В этот вечер Оуэн был раздражен менее обычного, но его нервозность со временем нарастала. Четыре дня прошло с тех пор, как в полиции получили последнее сообщение убийцы, о чем люди вскоре смогли прочитать в газетах. Полиция просила граждан немедленно связаться с властями в том случае, если они смогут расшифровать сообщение, содержащее угрозу для них.

– На этот раз, – с горьким сарказмом пояснил Оуэн из глубины своего кресла, – даже инспектору удалось разгадать загадку, присланную убийцей. Надо сказать, что при двух оставшихся «чудесах света» это было не так уж трудно. Гробница Мавзола в Галикарнасе и пирамида Хеопса в Гизе.

– Если П.О..Х..Е.С – это анаграмма слова ХЕОПС… – начал я.

– Вы в этом сомневаетесь?

– Нет, но я задаюсь вопросом относительно буквы «В», стоящей перед другими буквами. Для нее нет места в анаграмме.

– Уэдекинд считает, что на «картине» был небольшой промежуток между этой «В» и следующей точкой. Должно быть, буква «В» является предлогом, а вовсе не буквой загадочного имени. Так что первое слово могло обозначать место, откуда некий мистер, например «Пинк Джон», скоро вознесется к богам…

– Это лишь один вариант среди многих, – устало вздохнул я. – Господи, сколько еще версий должны мы перебрать… до следующего убийства!

– Вы кажетесь мне пессимистом, Ахилл… Но увы! Я тоже разделяю вашу точку зрения. Потому что, боюсь, мы с вами не решим эту задачку до совершения трагедии! Кто будет следующей жертвой? Когда убийца нанесет удар? И каким образом? Можно ли избежать нового убийства? Сколько уже времени мы непрестанно задаем себе эти вопросы, не находя ни малейшего ответа! Честно говоря, я бы не хотел быть на месте нашего друга инспектора… Держу пари, он совсем не спит в эти дни!

– Должен вам заметить, что мы тоже давно уже бодрствуем!

– Несомненно, но у нас нет той ответственности, что у него. И хотя, я уверен, он делает все возможное, боюсь, ему не удастся помешать зловещему плану преступника…

– Но разве полицейские не сменяют друг друга, дежуря возле дома Бруков, чтобы постоянно наблюдать за возможными перемещениями наших подозреваемых?

– Да, конечно, но усадьба огромна. И помешает ли это шестому убийству?

– Может быть, и нет. Но по крайней мере мы точно узнаем о виновности или невиновности двух молодых людей. Если будет доказано, что они не покидали дом во время совершения убийства, значит, оба окончательно останутся вне подозрений.

– Как все просто на словах, – вздохнул Оуэн.

Затем он встал, подошел к каминной полке и обратился к миниатюрным статуэткам из мыльного камня, украшавшим ее:

– О, любезные музы, почему вы покинули меня? Вы предали меня, потому что рассердились? Каллиопа, почему твой прекрасный голос не шепнул мне магическое слово? Клио, почему ты не развернула свитки твоей славы, чтобы я мог, как и прежде, стяжать свои лавры? А ты, Полигимния, почему не разжигаешь во мне пламя воспоминаний? И все же я уверен, что у меня есть все части пазла, но я не в состоянии их собрать! А ты, прелестная Эвтерпа, почему не сыграешь мне на флейте, чтобы пробудить мой разум, усыпленный Морфеем?

Так Оуэн обращался к вызывающему молчанию своих «дорогих подружек», а затем, разочарованный, снова опустился в кресло.

– Я сдаюсь, – прошептал он. – Сейчас меня может опередить даже простой смертный. Молодая девушка снизошла до того, что предлагает мне курсы «вдохновения», а молодой человек в подробностях объясняет красоту цветка… До чего мы дошли? Не говоря уже о мистере Бруке, который в прошлый раз определил соотношение между величиной и красотой чудес света, давал советы, которые должны были быть произнесены моими устами… Да, Ахилл, я слабею. Может быть, я уже просто стал как все? Боже мой! Какую жестокую кару ты налагаешь на меня! На меня, который всегда находил жизненную силу только благодаря сознанию зависимости от прекрасного! Нет, это слишком жестоко, мне не вынести!

Мой друг еще не закончил изливать свою печаль, когда я решил вмешаться, поскольку такие моменты глубокой депрессии могли иметь продолжение.

– Раз мы теперь уверены в «чуде света», нам будет достаточно просто найти его!

– Действительно, чего же проще, когда речь идет о пирамиде! Да такие пирамиды, как известно, возвышаются на каждом лондонском перекрестке!

– Не глупите, речь, конечно, идет об изображении!

– Тогда еще не видно конца нашим трудностям!..

– А вы думали о могиле? О кладбище? Эти пирамиды не совсем могилы, они были предназначены для царской семьи?

– Нет, Ахилл, я об этом, конечно, не думал, но хорошо, что вы здесь и напомнили мне! А теперь скажите, с какого кладбища нам следует начинать?

