоже никто не спрашивает. Мы с вами работаем за деньги. За хорошие деньги. Если вдруг в отдельных аспектах намерения «работодателя» совпадут с нашими – уже хорошо. Если нет – увы! Попробуйте решать свои проблемы, исходя из личных возможностей.
А спросил я вас о том, о чем спросил, с единственной целью – насколько реально вы себе представляете обстановку. Вот об этом и извольте говорить.
Мятеж вы начнете. Допустим, людей и оружия у вас хватит, чтобы выбить русских из Варшавы и даже из Восточной Польши, которую они нагло именуют Привислянским краем. Дальше!
Вы совершенно уверены, что Краковское правительство сегодня так уж озабочено утопической идеей «Великопольши от моря и до моря», что согласится поставить на кон свое достаточно комфортное положение? Мало того, что далеко не факт, будто мировое сообщество так уж легко согласится на конфликт с Россией ради вас и ваших, пока еще ничем не подкрепленных, амбиций. Так вдобавок пан Демиховский и его кабинет отлично должен представлять, что после «воссоединения» он уже не будет президентом независимого государства, а в лучшем случае – главой не самой значительной провинции. По-моему, ему в Высоком Замке сейчас вполне комфортно, и чтобы посадить вас в Бельведер, он палец о палец не ударит!
Станислав с огромным трудом взял себя в руки. Все же действительно, инспектор есть инспектор, и если он сочтет, что резидент не оправдывает доверия и вложенных средств, не только отстранить имеет право, но и решить вопрос о его физическом существовании. Значит, нужно выкручиваться. И как можно убедительнее.
Он постарался располагающе улыбнуться. Разлил по рюмкам лучшую из польских водок, какую можно купить в Варшаве за деньги.
– Конечно, по большому, как говорится, счету вы правы… Федор Михайлович. Со стороны все должно выглядеть именно так, как вы говорите. Только вы упускаете некоторые детали, которые вам просто не совсем знакомы. Я уж не буду говорить про особенности польского характера, так называемом «шляхетском гоноре», который не позволяет нам смириться с нынешним положением дел. И никогда не позволял. В 1812 году мы пошли, вопреки всей Европе, тогдашней Антанте, за Наполеоном, и корпус Понятовского дошел до Москвы. Именно потому пошли, что была надежда вернуть себе независимость. И восстание Костюшко. И еще много столь же, с нормальной точки зрения, безрассудных акций.
Да, польские легионеры воевали в Мировой войне тоже на стороне Германии и опять проиграли. Но что из этого! Это лишь обостряло наши национальные чувства, обогащало опытом. И сейчас мы подготовлены гораздо лучше.
Что Краковское правительство? Если оно нас не поддержит – оно уйдет. Найдется достаточно патриотов, которые не станут взвешивать, что важнее – собственное благополучие или судьба нации. Из надежных источников в Германии мы знаем, что в обмен на наш отказ от претензий на Силезию и Поморье (временный, разумеется, временный) Рейхстаг и правительство воздержатся от недружественных акций, а возможно – сразу же признают новое польское государство.
Кроме того, – а это должно быть вам известно даже в больших подробностях, чем мне, – в ближайшее время должны произойти некие события, на фоне которых России будет не до того, чтобы затевать полномасштабную войну в центре Европы, хотя бы и с «сепаратистами» вроде нас. Как вы считаете?
Фарид никак не считал.
Его это не касалось. Хотят они кровопролитной войны на своей территории – пожалуйста. Есть у русских поговорка: «Дураков и в алтаре бьют». Ему нужно было выполнить задачу, поставленную перед ним в Москве, которая удивительным образом совпадала с той, что обрисовал в свое время Катранджи. Он даже решил не гадать больше, для чего вдруг беспорядки в Польше потребовались Чекменеву.
Гораздо важнее было сделать все, что от него ждут, получить свои деньги и скрыться раньше, чем возникнет реальная опасность для собственной жизни. От кого бы она ни исходила. Лучше всего – вообще на другой континент. В Австралию. Еще лучше – в Новую Зеландию. Там его хрен найдут, что враги, что друзья. Особенно если он выправит себе документы коренного маорийца и построит виллу в неприступных горах, охраняемую отрядами верных людоедов.
– Если вы утверждаете, что все обстоит именно так, мне остается вас только поздравить, – сказал он со всей возможной любезностью. – Теперь – конкретно. Я сейчас не требую от вас подробного плана, имен, деталей операции, точных сроков. Об этом будем говорить позже и в другом месте. Изобразите мне схему операции. В самых общих чертах, но убедительную. Поняли, что я имею в виду? И – финансовое обоснование предстоящих трат, если, конечно, деньги вам еще требуются. А то ведь, уверовав в слова о польской самоотверженности и готовности на любые жертвы ради Отчизны, я могу подумать, что многочисленные деловые люди с солидными состояниями, как-то: Вишневецкие, Короткевичи, Шнеерзоны, прочие Гомулки с Сикорскими и Берутами – уже принесли на алтарь освобождения Польши столько рублей, фунтов, марок и злотых, что впору мне у вас подзанять на бедность. Неужели не так?
– Конечно. Сейчас я вам все доложу. А вот насчет пожертвований не надо, а? Зачем вы опять так бестактно шутите? Вам хорошо, у вас есть господин Катранджи-бей. У нас, увы, названные поименно плутократы отнюдь не озабочены национальной идеей. Им – «Ubi bene, ibi patria».
– Мудрые, наверное, люди, – тихо, но разборчиво пробурчал себе под нос Фарид.
