Глава 12
Видят ли марсиане красный цвет
Вся современная философия состоит в откапывании и опровержении того, что было сказано ранее.
В. С. Рамачандран
Почему мысль, будучи секрецией мозга, более прекрасна, чем сила тяготения, свойство материи?
Чарльз Дарвин
В первой половине следующего столетия ученые попытаются ответить на самый важный вопрос в истории науки – вопрос, который был пропитан мистицизмом и метафизикой на протяжении тысячелетий: какова природа «Я»? Я родился в Индии и был воспитан в индуистской традиции; с детства меня учили, что «Я» внутри меня, обособленное от остальной Вселенной и свысока наблюдающее за окружающим меня миром, – это иллюзия, завеса, называемая майей. Стремление к просветлению, говорили мне, состоит в том, чтобы приподнять эту завесу и осознать, что ты и космос «едины». По иронии судьбы, получив медицинское образование на Западе и посвятив более пятнадцати лет исследованиям неврологических нарушений и зрительных иллюзий, я понял, что в этом есть изрядная доля истины – понятие единого цельного «Я», «обитающего» в мозге, в самом деле может быть иллюзией. Все, что я узнал, изучая нормальных людей и больных с повреждениями мозга, заставляет меня сделать следующие выводы:
а) мы создаем свою собственную «реальность» из разрозненных фрагментов информации;
б) то, что мы видим, есть надежная – хотя и не всегда точная – репрезентация окружающего мира;
в) мы совершенно не осознаем подавляющее большинство процессов, протекающих в нашем мозге.
В действительности больше половины наших действий осуществляются множеством бессознательных зомби, которые сосуществуют в мирной гармонии внутри нашего тела! Надеюсь, что истории, которые я рассказал в предыдущих главах, убедили вас, что проблема «Я» отнюдь не метафизическая головоломка – напротив, это загадка, требующая самого тщательного научного исследования.
Как ни странно, многие люди находят тревожной саму мысль о том, что все богатство нашей ментальной жизни – все наши мысли, чувства, эмоции, даже наши интимные «Я», – порождаются активностью крошечных скоплений протоплазмы в мозге. Как такое возможно? Как могло нечто столь таинственное и нематериальное, как сознание, возникнуть из куска мяса, спрятанного внутри нашего черепа? Тысячелетиями восточные и западные философы ломали голову над проблемой разума и материи, субстанции и духа, иллюзии и реальности, однако их изыскания едва ли приумножили наши знания по этому вопросу. Как сказал британский психолог Стюарт Сазерленд, «сознание – это увлекательное, но неуловимое явление: невозможно определить, что это такое, что оно делает или почему оно развилось. О нем не написано ничего, что стоило бы почитать».
Я не буду притворяться, что разгадал эти тайны, но думаю, что изучать сознание следует не как философскую, логическую или концептуальную проблему, а как эмпирическую.
За исключением немногочисленных эксцентриков (так называемых панпсихистов), которые считают, будто все во Вселенной сознательно, в том числе такие вещи, как муравейники, термостаты и столешницы, большинство людей согласятся, что сознание возникает в мозге, а не в селезенке, печени, поджелудочной железе или любом другом органе. Чудесное начало. Однако позвольте мне еще больше сузить сферу исследования и предположить, что сознание возникает не из всего мозга, а из определенных специализированных нейронных цепей, которые выполняют разные виды вычислений. Чтобы проиллюстрировать природу этих цепей и их особых функций, я буду опираться на многочисленные примеры из психологии восприятия и неврологии, которые мы рассмотрели в предыдущих главах. Эти примеры показывают, что нейронные сети, воплощающие субъективное качество сознания, главным образом расположены в структурах височных долей (таких, как миндалевидное тело, перегородка, гипоталамус и островковая кора) и одной проекционной зоне в лобных долях – поясной извилине. Активность этих структур должна отвечать трем важным критериям, которые я называю (надеюсь, Исаак Ньютон, описавший три основных закона физики, не уличит меня в плагиате) «тремя законами квалиа» (квалиа – это просто «сырые ощущения», такие, как субъективные качества «боли», «красноты» или «ньокков с трюфелями»). Стремясь сформулировать эти три закона и определить воплощающие их специализированные структуры, я преследовал одну цель: стимулировать дальнейшее исследование биологического происхождения сознания.
