Ни одну главу этой книги мне не было так трудно писать, как главу об Иване Владимировиче Мичурине. О нем имеются монбланы литературы, эвересты всевозможных материалов. Но чем глубже я в них вникал, тем более зыбким становился облик Мичурина как ученого и человека.

А.А.Любищев в 1955 году высказал крамольную по тому времени мысль, что было ДВА Мичурина: «Первый – реальный Мичурин, трогательный по своему энтузиазму, несокрушимому оптимизму и самокритичности селекционер-любитель, талантливый, честный, трудолюбивый». А второй – «человек, имя которого знаменует собой целую эпоху, реформатор дарвинизма, избавивший его от наслоений капиталистического строя, борец за материалистическую биологию против реакционных течений, имя которого в истории науки может быть поставлено рядом с именами Ламарка,

Дарвина, Ковалевского, Сеченова, Павлова и даже Пастера – реформатора медицины, этого величайшего благодетеля человечества».

Я хотел определить четкую грань между этими двумя Мичуриными, но она оказалась зыбкой, пористой, утопающей в вязкой трясине. Дабы «довраться до правды» (Достоевский), я попытался вычленить главные звенья, чтобы, ухватившись за них (по рецепту Ленина), вытянуть всю цепь. Или, если хотите, собрать и как-то склеить осколки разбитой статуи. Вот что из этого получилось.

Иван Мичурин родился 15 (27) октября 1855 года.

Его отец Владимир Иванович, выходец из обедневшей дворянской семьи, получил «домашнее» воспитание. Служил приемщиком оружия на Тульском оружейном заводе, но работа его тяготила. После смерти отца (деда Ивана Владимировича) и дележа наследства Владимиру Ивановичу досталось именьице Вершина в деревне Долгое Пронского уезда Рязанской губернии. Он вышел в отставку и погрузился в то, к чему тянулась душа: в любительское садоводство. То была фамильная черта – унаследовал ее и Иван Владимирович. Едва научившись ходить и говорить, он стал возиться в саду, подражая и помогая отцу.

Он был седьмым ребенком в семье и единственным выжившим: его старшие братишки и сестренки померли во младенчестве. Мальчику было четыре годика, когда за ними последовала мать. В десять лет Ваню определили в Пронское уездное училище – начальную четырехклассную школу, где царили порядки бурсы, а учителя были пьянчугами и невеждами.

В Пронске он жил у тетки Татьяны Ивановны Мичуриной-Биркиной, а душу отводил в отцовском саду, где проводил выходные дни и каникулы.

По окончании школы отец стал готовить его к поступлению в Александровский лицей – тот самый, Царскосельский, пушкинский! – но занятия прервала внезапная болезнь отца. Владимир Иванович помутился рассудком и попал в дом умалишенных. При живом отце Ваня Мичурин стал круглым сиротой. И, сверх того, остался гол как сокол, ибо Вершина была заложена, ее пришлось продать за долги.

Юношу отправили в Рязань – к брату отца Льву Ивановичу. Его определили в местную гимназию, но проучиться в ней Ване довелось всего ничего. Встретив на улице директора, он якобы не снял шапку; за такую дерзость его исключили. Придирка, возможно, была вызвана тем, что Лев Иванович не дал директору обещанной взятки. Систематическое образование Мичурина завершилось.

Он добирал чтением разных книг и журналов, больше всего – по садоводству. Еще его привлекали технические приспособления, инструменты, механизмы, завораживало тиканье часов – настенных, карманных, «ходиков». Он научился разбирать и собирать часы, устранять неисправности.

Семнадцати лет Иван Мичурин поступил на службу в товарную контору Рязано-Уральской железной дороги в Козлове, уездном городке Тамбовской губернии. Он коммерческий конторщик. Главный товар, который он должен учитывать, – хлебные грузы: предмет российского экспорта. Жалованье нищенское. Если верить советским биографам, «вечная нужда, мелкая, до одури однообразная работа, грубые окрики начальства, взяточничество конторщиков и их попойки в ближнем трактире после 16-часового рабочего дня – такова была обстановка, в которой находился в те годы Мичурин».

Молодой конторщик стал вхож в семью Василия Никифоровича Петрушина, мастерового одного из местных заводиков – то ли винокуренного, то ли кожевенного. Петрушин принадлежал к тем, кого Маркс назвал «рабочей аристократией». Семья жила в собственном домике, при нем был участок земли с фруктовыми деревьями.

Трудно сказать, что больше влекло Ивана Мичурина в дом Петрушиных – этот запущенный садик или их дочь Александра. Она была на три года младше Ивана; их тянуло друг к другу

Однажды на Козловскую станцию наведался хозяин железной дороги фон Дервиз – вместе с товарищем министра путей сообщения, тайным советником Вельяминовым, и надо было так случиться, что у высокого гостя остановились часы. Коммерческий конторщик вызвался их починить и быстро устранил неисправность. Сановник удостоил его похвалы, а начальник станции Эверлинг сделал выводы. Смышленый паренек стал его помощником.

Рабочий день укоротился, жалованье повысилось. Девятнадцатилетний Мичурин не замедлил предложить шестнадцатилетней Александре Петрушиной руку и сердце; родители не препятствовали. Александра станет его преданной помощницей (скончается в 1915 году от холеры).

Иван, на правах близкого родственника, всё свободное время стал отдавать садику тестя.

В саду росли яблони и вишни местных сортов – типичные плодовые деревья Тамбовщины и всей среднерусской полосы. Плоды у них были мелкие, жесткие, неаппетитные. На рынке продавались куда более крупные и вкусные плоды, привозимые с юга, но стоили они дорого. Мичурин стал думать о том, как приспособить южные сорта и культуры к местным условиям: не только яблони и вишни, но груши, сливы, персики, виноград… Часть заработка тратил на семена, саженцы, на книги и журналы по садоводству.

Но на хлебной должности он продержался недолго: был отстранен за дерзкую насмешку над Эверлингом. Правда, его не уволили, а перевели в железнодорожную мастерскую. Жалованье снова понизилось, его едва хватало на хлеб. Да еще приходилось ездить по железной дороге, налаживать электрическую сигнализацию: тогда она была внове и часто портилась. Мичурин отлучаться не любил, ибо садик оставался без присмотра.

