Глава 42

Я ожидала встречи с Гренвиллом и Вайолет с некоторым волнением, но они приветствовали меня так, словно мое пребывание в Маль-Пэ было заурядным светским визитом. Я же никак не могла забыть страшную картину с громадной фигурой Гренвилла, прижавшей к кровати дочь. Возможно, Вайолет не сказала отцу, что я видела их, и пыталась стереть все это из памяти. Наверное, это помогало выжить в диких условиях. Может быть, я все же могла бы помочь ей? Например, поговорить с Гренвиллом после того, как наш сегодняшний план осуществится. Мне до смерти не хотелось делать этого, но тогда оставалось только обратиться в полицию, что было бы слишком тяжело для всех, кого ситуация так или иначе касалась, и особенно для бедной Вайолет.

– Очень жаль, что мы пропустили осмотр студии, – сказал Гренвилл. – У нас опять проблема с Консуэлой.

– Из-за ее сына? – спросила Хелен и, не дожидаясь ответа, повела нас в столовую. – Но вы ведь столько раз бывали в моей студии и все видели, за исключением самой последней работы. Я покажу вам ее после обеда, если хотите.

В столовой красовался большой прямоугольный стол, привезенный, по словам хозяйки, из Англии. Его покрывала кружевная скатерть очень тонкой работы. Я вспомнила, как миссис Брендел говорила, что хотела бы привезти такую скатерть домой. Теперь у нее этой возможности не было. Я вспомнила, как она лежала в ванне в «Таоро» с красными пятнами на шее, а на полу валялись жемчужины, и физически ощутила, как во мне вскипает гнев и кровь приливает к лицу.

– У нас сегодня совершенно неформальный обед, так что рассаживайтесь, пожалуйста, как угодно, – предложила Хелен. – Надеюсь, цветы вам нравятся, – добавила она, указав на стоявшие на столе вазы, заполненные красными розами. – Эти розы дал мне садовник «Таоро». – Обратившись ко мне, она спросила, получила ли я в этот день открытку-валентинку. Узнав, что не получила, она состроила жалостливую гримасу и, бросив взгляд на Дэвисона, произнесла: – Ну, не расстраивайтесь.

Все заняли места за столом. Доктор Тренкель подкатил к столу кресло Эдмунда Фоссе; Вайолет села слева от него, а я справа. Дэвисон устроился напротив меня между профессором Уилбором и Рупертом Мэйби, доктор Тренкель – напротив Джерарда Гренвилла, а Хелен Харт и Гай Тревельян сели у противоположных торцов стола.

– Мы до сих пор не имели возможности толком поговорить друг с другом, миссис Кристи, – сказал Эдмунд Фоссе, пока я разворачивала салфетку и расстилала ее на коленях.

– Да, у меня все время какие-нибудь дела, – ответила я. – Отправившись сюда, я боялась, что не найду на острове ничего интересного, но оказалось совсем наоборот.

– Да, действительно, – согласился он. – А как продвигается ваша писательская работа?

– Ох, боюсь, медленно. Надо будет заняться ею всерьез после того, как…

– После чего?

– Ну, когда я найду время.

– Да, время… – произнес Эдмунд грустно. – То, чего у меня больше нет.

Лицо Вайолет исказилось от боли, она накрыла ладонью его руку.

Я в этот миг подумала: уж не догадывается ли он, что его ждет? Он, конечно, мог иметь в виду свое физическое состояние, но вдруг…

– «Всему свое время, и время всякой вещи под небом», – процитировала я Екклесиаст.

– «Время рождаться, и время умирать; время насаждать, и время вырывать посаженное», – подхватил Эдмунд.

«Время убивать, и время врачевать; время разрушать, и время строить… время молчать, и время говорить», – продолжила я мысленно.

Время рассказать всем правду приближалось.

– Вы верите в Бога? – спросил Эдмунд.

– Я думаю, вера может служить утешением человеку в трудную минуту, – ответила я. – А вы верите, мистер Фоссе?

– Да, я тоже нахожу в ней большое утешение, – ответил он. – Но моральную поддержку можно найти не только в религии, правда ведь? – Он взглянул на Вайолет, смотревшую на него со всепоглощающей преданностью. – Вы, конечно, знаете о наших проблемах. Жаль, что мы с Вайолет не встретились несколько лет назад, – тогда, может быть, мы успели бы насладиться обществом друг друга, прежде чем проклятая болезнь начала разрушительную работу.

Служанка разносила легкое консоме.

– А где вы жили до того, как переехали на Тенерифе? – спросила я.

– В Лондоне. Но врачи посоветовали мне найти более подходящий для моего состояния климат. Я нашел его здесь.

– Но это не помогло?

– Сначала помогало, и я уж думал, что доктор Тренкель вылечит меня, но затем стало хуже, и на этот раз все было гораздо серьезнее.

– Жаль это слышать, – отозвалась я.

– Но мы не теряем надежды, – вступила в разговор Вайолет с чрезмерным, как мне показалось, оптимизмом. – Есть и другие доктора, кроме Тренкеля. Я думаю, стоит съездить в Швейцарию или Америку. Я слышала, там иногда добиваются успеха.