Главная тайна космоса, в моем понимании, заключается в следующем: почему всегда есть два параллельных описания Вселенной – отчет от первого лица («Я вижу красный») и отчет от третьего лица («Он говорит, что видит красный, когда определенные нейроны в его мозге сталкиваются с длиной волны шестьсот нанометров»)? Как эти два отчета могут быть такими разными и все же дополнять друг друга? Почему недостаточно только отчета от третьего лица, ибо, согласно объективному мировоззрению физика или нейроученого, это единственное описание, которое реально существует? (Ученые, которые придерживаются данной точки зрения, называются бихевиористами.) В их схеме «объективной науки» потребности в отчете от первого лица даже не возникает – нет на свете такой вещи, как сознание, и точка. Но мы-то прекрасно знаем, что это не так. Мне вспоминается старый анекдот о бихевиористе, который после страстной любви смотрит на свою возлюбленную и говорит: «Очевидно, тебе было хорошо, дорогая, но было ли хорошо мне?» Примирение отчетов от первого и третьего лица является самой важной нерешенной проблемой в науке. Устраните этот барьер, говорят индийские мистики и мудрецы, и вы увидите, что разделение между «Я» и «не-Я» – иллюзия; на самом деле вы и космос суть едины.
Философы называют эту головоломку загадкой квалиа, или субъективных ощущений. Как поток ионов и электрических токов в крошечных капельках желе – нейронах в моем мозге – генерирует весь субъективный мир ощущений, таких как краснота, тепло, холод или боль? Какое волшебство превращает материю в невидимую ткань моих чувств? Сия проблема настолько загадочна, что не все согласны, что это вообще проблема. Я проиллюстрирую эту так называемую загадку квалиа двумя простыми мысленными экспериментами, которые обожают придумывать философы. Такие воображаемые опыты практически невозможно осуществить в реальной жизни. Мой коллега доктор Фрэнсис Крик глубоко подозрительно относится к мысленным экспериментам, и в одном отношении я с ним согласен – мысленные эксперименты бывают крайне обманчивы, ибо часто содержат спорные допущения. С другой стороны, они позволяют прояснить основную логику, а это уже кое-что. Как бы там ни было, я рискну прибегнуть к ним здесь, дабы весьма красочным и нетривиальным образом познакомить вас с проблемой квалиа.
Во-первых, представьте, что вы суперученый из будущего, который все-все знает о работе человеческого мозга. К сожалению, вы не видите цвета. У вас нет колбочек (структур в сетчатке, которые позволяют глазам различать цвет), зато у вас есть палочки (обеспечивающие черно-белое зрение) и механизмы для обработки цветов в мозге. Одним словом, если бы ваши глаза могли различать цвета, то мог бы и мозг.
Теперь предположим, что вы, суперученый, изучаете мой мозг. Я, как всякий нормальный человек, воспринимаю цвет – я вижу, что небо голубое, трава зеленая, а банан желтый, – и вы хотите знать, что я подразумеваю под этими цветовыми определениями. Когда я смотрю на предметы и описываю их как бирюзовые, фисташковые или пунцовые, вы не понимаете, о чем я говорю. Для вас все они выглядят как разные оттенки серого.
Но вас очень интересует это явление, поэтому вы направляете спектрометр на поверхность зрелого красного яблока. Спектрометр показывает, что от плода исходит свет с длиной волны шестьсот нанометров. Однако вы по-прежнему понятия не имеете, какого он цвета, ибо не можете увидеть его глазами. Сгорая от любопытства, вы изучаете светочувствительные пигменты моего глаза и цветовые пути в моем мозге, пока не получаете полный набор принципов, лежащих в основе обработки длин волн. Ваша теория позволяет отследить всю последовательность восприятия цвета, начиная с рецепторов в моем глазу и заканчивая активностью нейронов, которая генерирует слово «красный». Короче говоря, вы отлично понимаете законы цветового зрения (точнее, законы обработки длин волн) и можете заранее сказать, какое слово я выберу, чтобы охарактеризовать цвет яблока, апельсина или лимона. Будучи суперученым, вы не видите причин сомневаться в полноте своего описания.