О закупках книг и семян нечего было и думать, но без этого жизнь теряла смысл.

Вскоре над окном его квартиры появилась дощечка с самодельной надписью: ЧИНЮ ЧАСЫ И ПРОЧИЕ МЕХАНИЗМЫ. Затем добавилась еще одна строка: ОПТИЧЕСКАЯ МАСТЕРСКАЯ.

К нему потянулись клиенты. Кому-то требовалось починить часы; кому-то швейную машинку; кому-то вставить стекла в новую оправу очков, что-то еще починить, наладить, припаять. Мичурин был мастером на все руки.

Снова появились деньги на книги, саженцы, семена. Хотя сверхурочное время приходилось отдавать мастерской, у него еще оставались силы для сада. Поистине он был труженик!

Когда садик тестя был до отказа заполнен, Мичурин арендовал небольшой пустырь на задворках Полтавской улицы, но через несколько лет и этот садик был перегружен. Он арендовал дополнительные участки, выкупал их, перепродавал, чтобы купить новые. Летом 1900 года 45-летний Мичурин смог обосноваться в своем последнем пристанище, на берегу реки Лесной Воронеж, где продавался участок в 12 десятин (около 14 гектаров). Он выложил все сбережения – даже лошадь с подводой для переезда нанять было не на что. Переносил саженцы на плечах за семь километров. Помогали жена, сестра жены, уже взрослые дети: сын Николай и дочь Мария.

Среди литературы по садоводству особо авторитетной считалась книга А.К.Грелля «Доходное плодоводство». Она, как и журнал Грелля «Русское садоводство», стали у Мичурина настольными.

Александр Кондратьевич Грелль был врачом по образованию, но страстью его жизни было садоводство. Он преподавал в Московской школе земледелия, у него был акклиматизационный сад.

Идея фикс Грелля была в том, чтобы приучить лучшие южные сорта к суровым условиям средней полосы. Он прививал изнеженные теплолюбивые растеньица на местные дички: считал, что, питаясь соками зимостойких подвоев, южные привои получат закалку и смогут переносить северные зимы. Успех зависел от правильного сочетания привоев и подвоев, от техники прививок, от умелого ухода за растениями.

Иван Мичурин воспринял эти идеи. Он вступал в контакты с садоводами, с растениеводческими фирмами, отечественными и зарубежными. Его коллекция плодовых культур и сортов со всего света пополнялась.

Пытаясь улучшить методы прививки, Мичурин был очень изобретателен. По его наблюдениям, многое зависело от возраста подвоя и привоя, от того, в какое место и на каком году жизни подвоя присоединить привой. В одних случаях привой следует прикреплять к стволу у самой земли, в других – к нижней ветке подвоя, в третьих – прививать в крону. Он вывел общее правило: молодые растеньица и побеги более пластичны, чем «старички», их легче закалить, приучая к новым условиям среды.

О том, что подвой и привой взаимно влияют друг на друга, было известно с античных времен. Но меняют ли прививки наследственную природу растений? Грелль считал, что меняют, в это уверовал и Мичурин.

Но… Южные сорта, привитые к зимостойким дичкам, успешно пережив одну-две-три сравнительно мягкие зимы, гибли в более суровую. Неудачи не обескураживали Мичурина. Его упорство могло соперничать только с его же изобретательностью.

Неутомимо экспериментируя в разных направлениях, Мичурин придумал особый способ выхаживания черенков вишни. У них появлялись корешки, их можно было пересаживать в грунт, они приживались. Такой способ укоренения опровергал укорененное мнение, что вишню черенками размножать нельзя. Мичурин описал свой метод, послал статью в журнал Грелля. И получил ее назад с размашистой резолюцией поперек первой страницы: «Не помещу. Печатаю только правду. Грелль».

Возмущенный Мичурин выкопал несколько укоренившихся растеньиц, запаковал и отправил Греллю: пусть полюбуется. Проняло! Пришло письмо с извинениями и просьбой повторно прислать статью – для публикации. Мичурин был слишком горд, чтобы ответить. То было его первое разочарование в Грелле.

Однажды в поезде Мичурин оказался попутчиком доктора Бетлинга. Тот возвращался из Москвы в Крым, где у него был питомник садовых культур.

В разговоре Бетлинг с пренебрежением отозвался о «фантазиях» Грелля. Приучать южные сорта к суровым зимам – это пустая трата времени, сил, денег. Нужно скрещивать южан с северянами и отбирать наилучшие сочетания в потомстве гибридов, высаживать и снова отбирать. Путь долгий, но более верный.

Такой метод селекции прямо следовал из законов Менделя, но тогда они еще не были переоткрыты. Бетлинг, того не ведая, был стихийным менделистом.

Иван Владимирович не сразу оценил то, что услышал от случайного попутчика.

«Окончательно убедила Мичурина в неприменимости греллевской акклиматизационной методики суровая зима 1889 года. Несмотря на все ухищрения такого мастера садовой хирургии, каким был Иван Владимирович, саженцы и привитые в кроны взрослых деревьев черенки южных сортов яблони, груши, вишни и сливы безвозвратно погибли».

Основным методом Мичурина становится гибридизация.

В этом направлении он тоже допустил много ошибок, но постепенно стал нащупывать правильные пути.

Один из лучших литературных портретов Мичурина создал Варлам Шаламов – будущий автор «Колымских рассказов». Он уже отбыл первый – трехлетний – срок за «троцкизм», колымские «университеты» были впереди. В его очерке – парадном, юбилейном – раскрыта технология успеха Мичурина: «География! Надо было хорошо знать географию. Из Сибири, с Дальнего Востока, с Памира, из Монголии, из Канады едут в мичуринские сады представители диких, выносливых, морозостойких пород. Из Франции, Персии, Китая, Крыма, с Кавказа едут южане. Новое племя готово родиться. Но прежде морозоустойчивые сорта – семена, саженцы – высеиваются прямо в сад: зиму Тамбова они перенесут легко, они привыкли к холодам на родине. Южане получают жилплощадь из особого фонда, состоящую из горшков, плетеных корзин. Зиму живут в подвалах и сараях. Весной, в цветении, заключается, наконец, брачный союз. Из плодов, полученных от этого скрещивания, Мичурин выбирает семена. Семена высеваются, и деревья, выросшие из этих семян, будут новым сортом, взявшим от севера климатическую устойчивость, а от юга – вкусовые качества, эффектную внешность и хорошую сохранность плодов. Так в десятках лет напряженной работы был найден правильный путь к соединению юга и севера».

