– Конечно! – заявил я, даже не пытаясь скрыть удивление. – И мы даже присутствовали на последнем заседании клуба!

– Ах, да! Кажется, я вспомнила! – воскликнула Амели, засмеявшись. – В самый разгар заседания я увидела возле двери две высокие фигуры, действовавшие с большой осторожностью! Значит, это были вы!

Вспоминая подробности того вечера, а также женственный облик одного из жрецов, я сопоставил свои впечатления со словами девушки, которая, не колеблясь и даже забавляясь, ответила:

– Да, это была я! А человек рядом со мной был не кто иной, как мистер Брук, который уже двенадцать лет является президентом клуба…

– Там было пустое место, – заметил Оуэн. – Оно принадлежало сэру Томасу?

– Да, это так. И теперь я понимаю, к чему вы клоните: вы ведете расследование его убийства!

– Его убийство – одно из «чудес преступления», как вы понимаете. Вам это не кажется странным?

– Да, – проговорила Амели, понимающе покачав головой. – Мистер Брук был очень расстроен, ведь он потерял старого друга. Но в некотором смысле я не слишком удивлена, что убийца выбрал жертву из своего окружения. Майкл и Пол оба знали сэра Томаса и, несомненно, его привычки – все то, что позволило… убийце рассчитать детали своего коварного, макиавеллистского преступления.

– К сожалению, он показал макиавеллистские склонности и в других преступлениях! Это не слишком нам поможет.

Помолчав мгновение, Оуэн задумчиво спросил:

– Получается, на самом деле клуб Гелиоса – это несерьезно?

Амели запрокинула голову, рассмеявшись красивым смехом:

– Конечно, нет! Я же вам сказала, что ученые сделали это для того, чтобы обмануть кочевников. А затем обряды вошли в привычку, эти собрания стали для нас чем-то вроде развлечения. Мы начали привлекать людей, которые не воспринимают себя слишком серьезно. Этот клуб существует ради удовольствия!

Затем, лукаво глядя на нас, она добавила, понизив голос:

– Клуб дает мне возможность немного помечтать о прекрасном Египте, о магии его цветов, о прекрасных передвижениях золотого песка, о спокойном течении Нила, о беспечных ласках солнца…

– Вы могли бы быть царицей Нефертити… – отозвался Оуэн, пристально и задумчиво глядя на нее.

Амели зарделась от удовольствия.

– А вы, – сказала она, – Аменхотепом Четвертым! Внешне вы похожи на него!

– Каким же он был?

– По сведениям мистера Брука, которые представляют собой часть скопированных текстов, у фараона, как и у вас, было удлиненное лицо, чувственные губы, высокий рост, не слишком атлетическая фигура и несколько женственные бедра…

– Не забывайте, что я Аполлон! – напомнил ей Оуэн очень серьезно.

– Подождите, – вставая, сказала Амели. – Я сейчас прочитаю вам стихи, которые, по мнению мистера Брука, могли быть обращены Нефертити к ее супругу более трех тысяч лет назад. Они мне очень нравятся, и я переписала их для себя.

Через некоторое время она вернулась с блокнотом и начала читать стихи, очень похожие на слегка завуалированное объяснение в любви, как будто обращаясь к Оуэну, который слушая ее, казалось, упивался этими словами:

– Очень красиво, – вдохновенно произнес мой друг.

Я согласился с ним, задаваясь вопросом, была бы восхитительная Амели смущена, облачившись «в царский лен», если бы погрузилась в озеро с Оуэном…

– У мистера Денхема большой талант, – заявил мой друг несколькими днями позже мистеру Бруку, который согласился принять нас.

Для того чтобы чувствовать себя более комфортно «среди художников», он предложил нам пройти в мастерскую Майкла, которого в этот день там не было. Оуэн сказал, что очень хотел бы посмотреть работы молодого дарования.

Джон Брук оказался седеющим шестидесятилетним мужчиной высокого роста, хорошо сложенным и внушающим уважение. На его лице будто отпечатались следы многочисленных странствий по миру, а в глазах под густыми бровями читался неустанно мятежный дух.

Одет он был элегантно, может быть, с несколько причудливой фантазией в выборе цвета костюма, что-то между охрой и шафраном – цвет, который можно встретить только на живописных полотнах.

– Да, Майкл – большой талант, – одобрил мистер Брук. – Хотя сам он никогда не бывал в Египте, но, кажется, инстинктивно знает тысячи оттенков его цвета. Он также очень хорошо чувствует предмет моих исследований. Это многообещающий художник, мистер Бернс, как вы сами сможете убедиться. А что об этом думает мистер Сток?

В весьма просторной мастерской находилось более двадцати завершенных холстов. Лазурные небеса, песок, пальмы, древние памятники, течение Нила, отраженное всеми оттенками, и надо признать, достаточно успешно. Майкл, бесспорно, обладал чувством цвета.

Я ответил, что полностью разделяю их мнение, особенно подчеркнув все, что касается цвета. Затем Бернс обратился к Джону Бруку с неожиданным вопросом:

– Вы знаете, что странный преступник, о котором в последнее время много говорится в прессе, посылает в полицию сообщения в виде картин?

Мистер Брук нахмурился:

– Да, я читал об этом… Но почему вы задаете этот вопрос мне? Вы думаете, что речь идет о художнике?

– Не обязательно быть художником, чтобы нарисовать кистью цветные буквы, – ответил Оуэн, прочистив горло. – Но совершенно очевидно, что нельзя пренебрегать этим фактом…

– Вы думаете о ком-нибудь конкретном… вроде Майкла?