Довольный, вы показываете мне подробную схему и говорите:
– Рамачандран, вот что происходит в твоем мозге!
– Конечно, это происходит, – соглашаюсь я. – Но еще я вижу красный. Где красный на этом рисунке?
– А что это? – спрашиваете вы.
– Это часть фактического, непередаваемого переживания цвета, которое я никогда не смогу вам описать, ибо вы не воспринимаете цвет от природы.
Данный пример подводит нас к определению «квалиа»: квалиа – это особенности состояния моего мозга, которые делают научное описание неполным – с моей точки зрения.
В качестве второго примера представьте себе разумных электрических рыб – таких же умных и развитых, как вы или я. Однако у них есть кое-что, чего нет у нас: они могут ощущать электрические поля с помощью специальных органов в коже. Подобно суперученому из предыдущего примера, вы можете изучить нейрофизиологию этой рыбы и выяснить, как органы по бокам ее тела преобразуют электрический ток, как эта информация передается в мозг, какая часть мозга ее анализирует и как рыба использует эти данные, чтобы спасаться от хищников, находить добычу и так далее. К сожалению, если бы рыба могла говорить, она бы сказала: «Неплохо, но вы никогда не узнаете, каково на самом деле ощущать электричество».
Эти примеры показывают, почему квалиа считаются по сути индивидуальными и почему проблема квалиа не обязательно носит научный характер. Вспомните, что ваше научное описание полное. Все дело в том, что ваш отчет неполон эпистемологически, ибо реальное переживание электрических полей или красноты вам недоступно. Для вас он навсегда останется отчетом от «третьего лица».
На протяжении веков философы полагали, что данный разрыв между мозгом и разумом представляет собой серьезную эпистемологическую проблему – препятствие, которое невозможно преодолеть. Так ли оно на самом деле? Препятствие еще не преодолено, но значит ли это, что его нельзя преодолеть никогда? На мой взгляд, в действительности нет никакого препятствия, нет великого вертикального разрыва между разумом и материей, субстанцией и духом. Я считаю, что этот барьер только видимый и что возникает он из-за языка. По большому счету, нечто подобное происходит при любом переводе с одного языка на другой.
Как данная идея применима к мозгу и изучению сознания? Я полагаю, что здесь мы имеем дело с двумя разными языками. Один из них – это язык нервных импульсов: пространственные и временны́е паттерны активности, которые позволяют нам видеть красный цвет, например. Второй язык позволяет нам сообщать об увиденном другим; это наш естественный устный язык, такой как английский, немецкий или японский – разреженные, сжатые волны воздуха, путешествующие между вами и слушателем. Оба – языки в строгом научном смысле этого слова: богатые информацией сообщения, предназначенные для передачи смысла. В первом случае смысл передается через синапсы между различными частями мозга, а во втором – по воздуху между двумя разными людьми.
Проблема в том, что я могу рассказать вам, слепому к цветам суперученому, о моих квалиа (моем опыте ви́дения красного) только устным языком. Однако при переводе потеряется самое главное – непередаваемый «опыт», который привычен мне, но неизвестен вам. Как бы я ни старался, фактическая «краснота» красного навсегда останется за гранью вашего разумения.
Но что, если я мог бы пропустить устный язык как среду общения и непосредственно соединить – например, нейронным кабелем – области обработки цвета в моем мозге и области обработки цвета в вашем мозге? (Как вы помните, у вашего мозга есть механизм для обработки цвета, но ваши глаза не могут различать длины волн, потому что в них нет цветовых рецепторов.) По кабелю цветовая информация попадает прямо из моего мозга в ваши нейроны, минуя стадию промежуточного перевода. Это надуманный сценарий, но в нем нет ничего логически невозможного.
Раньше, когда я говорил «красный», это не имело для вас никакого смысла, ибо само по себе употребление слова «красный» уже подразумевает перевод. Но если вы пропустите перевод и используете кабель, чтобы мои нервные импульсы поступали напрямую в вашу область цвета, тогда, возможно, вы воскликнете: «Боже мой, наконец-то я понимаю, что́ вы имеете в виду. Какие чудесные новые переживания!»