Итак, скрещивание географически отдаленных форм!

Сформировавшиеся в разных природно-климатических условиях, географически отдаленные формы одного и того же вида несли большое число альтернативных генов. Скрещивание давало широкий спектр изменчивости – было из чего отбирать! Дальнейшее зависело от таланта, наблюдательности, мастерства селекционера. Того, другого и третьего, а также невероятного упорства, любви к своим саженцам и деревцам у Мичурина было с избытком.

Преимущества скрещивания географически отдаленных форм научно обосновал Н.И.Вавилов. К своим выводам он пришел на основе фундаментальных законов генетики, эволюционной теории Дарвина, своего широчайшего кругозора ботаника, географа, путешественника, на основе экспериментов на опытных станциях ВИРа. Но это было много позднее. Мичурин, идя своим путем, на ощупь, стал руководствоваться похожими идеями, когда Вавилов был еще школьником.

Как многие самоучки, Мичурин с недоверием относился к «официальной» науке. Переоткрытые в 1900 году законы Менделя, как мы знаем, стали основой генетики, а генетика – фундамент селекции. Но Мичурина это не побудило пересмотреть свои взгляды и методы работы, сложившиеся в доменделевскую эпоху. О законах Менделя он упоминал многократно, по разным поводам, часто с раздражением. Он либо вообще отрицал законы генетики, либо презрительно называл их «гороховыми», то есть приложимыми к гороху, возможно, к другим однолетним растениям, но не к многолетним садовым культурам.

Оправдание этому нигилизму можно видеть в том, что он преимущественно работал с плодовыми культурами. Садовое дерево растет и развивается несколько лет, прежде чем зацветет и начнет плодоносить. Затем оно приносит плоды много лет подряд. Если оно получено от скрещивания разных сортов, то расщепление гибрида начнется лишь в следующих поколениях, при размножении семенами. А ведь плодовые деревья можно размножать черенками, прививкой. Потому небрежение законами генетики мало сказывалось на практических результатах работы Мичурина. Если гибридное растение стойко переносило зимы и давало крупные, вкусные, аппетитные плоды, то казалось, что цель достигнута.

По подсчетам Мичурина, им было выведено 350 сортов разных культур, включая сорта персика, винограда, дыни и других южных растений. Эти цифры можно встретить в его биографиях, справочных изданиях, в учебниках. Однако ни при жизни Мичурина, ни после его смерти большинство этих сортов распространения не получило. Любищев пробовал мичуринский виноград и считал его слишком кислым, мелким, немногим лучше сортов винограда, которые и раньше любители выращивали в средней полосе. С привозными сортами из Крыма, Кавказа, Средней Азии они конкурировать не могли.

Наибольшую известность получила яблоня «Антоновка шестисотграммовая» – шедевр селекции. Она возникла благодаря случайной мутации, Мичурин сумел ее закрепить направленным отбором. Хороши были и другие сорта яблонь, в их числе «Ренет краснознаменный», некоторые сорта груши, сливы, превосходные сорта рябины. Впечатляющие достижения! Но рябина – не виноград.

Мичурин тратил много сил на воспитание гибридов, дабы закрепить лучшие качества родительских форм и подавить худшие. Он верил, что это возможно при «правильном» воздействии на гибридное растение, пока оно молодо и пластично. Понятно, что многие его сорта оказались нестабильными и впоследствии исчезли. Такова цена презрительного отношения к гороховым законам.

Любищев пришел к заключению, что устойчивых сортов Мичуриным было создано несколько десятков, а не 350, – на порядок меньше. В одной из последних историко-научных публикаций о Мичурине дана другая цифра: 132 сорта. Но насколько они были стабильны, авторы не обсуждают. Они указывают, что 11 мичуринских сортов остаются в культуре и входят в «Государственный реестр охраняемых селекционных достижений РФ». Поразительное долголетие!

Природный талант и личный практический опыт, чрезвычайное упорство и безмерная любовь к своему делу помогали Мичурину нащупывать оригинальные, нехоженые пути. Но личный опыт коварен: если им ограничиваться, он сужает кругозор.

Разочаровавшись в методах Грелля, Мичурин продолжал придерживаться его общих взглядов, восходивших к теории Ламарка о наследовании приобретенных признаков, усиливающихся путем упражнения и «воспитания». Мичурин сам наблюдал взаимное влияние подвоев и привоев. Это явление носило название «прививочной гибридизации». Иван Владимирович дал ему свое название, впрочем, похожее: «вегетативная гибридизация». То и другое – нонсенс. Как твердая жидкость или горячий холод. По данным современной науки, влияние подвоя на привой вызывается тем, что вместе с питательными веществами почвы привитое растение получает из подвоя его гормоны. Анатомические и физиологические уклонения под действием чужеродного гормона хорошо видны, но в потомстве они не воспроизводятся.

Подлинные успехи Мичурина были связаны с отдаленной гибридизацией – не только географически отдаленной, но и межвидовой. Мичурин получал плодовитые межвидовые гибриды задолго до того, как Карпеченко создал свой капусто-редичный гибрид. Иван Владимирович ворчливо иронизировал:

«Некоторые “ученые” до самого последнего времени считают отдаленную гибридизацию мечтой, а мои межвидовые гибриды объявляли “незаконнорожденными”, хотя я уже давным-давно имею межвидовые гибриды: между рябиной и грушей, между черемухой и вишней, между дыней и тыквой, между малиной и земляникой. С межвидовой гибридизацией стали считаться, однако не тогда, когда я вывел ценные в экономическом отношении межвидовые гибриды, а с тех пор, когда ученый Карпеченко получил гибрид между редькой и капустой, и хотя этот гибрид имеет голый научный интерес и ничего не даст для экономики, Карпеченко все же была присуждена рокфеллеровская премия».

Недовольство «учеными» (в кавычках!) характерно для Мичурина. Мы знаем, что Карпеченко была присуждена Рокфеллеровская стипендия, а не премия, – для стажировки в США в течение года. Мичурина приглашали в Америку на куда более щедрых условиях, когда Карпеченко еще был ребенком, – об этом ниже. Оснований считать себя обойденным у него не было.