Я не стал реагировать на его саркастический выпад, а встал и прошел в библиотеку, где, пробежавшись взглядом по корешкам классических книг, спросил, есть ли в его коллекции труды, относящиеся к семи чудесам древности.

– Рядом с «Илиадой» стоит том «Истории Греции», в котором есть несколько отрывков из утерянной рукописи Филона…

Я перелистал книгу, а затем, найдя то, что искал, вернулся к своему креслу.

– Здесь есть интересные вещи, – заметил я наконец.

Оуэн, прижав кончики пальцев к вискам и устремив взгляд на свои статуэтки, прервал молчание:

– Все, что есть в этой квартире, Ахилл, достойно интереса по определению.

– А я утверждаю, что, например, размышления мистера Брука, о которых вы упомянули некоторое время назад, касающиеся семи чудес света, созданных человеком для того, чтобы уравнять богов или природу с их красотой и монументальностью, взяты прямо из комментариев Филона…

– Мистер Брук не дурак! Он много читал и знает классику.

– Я здесь прочитал, что висячие сады Вавилона возникли как творения, противостоящие природе потому, что растения находились над головами людей. Или еще: Фидий, создавший огромную статую Зевса в Олимпии, надолго победил богов Олимпа. А Родос с его Колоссом олицетворял собой своего рода второго Гелиоса, а затем… черт меня подери! Это же практически слова сообщения! По поводу пирамиды Хеопса там говорится, что люди вознесутся к богам!

– Все это замечательно, Ахилл, – одобрительно заметил Оуэн, изобразив подобие улыбки. – Но что вы поняли из всего этого? Что убийца читал Филона? Разве это удивительно для мастера преступлений?

– Нет, но все же я считаю, что это приоткрывает нам его личность.

– Его личность скрыта от нас. И мы должны во что бы то ни стало распознать его лицо!

– Я думаю, он любит прекрасное…

– Его эстетическое чувство нам известно, и не надо больше ничего доказывать. Но зачем вы мне говорите все это? – добавил Оуэн, бросив на меня косой взгляд.

– Из-за одной фразы того же самого Филона. Скорее всего безобидной, но не знаю, почему, только мне кажется, что она связана с нашей загадкой… «Красота, как и солнце, когда оно появляется, мешает видеть то, что ее окружает».

Оуэн, заинтригованный, подался вперед и медленно повторил эти несколько слов, смакуя каждый слог, а затем вынес свой вердикт:

– Очень интересно, Ахилл. Вам удается, хотя и очень редко, быть на высоте, и я радуюсь, что когда-то выбрал вас в качестве друга. Очевидно, эта фраза привлекла ваше внимание из-за слова «красота», связанного с «чудесами», о которых мы все время говорили, а также из-за солнца, которое мы тоже часто упоминаем. А еще эта зона, «которую нельзя увидеть», но она, естественно, относится к истине, которую мы так долго ищем…

Оуэн внезапно вскочил и начал быстро шагать по гостиной, соединив у рта кисти рук, крайне сосредоточенный.

– В этих словах есть своего рода вызов, – наконец заговорил он. – Парадоксальный вызов, игра света, создающего такую ослепительную красоту, что она освещает темные зоны, но в то же время затемняет их все тем же блеском. Это прекрасное разоблачающее солнце, которое, с другой стороны, отменяет теорию Амели Долл, согласно чему ее любимый Гелиос постоянно создает свет вокруг себя…

– Черное солнце в некотором роде?

– Может быть, но я предпочитаю видеть освещенное место и противостоять этому парадоксу. И нет ничего парадоксального, если придерживаться того, что красота, когда она появляется, затмевает все вокруг, потому что приковывает к себе все взгляды. А солнце, по существу, создает свет, когда появляется на небосклоне. Оно подчеркивает красоту вокруг себя и тем самым ослепляет нас…

Оуэн внезапно остановился, повернулся ко мне и буквально выкрикнул эти слова:

– Вы понимаете, Ахилл? Мы ослеплены красотой! Это и есть вызов: преступления, блестящие, как звезды на небе, струящиеся золотом, утонченные и свежие, как цветы, унизанные жемчугом росы, настолько прекрасные, что они мешают видеть нам истину!

– Все это очень хорошо, – сказал я, помолчав. – Но больше-то мы ничего об этом не знаем!

– Может быть, – заметил Оуэн с горькой улыбкой, – но убийца играет с огнем! С большой дерзостью часто приглашая нас полюбоваться его произведениями искусства, он кончит тем, что сожжет себя!

Инспектор Уэдекинд, сидя в кабинете Скотленд-Ярда, размышлял о положении дел с таким лихорадочным рвением, что каждое мгновение рисковал разрывом вены, неестественно вздувшейся у него на виске. Он постоянно консультировался со своими сотрудниками и узнавал новости от агентов, которые сменяли друг друга на подходах к усадьбе Северн-Лодж. Сейчас оттуда после дежурства прибыл рыжий сержант Джонсон, молодой человек с открытым взглядом.