Этот сценарий – наглядное опровержение идеи о непреодолимом логическом барьере в понимании квалиа. В принципе вы можете испытать квалиа другого существа, даже электрической рыбы. Если вы сможете узнать, что делает электроцептивная часть мозга рыбы, и каким-то образом перенесете это знание на соответствующие части вашего мозга со всеми сопутствующими связями, то да – вы испытаете электрические квалиа рыбы. Не будем вступать в философские дебаты о том, нужно ли для этого быть рыбой – они не имеют отношения к моим аргументам. В данном случае речь идет только об электрических квалиа – не о всей рыбе в целом.
Ключевая идея здесь заключается в том, что проблема квалиа мало чем отличается от трудностей, вытекающих из любого перевода, а потому нет необходимости приплетать сюда великое разделение между миром квалиа и миром материи. Существует только один мир с множеством переводческих барьеров. Если вы их преодолеете, проблемы исчезнут.
Все вышеизложенное может показаться заумными теоретическими рассуждениями, но позвольте мне привести более реалистичный пример – эксперимент, который мы на самом деле планируем осуществить. В семнадцатом веке английский астроном Уильям Молинью задался следующим вопросом: что произойдет, спросил он, если ребенка растить в полной темноте до двадцати одного года, а затем показать ему куб? Он поймет, что это куб? И вообще, что произойдет, если такой ребенок внезапно увидит обычный дневной свет? Он скажет: «Ага! Теперь я вижу, что́ люди подразумевают под светом!» Или придет в замешательство и останется слепым? (Чисто теоретически философ полагает, что зрительные пути ребенка не дегенерировали из-за депривации и что у него имеется интеллектуальная концепция зрения, аналогичная концепции цвета у нашего суперученого.)
На этот мысленный эксперимент можно ответить эмпирически. Некоторые несчастные рождаются с таким серьезным повреждением глаз, что никогда не видели мир: для них «зрение» не менее загадочно, чем электроцепция рыбы для вас. К счастью, сегодня мы можем непосредственно стимулировать небольшие участки их мозга с помощью так называемого транскраниального магнитного стимулятора – мощного генератора пульсирующего магнитного поля, который с определенной степенью точности позволяет активировать нервную ткань. Что, если стимулировать зрительную кору такого человека магнитными импульсами, тем самым минуя нефункциональную оптику глаза? Я могу представить два возможных результата. Испытуемый либо скажет: «Эй, я чувствую, как что-то щекочет мой затылок», либо воскликнет: «О боже, это потрясающе! Теперь я понимаю, о чем все вы говорите! Так вот что такое свет, цвет, вот что значит видеть!»
Этот эксперимент логически эквивалентен эксперименту с нейронным кабелем, который мы провели на суперученом – мы минуем разговорный язык и непосредственно воздействуем на мозг слепого. Но, спросите вы, если он испытывает совершенно новые ощущения (что вы и я называем зрением), как мы можем быть уверены, что это истинное зрение? Доказательства кроются в самой топографии его мозга. Я могу стимулировать различные части зрительной коры и попросить его указать на те области внешнего мира, где он испытывает странные новые ощущения. Например, если я ударю вас по голове молотком, вы увидите звезды «там», во внешнем мире, но точно не внутри своего черепа. Таким образом мы сможем убедиться, что наш испытуемый действительно переживает нечто очень близкое к «ви́дению», хотя его «зрение» может оказаться не таким изощренным, как зрение нормального человека.