Эксперименты Карпеченко были методически безупречны, потому и имели «голый научный интерес», тогда как Мичурин не проводил цитогенетического анализа своих гибридов, степень биологической отдаленности оставалась под вопросом. При их несомненной практической пользе, голая наука мало что могла из них извлечь. Впрочем, Карпеченко признавал приоритет Мичурина, ссылался на него в своих трудах.

О том, как Мичурин на последние гроши закупал семена и саженцы различных сортов со всего света; как он был бескорыстен; как бедствовала его семья, советские биографы писали, не скупясь на драматические подробности. Создавался образ самозабвенного труженика, готового на любые лишения ради народного блага.

Сколько во всем этом правды?

Всё зарабатываемое на железнодорожной станции и в своей часовой мастерской Мичурин вкладывал в садовое хозяйство. Но откуда брались деньги, когда он ушел со службы и ликвидировал домашнюю мастерскую?..

Да из того же садоводства!

Оно требовало расходов, но приносило и доходы. Как писал Иван Владимирович по поводу своих публикаций в садоводческих журналах, «издатели и их редакторы не в состоянии выплачивать такой гонорар, который мог бы быть выгодным для лиц, серьезно занятых практическим делом садоводства. Нам решительно нет никакого смысла сидеть над составлением статей и затрачивать время, в течение которого каждый из нас зарабатывает на грядах в саду в несколько раз более, чем он получит гонорар от издателя. Ведь нам, смешно сказать, платят гораздо дешевле, чем любому сапожнику за работу».

Реального Мичурина материальная выгода очень даже заботила. Его сад был коммерческим предприятием, и весьма рентабельным: работа в саду приносила реальные деньги, хотя аппетиты неутомимого трудоголика росли быстрее заработков, поступления сразу шли в оборот, а семья обрекалась на жалкое существование. Таковы были приоритеты Ивана Владимировича.

В литературе о Мичурине красной нитью проходит мысль о том, что до революции он бился в одиночку – при полном равнодушии власти и официальной науки. Даже подвергался гонениям со стороны церкви. Такой имидж культивировал сам Мичурин; вероятно, искренне в него верил. В «Правде» от 18 сентября 1934 года он писал: «Советская власть и партия превратили также меня из одиночки-опытника, не признанного и осмеянного официальной наукой и чиновниками царского Департамента земледелия, в руководителя и организатора опытов с сотнями тысяч растений». О том же он говорил на своем юбилейном вечере в Мичуринске (бывшем Козлове): «Вся дорога моя до революции была выстлана осмеянием, пренебрежением, забвением» (курсив мой. – С.Р.).

Так ли?

То, что Мичурин был одиночкой-опытником, сущая правда, но осмеяние, пренебрежение, забвение? Кем, когда, при каких обстоятельствах?

Кроме недоразумения с А.К.Греллем, за которое тот извинился, ничего подобного документально не зафиксировано. Да и Грелль – не официальная наука, а садовод-любитель вроде самого Мичурина. Более образованный, но менее талантливый, он в науке следа не оставил.

Вот профессор Н.И.Кичунов безусловно представлял официальную науку. Автор большого числа научных трудов, он много сделал для подъема земских садоводческих учреждений (в основном в Курской губернии), преподавал в школах садоводства, редактировал научные журналы «Промышленное садоводство и огородничество», «Прогрессивное садоводство и огородничество». К Мичурину он относился с большим почтением, переписывался с ним, бывал у него в Козлове, публиковал его статьи. Иван Владимирович упоминал о добром отношении к себе «уважаемого профессора Н.И.Кичунова и покойного профессора [М.В.] Рытова». Кичунову, как мы увидим, Мичурин был обязан тем, что его питомник уцелел после революции.

Чтил Мичурина и профессор В.В.Пашкевич, крупнейший плодовод страны. Он тоже бывал у него в Козлове и поддерживал его.

Мичурин был почетным членом Калужского и Симбирского обществ садоводства. В 1913 году его избрали почетным членом Всероссийского общества садоводства, что было «скромным свидетельством нашего уважения к Вашей многолетней деятельности». Так написал ему, извещая об избрании, вице-президент общества А.А.Ячевский.

Ну а как складывались отношения Мичурина с царской бюрократией?

В ноябре 1905 года Иван Владимирович обратился в Департамент земледелия с докладом о своих работах и просьбой о субсидии на их продолжение. Учитывая, сколь турбулентным было то время для российских властей и как неповоротлива была бюрократическая машина, можно не удивляться, что ответ пришел очень нескоро. Но – пришел. В феврале 1908 года директор Департамента Н.Крюков известил, что «полезное значение» опытов Мичурина оценено.

«Оказывая в редких исключительных случаях пособия частным лицам на продолжение их опытов по садоводству и плодоводству, Департамент земледелия нашел бы возможным воспользоваться и Вашей опытностью и знаниями, если бы Вы признали возможным принять на себя постановку опытов по садоводству по инициативе Департамента и вообще исполнять некоторые поручения его в этой области».

Приведя этот «бездушный» ответ, личный секретарь и первый биограф Мичурина А.Н.Бахарев сообщает, что Иван Владимирович «наотрез отказался исполнять “поручения Департамента”. Он не захотел превратиться в безвольного чиновника».

Вслед за Бахаревым это подхватили другие биографы: «И.В. отказался принять это условие, превращающее его в чиновника Департамента. В нужде, одиночестве, непризнанный, но стойкий в борьбе, И.В. упорно продолжал свое замечательное дело, получая моральную поддержку лишь от своих немногих друзей в эти мрачные годы реакции в царской России».

Но ведь почти все ведущие ученые в эти мрачные годы реакции состояли на государственной службе. «Чиновниками» были профессора университетов, члены Сельскохозяйственного ученого комитета, как Регель и тот же Ячевский.

Впрочем, штатной должности Мичурину не предлагали. Требовалось лишь согласие откликаться на запросы Департамента. Скорее всего, это была бюрократическая формальность, позволявшая провести пособие по какой-то расходной статье. Нежелание стать «безвольным чиновником» походило на каприз избалованного ребенка.