– Может, и съездим, дорогая, – сказал Эдмунд, снова пожав ее руку, – может, и съездим.

Я заметила, что Гренвилл бросает с дальнего конца стола неодобрительные взгляды на дочь, и подумала, не ощущает ли оккультист шестым чувством то, что мне известно.

– Вы не едите, миссис Кристи? – обратилась ко мне Хелен.

Я действительно не притронулась к супу – но не из-за боязни отравления, а потому, что мысль о предстоящем начисто лишала аппетита.

– Прошу прощения, мне немного не по себе, – ответила я. – Никак не могу войти в норму после того, как обнаружила труп бедной миссис Брендел.

– Да, можно понять, какой ужас вы пережили, – сказал Эдмунд Фоссе.

– Надеюсь, это не рецидив болезни, которая одолела вас в Маль-Пэ? – спросил Гренвилл с оттенком скрытого злорадства в голосе. – У англичан такой чувствительный организм.

В это мгновение я сделала условный знак Дэвисону. Согласно нашему договору, когда я притронусь правой рукой к мочке левого уха, мы приступим к осуществлению плана. Он должен был совершить что-то такое, что привлекло бы всеобщее внимание. И Дэвисон превзошел самого себя, резко поднявшись и опрокинув тарелку с горячим консоме на колени Руперту Мэйби.

– О черт! – вскричал Мэйби.

– Ох, простите, я так неловок, – сказал Дэвисон и стал промокать колени Руперта салфеткой.

– Убери от меня лапы, ты… – прорычал Мэйби, потеряв от неожиданности контроль над собой, из чего я заключила, что он, по-видимому, догадывается, какой характер носила дружба его брата с Дэвисоном. – Спасибо большое, я сам справлюсь, – добавил он, взяв себя в руки.

Все гости уставились на эту сцену. Хелен Харт вскочила и поспешила на помощь. На меня никто не обращал внимания. Открыв сумочку, я достала шприц и, спрятав его под столом, всадила иглу в бедро Эдмунда Фоссе. Он вскрикнул – не столько от боли, сколько от удивления – и, опираясь о стол руками, попытался подняться: хотя тело его было истощено, руки оставались сильными. Однако введенное мною средство оказывало свое действие и препятствовало движениям. Он открыл рот, желая что-то сказать, но не смог произнести ни слова. Лицо его исказилось от ужаса.

Я хотела встать, но Эдмунду удалось схватить меня за запястье. Я попыталась вырваться, однако, несмотря на частичный паралич, он крепко держал меня, а в глазах его клокотала ярость. Я стала разгибать его пальцы свободной рукой, но он прилип ко мне, как моллюск к скале. Мы уронили на пол столовые приборы, и всеобщее внимание переключилось с Мэйби и Дэвисона на нас.

– Что происходит, скажите на милость? – крикнула Хелен.

– Миссис Кристи, в чем дело? – спросил Гай, поднимаясь на ноги.

Сделав глубокий вдох, я произнесла, чувствуя, как хватка Эдмунда слабеет:

– Боюсь, я должна признаться, что убила мистера Фоссе. Я хотела решить этот вопрос как-нибудь по-другому, но в конце концов убедилась: иного выхода нет.

Все молча воззрились на меня в полном изумлении. Первой вышла из транса Хелен Харт.

– Что вы сделали? – вскричала она.

– Ввела ему дозу морфия. – Средство оказывало все более сильное действие на Фоссе. Рука его повисла, голова упала на грудь. Сделав шаг назад, я показала всем шприц и пузырек и произнесла бесстрастным тоном медсестры, усвоенным мною во время войны в добровольческом медицинском отряде: – Результат будет фатальным. Губы и ногти посинеют. Вскоре должна начаться рвота, дыхание станет затрудненным; возможен апоплексический удар. После этого он неизбежно впадет в кому, и наступит смерть. Боли он не почувствует.

Все глядели на меня со смесью страха и замешательства в глазах.

Одна служанка выскочила из комнаты – очевидно, за помощью. Я надеялась, что Нуньес где-то рядом с домом, как мы договорились.

– Я не понимаю, – произнесла громким шепотом потрясенная Вайолет. – Это вы виноваты во всех этих смертях? Вы их убили?

Лицо ее застыло и казалось маской.

– Я сожалею, Вайолет, – мягко произнесла я. – Но у меня не было выбора. – Я протянула руку, чтобы прикоснуться к девушке.

Я собралась с силами, готовясь к тому, что должно было последовать. Я ожидала, что Вайолет кинется на меня, но она сидела совершенно неподвижно, напоминая фарфоровую куклу, которая была у меня в детстве. Казалось, вся жизненная энергия покинула ее. В этот миг в другом конце столовой раздался не то крик, не то рев животного, не сразу нашедший выражение в словах.

– Нет! – завопила Хелен. В глазах ее бушевало абсолютно неуправляемое безумие. – Нет! Эдмунд!

Она бросилась ко мне, расталкивая всех на пути.

– Что вы сделали?! – снова спросила она.

Я как можно спокойнее повторила уже сказанное. Хелен склонилась над Эдмундом и, обхватив его голову руками, стала вытирать его рот салфеткой.

– Доктор Тренкель! Доктор Тренкель! – крикнула она. – Вы не можете его спасти?