* * *
Почему квалиа – субъективные ощущения – возникли в ходе эволюции? Существует ли особый стиль обработки информации, который продуцирует квалиа, или с ними ассоциированы определенные типы нейронов? (Испанский невролог Рамон-и-Кахаль называл такие нейроны «психическими».) Как известно, только крошечная часть клетки, а именно молекула дезоксирибонуклеиновой кислоты (ДНК), непосредственно участвует в наследственности, тогда как другие вещества, например белки, не играют в ней никакой роли. Если так, возможно ли, что только некоторые нейронные цепи задействованы в квалиа, а другие нет? Согласно гениальной идее Фрэнсиса Крика и Кристофа Коха, квалиа возникают из нейронов в нижних слоях первичных сенсорных областей: именно они проецируются на лобные доли, которые осуществляют многие так называемые высшие функции. Их теория вызвала большой ажиотаж в научном сообществе и послужила своеобразным катализатором для изысканий всех тех, кто ищет биологические объяснения квалиа. Другие ученые предположили, что, когда вы обращаете на что-то внимание, фактические паттерны нервных импульсов (пики) из разных областей мозга «синхронизируются». Иными словами, именно синхронизация ведет к сознательному восприятию. Прямых доказательств этому пока не найдено, но тот факт, что ученые вообще пытаются исследовать данный вопрос экспериментально, весьма обнадеживает.
Оба подхода привлекательны главным образом потому, что редукционизм до сих пор остается наиболее успешной стратегией в науке. Как определяет его английский биолог Питер Медавар, «редукционизм – это точка зрения, согласно которой целое может быть представлено как функция (в математическом смысле) его составных частей, их пространственно-временных характеристик и точного способа взаимодействия». К сожалению, как я уже говорил в начале этой книги, не всегда можно заранее определить, каков надлежащий уровень редукционизма для данной конкретной научной проблемы. В попытках постичь сознание и квалиа едва ли стоит изучать ионные каналы, проводящие нервные импульсы, рефлекс ствола мозга, который опосредует чихание, или рефлекторную дугу спинного мозга, которая контролирует функции мочевого пузыря, хотя все это – весьма и весьма интересные вопросы (по крайней мере, для некоторых исследователей). К сожалению, они не более полезны для понимания квалиа и других высших функций мозга, чем изучение силиконовых вставок в микроскопе для понимания логики компьютерной программы. И все же именно эту стратегию используют большинство нейроученых, стремясь понять высшие функции мозга. Они либо заявляют, что проблемы не существует, либо утверждают, что она будет решена в один прекрасный день, по мере изучения активности отдельных нейронов.
Философы предлагают другое решение этой дилеммы: в основном они склоняются к тому, что сознание и квалиа суть «эпифеномены». Согласно такой точке зрения, сознание подобно свисту проносящегося мимо поезда или тени бегущей лошади: оно не играет никакой каузальной роли в реальной работе, выполняемой мозгом. В конце концов, вы можете вообразить «зомби», бессознательно делающего все так, как это делает сознательное существо. Удар молоточком по сухожилию рядом с коленным суставом запускает каскад нервных и химических событий, вызывающий коленный рефлекс (рецепторы растяжения в колене соединяются с нервами в спинном мозге, которые, в свою очередь, посылают сообщения в мышцы). Сознание не участвует в этом действе; у параплегиков наблюдается отличный коленный рефлекс, хотя они не могут ощутить сам удар. Теперь представьте гораздо более сложный каскад событий, начинающийся с попадания на вашу сетчатку длинноволнового света и заканчивающийся словом «красный». Поскольку вы с легкостью можете представить, что все это происходит без участия осознания, не значит ли это, что сознание здесь ни при чем? В конце концов, Бог (или естественный отбор) вполне мог сотворить бессознательное существо, которое делает и говорит все то, что делаете и говорите вы, хотя «оно» и несознательно.
Данный аргумент звучит вполне разумно, однако на самом деле он основан на ложном тождестве логической и реальной возможности. Рассмотрим тот же аргумент, но в сфере физики. Мы все можем вообразить нечто, движущееся быстрее скорости света. Но, как говорит нам Эйнштейн, этот «разумный» взгляд ошибочен. Способность представить, что нечто логически возможно, отнюдь не гарантирует того, что это возможно в реальном мире даже в принципе. Хотя вы можете вообразить, что бессознательный зомби делает все то, что можете делать вы, наверняка имеется некая естественная причина, которая исключает существование такого организма! Обратите внимание, что данный аргумент не доказывает каузальную роль сознания; зато он доказывает, что вы не можете прибегать к утверждениям типа «в конце концов, я могу себе представить…», чтобы делать выводы о том или ином естественном явлении.
