Глава 32

Я ни на минуту не забывала о цветке райской птицы, ввинченном в глазное яблоко Винниата. Убийце недостаточно было просто отнять жизнь. Я не сомневалась, что эта бьющая на эффект деталь выражала желание убийцы наказать писателя за то, что он увидел. Это возвращало меня к поиску мотивов убийства.

Я опрашивала всех, встречавшихся с Винниатом на острове, чтобы узнать, с кем он разговаривал и что мог увидеть. Я заводила непринужденную беседу с людьми, стараясь, чтобы она не выглядела как формальный допрос. Болтала с Густаво, коридорными, горничной, которая знала ограниченный набор английских слов, с официантами и инструктором по теннису. Скрупулезно записывала в тетрадь, когда Винниат встал, что ел на завтрак, с кем разговаривал. Я обращалась с вопросами к миссис Брендел, Хелен Харт, Гаю Тревельяну, профессору Уилбору и даже неприветливому Руперту Мэйби. Никто не упоминал Гренвилла в связи с Винниатом, и потому полученная информация казалась мне несущественной. К моему большому сожалению, я не могла больше беседовать с Дейзи. Я вспоминала, как она взглянула на прикроватный столик, когда я спросила, взяла ли полиция все блокноты мужа. Попытка проникнуть в ее номер еще раз, чтобы найти блокнот, была бы слишком рискованной. Нуньес и так уже подозревал, что я воровка.

Я уже собиралась отложить на время расследование смерти Винниата и вернуться к несправедливо забытому мной Дугласу Грину, когда меня навестила мадам Жиру. Ей удалось найти дом возле гавани, в котором жила Консуэла, и договориться о встрече со служанкой на следующий день. Консуэла была в этот день свободна, так как Гренвилл с дочерью собирались навестить друзей, живущих в дальней деревушке среди холмов. Когда я узнала об этом, мне до смерти захотелось навестить Маль-Пэ в отсутствие хозяев, но после того как Гренвилл понял, что я за ним слежу, он наверняка уничтожил все улики, связывавшие его с убийствами. А может быть, он наврал Консуэле, что его и Вайолет не будет дома, в надежде, что я заберусь к ним и попаду в западню. Я хорошо представляла себе, какая садистская радость выразилась бы на его уродливом лице при моем появлении в Маль-Пэ.

По пути из «Таоро» к белым домикам возле гавани я расспрашивала мадам Жиру о распространенных на Тенерифе блюдах национальной кухни, чтобы подготовиться к разговору с Консуэлой. Кое-что из прославленных местных блюд я уже успела попробовать, но мадам Жиру набросала мне состав типичного канарского меню: жареный зеленый перец с мохо (картофелем в мундире с острым красным или зеленым соусом, который я пробовала в Маль-Пэ), перец из Падрона, домашние мясные крокеты, эскальдон де гофио (рыба с запеканкой, по-видимому популярная у гуанчей и приготовленная из канарской муки из жареных зерен пшеницы или кукурузы), жареный сыр и карне фиеста (маринованное мясо).

Консуэла жила в традиционной рыбачьей хижине – беленом известкой домике, стоявшем на мысу у самого моря. Мадам Жиру постучала в дверь, и спустя секунду на пороге появилась Консуэла с приветливой улыбкой на обветренном и измученном заботами лице. Она жестом пригласила нас в дом. В воздухе стоял запах жареной рыбы, пропитавший стены дома в течение жизни многих поколений. Сразу было видно, что дом принадлежит не зажиточным людям, однако Консуэла содержала его в порядке и чистоте.

Я попросила мадам Жиру поблагодарить хозяйку за гостеприимство и за вкусную еду, которой она угощала меня в Маль-Пэ. Лицо Консуэлы просияло. Сама она не считала свою стряпню чем-то выдающимся. Сеньор Гренвилл не жаловался, она же кормила его такой же пищей, какую готовили и ее мать, и бабушка. Ее удивило, что кто-то заинтересовался ею. Мы обсудили важность натуральных продуктов, выращиваемых ее мужем в саду и огороде, а также добывавшихся из моря. Стоя у разожженной плиты, Консуэла раскрыла секреты собственных рецептов приготовления блюд, которыми гордилась. Я перевела разговор на семейную жизнь, рассказала об умершей матери и о любимой дочери.

– Мне тоже хватает и радостей, и горя, – сказала она. – Но я не жалуюсь.

– Бывает, что больше всего горя нам доставляют те, кого мы любим, – сказала я.

Сложив на коленях потемневшие морщинистые руки, Консуэла поделилась своими заботами, связанными с Хосе.