Дэвисон положил руку Тренкелю на плечо и прошептал ему что-то на ухо.

– Что происходит? Почему никто не хочет помочь? – Хелен прижала безвольно обвисшее тело Фоссе к себе, и на какую-то минуту сцена стала такой же скорбной и мучительной, как «Пьета», которую я видела в парижском музее. – Он умирает – умирает! Дорогой мой, любовь моя!

Это встряхнуло Гая.

– Хелен? – произнес он и, обойдя вокруг стола, попытался оторвать ее от поникшего тела Эдмунда Фоссе. – Ты чувствуешь себя нормально?

– Не прикасайся ко мне! – крикнула она с такой яростью, что из ее рта во все стороны полетели брызги, как у первобытного животного.

– Я понимаю, это тяжело наблюдать… – проговорил Гай сдержанно и неловко, словно не мог позволить себе говорить свободно. – Но не могу постичь, что тут происходит, почему миссис Кристи сделала это. А ты в каком-то шоке, сама не знаешь, что говоришь.

– Я очень хорошо знаю, что говорю, ты не понял?

– Что не понял?.. – Глаза его смотрели с недоумением, на лбу выступили бусинки пота.

Ее громкий смех был жесток.

– Ты всегда был восхитительно туп, Гай. Тебя легко уговорить и очень удобно манипулировать тобой.

Он опять хотел притронуться к ней, но она отпихнула его с пугающей силой.

– Успокойся, Хелен! – в панике бросил Гай. – Сделай глубокий вдох и прими свою таблетку. – Он обернулся ко мне. – А теперь нам надо немедля позвать Нуньеса. Похоже, мы только что слышали признание человека, ответственного за все эти убийства. – Он оглядел гостей, растерянных и выбитых из колеи, как ищущая развлечений публика, по ошибке забредшая в театр, где показывают жуткую кровавую драму. – Очевидно, все слышали, что сказала миссис Кристи?

При упоминании моего имени Хелен резко выпрямилась. Вид у нее был абсолютно безумный, в глазах горела ненависть, которая устрашала. В следующее мгновение она кинулась ко мне и схватила за горло крепкими руками, привыкшими работать с мрамором и камнем. Она сжимала мою шею со сверхъестественной силой. Я чувствовала, что лицо мое покраснело, а глаза вылезают из орбит. Я хотела заговорить, но губы не слушались.

– Я убью тебя за то, что ты сделала с ним! – прохрипела Хелен. Руки ее все крепче сжимали мое горло. – Ты от меня не отделаешься.

Дэвисон подскочил к нам и хотел оторвать ее от меня, но она выхватила из кармана маленький резец и подняла над моей головой. Лезвие зловеще блеснуло в свете свечей.

– Если вы прикоснетесь ко мне, она умрет! – крикнула Хелен, продолжая держать мою шею другой рукой.

– Мисс Харт, у меня пистолет, – предупредил Дэвисон, стараясь говорить как можно спокойнее. Достав пистолет из кармана, он направил его на Хелен. – Если вы сейчас же не отпустите миссис Кристи, мне придется стрелять.

В этот миг все мои чувства обострились. Я слышала каждый слабый шепот, каждый глубокий вздох.

– Что?! – произнес Гай. – О нет, ради бога, не надо.

– Да что все это значит? – воскликнул профессор. – Это ужасно!

– Неужели миссис Кристи… – пробормотала совершенно сбитая с толку Вайолет. – Нет, этого не может быть.

– Так-так… – медленно проговорил Джерард Гренвилл. – Картина начинает вырисовываться.

– Я сказал, отойдите, – произнес Дэвисон твердым тоном. – Я больше не буду повторять, мисс Харт.

Мы с Дэвисоном заранее обсудили, что будем делать, если возникнет подобная ситуация. Он прицелится в плечо или ногу Хелен. Но хотя он и утверждал, что стреляет хорошо, я понимала: пуля все же может задеть и меня.

– Я настаиваю! Бросьте резец и отойдите. Считаю до трех.

В ответ Хелен еще сильнее сдавила мое горло левой рукой и приблизила резец вплотную к моему лицу, глядя с ненавистью.

– Раз… – начал считать Дэвисон, – два…

Я почувствовала, как холодное лезвие впивается в кожу.

– Три!

– Хелен! – закричал Гай.

Не успел Дэвисон нажать на курок, как Гай ринулся вперед и закрыл своим телом Хелен. Раздался крик, брызнул фонтан крови, попавшей мне на лицо. Схватив меня и оттолкнув в сторону, Дэвисон вырвал резец у Хелен. Горло мое освободилось, я почувствовала огромное облегчение и глотала воздух, широко открыв рот. Гай, схватившись за плечо, повалился на пол, а Хелен отступила назад с таким видом, словно все происходящее вдруг поразило ее.

– Я участвовал во всем этом только ради тебя, Хелен, – с трудом выдавил Гай, зажмурившись от боли. На его белой рубашке расплывалось кровавое пятно. – Если бы не ты, я не стал бы ничего делать – ни с Джиной, ни с этой девушкой на пароходе. О, Хелен, как было бы…

– Прекрати болтать, идиот! – бросила она, увидев, что в комнату входит Нуньес с двумя помощниками.

