Глава 24

У дверей дома меня встретила Вайолет, бледная и встревоженная.

– Отец наверху, но скоро спустится, – сказала она, приглашая войти.

– Вы, наверное, еще не оправились от потрясения? – спросила я. – Я никак не могу прийти в себя.

– Никогда раньше не видела трупов, – ответила она, страдальчески посмотрев на меня. – А он к тому же валялся там в грязи, вокруг камни, кровь…

– Да, понимаю. Я была медсестрой и видела немало трагичного во время войны, но и для меня это было тяжелое зрелище.

– Как вам кажется, он мучился перед смертью или она была мгновенной?

Судя по всему, Вайолет ничего не знала об убийстве, даже если ее отец и совершил его, но это надо было проверить.

– Будем надеяться, что не мучился.

– Только надеяться? – Она потрогала свою белоснежную лебединую шею и лицо.

– В таких случаях трудно сказать с уверенностью, – ответила я. – У вас найдется место, где мы могли бы спокойно поговорить?

– Да, конечно, – сказала она и провела меня в гостиную на первом этаже. – Садитесь, пожалуйста. Мы можем подождать здесь папу.

– Я уверена, он не будет возражать, если мы поговорим, пока его нет. Вы-то не против?

– Нет, разумеется, нет, – отозвалась она, нервно крутя локон, выбившийся из-под шляпы. – А что это был за человек? Умерший, я имею в виду.

– Честно говоря, мне он не очень нравился. Конечно, не полагается дурно отзываться о покойниках, но что есть, то есть.

– А почему не нравился?

– Он был, по-моему, чересчур напыщен и самоуверен. Но это не значит, что я радуюсь его смерти.

– Как вы думаете, инспектор знает, кто это сделал?

– Боюсь, еще не знает.

– Было ужасно, когда во время допроса пришлось заново пережить все это. Сам инспектор очень добр и предупредителен – я знаю, он хорошо ко мне относится, – но все равно, эти вопросы…

– Это неизбежное зло, – отозвалась я, а сама подумала: «Какая странная фраза! Так ли уж оно неизбежно?» Я была убеждена, что зло, настоящее зло, ничем нельзя оправдать. Глубоко вздохнув, я спросила: – Вы сказали, что не знали Винниата, но, может быть, видели его где-нибудь? В жизни он выглядел совсем не таким, как его тело там, в овраге.

– Да, могу себе представить.

– Он не бывал у вас?

– Нет.

– И он никогда не встречался с вашим папой?

– На что вы намекаете?

– Абсолютно ни на что. Хочу лишь прояснить кое-что непонятное. – Я знала больное место Вайолет и собиралась им воспользоваться. – Мне очень жаль его жену. Бедная Дейзи. Она очень тяжело переживает случившееся, а тут еще похороны. Но вам, я знаю, не надо объяснять, что она может чувствовать, потеряв любимого человека.

Слова задели глубокую рану в душе девушки. Она старалась держать себя в руках, но не могла совладать с чувствами, вызванными близкой кончиной Эдмунда Фоссе. В глазах ее заблестели слезы, губы задрожали, и она разрыдалась, откинувшись на спинку кресла.

– О господи, как бесцеремонно с моей стороны, – сказала я и, подойдя к Вайолет, протянула ей свой носовой платок. – Ну, успокойтесь. Зря я это сказала. Вам хватило того, что вы наткнулись на труп Винниата, а тут еще мысли о потере близкого человека.

Рыдания сотрясали тело девушки, доводя ее до судорог. Мне это было знакомо. Я жалела Вайолет, но у меня сложилось впечатление, что она не говорит всей правды. Я присела рядом и положила руку ей на колено:

– Вайолет, если вам известно что-то, скажите мне, прошу вас, – даже если это кажется вам малозначительным. На самом деле это может быть самым важным для раскрытия преступления. Я понимаю, вам тяжело из-за того, что Эдмунд умирает. Но поставьте себя на место Дейзи Винниат. Ее преследуют мучительные вопросы – и представьте, каково ей будет, если они останутся без ответа. Она до конца своих дней не найдет покоя, гадая, кто убил мужа. Ее жизнь, скорее всего, будет погублена.

– Я понимаю, – рыдала Вайолет. – Но это было бы неправильно.

– Что было бы неправильно?