Согласно Бахареву, в своем ответе Крюкову Мичурин «выступает обличителем существовавших в царской России порядков». Ни одной строчки из этого ответа не процитировано, зато Бахареву известно, что чиновники Департамента были «задеты смелыми речами “дерзкого выскочки”».

Правда, через два года Мичурин снова обратился в Департамент земледелия с просьбой о субсидии. Чиновники отомстили ему… имперским орденом Анны 3-й степени и знаком отличия Зеленый Крест – «за преуспеяния в сельском хозяйстве». Ему была предложена должность (на этот раз штатная!) – с эфемерными обязанностями и очень не эфемерным жалованием: 3000 рублей в год. Таким был оклад ординарного профессора, столько получали самые крупные ученые: Сеченов, Мечников, Докучаев, Прянишников, Менделеев, Тимирязев, Лебедев, Фортунатов, Введенский… Все они состояли на государственной службе. Если выходили в отставку – в знак протеста, как Мечников, Тимирязев, Лебедев, или по другим причинам, – то оклад теряли.

Мичурин от должности отказался.

Он был более свободолюбив, чем все эти ученые?

Возможно. Но вероятнее другая причина отказа: с принятием должности он был бы обязан часть года проводить в Петербурге; для него это было слишком обременительно.

Вольному воля, но чем провинилась перед ним царская власть?

Однако он был убежден, что провинилась, и не скрывал своего негодования: «В результате 33-летнего труда, после выведения многих новых, по-видимому, ценных, сортов плодовых растений – почти ноль внимания со стороны общества и еще менее от правительства… А уже о материальной поддержке и говорить нечего, – этого в России для полезных дел и не дождешься никогда.

И вот, в конце концов, дело гибнет, питомник запущен, две трети новых сортов частью погибли, затерялись за отсутствием должного ухода, за недостатком свободного места, а частью рассеялись по различным покупателям в России и за границей, откуда к нам вернутся под другим именем».

Так он писал в статье, опубликованной в 1911 году в журнале «Прогрессивное садоводство и огородничество».

Останавливает внимание фраза: «Рассеялись по различным покупателям в России и за границей!» Мне удалось найти внушительную цифру: 15 тысяч! Столько сеянцев разошлось из питомника до 1917 года (в сущности, до 1914-го, ибо с началом мировой войны продажи резко пошли на убыль). Данных о средней цене этих продаж обнаружить не удалось, размеры выручек неизвестны, но, вероятно, доходы были такими, что оклад в 3000 рублей был для него незначителен – не было смысла терпеть неудобства.

Бахарев гнет свою линию: «Большинство лучших мичуринских сортов царизм передал в США и Канаду».

Царизм? Передал?!.

Но в 1913 году Мичурин писал профессору С.В.Краинскому: «…продать-то можно гораздо выгоднее иностранцам, как это у меня имеет место с американским Департаментом сельского хозяйства уже в течение около двух десятков лет, и вот в текущем году я получил предложение продать все без исключения выведенные мной новые сорта плодовых растений: им выгоднее продать, потому что они платят гораздо дороже» (курсив мой. – С.Р.).

Сверхподозрительный Мичурин опасался, что американцы переименовывают его сорта и потом перепродают. Оснований для этого не было никаких. Вавилову в Калифорнии в 1930 году показывали сливы, густо увешанные отличными плодами, и поясняли, что сорт создан Мичуриным и вывезен из России американским профессором Франком Мейером, не раз навещавшим Мичурина по поручению Департамента земледелия. А.А.Любищев в 50-е годы не нашел никаких следов того, что мичуринские сорта кто-то переименовывал.

Мичурина приглашали переехать в США. Вашингтон готов был предоставить отдельный пароход, создать наилучшие условия для работы и платить 8000 долларов в год (около 200 тысяч по современному курсу).

Какое-то время Иван Владимирович колебался, но столь круто менять свою жизнь не рискнул. Объяснял это преклонным возрастом, пошатнувшимся здоровьем, незнанием английского языка.

Если верить Бахареву, то Февральскую революцию Мичурин воспринял с полным равнодушен и за весь 1917 год ни разу не вышел за пределы своего питомника. Другой биограф, В.А.Лебедев, несколько иначе описывает февральские события.

«Ликование и восторг народа были безмерны. Буйно таял весенний снег. По улицам города Козлова двигались тысячи людей с красными бантами, с оркестрами. Победно звучали “’Марсельеза”, “Варшавянка”, “Вы жертвою пали”. Музыка явственно доносилась по ветру до мичуринского сада, до полуострова на излучине реки Лесной Воронеж, и Иван Владимирович, <…> надев свою лучшую куртку и шляпу, опираясь на палочку, <…> зашагал в город, что он делал в последнее время крайне редко. Если только царь действительно свергнут, это предвещало для него много перемен к лучшему».

Но и Лебедев подтверждает: в 1917 году Мичурин был поглощен своим питомником, где «шла обычная, неторопливая жизнь», и в основном оставался глух к тому, что происходило в стране и городе. Большую радость принесло ему цветение и плодоношение Пепин-китайки – гибридной яблони, от скрещивания Пепинки литовской с неприхотливым растением из Манчжурии, которое не боялось морозов. Гибрид Китайки с Пепинкой был высеян в 1907 году; десять лет Мичурин его растил, лелеял, воспитывал, чтобы морозостойкость Китайки соединить с качеством плодов Пепинки. И вот на дереве распустились цветы, стали завязываться и наливаться плоды. Всё получилось наилучшим образом!

«С легким загаром-румянцем яблоки нового гибрида висели на горизонтальных, чуть поникших ветвях, какие обычно бывают у Пепина. Формой плоды тоже были совсем как у Пепина. Они походили на спящих голубей, сунувших голову под крыло: с одного конца широкие, с другого – узкие. И ветры не очень-то подступались к этому деревцу: у Пепина плоды держатся крепко. На этот раз Китайка уже нисколько не подвела: передала новому сорту свое самое лучшее качество – морозостойкость» (курсив мой. – С.Р.).

В этом отрывке красивостей больше, чем достоверности. Гибрид незаметно переделан в сорт. Мичуринская биология воспевалась методом социалистического реализма: желаемое превращалось в действительное.