Хозяин дома говорил просто, без язвительности. Казалось, он и вправду был удивлен. Оуэн ответил ему вопросом:

– Были ли у него причины для совершения целой серии преступлений?

Джон Брук помолчал некоторое время, а затем его лицо осветила улыбка.

– Вы знаете, все художники немного сумасшедшие, особенно в этом возрасте. Молодые люди могут потерять голову из-за самой ничтожной причины. Но, говорю совершенно искренне, я не вижу у Майкла душу убийцы. Он никогда не сможет делать ничего иного, кроме как рисовать картины. Это для него дело чести. И я действительно думаю, что этот мальчик далеко пойдет. В данное время он получает удовольствие только от своей, пока скромной, известности, но я очень надеюсь, что он заслужит славу, соответствующую его таланту, и в самом близком будущем. Когда Майкл завершит эту серию картин, я устрою выставку, достойную его дарования.

– Ваш сын тоже интересуется живописью?

Лицо Брука помрачнело.

– Нет. И вообще, интересуется ли мой сын хоть чем-нибудь? Он – настоящая могила, по крайней мере в отношениях со мной. Но я полагаю, что вы здесь не для того, чтобы говорить о моем сыне?

– Нет, конечно. Но по поводу убийства вашего друга, сэра Томаса, трагическая смерть которого, вы, разумеется, знаете, была частью серии преступлений, о которых мы говорили. И мы узнали, что он, как и вы, был членом клуба Гелиоса…

Джон Брук согласился с этим утверждением и охотно стал рассказывать о клубе и его возникновении. Его рассказ во всем совпадал с повествованием Амели. На наш вопрос, не знает ли он, были ли за это время, кроме сэра Томаса, убиты другие члены его экспедиции, он ответил отрицательно, вспомнив тем не менее судьбу своего несчастного друга Артура Долла. Но три других его компаньона живы и здоровы, как и он сам. А предположение, что убийца сэра Томаса тоже может быть членом клуба, показалось ему крайне маловероятным и даже заставило улыбнуться:

– Как я и говорил вам, создание этого клуба было просто шалостью, капризом, игрой, в которую большие дети играют скорее по привычке. В скобках можно заметить, что эти заседания отнимают у меня массу времени, и я думаю, что скоро мы закончим с ними. Но ответьте, кто сказал вам, что я – президент этого клуба?

– Кто-то, кого вы хорошо знаете, и на кого, честное слово, очень приятно смотреть…

– А-а-а! Все понятно! Это Амели, так ведь?

Получив положительный ответ Оуэна, хозяин дома задумчиво продолжил:

– Наша обожаемая Амели, как она прекрасна! Я уже говорил вам, она для меня – как родная дочь. Может быть, я должен был уделять ей больше времени? Впрочем, и ей, и Полу… Она часто создает какую-нибудь проблему у себя в голове и не всегда отдает себе в этом отчет, что иногда становится источником неприятностей. Майкл – он живет со мной под одной крышей, чтобы не терять времени на передвижения до работы, – влюблен в нее. Мой сын тоже, но этот еще и очень ревнив. А так как он ничего не понимает в искусстве, то буквально помешался от гнева, когда Майкл написал портрет Амели в таком виде… в каком ее создала природа. Все закончилось тем, что он разорвал холст, который должен был стать очень удачным. Конечно, оба юноши больше не общаются. А если сталкиваются друг с другом на лестнице или в кухне, не обмениваются ни единым словом. Эта ситуация становится тягостной, и я думаю, что она может повлиять на талант Майкла. Если положение дел не изменится, мне придется принять решение о переносе его рабочего места. Я буду очень расстроен, так как больше не смогу наблюдать за его развитием…

Через неделю после нашей встречи с Джоном Бруком ни в расследованиях полиции, ни в ведении дела Оуэном не наметилось никакого прогресса. Личность неуловимого убийцы все время оставалась в тени, и ни в одном из его поразительных преступлений так и не появилось ясности.

Промежуток между его предыдущими преступлениями обычно составлял примерно пятнадцать дней, так что Скотленд-Ярд уже был готов получить пятую картину, и их ожидание оправдалось. Восьмого июня им прислали еще одно сообщение, выполненное в привычной форме: «ГНЕВ БОГОВ СКОРО ОБРУШИТСЯ НА Л..О..П..М..Ю..И…И..»

На этот раз анаграмма убийцы была быстро расшифрована, даже инспектором Уэдекиндом: ОЛИМПИЯ. Олимпия – это место, где некогда была воздвигнута статуя Зевса, еще одно чудо света, пятое в зловещей серии. Но на какую несчастную жертву оно будет направлено? И в какой манере разнузданное воображение преступника должно будет воплотиться? Послание было недостаточно точным, чтобы удалось идентифицировать будущую жертву, а кроме того, в этот раз не была указана дата. Однако теперь полицейские первыми нарушили молчание, обратившись к прессе на тот случай, если намеченная жертва сможет узнать себя и принять необходимые меры защиты. Уэдекинд, его сотрудники, Оуэн и я сам напрасно ломали голову, пока убийца совершал последние приготовления.

Отступив немного назад от этой трагедии, я хотел бы (не боясь слишком ошибиться) набросать факты, описывая их от третьего лица. И при необходимости, возможно, вернусь к этому методу. А сейчас отступлю на некоторое время, чтобы описать пятое «чудо преступления», бесспорно, одно из самых поразительных убийств в истории. На этот раз не было ни отсутствия следов на земле, ни чудесного исчезновения убийцы, в то время как несколько свидетелей, наблюдая за преступлением, приходили к выводу о невозможности его совершения. Здесь «невозможность» была иного рода, но не менее загадочная…