– Не надо было начинать, – проговорил Гай, задыхаясь, – ничего бы этого не случилось. Но ты сказала, что все будет очень просто. Во-первых, бедная Джина в таком безнадежном состоянии, сказала ты, что избавить ее от унижения будет чуть ли не благотворительным актом. Но вскоре все пошло не по плану и запуталось. Ты сказала, что надо сбить людей со следа. Надо найти какую-нибудь женщину и выдать ее за Джину.

Вид у гостей был ошарашенный – и неудивительно. Все знали, что Джина спрыгнула с парохода в море. Пора было объяснить им кое-что.

– И вы нашли такую женщину, мистер Тревельян, не правда ли? – произнесла я, лишь постепенно обретая нормальный голос. Слова терли горло, вызывая острую боль. Дэвисон протянул мне стакан воды, но она не помогала. Однако говорить надо было. – С парохода спрыгнула вовсе не Джина, не так ли? Эту убитую вами девушку звали Сьюзен Саундерс. Вы очень предусмотрительно выбрали ее, потому что она была такого же плотного телосложения, как Джина. Интересно, где вы нашли ее? Я полагаю, ходили в Сохо вокруг залов, где дают дешевые эстрадные ревю, высматривая подходящую кандидатуру. И вот однажды вы увидели Сьюзен. Я думаю, ее нетрудно было соблазнить. Вы сказали, что она вам нравится, купили ей выпивку. Разумеется, она не устояла против красивого мужчины высокого происхождения. Наверное, вы что-то ей пообещали. Думаю, несмотря на излишнюю полноту, она втайне мечтала стать балериной, – какая девочка не мечтает? В любом случае у нее была вся жизнь впереди, которую вы с мисс Харт безжалостно прервали.

– Я… Мне очень жаль… – пробормотал Гай, борясь с болью и стыдом и зажмурив глаза. – Доктор, помогите! Я истекаю кровью.

Дэвисон прошептал что-то Тренкелю, и тот, склонившись над Тревельяном, стал его осматривать. Отогнув рубашку, доктор раскрыл рану на правом плече.

– Пулю мы извлечем; большая потеря крови, но рана не опасная, – сказал он. – Я дам ему обезболивающее.

– Но сначала надо получить от него еще кое-какую информацию, – предупредил Дэвисон.

– Все, что он говорит, – смешно, – заявила Хелен, стараясь не терять самообладания. Она нервно оглянулась на Нуньеса, державшегося в глубине комнаты. – У него что-то сдвинулось в мозгах, и он несет всякую чушь.

– Вовсе нет, – сказала я. – Он говорит правду – возможно, впервые после долгого периода лжи.

У Хелен Харт был такой вид, словно она вот-вот опять накинется на меня, но она осталась на месте и лишь провела рукой по белокурым волосам. Думаю, именно тогда она поняла, что проиграла. Деваться ей было некуда. Но она была женщиной не того склада, чтобы броситься к ногам инспектора и умолять о пощаде.

– Скажите, что в вас осталось от женщины? – кинула она мне жестокие слова, желая уязвить. – Стоите тут, упиваясь своим благородством и могуществом, а ничего настоящего не чувствуете. Неудивительно, что у вас нет мужчины, который любил бы вас, – разве что этот ваш «друг». – Она показала неприличный жест Дэвисону.

Это было уже чересчур.

– Зато я не потеряла человека, который был моей единственной любовью, – парировала я, вытирая кровь с лица. – Это настоящая трагедия. Гай сознался, что был готов совершить убийство ради вас, но вы на самом деле никогда его не любили, не так ли? – Пора уже было раскрыть Тревельяну секрет, утаиваемый Хелен. – Человек, которого вы действительно любили когда-либо, – Эдмунд Фоссе.

При этих словах Гай округлил глаза:

– Фоссе? Но он же калека. Точнее, был калекой.

– Он даже мертвым остается мужчиной в гораздо большей степени, чем ты можешь стать, сколько ни проживи, – бросила Хелен, глядя на Гая.

– Хелен! Что такое ты говоришь? – произнес Гай. – Не могу поверить, что это правда. Я был готов умереть за тебя. Мы строили столько планов на будущее.

– Планы на будущее! – безжалостно расхохоталась Хелен. – Жить вместе долго и счастливо? С тобой?! У нас с тобой все было фарсом с самого начала.

– Но подожди… – Осознание правды, казалось, ранило его сильнее, чем пуля. Лицо его побледнело, как у мертвеца.

– Нет смысла скрывать что-либо теперь, когда… – Она посмотрела на безжизненное тело Эдмунда в инвалидном кресле. – Да, разумеется, я вышла бы за тебя, как мы договаривались, – сказала она Гаю. – Но через год-полтора мы с Эдмундом планировали избавиться от тебя – точно так же, как избавились от других, – стали бы свободны и поженились бы.

– Других? К-каких других? – выдавил Гай.

– От Говарда Винниата и миссис Брендел.

– Эдит? – Имя, казалось, застряло у него в горле, и он не сразу смог продолжить. – Боже! Ты собственноручно убила Эдит?! Как ты могла? И Говарда?