– Да, сын доставил мне немало хлопот, – вздохнула она. – Каждая морщина на моем лице появилась из-за него. Каждую неделю у него новая девушка. Бесконечные драки. Не задерживается надолго ни на одной работе. Слишком много пьет. Меня все это очень беспокоит, а муж говорит, что смешно расстраиваться, для мальчика это нормально.

– Мистер Гренвилл сказал, что Хосе работал у него.

Консуэла с печальным вздохом отвернулась от нас:

– Да, правда, но это в прошлом. Теперь он работает официантом в баре на набережной.

– А вам нравится работать в Маль-Пэ у Гренвилла? – спросила я.

– При чем тут «нравится – не нравится»? У меня есть работа, и это главное. – Она посмотрела на меня и мадам Жиру с подозрением. – Какое это имеет отношение к канарской кухне?

– Простите, я чересчур любопытна, – улыбнулась я и стала для отвода глаз расспрашивать Консуэлу о разных способах приготовления рыбы, об оливковом масле, кориандре, чесноке и кляре для жарки морепродуктов.

Затем я сердечно поблагодарила хозяйку и пообещала прислать ей через Гренвилла журнал со статьей.

– Спасибо за перевод, – сказала я мадам Жиру, когда мы шли обратно по набережной. – Теперь я знаю, что и как приготовить, если ко мне в гости вдруг нагрянет испанская семья. А что касается Хосе, стало известно хотя бы, где он работает.

Я какое-то время молчала, думая, как найти подход к молодому человеку, и перебирая в уме разные сценарии. Мои размышления прервали крики и ругань, вслед за которыми из бара вылетел темноволосый юноша и рухнул наземь.

– De puta madre! – вскричал он, гневно сверкая глазами.

– Что он сказал? – спросила я мадам Жиру.

– Лучше я не буду переводить это. Он выражает свое недовольство.

Вслед за молодым человеком вышел мужчина более старшего возраста и более крепкого сложения, на левой щеке у него красовался шрам, несколько зубов отсутствовало. Брызгая слюной, он произнес гневную тираду на гортанном испанском языке, в которой звучало имя Хосе. Похоже было, что сын Консуэлы в очередной раз потерял работу. Мужчина со шрамом хотел долбануть Хосе по голове, но, увидев, что мы на него смотрим, просто пнул его напоследок и вернулся в бар.

– Вам помочь? – спросила мадам Жиру по-испански, подойдя к упавшему юноше. Он был красив, но под глазами залегли темные тени. – Как вы себя чувствуете?

– Estoy bien, no pasa nada, – ответил Хосе.

Мадам Жиру помогла ему подняться и заговорила с ним о чем-то. Я не понимала, что они говорят, но Хосе в конце концов улыбнулся. Мадам Жиру представила его мне, и я через нее извинилась за то, что не знаю испанского. Затем она произнесла по-испански фразу, в которой прозвучало имя «сеньор Гренвилл». Молодой человек нахмурился.

– Он спрашивает, откуда вы знаете Гренвилла, – сказала она.

– А что вы уже сказали ему?

– Только то, что вы знаете о его работе в Маль-Пэ и хотите задать несколько вопросов.

Я догадывалась, что Хосе вряд ли пылает любовью к Гренвиллу, и потому попросила:

– Скажите ему правду. Что я подозреваю Гренвилла в убийстве Дугласа Грина и Говарда Винниата.

Это произвело феерическое воздействие на Хосе. Он отчаянно замотал головой, заговорил громко и сбивчиво и вытаращил глаза, в которых стоял страх. Мадам Жиру несколько раз останавливала его быструю речь и переводила ее по кусочкам.

– Этот слух начался как глупая сплетня, – сказал ей Хосе. – Я потерял работу и злился. В голове крутились всякие глупости. Вайолет не заступилась за меня. Я начал говорить в барах о том, что происходит в Маль-Пэ.

– А что там происходит?

– Ну, сначала я говорил в основном правду о Гренвилле и его интересе к этому оккультизму. А потом я начал преувеличивать – хотел досадить старому дураку. Я пытался развлечь его дочку, проявить к ней внимание. Ей же нужно было какое-то общение с мужчинами. Этот инвалид – как его там? – Эдмунд, кажется, – что он мог ей дать, какое удовольствие доставить? Неудивительно, что Гренвилл не хотел, чтобы она выходила за него.

– А что насчет Грина? Ты с ним разговаривал?