Но вот – грянул Великий Октябрь.

Главой новой власти В. И.Ульяновым-Лениным подписан Декрет о земле: «Помещичья собственность на землю отменяется немедленно без всякого выкупа».

Могла оставаться слабая надежда, что Учредительное собрание не утвердит Декрет или внесет в него поправки. Но в январе 1918 года Учредилка была разогнана. Декрет о земле стал законом. В феврале советская власть утвердилась в Козлове. Мичурин – потомственный дворянин и землевладелец, то есть помещик. Его сад, в который вложено столько ума, таланта, горестей, радостей, бессонных ночей, – не его сад!..

Что было делать?..

При царизме он мог брюзжать о равнодушии власти, от которой нет никакой помощи, а когда помощь предлагали, гордо ее отвергать. С Советами шутки были плохи.

Но Иван Владимирович, почти не выходивший за ограду своего питомника, превосходно сориентировался! «На другой же день после того, как Советы рабочих, солдатских и крестьянских депутатов взяли власть [в городе] в свои руки, не обращая внимания на продолжавшуюся еще на улицах стрельбу, [он] явился в только что организованный уездный земельный комиссариат и заявил: “Я хочу работать для новой власти”».

Комиссарам это понравилось, но в те горячие дни было не до него. Пока его оставили в покое. Надолго ли, нельзя было загадывать. События раскручивались быстро, никто не знал, что будет завтра.

Манной небесной стало письмо из Москвы от профессора Кичунова. Он пошел служить новой власти, был поставлен в Наркомземе во главе Опытного отдела и тут же отправил наверх Докладную записку о Мичурине: «Заслуги И.В.Мичурина в русском садовом мире столь беспримерны и колоссальны, что сделали это достойнейшее имя самым дорогим для каждого русского садовода… И.В.Мичурин составляет настоящую гордость России… Достойный удивления и исключительной признательности всей страны подвиг».

Его послали в Козлов – выяснить на месте нужды Мичурина. Вернувшись, он сделал доклад, после чего отписал: «На пользу (и пользу огромную) для России Вы утверждены старшим специалистом, а помощник полагается Вам по Вашему выбору Верховный же ревизор от Отдела нашего (т. е. опытного) – я; как видите, у нас с Вами всё обстоит теперь благополучно».

Пришлось-таки Мичурину стать чиновником! Только так сад мог остаться при нем, а он при саде.

То была редкая привилегия. Можно сказать, что Мичурину достался выигрышный лотерейный билет. Десятки частных садовых питомников, разбросанных по стране, – от Питера до Кременчуга, от Саратова до Одессы, от Курска до Риги и Краснодара, – Советская власть ликвидировала. В числе нескольких уцелевших, кроме мичуринского, оказался питомник его ровесника Льва Платоновича Симиренко – бывшего народовольца, который провел много лет в сибирской ссылке. Когда ему позволили вернуться в родовое имение в селе Млиев Киевской губернии, он занялся садоводством. «Неутомимый исследователь работал над изучением почти трех тысяч сортов разнообразных плодовых, ягодных и декоративных растений. Среди них – 900 сортов яблок, 880 – груш, 350 – различных видов роз, 305 разновидностей хвойных деревьев и кустов и мн. др.» Советская власть имение конфисковала, но бывшего владельца определила главою хозяйства. В 1920 году Л.П.Симиренко был убит – то ли белобандитом, то ли краснобандитом (подосланным чекистом), но руководство питомником, как бы по наследству, перешло к его сыну Владимиру Львовичу. Агроном по профессии, он посвятил себя развитию дела отца. Вавилов поддерживал деловые и личные контакты с В.Л.Симиренко, как и с И.В.Мичуриным.

Когда на смену полуголодным пайкам времен военного коммунизма пришел голод 1921–1922 годов, выжить Мичурину и его близким помогли посылки из Америки, видимо, от АРА. Организовал их, скорее всего, Вавилов.

Между тем в Москве, с легкой руки того же Н.И.Кичунова, Мичурин стал входить в моду среди кремлевской

элиты. Даже Демьян Бедный нанял садовника, чтобы выращивать на своей даче мичуринские сорта. Почитательницами Мичурина стали мать и сестра управделами Совнаркома Н.П. Горбунова.

18 февраля 1922 года в Тамбовский губисполком пришла телеграмма:

Телеграмма дважды воспроизведена Бахаревым, но в издании 1949 года подпись расстрелянного «врага народа» Горбунова отсутствует; в издании 1955 года («враг народа» реабилитирован) приведена полностью.

«Именно с этого момента, – итожил Бахарев, – возникает постоянная забота всей советской общественности о работах Мичурина».

Еще какая забота!

За советские годы питомник Мичурина разросся в крупную научно-исследовательскую станцию. Ее не раз посещал всесоюзный староста М.И.Калинин, бывали другие кремлевские гости. Ей прирезали землю ближайшего монастыря – было где развернуться. На ней работало два десятка научных сотрудников, ей присвоили имя Мичурина. В 1932 году город Козлов стал Мичуринском, Козловская железнодорожная станция – Мичуринкой. Иван Владимирович давно уже был награжден орденом Красного Знамени; к юбилею наградили орденом Ленина.

В сентябре 1934 года двойной юбилей Мичурина – 80 лет со дня рождения и 60 лет научной деятельности – страна отмечала как всенародный праздник.

Юбилей? В сентябре 1934-го?

Мичурин, напомним, родился 27 октября 1855-го. Началом научной деятельности – в собственноручно заполненной анкете – указал 1875-й. До круглых дат оставалось больше года.

Но годом раньше или позже – кто считает! В стране, покорявшей пространство и время, творились и не такие чудеса.

Чем же заслужил Мичурин таких вселенских почестей? Неужели сортами плодовых культур?

По его собственным словам, они с большим скрипом входили в практику. Незадолго до юбилейных торжеств он сетовал: «Мне совершенно непонятно, как могут люди говорить всерьез о миллионных площадях садов, не имея серьезной сети питомников. За последние пять лет я не встречал даже каталогов существующих питомников… Вопросы о замене старых сортов улучшенными новыми сортами, о научной организации хозяйства и плановом размещении сортов поставлены правительством и партией еще в 1931 г., а политотделы МТС и совхозов, правления колхозов, ОРСы заводов и фабрик тщетно ищут саженцы, получают то, что им не нужно, и не получают того, что им нужно… Почему же до сих пор не спланировано размножение сортов, и в одном месте наблюдается отчаянный недостаток посадочного материала, а в другом – перепроизводство его при невероятной путанице в ассортименте, подвоях и районах их распространения?»