Она не ответила, и я продолжила:

– Когда мы любим человека, нам бывает трудно признать, что он не совсем такой, какой… каким нам хотелось бы его видеть. Понятно, что нет ни абсолютно хороших людей, ни абсолютно злых. Если ваш отец когда-либо…

– Когда-либо… что? – спросил Джерард Гренвилл, входя в комнату.

Вайолет в ужасе вскочила с кресла, как загнанный зверек, окруженный охотниками и собаками.

Интересно, подумала я, что именно подслушал Гренвилл?

– Вайолет рассказала мне о вашей работе, и у меня возник вопрос: не приходилось ли вам когда-либо сталкиваться с кем-то или чем-то, являющимся абсолютным воплощением зла?

Его большие глаза посмотрели на меня с некоторым удивлением, но затем, когда до него дошел смысл вопроса, уродливое лицо расплылось в удовлетворенной улыбке.

– С кем-то или чем-то из этого мира или потустороннего? – спросил он.

– Не важно, – ответила я, стараясь унять нервную дрожь.

Гренвилл бросил встревоженный взгляд на дочь, которая отошла к угловому столику с напитками и стояла, отвернувшись.

– Дорогая, ты себя чувствуешь нормально? Не идет из головы это грязное дело? Может быть, нам лучше уехать отсюда на время, как ты думаешь? – Он подошел к Вайолет и тронул ее за плечо. Она отпрянула, словно к ней прикоснулась змея или жаба. – А, Вайолет?

– Все нормально, папа, – ответила она ровным тоном. – И я не хочу никуда уезжать.

– Я думал, поездка в Париж будет тебе очень полезна. Или можно в Афины, в Каир.

Она ответила таким ледяным взглядом, как будто ей было худо от одного упоминания этих мест. Интересно почему.

– Ладно, съездим еще когда-нибудь, – уступил Гренвилл, похлопав дочь по плечу. – А теперь, миссис Кристи, как насчет того, чтобы обратиться за консультацией к картам таро?

Мне надо было втереться в доверие к Гренвиллу, и я кивнула в знак согласия:

– Я очень многому хочу у вас научиться. Я чувствую, что моя поездка на Тенерифе была предопределена.

– Это очень любезно с вашей стороны, миссис Кристи. Давайте вернемся к тому моменту, на котором нас прервали в прошлый раз. Вайолет, почему бы тебе не пойти к Консуэле и не помочь ей с блюдами? Там не так уж много возни – мы запланировали для вас очень скромный ужин, миссис Кристи. – Он вновь повернулся к Вайолет. – Я сказал Консуэле, что она может быть свободна, когда приготовит ужин, – у нее, похоже, опять проблемы с Хосе.

Я вспомнила, как Дэвисон говорил мне о Хосе, молодом человеке, который рассказал Грину о намерении Гренвилла освободить дух зла из вулкана. Идея была, конечно, крайне несообразная, но ведь на острове произошло уже два убийства.

– С мальчиками обычно возникает много проблем, – заметила я, поднимаясь вслед за Гренвиллом на второй этаж. – Сынишка моей сестры бывает просто невыносим.

– Да, мужские гормоны – страшная сила, нередко разрушительная.

– Именно это беспокоит Консуэлу?

– Ну, сама она вряд ли сформулировала бы это таким образом, – усмехнулся Гренвилл.

– А вы хорошо знаете молодого человека?

– Не очень. Он раньше приходил к нам, чтобы помочь в саду, выполнить какую-нибудь плотничную или другую работу, но затем пришлось отказаться от его услуг.

– Понятно, – обронила я как можно небрежнее. – Не слишком усердствовал?

– Если бы только это, – сказал Гренвилл, открывая дверь в кабинет. – Гораздо серьезнее было то, что у него развилась сердечная привязанность к моей дочери. Ситуация получилась, сами понимаете, очень неловкая. Вайолет не отвечала взаимностью, тем не менее страсти накалялись. Я не сержусь на парня. Сексуальные позывы в этом возрасте очень сильны, и так уж заведено природой, что каждый мальчишка стремится разбросать свои семена всюду, где только можно. Однако Вайолет это очень угнетало, так что мы расстались с Хосе.

– Понятно, – кивнула я.

– Но на этом история не кончилась. Хосе стал распространять самые нелепые сплетни обо мне.

Я подумала, что надо обязательно разыскать Хосе.

– Я велел Консуэле образумить сына, если она не хочет тоже потерять работу, и он вроде бы угомонился, – сказал Гренвилл. – Но давайте приступим к делу.