– Да! – Произнесла она с триумфом. – И не надо так лицемерно обвинять во всем одну меня. Ты соглашался, что это необходимо сделать.

– Но ты говорила, что найдешь какого-нибудь головореза из порта.

– Да, сначала я так и собиралась сделать. Но после того, как мы убили Джину в Лондоне, а потом разыграли комедию с девушкой на пароходе, я… мне показалось это захватывающим. А Эдмунд был отличным учителем.

Былое обожание, с которым Гай смотрел на Хелен, сменилось теперь ужасом и отвращением.

– Меня тошнит от тебя! – сказал он. – Значит, тебе нужно было всего лишь заполучить наследство Джины? Все это – только ради денег?! – Он попытался подняться – несомненно, желая прикончить Хелен, – но пронзившая боль вновь повалила его бесформенной кучей на пол.

– Что вы имели в виду, сказав, что Эдмунд был отличным учителем? – спросила я Хелен, хотя знала ответ. – Учителем чего?

– Искусства убивать, разумеется, – ответила она таким тоном, словно это было самым заурядным и естественным делом на свете. Лицо Нуньеса, который строчил в блокноте в своем углу, исказилось от ужаса. – Весь этот замысел с самого начала принадлежал Эдмунду, – продолжала Хелен. – Это он запланировал все, вплоть до мельчайших деталей. У него был блестящий ум. И он даже голодал, чтобы стать похожим на умирающего. Но этим его таланты не исчерпывались. Он был сказочным любовником, – да, да. Надеюсь, это видно в скульптуре «Радость соития», которая, как считал бедный Гай, прославляет его сексуальные достоинства.

– Но ведь… Я думала… как – этого не может быть – нет, нет… – неожиданно вмешалась Вайолет.

Все происходящее так ее поразило и парализовало, что она не могла вымолвить ни одной связной фразы.

– Бедняжка, – обратилась к ней Хелен. – Неужели ты всерьез верила, что Эдмунд любит тебя? Он лишь жалел тебя. И ты была, откровенно говоря, очень полезна. Подожди, как он называл тебя? Подсадная утка? Да, именно так.

Глаза Вайолет заблестели от слез, и она обрела наконец дар речи:

– Я все же не понимаю. Вы собирались пожениться? Эдмунд и вы?

– Ну да, я же сказала, – нетерпеливо бросила Хелен. – Мы собирались отделаться от Гая, я унаследовала бы его состояние, и мы с Эдмундом уехали бы на маленький остров в Карибском море или в какое-нибудь совсем экзотическое место вроде Занзибара или Танганьики. Во всяком случае, далеко отсюда.

– И вы верили, что вам это удастся? – спросила я.

Ее голубые глаза блеснули; обращенный на меня взгляд выражал странную смесь противоречивых чувств. Она напоминала своевольную девчонку, получающую выговор за незначительный проступок, которым втайне гордилась.

– Только не воображайте, что обладаете необыкновенными способностями, – заявила она мне вызывающе. – Нет никакой особой заслуги в том, что вы наконец поняли правду. Честно говоря, мне жаль вас. Вы целиком погружены в свои книги, живете жизнью других людей. Это какая-то жизнь, бывшая в употреблении, а не ваша собственная.

– Это уж слишком, – вступился за меня Дэвисон.

– Нет-нет, пусть выговорится, – остановила я его.

– Я полагала, что одно из главных качеств, необходимых писателю, – наблюдательность, – продолжила Хелен. – Если это действительно так, то вы, несомненно, неудачница.

– Вы правы, – ответила я, прокашлявшись. Говорить стало немного легче. – С самого начала были странности, которые я просмотрела. – Я повторила строчку из «Герцогини Мальфи». – Я тоже была ослеплена, когда вы разыграли эту сцену на пароходе, как в театре, и лишь впоследствии поняла, что с палубы «Джелрии» спрыгнула вовсе не Джина Тревельян.

В комнате стояла тишина, все смотрели на меня.

– С убийством Джины ваши планы несколько нарушились, не так ли? Вы хотели, чтобы оно выглядело как самоубийство, но Джина оказала сопротивление. Гай не случайно сказал, что все запуталось. Если бы полиция нашла ее тело, его заподозрили бы в убийстве. А вам, Хелен, Гай был нужен – точнее, нужны были деньги, доставшиеся ему после смерти жены. С одной стороны, нужно было избавиться от тела Джины, а с другой – без тела невозможно оформить передачу наследства – или, по крайней мере, можно было сделать это далеко не сразу. И тогда вам пришла в голову идея – безусловно, блестящая – найти женщину, которая сыграла бы роль Джины. Мне как-то вспомнилась глупая ссора между двумя малышами, Реймондом и Розалиндой, из-за одинаковых плюшевых медведей, а также приснившийся вскоре после этого сон, и это подсказало мне разгадку смерти Джины. Вы решили, что несчастная Сьюзен Саундерс прекрасно сыграет роль Джины на пароходе. Удобство этого плана заключалось в том, что вам не требовалось предъявлять тело, – вы были уверены, что его не смогут выловить из воды. А девушке вы, очевидно, дали атропин. Приняв его, она уверовала, что может летать.