Значит, осыпать почестями Мичурина и даже сдвинуть на год юбилейную дату было властям куда проще, чем организовать размножение его сортов.

Но была, думается, и более веская причина для устройства юбилейных торжеств с фанфарами и барабанным боем на всю вселенную.

Иван Владимирович Мичурин был, как мы видели, всесторонне талантливым самородком. Он умел ремонтировать часы и швейные машинки, налаживать электросигнализацию и совершенствовать садовые инструменты. Когда ему прислали из Англии набор лучших и самых дорогих инструментов, он открыл чемоданчик, перебрал содержимое, затем закрыл его, отнес в подвал и больше к нему не прикасался. Инструменты, которые он смастерил кустарным способом, были легче, сподручнее, прочнее. А ведь он еще занимался врачеванием! Окрестные жители обращались к нему за медицинской помощью и получали ее. Он всегда чему-то учился, осваивал новое, изобретал, выдумывал, пробовал. Видя, как прочно советская власть укоренилась в российской почве, Мичурин, несмотря на преклонный возраст, стал осваивать большевистский новояз, и в этом тоже преуспел.

Новояз вольно или невольно осваивал каждый, кому приходилось общаться с властью и/или что-то публиковать в советских изданиях. Осваивал его и Николай Иванович Вавилов, о том, что это необходимо, намекал Добржанскому, пока тот не раздумал возвращаться в Страну Советов. Но мало кто из старой гвардии ученых или умельцев овладел им в таком совершенстве, как Иван Владимирович Мичурин. Как истинный новатор, Мичурин добился того, что почти никому не удавалось: он умело скрестил с советским новоязом язык садоводства. При видовой и даже родовой отдаленности, гибрид получился цветущим и плодоносным. Вот один из самых благоухающих плодов:

Коммунистическая партия и рабочий класс дали мне всё необходимое – всё, чего может желать экспериментатор для своей работы. Сбывается мечта всей моей жизни: выведенные мной новые ценные сорта плодовых растений двинулись с опытных участков не к отдельным кулакам-богатеям, а на массивы колхозных и совхозных садов, заменяя низкоурожайные, плохие старые сорта. [В том же году Мичурин писал о неразберихе, из-за которой его сорта НЕ вводятся в производство.] Советское правительство наградило меня высшей для гражданина нашей Родины наградой, переименовав город Козлов в город Мичуринск, дало мне орден Ленина, богато издало мои труды. За всё это Вам, руководителю, дорогому вождю трудящихся масс, строящих новый мир – мир радостного труда, приношу всеми 60 годами моей работы благодарность, преданность и любовь.

Письмо было опубликовано перед юбилеем – в «Правде» от 18 сентября 1934 года. Перепечатано многими газетами. Оно того стоило! Одно это письмо окупало все щедроты, какими власть одарила козловского (нет, уже мичуринского!) плодовода. Ответная телеграмма тоже, конечно, попала в газеты:

«ТОВАРИЩУ МИЧУРИНУ ИВАНУ ВЛАДИМИРОВИЧУ

От души приветствую Вас, Иван Владимирович, в связи с шестидесятилетием Вашей плодотворной работы на пользу нашей великой родины. Желаю Вам здоровья и новых успехов в деле преобразования плодоводства. Крепко жму руку. И.Сталин».

Эйфории юбиляра не было предела:

«ДОРОГОЙ ИОСИФ ВИССАРИОНОВИЧ! Телеграмма от Вашего имени явилась для меня высшей наградой за все 80 лет моей жизни. Она дороже мне всяких иных наград. Я счастлив Вашим великим вниманием. Ваш И.В.Мичурин».

Миф о Мичурине был куда важнее самого плодовода Мичурина. «Сущность торжества этого юбилея» он объяснял так: «Ведь моя шестидесятилетняя работа здесь не играет такой роли и не заслуживает такого очень пышного празднования. Вся суть в том, что этой пышностью празднования наше правительство показывает всю важность садового дела с тем, чтобы все совхозы и колхозы обратили особое внимание на это дело, чтобы повысить продуктивность своих садов и вступить в более зажиточную жизнь. С этой точки зрения Вы и смотрите на это торжество».

Доигрывая роль до конца, он подытожил: «Только при советском правительстве я получил возможность развить это дело. <…> Советское правительство дало мне все средства для этого, а в особенности наш любимый вождь товарищ Сталин. Я надеюсь еще поработать».

Понятно, что «вся советская печать приняла участие в праздновании замечательного юбилея». Так написал Бахарев, – в данном случае, без каких-либо преувеличений. «Правда» писала:

Николай Иванович Вавилов протянул руку помощи Мичурину за два года до того, как его взял под свою опеку Кремль. (По тем временам два года были равносильны геологической эпохе.) Посетив его питомник в 1920 году, Вавилов предложил Мичурину издать книгу его работ. Сам разыскивал в старых журналах его статьи, составил библиографию, послал ее в Козлов для дополнений и исправлений. По поручению Вавилова книгу составил и отредактировал В.В.Пашкевич. Она вышла в 1924 году под названием «И.В.Мичурин. Итоги его деятельности в области гибридизации по плодоводству». Открывает ее предисловие Н.И.Вавилова.

Николай Иванович старался вовлечь Мичурина в совместную работу, приобщал его к официальной науке: запрашивал у него образцы сортов и гибридов для вировской коллекции и снабжал его семенами и черенками, причем не только плодовых, но и других растений, в частности, дикого риса, которым заинтересовался Мичурин.

В письме от 1 сентября 1922 года Вавилов просил написать итоговую статью о своих работах, убеждал, что такой очерк «представит интерес не только в России, но и за границей».

Из того же вавиловского письма Мичурин узнал, что его хорошо помнят в Америке, интересуются им и его работами и хотели бы знать, дошли ли до него продуктовые посылки, которые ему посылали в Козлов.