– Да, разговорился как-то в баре. Я видел его, еще когда был маленьким мальчиком. Дуглас был немного старше меня. Он уехал учиться в Англию, а потом вернулся на остров и по-прежнему отлично говорил по-испански. Он был незаконнорожденным. Он спросил меня, чем я занимаюсь, и я сказал, что работал одно время в Маль-Пэ. Он заинтересовался и стал расспрашивать меня о том, что делает Гренвилл. Ну, я рассказал ему все, что знал, и присочинил кое-что – например, что Гренвилл хочет высвободить злой дух Гуайоты из вулкана. Дуглас сказал, что в Англии есть люди, которые хотят помешать таким, как Гренвилл, заниматься черной магией. Он записал то, что я сказал, и обещал дать мне денег. Я думал, что просто помогаю ему, и не ожидал, что из этого выйдет что-нибудь плохое. Когда я узнал, что труп Грина нашли в пещере в таком состоянии, мне стало худо. Я начал пить, чтобы забыть обо всем этом. А теперь тут еще один труп! Я больше не буду пить ни грамма, обещаю! И не скажу никогда больше ни одного плохого слова. Господи, неужели я буду третьим? Как вы думаете?

Хосе был в такой панике, что мадам Жиру взяла в баре бренди и вынесла ему бокал. Он залпом опрокинул его, нарушив только что данное слово никогда больше не употреблять спиртного.

– Хосе, ты должен говорить только правду, – сказала я внушительно, глядя ему в глаза. – Сочинять то, чего не было, очень опасно.

– Я очень сожалею, простите, – захныкал Хосе, как маленький мальчик. – Я все это придумал.

Услышав это признание, я едва не потеряла дар речи, но, немного придя в себя, стала подробно расспрашивать его, докапываясь до правды. Истории, которые Хосе рассказывал в барах, начинались с небольшого преувеличения, но при повторном их изложении после неумеренных доз алкоголя превращались в чистый вымысел. Гренвилл никогда не говорил о намерении высвободить злой дух.

Это разрушало мое представление о совершенных преступлениях. Все ложные факты с моими версиями и теориями смыло грязной волной цунами. То, что я считала достоверно установленным, приходилось отбросить. Надо было начинать расследование с самого начала.

Я узнала на собственном опыте, что Гренвилл – носитель зла. Но был ли он убийцей? Я пыталась убедить себя в том, что был. У кого еще на острове настолько извращенная психика? Гренвилл представлял собой распущенную или просто аморальную личность – разница невелика – и, несомненно, был предрасположен к убийству, а также обладал знаниями и средствами, необходимыми для его осуществления. Если даже он не планировал всерьез освобождать злого духа из вулкана или совершать еще что-либо столь же нелепое, в действительности зло торжествовало – как иначе расценивать гибель двух людей? И все же… что-то тут было не так. В уголке моего сознания вырисовывались смутные очертания загадочной фигуры. Чем пристальнее я вглядывалась в нее, тем больше она расплывалась и тем дальше отступала в тень. У меня возникло ощущение, будто я видела или слышала что-то такое, что служило ключом к тайне. Но что это было? Передо мной мелькали сцены последних дней – разговоры за обеденным столом, казалось бы, несущественные замечания. Но все они сливались в сплошной неразборчивый шум.

Простившись с Хосе, мы с мадам Жиру вернулись в отель. Я была сбита с толку и не готова обсуждать что-либо. Она пыталась помочь мне, но я должна была сама разобраться в создавшемся информационном хаосе.

В «Таоро» я поблагодарила мадам Жиру и поднялась в номер. Достав записную книжку, я внимательно просмотрела записи, касавшиеся убийств Грина и Винниата. Я с остервенением строила новые гипотезы, основывавшиеся на голых фактах, пытаясь, как это ни трудно было, исключить Гренвилла из роли главного подозреваемого. Если кто-то слышал, как Хосе сплетничал о Гренвилле, он мог воспользоваться этими сплетнями и совершить преступление, зная, что подозрение падет на оккультиста. А я, похоже, попалась на удочку. Может быть, кто-то намеренно подстроил мне ловушку? С этой минуты, подумала я, надо более взвешенно рассматривать все относящееся к самим убийствам и к подозреваемым в их совершении. Я перебрала в уме встречи с Гренвиллом, вспоминая все, что он говорил. В свое время я оценивала это, исходя из убеждения, что он убийца. Но, может быть, он был всего лишь – если тут годится «всего лишь»! – извращенцем, подвергающим дочь невообразимым страданиям? А в отношении меня он, возможно, и не замышлял ничего плохого?

И не исключено, что его настойка действительно была безобидным экстрактом трав, а не ядом, призванным отравить меня. Я вспомнила тот миг, когда чуть не плеснула раствор аммиака ему в глаза. Он посмотрел на меня с удивлением и обидой, как на человека, предавшего его, – и неудивительно. Оказалось, что это я чуть не совершила преступление. Мне стало так тошно – в буквальном смысле слова, – что я спустилась на ужин с опозданием.