– Ах, как проницательно с вашей стороны! – резко бросила Хелен. – Ну да, Эдмунд достал для меня атропин и объяснил, как он действует и что позволяет сделать. В то утро я дала его этой девице – Сьюзен, вы говорите? Толстушка сидела в сундуке связанной, с кляпом во рту и ничего не ела с самого отплытия из Англии, так что средство быстро подействовало. Я вывела ее на палубу и нашептала в ухо, что она прима-балерина в составе Королевского балета и сейчас выступит перед самыми знатными и выдающимися людьми королевства. Фантастический бред, но она всему поверила.

– А после вы стали кричать, пытались якобы удержать ее от прыжка, – сказала я. – Тело вам было ни к чему, но нужен был посторонний свидетель ее смерти.

– И вы прекрасно сыграли эту роль, миссис Кристи, – саркастически заметила Хелен.

– Но какое отношение имеет ко всему этому Дуглас Грин? – спросил Нуньес, оторвавшись на миг от записей.

– Вы не объясните, миссис Кристи? – обратилась ко мне Хелен небрежным тоном, каким просят знакомого напомнить правила игры в бридж. – Вы, похоже, знаете все, что происходило, лучше меня.

– Мне неизвестны детали, – ответила я, – но я думаю, что Дуглас Грин узнал правду об Эдмунде Фоссе. – Все в комнате слушали меня с напряженным вниманием, и я чувствовала себя крайне неловко.

– А в чем заключалась эта правда, миссис Кристи? – спросил Нуньес.

Я колебалась, так как предпочла бы сообщить это Вайолет наедине, но инспектор не оставил мне выбора.

– Правда в том, что туберкулез у него есть, но в легкой форме, далеко не фатальной.

– Но ведь доктор Тренкель наблюдал за ним и определил, что надежды нет, – прошептала Вайолет. – Сам Эдмунд сказал мне это.

– Боюсь, это было обманом – не так ли, доктор? – обратилась я к Тренкелю, приглашая его объясниться.

– Да, боюсь, это так, – сказал Тренкель. – Эдмунду не грозила смерть, по крайней мере в ближайшие годы.

– Но я не понимаю… – заговорила Вайолет возбужденно. – Ему оставалось жить всего несколько месяцев, даже недель… Значит, мы все-таки могли пожениться?

– Пусть доктор объяснит, дорогая, – произнес ее отец успокаивающим тоном.

– Я не думал, что это кому-то навредит, – сказал доктор. – Боюсь, я был тогда в довольно трудном положении. Мистер Фоссе держал меня на крючке. Ему была известна кое-какая информация, которой он мог шантажировать меня. Он пообещал не раскрывать владельцам «Таоро» эту информацию, если я поставлю ему ложный диагноз. Такое предложение меня устраивало. Он ведь не просил у меня денег или долю в доходах, ему был нужен только диагноз неизлечимой формы туберкулеза. Он сказал, что это позволит ему избавиться от некой преследовавшей его женщины, не предпринимая каких-либо действий против нее. Что я мог иметь против?

– А что это за информация, которой вас можно было шантажировать? Выкладывайте начистоту, доктор, – потребовал Нуньес.

– Ну хорошо. Эдмунд знал, что я воровал драгоценности в «Таоро».

– В том числе жемчуг миссис Винниат?

– Да, а также изумрудную брошь и браслет с бриллиантами и сапфиром. Понимаете, у меня были долги из-за азартных игр, которые с годами только возрастали, и…

– Мы вернемся к этому позже, Тренкель, – сказал Нуньес. – Итак, миссис Кристи, вы говорили правду насчет кражи жемчужного ожерелья. Простите, что я вам не верил. Но откуда вы знали о сговоре между доктором и мистером Фоссе? И как это связано с Дугласом Грином?

– Я понимаю, вам трудно было поверить мне сразу, инспектор, – сказала я. – Ведь доктор Тренкель был уважаемым служащим «Таоро», спасшим, как вы сказали, не одну жизнь. Но снова и снова приходится признавать, что нельзя судить по наружности. Всегда надо думать, что лежит под внешним слоем любой, даже самой респектабельной личности. Что касается отношений между доктором Тренкелем и Эдмундом Фоссе… У меня возникли некоторые сомнения, когда я увидела, что история болезни Фоссе написана аккуратным почерком, совсем не таким неразборчивым, каким доктор Тренкель пишет обычно. Я нашла в библиотеке книгу, которая, несомненно, есть и у доктора, и убедилась: он просто переписал из нее несколько строк. Вроде бы незначительное упущение, а оказалось важной уликой. Я права, доктор?

Тренкель кивнул:

– Если бы я мог предвидеть, к чему все это приведет, я, конечно, ни за что не стал бы связываться с Эдмундом. Мне хотелось бы объяснить…

– Позже, позже, Тренкель, – прервал его Нуньес. – Сейчас нам надо разобраться в главном. Миссис Кристи, расскажите, пожалуйста, все, что вам известно по делу Дугласа Грина.