Громогласно благодаря за заботу партию, правительство, Ленина, Сталина, Мичурин не считал нужным отвечать на посылки из Америки, которыми решался вопрос жизни и смерти его и его семьи.

Любопытно, что в том же сентябре 1922 года в газете «Известия» было написано, что когда Вавилова в Вашингтоне спросили о Мичурине, он якобы «отозвался полным незнанием о его существовании».

Высоко ценя работы Мичурина по гибридизации плодовых культур, Вавилов скептически относился к его вегетативным «гибридам». Сам он таких опытов не ставил, но в литературе вопроса хорошо ориентировался, так как еще в 1916 году он опубликовал «Очерк учения о трансплантации (прививке) растений». В декабре 1923-го, получив письмо из Тифлиса от плодовода Н.П.Кренке, он ответил: «Опыты Ваши по прививке любопытны, но, насколько я знаю по литературе, воздействие привоя на подвой в смысле скрещивания пока не доказано. Мичурин в Козлове предполагает, что это так, но его опыты не очень точны и требуют проверки».

В последующие годы Вавилов часто контактировал с Мичуриным, всячески его поощрял, еще трижды приезжал к нему в Козлов (Мичуринск).

В 1931 году в Козлове был учрежден Институт плодово-ягодного хозяйства. Он вошел в систему ВАСХНИЛ, с мичуринской станцией формальной связи не имел, но ему было присвоено имя Мичурина.

Когда потребовалось составить единый план работы научных учреждений по растениеводству, Вавилов разослал письмо с просьбой подготовить наметки плана, а затем собраться в Ленинграде, чтобы их обсудить и согласовать.

От Козловского института на совещание никто не приехал, но его директор Л.И.Рейборт прислал сердитое письмо, с направлением копии в РКИ. Согласование плана работы он воспринял как посягательство на независимость и желание установить контроль над Мичуриным.

В холодном, хотя и вежливом ответном письме Вавилов напомнил, что Козловский институт входит в систему ВАСХНИЛ, и разъяснил, что единый план составляется не по его капризу, так что представителю Козловского института «безусловно придется возможно скорее прибыть в Институт растениеводства и согласовать Ваш план». В постскриптуме говорилось: «Что же касается отношения Института растениеводства к И.В.Мичурину, то я думаю, что лично Иван Владимирович вряд ли имеет основание сомневаться в исключительном уважении, которое Институт растениеводства и бывший Институт прикладной ботаники и новых культур имеет к нему и его работникам».

На каком-то совещании произошло столкновение Рейборта с В.Л.Симиренко, который высказал критические замечания о работе Козловского института. При этом Рейборт снова козырял именем Мичурина.

11 марта 1932 г., Н.И.Вавилов к В.Л.Симиренко: «Товарищи из Козлова используют всуе имя И.В.Мичурина. Поднимать этот вопрос Президиуму Академии [ВАСХНИЛ], очевидно, рано или поздно придется. Надо иметь только большую выдержку. Вопрос этот тем более сложен, что, конечно, в писаниях Ивана Владимировича, при всех его больших заслугах, есть много элементов ненаучности, так же как и у Бербанка. Дискуссировать эти вопросы можно только в спокойной обстановке при достаточной подготовленности аудитории и судей, что, как Вы знаете, бывает не всегда. <…> Одно дело – большие заслуги Мичурина, ценность выведенных им сортов и ценность Ивана Владимировича самого как труженика, 50 лет упорно и талантливо работающего, а другое дело – научная селекция, научное плодоводство. Для Ивана Владимировича они вовсе не были обязательны; по существу, его работа была индивидуальным делом, с Института же мы спросим науку».

«Шероховатости» в отношениях с Козловским институтом сгладились с уходом Л.И.Рейборта. Он возглавлял Институт с 1931 по 1933 год. Затем его след теряется.

Вавилов возглавлял делегацию ВИРа на юбилейном вечере Ивана Владимировича. С ним в Мичуринск приехали В.В.Пашкевич, Г.Д.Карпеченко и молодой сотрудник Отдела плодоводства Г.Г.Тарасенко (погибнет в 1943 году на войне). Адрес от ВИРа был написан и преподнесен Вавиловым. Он выдержан в приподнятых юбилейных тонах, с ритуальным упоминанием «вождя революции Ленина» и «мудрого руководителя Сталина». В нем суммировались достижения Мичурина: «Вы выработали свою революционную методику сортовыведения, с помощью которой достигли громадных успехов. Вы подняли интерес к научно-исследовательским работам по плодоводству, выставив ряд оригинальных положений в плодовоселекционном деле. <…> Теперь вы достигли того, к чему стремились, и Вас окружают молодые энергичные сотрудники, помогающие дальнейшему осуществлению Ваших революционных плодоводческих идей».

Юбилейная статья Вавилова о Мичурине и его достижениях была напечатана в «Трудах по прикладной ботанике», в «Комсомольской правде» и в «Новом мире».

«Еще поработать» после юбилейных торжеств Мичурину не пришлось.

Он стал слабеть, появились боли в желудке, пропал аппетит, мучили кровавые рвоты. Не раз у его постели собирался консилиум светил медицины, хотя сомнений в диагнозе не было: в желудке прощупывалась опухоль, скорее всего, злокачественная.

Последние дни жизни Мичурина «Правда», «Известия», другие газеты ежедневно публиковали бюллетени о состоянии его здоровья. Десятком лет раньше печатались похожие бюллетени об умирании Ленина, почти двумя десятилетиями позже – Сталина.

Конец наступил 7 июня 1935 года, в 9 часов 30 минут утра. До 80 лет Мичурин не дожил четырех месяцев и 20 дней.

«Совет Народных Комиссаров Союза ССР и Центральный Комитет ВКП(б) с прискорбием извещают о смерти Ивана Владимировича Мичурина, выдающегося советского ученого, смелого преобразователя природы, создавшего сотни новых прекрасных сортов плодовых деревьев, всю жизнь отдавшего служению трудящимся массам».

На первой странице ведущих газет – огромный портрет Мичурина в траурной рамке. Словно почил не скромный селекционер, а великий вождь и учитель или полководец, завоевавший полмира. Из смерти Мичурина власть сделала еще одно пропагандистское шоу. Далеко не последнее.

Его тело не успело остыть, как стартовало «мичуринское учение».