В ресторане я улыбнулась постоянным соседям по столу, уже сидевшим на местах: профессору Уилбору и Руперту Мэйби, которые по-прежнему столовались в «Таоро», миссис Брендел и доктору Тренкелю, Хелен Харт и Гаю Тревельяну. Хелен и Гай развлекали нас, обсуждая планы на Валентинов день. Я улыбалась, но прятала под улыбкой стыд, подозрения и элементарный страх. Заговорили о похоронах Винниата, которые должны были состояться на следующий день, и о том, сколько человек примут в них участие. Собирались пойти все, кроме доктора Тренкеля, – у него был прием больных, который он не мог отменить. Я пыталась есть, но все замечательные блюда – сочные крокеты с сыром в качестве приправы, луковый суп, приготовленная на пару белая рыба, тушеное мясо, холодный рисовый пудинг – казались мне несъедобными. Украдкой бросая на окружающих взгляды, я сделала вывод, что до некоторых дошел слух, будто я украла ожерелье Дейзи Винниат. Я так хорошо представляла себе их мысли, как будто они произнесли это вслух: «Она кажется вполне приличной женщиной, но ведь дыма без огня не бывает». В середине обеда, когда Тренкель на минуту вышел из-за стола, я поднялась следом за ним.

– Доктор Тренкель, – спросила я, – удалось вам выяснить что-нибудь новое относительно смерти мистера Винниата?

Доктор со смущенным видом кашлянул в кулак.

– Боюсь, я и так уже слишком много наговорил, – ответил он, ускоряя шаг.

– Почему вы так думаете?

– Миссис Кристи, вы же знаете, что я не должен был ничего вам говорить о мистере Винниате. Инспектор Нуньес считает, что нельзя делиться информацией с посторонними. – Он постучал пальцем по носу. – Тайна следствия и все такое, вы ж понимаете.

– Да, понимаю, – ответила я, борясь с желанием высказать ему то, что я знала о нем. – Все верно.

Вернувшись за стол, я примерила роль убийцы на каждого за столом, придумывая для него мотивы и разыгрывая мысленно различные сценарии убийства. Поймав себя на том, что изобретаю неправдоподобные причины, по которым бедная миссис Брендел могла бы желать смерти Винниата, я отложила салфетку и сказала, что мне нездоровится и потому я пойду к себе и лягу. В каком-нибудь из моих романов все подозреваемые уже выстроились бы в голове у детектива в определенном порядке, он владел бы всей информацией, знал бы об алиби каждого и о точном времени убийства. У него на руках имелись бы показания всех свидетелей, и, исходя из них, он определил бы личность убийцы методом дедукции. У меня же не было подобной информации. С Дэвисоном, который был бы способен помочь во многих случаях, я не могла посоветоваться; инспектор Нуньес ошибочно подозревал меня в краже; доктор Тренкель не желал больше делиться соображениями о вскрытии, а одна из главных свидетельниц, Дейзи Винниат, не хотела со мной говорить.

В номере было тихо и спокойно. Карло и Розалинда уже спали в смежной комнате. Я подошла к окну и посмотрела на луну, заливавшую приглушенным светом склоны вулкана Тейде. На следующий день Винниата должны были похоронить на Английском кладбище у моря. Дейзи недвусмысленно выразила желание, чтобы я не появлялась ни на похоронах, ни на скромных поминках, устраиваемых в отеле после похорон. Но это было одновременно и преимуществом, которым я собиралась воспользоваться.

Я уснула, но почти сразу меня разбудил кошмарный сон. Мне приснилась Розалинда, которая взяла по ошибке плюшевого медведя Реймонда, и он так разозлился на мою дочь, что столкнул ее в море со скалы. Я видела, как она падает, а затем барахтается в воде и пытается плыть, но волны накрывают ее с головой. Я проснулась в холодном поту, и мне потребовалось несколько минут, чтобы успокоиться. Понимая, что поступаю неразумно, я тем не менее выбралась из постели и, открыв дверь в соседнюю комнату, проверила, на месте ли Розалинда. Она, конечно, спокойно спала, однако что-то тревожило меня. Налив стакан воды и взяв записную книжку, я снова легла и сделала запись, которая ничего не говорила никому, кроме меня: «Джина Тревельян. Синий Мишка. Розалинда и Реймонд». Ниже я приписала: «Если Джерард Гренвилл невиновен в смерти Дугласа Грина и Говарда Винниата, то кто виновен?»