Он закрыл дверь и жестом пригласил меня за стол. Я нервничала, но не боялась – вряд ли Гренвилл предпримет какие-либо действия против меня, пока в доме Вайолет и служанка. Вот когда Консуэла уйдет, будет другое дело.

– Я очень благодарна вам, мистер Гренвилл, за то, что тратите на меня время, – сказала я, занимая место за столом.

– Во-первых, просто Джерард, пожалуйста, а во-вторых, мне очень интересно наблюдать, как проявляются таланты, данные вам природой. В прошлый раз вы выбрали карту, предсказывавшую смерть. Посмотрим, что вытащите сегодня.

Гренвилл достал колоду карт таро и начал тасовать ее толстыми пальцами, напоминавшими мне колбаски. Процедура была в основном такая же, как и в первый раз, за исключением того, что он попросил меня закрыть глаза и взять несколько карт, а потом поделиться с ним впечатлениями от выбранных картинок. Это будет не предсказанием, пояснил он, а упражнением, позволяющим увеличить мои потенциальные возможности. Я все же относилась к эксперименту скептически. Вполне могло быть, что Гренвилл сам все подстраивает. Я не видела карту, якобы предсказавшую смерть, это было его голословное утверждение. Может быть, он вытащил ее из колоды сам, зная, какая карта наиболее точно соответствует особенностям совершенного – им же? – убийства. Да, скорее всего, я обладала повышенной способностью инстинктивно разбираться в людях, местах, ситуациях. Но дар ясновидения? Я очень сомневалась в том, что наделена им.

Я выбрала три карты – тройку мечей, на которой мечи протыкали сердце, короля кубков на троне со всеми полагающимися регалиями и восьмерку мечей с изображением девушки на берегу в окружении восьми мечей; девушка была связана, глаза ее закрывала повязка. Я сообщала Гренвиллу общие впечатления о каждой карте, он же многозначительно кивал, якобы усматривая глубокий смысл там, где я не видела никакого. После этого он попросил меня опять закрыть глаза и задать картам вопрос. На этот раз я решила, что должна посмотреть на выбранную мной карту. Вопрос же мой касался убийства, но не Дугласа Грина, а Говарда Винниата. Ощупав колоду, я вытащила одну из нижних карт.

– Ха! А вот это действительно интересно, – прокомментировал Гренвилл.

Его темные глаза загорелись.

Я увидела на карте человека в белой римской тунике и алом плаще, стоявшего около красного стола, на котором был кубок и пятиконечная звезда. В правой руке он держал что-то похожее на жезл.

– И что это значит? – спросила я.

Гренвилл погладил карту толстыми пальцами.

– Это маг, в перевернутом виде. – Он вперил в меня пристальный взгляд.

– В перевернутом виде?

– Если на карте, выбранной из колоды, человек оказывается вверх ногами, это меняет весь смысл предсказания. – Он помолчал и погладил полные губы. – Вы не будете возражать, если я спрошу, какой вопрос вы задали карте?

Я подумала, не стоит ли рискнуть и сказать правду? Его реакция, возможно, подсказала бы мне что-нибудь. Поморгав, я произнесла невинным тоном:

– Нисколько не возражаю. Я спросила, кто виноват в смерти Говарда Винниата.

Гренвилл ничего не сказал, но его большое уродливое лицо покраснело.

– И что же говорит карта? – спросила я.

– Я думаю, надо выбрать другую карту, – сказал он, засовывая мага в колоду.

– Почему? Я сделала что-то неправильно?

– Да нет, я просто чувствую нарушение потока энергии в комнате, а это приводит к ложному толкованию. Пусть это вас не заботит.

– Хорошо, – согласилась я.

Я протянула руку, чтобы взять еще одну карту.

– Не забудьте закрыть глаза, – сказал Гренвилл. – И постарайтесь ни о чем не думать.

Я закрыла глаза и услышала, как Гренвилл поднимается и встает за моим стулом, как в прошлый раз. Я почувствовала на шее едва ощутимую щекотку, как будто по коже водили перышком. Температура в комнате, казалось, вдруг повысилась; кровь прилила к лицу, щеки горели. Сделав глубокий вдох, я подумала о залитом кровью теле, раскинувшемся в нелепой позе на дне сухого речного русла. Кто же все-таки нес за это ответственность? Я выбрала карту, перевернула ее и открыла глаза. Это был все тот же маг.