Я хотел бы предложить несколько иной подход к пониманию квалиа. Но прежде я предлагаю вам сыграть в одну игру. Вспомните, что мы говорили в главе 5 относительно так называемого слепого пятна – места, где зрительный нерв выходит из задней части глазного яблока. Закройте правый глаз, зафиксируйте взгляд на черном пятнышке на рисунке 5.2 и медленно приближайте страницу к себе. В какой-то момент вы заметите, что заштрихованный диск исчез. Он попал в ваше естественное слепое пятно. Теперь снова закройте правый глаз, поднимите указательный палец правой руки и нацельте слепое пятно левого глаза на середину вытянутого пальца. Середина пальца должна исчезнуть, как и заштрихованный диск, но это не так; палец остается целым и невредимым. Другими словами, квалиа таковы, что вы не просто заключаете интеллектуально, что палец непрерывный – «в конце концов, здесь мое слепое пятно», – вы буквально видите его «недостающую часть». Психологи называют такие явления «заполнением». Этот удобный, хотя и не совсем корректный термин означает, что вы видите нечто там, где нет ничего.
Еще отчетливее данный феномен можно наблюдать, если взглянуть на рисунок 12.1. Закройте правый глаз, посмотрите на маленькую белую точку справа левым глазом и постепенно придвигайте книгу к себе, пока один из «пончиков» не попадет на ваше слепое пятно. Поскольку внутренний диаметр пончика – маленький черный диск – немного меньше вашего слепого пятна, он должен исчезнуть, а белое кольцо – охватить слепое пятно. Скажем, пончик (кольцо) желтый. Если ваше зрение нормальное, вы увидите однородный желтый диск – другими словами, ваш мозг «заполнит» слепое пятно желтыми квалиа (или белыми на рис. 12.1). Некоторые ученые утверждают, что все мы просто игнорируем слепое пятно и не замечаем, что происходит, а это означает, что на самом деле никакого заполнения не существует. Но это не так. Если вы покажете кому-нибудь несколько колец, одно из которых совпадает со слепым пятном, то это кольцо будет выглядеть как однородный диск и «бросаться в глаза». Как может игнорируемое бросаться в глаза? Вывод: а) у слепого пятна есть квалиа и б) квалиа могут обеспечивать реальную «сенсорную поддержку». Иначе говоря, вы не просто делаете логический вывод, что центр пончика желтый; вы видите его желтым.
Рис. 12.1
Поле желтых пончиков (показаны здесь белым). Закройте правый глаз и посмотрите на маленькую белую точку в середине левым глазом. Когда страница окажется на расстоянии 16–22 сантиметров от вашего лица, один из пончиков попадет на слепое пятно левого глаза. Поскольку черная дырка в центре пончика немного меньше слепого пятна, она исчезнет, а слепое пятно «заполнится» желтыми (белыми) квалиа из кольца, в результате чего вы увидите сплошной желтый (белый) диск, а не кольцо. Обратите внимание, что диск заметно «выделяется» на фоне колец. Если иллюзия не работает, попробуйте использовать увеличенную ксерокопию и перемещать белую точку горизонтально.
Рассмотрим другой пример. Предположим, я скрестил указательные пальцы (чтобы получился знак плюса). Конечно, палец сзади я вижу как непрерывный. Я знаю, что он непрерывный. Я почти вижу, что он непрерывный. Но если вы спросите меня, буквально ли я вижу отсутствующий кусок, я скажу, что нет, – не исключено, что кто-то разрезал один мой палец на две половинки и приставил по бокам другого. Короче говоря, я не могу быть уверен, что действительно вижу недостающую часть.
Сравните оба случая. И в том, и в другом мозг восполняет недостающую информацию. В чем же отличие? Какая разница вам, сознательному человеку, что у желтого пончика есть квалиа посередине, а у скрытой части пальца нет? Разница в том, что вы не можете изменить свое мнение о желтом цвете посередине пончика. Вы не можете сказать: «Может, он желтый, а может, розовый или синий». Нет, пончик кричит вам: «Я желтый!» Иначе говоря, заполненный желтый цвет не подлежит изменению с вашей стороны.