– Вот уже шесть дней прошло, как нам прислали эту проклятую картину, – ворчал Уэдекинд, жуя свою сигару. – И ничего! Что-то наш убийца не выполняет своих обязательств!

– У него связаны руки! – уверенно заявил Джонсон.

– Откуда он может знать о слежке? Я официально приказал, чтобы вас никто не видел!

– Мы делаем все возможное, – ответил Джонсон. – Но нас может увидеть какой-нибудь человек из деревни и шепнуть пару слов Брукам, а они, оценив ситуацию, поймут, что мы там не для того, чтобы слушать пение птиц.

– Надо просто наблюдать за выходом подозреваемых из дома и при случае следить за ними!

– Мы именно этим и занимаемся. Но до сих пор не наблюдалось ничего подозрительного. Мистер Денхем два раза ездил в город. Первый раз в лавочку, второй раз в паб. Мистер Брук-младший отправился в Лондон только один раз, чтобы прогуляться возле Стренда. Те, кто следил за ним, уверены: он ничего не совершал.

– А по ночам?

– Мы слышим малейший шум. И вряд ли им известно, где находится наш наблюдательный пост. Мы предельно бдительны, несмотря на лес, прилегающий к усадьбе. Находясь на достаточном отдалении от дома, мы контролируем все стратегические места…

– Значит, – продолжал инспектор, сжимая кулак, – кто-нибудь из них попытается найти другой выход!

– Об этом мы тоже думаем. И хочу уверить вас, шеф, что у нас все под контролем!

Когда молодой полицейский удалился, Уэдекинд взял лист бумаги и хорошо заточенным карандашом нарисовал на нем пирамиду, на которой поставил большой вопросительный знак. Затем, откинувшись назад, он задумчиво осмотрел рисунок. Потом его взгляд перенесся на карту столицы, занимавшую добрую часть стены. В его мозгу все время крутились вопросы: где? Когда? Как? Каким будет будущая сцена преступления? Какую декорацию преступник выберет на этот раз, чтобы создать свой новый шедевр?

Карта на стене была утыкана полудюжиной булавок, соответствующих наиболее вероятным местам, способным привлечь внимание преступника для совершения будущего злодеяния. Но ни одно из этих мест не напоминало пирамиду, особенно древнеегипетскую. Булавками были отмечены также три музея и несколько частных коллекций, которые теперь находились под постоянной усиленной охраной, среди них и знаменитый Британский музей, в котором находилось несколько саркофагов и других замечательных раритетов Древнего Египта.

Получив шестую «картину», Уэдекинд направил свое расследование на поиски места готовящегося преступления. Он уже представлял себе огромные заголовки в газетах: «Убийство в Британском музее»! Но понемногу его настиг скептицизм Оуэна Бернса, который нашел эту идею немного примитивной и слишком простой для разнузданного воображения убийцы.

Уэдекинд засыпал над чтением докладов своих подчиненных и разглядыванием карты Лондона, когда все булавки таинственно меняли свое место, его охватывало сонное оцепенение. Они казались ему торчавшими отовсюду, как грибы, принимавшими форму вопросительных знаков или букв полученного сообщения: «В… О.Н П. О. Х. Е. С СКОРО ВОЗНЕСЕТСЯ К БОГАМ… П. О.Х. Е..С П. О.Х. Е..С П. О.Х. Е..С».

Несколько полицейских внесли свой посильный вклад в попытку расшифровки сообщения. Один из них предположил, что буквы «О» и «Н» могут соответствовать имени «Джон». Идея была хорошая, но королевство его величества буквально кишит носителями этого имени, и проблема осталась на том же месте. Другой сделал вывод, что «В» – это предлог, а еще один предложил идею, что буква «П» могла соответствовать слову «ПАРК», а буква «С» – завершать название этого парка. Этот же полицейский продолжил свою мысль, предположив, что название парка вполне может быть «Парадайс», который находится на севере Лондона в районе Кингс-Кросс. Это совсем небольшой парк, чуть больше сквера, который, увы, никоим образом не связан с пирамидами или Древним Египтом. В конце дня Уэдекинд решил все-таки поставить там агента, не будучи убежден в необходимости этого. Просто так, на всякий случай. Он чуть было не рассказал об этом Бернсу и его другу Ахиллу Стоку – забегавшим к нему накануне – что в парке «Парадайс» некто «Джон скоро вознесется к богам», но нарастающее напряжение и тревога ожидания устранили из сферы его внимания эту деталь, и без того казавшуюся ему незначительной. Но инспектору не повезло. Потому что наши два детектива видели все намного четче…

На седьмой день после получения сообщения, примерно в десять часов вечера, когда Уэдекинд собирался идти домой после напряженного дня, он увидел, как дверь его кабинета внезапно распахнулась с необычайной силой. Одного взгляда на бледное лицо ворвавшегося к нему полицейского было достаточно, чтобы понять еще до того, как тот открыл рот, что только что произошло «шестое чудо преступления»…