– У меня пока нет никаких доказательств, но полагаю, Грин узнал о том, что болезнь Фоссе не фатальна. Грина послала на остров разведывательная служба в качестве секретного агента, чтобы выявить людей, занимающихся подрывной деятельностью. Он, несомненно, стал расспрашивать Фоссе о причинах его симуляции и тем самым подписал себе смертный приговор. Фоссе убил его и перетащил в пещеру недалеко от своего дома, где постарался придать ему вид жертвы оккультного ритуала, для чего начал процесс мумификации, покрыл тело Грина «драконьей кровью» и оставил рядом фигурку Тибисены. Все это должно было бросить тень подозрения на Джерарда Гренвилла.

– Ах вот почему вы вели себя так странно, когда были у меня в гостях! – дошло наконец до оккультиста.

Но я не могла смотреть на него спокойно. В моих глазах он был если не убийцей, то столь же отталкивающим монстром.

– Фоссе нашел применение крови, выкачанной из тела Дугласа Грина, – продолжила я. – Он смачивал ею носовые платки, чтобы создать иллюзию, будто кашляет кровью, как умирающий. Я не удивилась бы, если бы после того, как у него кончился запас крови Грина, Эдмунд ранил бы себя и набрал в пузырек собственную кровь. Он прикидывался невинным очень талантливо. Кому придет в голову заподозрить инвалида?

– А почему убили Говарда Винниата и Эдит Брендел? – спросил Нуньес.

– Бывают детали столь незначительные, что мы их не замечаем, а если замечаем, то отбрасываем как не представляющие интереса, – сказала я. – Эти детали – обрывки разговоров, отдельные услышанные фразы, замеченные уголком глаза сцены – проплывают в глубине нашего сознания, как облака на горизонте. Так и я не обратила внимания на некоторые факты, посчитав их слишком мелкими и несущественными. Вам может показаться, что меня сейчас занесло в сторону, но это не так. С Говардом Винниатом вышло вот что. Он был обуян страстью протоколировать все, что происходило вокруг, и обратил внимание на вес сундука Гая Тревельяна: при погрузке на пароход в Саутгемптоне он был так тяжел, что лица грузчиков, тащивших его, покраснели, как свекла. Тревельян – геолог, и его объяснение, что он везет образцы горных пород, ни у кого не вызвало подозрений. Однако при разгрузке в Лас-Пальмасе сундук был пуст. Дело в том, что в сундуке лежала бедная Сьюзен Саундерс, которую усыпили, чтобы не шумела. Во время первого же обеда в «Таоро» Винниат, очевидно, сказал что-то Тревельяну о разнице в весе сундука, – я обратила внимание, как Гай изменился в лице, но решила, что Винниат со свойственной ему бесцеремонностью неудачно высказался по поводу Джины и ее самоубийства. Эдит Брендел во время пикника также бросила вызов судьбе, сделав замечание о багаже Тревельяна и не сознавая всего значения сказанного. От нее тоже пришлось избавиться, не так ли, мисс Харт?

Хелен Харт совершенно хладнокровно выслушивала все выдвигаемые против нее обвинения, оставаясь спокойной и невозмутимой; внешний вид ее, как всегда, был безупречен.

– Она была всего лишь надоедливой старой сплетницей, совавшей нос куда не следует. Она уже достала всех болтовней о ее драгоценностях, о «Титанике» и золотом времени до войны.

– И заслуживала, чтобы ее утопили в ванне? – спросила я.

– Я знала, что она боится воды, и это послужило ей уроком.

О господи, подумала я, да она законченный садист. Я ничуть не жалела ее.

– А как насчет мистера Винниата? – спросил Нуньес. – Каким образом он умер?

Хелен Харт посмотрела на меня, приподняв бровь.

– Ну ладно, если вы не собираетесь рассказывать об этом, придется мне, – вздохнула она. – У меня оставалось немного атропина, который дал мне Эдмунд для Сьюзен. В то утро Винниат вышел на прогулку, а я встретила его. Было жарко, он хотел пить, и я предложила ему хлебнуть вина из моей фляжки. Вскоре после этого у него начались галлюцинации. Я сказала, что помогу избавиться от них, и повела его на мост. Он сразу забрался на парапет, сказал, что будет летать, и бросился в овраг. Так что фактически это было самоубийством.

– А зачем надо было втыкать ему в глаз цветок райской птицы? – спросила я.

– Господи, да ради шутки, – обронила она. – У Говарда была несносная привычка непрерывно шпионить за другими, следить, чем они занимаются, и все записывать. Прямо как у вас, миссис Кристи. Но у вас, в отличие от него, хотя бы есть какие-то зачатки таланта. Я воткнула ему цветок в наказание за то, что он все вынюхивал и шпионил.

– А каковы были ваши планы в отношении меня? – спросила я.

Хелен собиралась ответить, но тут Эдмунд застонал. Все гости повернулись к нему.

– Папа, смотри! – воскликнула Вайолет. – Он открывает глаза. Эдмунд, дорогой мой! – Она любила его по-прежнему, несмотря на все, что узнала. – Он не умер! – Она погладила его по щеке.

– Не надо трогать его, – предупредил ее отец.

– Хелен… – пробормотал Эдмунд.

Хелен прикрыла рот рукой. Впервые за все время нашего знакомства она растерялась, не зная, что сказать или сделать.

– Да, он жив, – сказала я. – Я впрыснула ему не морфий, а снотворное, чтобы выключить его на время из разговора. Смерть была бы для него слишком легким выходом. Он должен ответить перед судом за свои преступления, как вы, мистер Тревельян, и, разумеется, вы, мисс Харт.

Инспектор Нуньес приблизился к нам. В глазах Хелен Харт вспыхнула паника, безудержная паника загнанного в угол зверя. Она лихорадочно осматривалась в поисках чего-нибудь, что можно использовать как оружие. Взгляд ее перебегал с лежавшего на полу резца на стоявшую в нише скульптуру птицы с расправленными крыльями, пистолет в руках Дэвисона, даже вилки и ножи на столе. Казалось, она выбирала, что схватить. Но входную дверь сторожили люди Нуньеса, так что оставался один путь: бежать в студию и броситься с утеса в морские волны и на острые скалы. Однако тщеславие и гордость не позволяли Хелен расстаться с жизнью таким образом.

– Арестуйте меня, – произнесла она, протягивая Нуньесу руки для наручников. – Я готова.

Нуньес замкнул наручники на ее руках, и я вздохнула было свободно, но тут Руперт Мэйби широким шагом пересек комнату и, прежде чем кто-либо успел остановить его, изо всех сил врезал Эдмунду.

– Это за то, что ты сделал с моим братом, ублюдок, – выпалил Руперт. – Если бы у меня был пистолет, я пристрелил бы тебя, как собаку. Оставить его там в таком виде – это варварство. Когда я пошел посмотреть на то место, где ты… – Он замолчал и замахнулся опять.

Возможно, он и был тем незнакомцем, чьи шаги я слышала в пещере у пляжа Мартианес.

Эдмунд попытался поднять руку, чтобы защититься от удара, но ему не хватило сил. Вторым ударом Руперт разбил ему губу.

– Остановитесь! – закричала Вайолет. – Это невозможно. Эдмунд никогда не сделал бы такого. Он не мог сделать ничего плохого другому человеку. Я не верю ни одному слову этой ужасной женщины, – добавила она, глядя на меня.

Нуньес подошел к девушке и успокаивающе обнял ее за плечи, она же в этот миг выхватила пистолет из его кармана.

– Отойдите от меня, – велела она инспектору, наставив пистолет на него. – Вы ничего не понимаете. Я не люблю вас, вы мне даже не нравитесь. Я люблю Эдмунда и всегда буду любить.

– Вайолет – мисс Гренвилл, – вы не владеете собой, – сказал Нуньес.

– Отойдите, – повторила она.

Когда инспектор отошел на два шага, Вайолет повернула пистолет в сторону Хелен Харт. Ее руки неудержимо тряслись.

– Да не сможешь ты выстрелить, – ухмыльнулась Хелен. – Пороху не хватит. Знаешь, как еще Эдмунд называл тебя помимо «подсадной утки»? Пугливая Вайолет – да, да! – Глядя, как Вайолет съежилась, Хелен рассмеялась. – За твоей спиной мы смеялись над твоими глупыми улыбками и старомодными платьями. А уж как ты боготворила Эдмунда – лопнуть со смеху можно было. Неужели ты всерьез думала, что он полюбит тебя? Ты дура – Эдмунд на дух не переносил девиц вроде тебя. – Хелен сделала паузу для пущего эффекта и добавила: – Девственниц. – Она выплюнула это слово, будто яд.

Лицо Вайолет преобразилось. Глаза ее ожесточились, в них сквозь слезы вспыхнула ненависть – не только к Хелен Харт, но и, без сомнения, к отцу. Из болезненных чувств разочарования, подавленности, гнева и ревности выкристаллизовалась решимость. Пришло время отыграться за все. Сделав глубокий вдох, она приготовилась спустить курок. Хелен, со своей стороны, приготовилась к смерти и смотрела на собиравшуюся убить ее девушку с триумфом.

– Уберите пистолет, Вайолет! – крикнул Дэвисон и направил на нее дуло собственного оружия. – Я не хочу в вас стрелять, но придется. Пусть те, кто совершил все эти преступления, ответят перед судом. Уверен, их ждет смертный приговор.

– Эдмунд не сделал ничего плохого, это она во всем виновата, – ответила Вайолет. – Это она должна умереть.

Пистолет ее нацелился в грудь Хелен Харт. Но в тот самый миг, когда Вайолет уже была готова нажать на курок, а Дэвисон был готов выстрелить ей в плечо или в ногу, массивная фигура Гренвилла метнулась вперед и закрыла девушку. Вдохновленный попыткой Гая Тревельяна спасти Хелен, Гренвилл заслонил своим телом Вайолет от пули Дэвисона. До сих пор он поступал со своей дочерью отвратительно, однако, без сомнения, любил ее.

Брызнула кровь, раздался крик боли. Отец с дочерью рухнули на пол. Подбежав к ним, Дэвисон выбил ногой пистолет из руки Вайолет в мою сторону и с помощью Нуньеса приподнял тучное тело Гренвилла, освободив лежавшую под ним девушку. Рубашка и пиджак Гренвилла запятнала кровь, в его глазах угасала жизнь.

– Прости, Вайолет, – прошептал он. – Пожалуйста, прости меня.

Это были его последние слова.