В случае с пальцем, однако, вы можете подумать: «Скорее всего, второй палец целый, хотя какой-то злобный ученый мог приклеить две его половинки по обе стороны от первого». Этот сценарий очень маловероятен, но отнюдь не немыслим.
То есть в этом случае я могу выбирать (например, предположить, что за передним пальцем скрывается что-то еще). С заполненным желтым цветом слепого пятна такой номер не пройдет. Выходит, ключевое различие между восприятием, содержащим квалиа, и восприятием, не содержащим квалиа, заключается в том, что первое непреложно и, следовательно, «антивандально», тогда как второе достаточно гибко; вы можете выбрать любой из «воображаемых» входов, который подсказывает вам ваша фантазия. Как только представление с квалиа создано, оно остается с вами навсегда. (Хороший пример – далматин на рис. 12.2. Изначально вы видите только черные пятна, но затем что-то щелкает, и вы видите собаку. Грубо говоря, теперь у вас есть квалиа собаки. В следующий раз, когда вы посмотрите на эту картинку, вы не сможете не увидеть собаку. Кстати, недавно мы доказали, что нейроны в мозге перманентно меняют свои связи после того, как вы увидели собаку.)
Все эти примеры иллюстрируют важную особенность квалиа – они неизменны. Однако этого свойства недостаточно, чтобы объяснить наличие квалиа. Почему? Что ж, представьте, что вы в коме и я свечу фонариком в ваш глаз. Если кома не слишком глубокая, ваш зрачок сожмется, хотя ни о каком субъективном восприятии квалиа, вызванных светом, не может быть и речи. Рефлекторная дуга неизменна, но никакие квалиа с ней не связаны. Вы ничего не можете с ней поделать, равно как и с заполненным желтым цветом в примере с пончиками. Так почему же квалиа есть только у последнего? Ключевое различие состоит в том, что в случае сужения зрачка доступен только один выход – один конечный результат – и, следовательно, нет никаких квалиа. В случае с желтым диском созданная репрезентация необратима, однако здесь у вас есть роскошь выбора; с этой репрезентацией вы можете делать что угодно. Возьмем, например, желтые квалиа: вы можете сказать «желтый», подумать о желтых бананах, желтых зубах, желтой коже и так далее. Когда вы наконец увидите далматина, ваш разум может вызвать любую из бесконечного множества ассоциаций, связанных с собаками, – слово «собака», лай собаки, собачий корм или даже пожарные машины. По-видимому, варианты безграничны. Это вторая важная особенность квалиа: такие ощущения позволяют роскошь выбора. Итак, теперь мы определили две функциональные особенности квалиа: непреложность на входе и гибкость на выходе.
Существует третья важная черта квалиа. Чтобы принимать решения на основе содержащей квалиа репрезентации, последняя должна существовать достаточно долго. Здоровый мозг удерживает репрезентацию в промежуточном буфере или в так называемой непосредственной памяти. (Например, вы помните номер телефона, который вам продиктовали, ровно столько, сколько нужно, чтобы набрать его пальцами.) Впрочем, и этого условия недостаточно для генерирования квалиа. Помимо выбора, у биологической системы могут быть другие причины для хранения информации в буфере. Например, венерина мухоловка захлопывается только при двукратной стимуляции специальных триггерных волосков внутри ловчего аппарата. По всей видимости, она сохраняет память о первом стимуле и сравнивает его со вторым, после чего «приходит к выводу», что внутри что-то шевелится. (Дарвин предположил, что данный механизм помогает растению избежать случайного закрытия ловушки при попадании внутрь частичек пыли, а не жучков). Обычно в таких случаях возможен только один выход: венерина мухоловка неизменно захлопывается. Ничего больше она сделать не может. Вторая важная особенность квалиа – выбор – отсутствует. Следовательно, мы можем смело заключить, что у растения нет квалиа, связанных с обнаружением жуков (хотя панпсихисты едва ли с нами согласятся).
Рис. 12.2
Хаотичное нагромождение пятен. Посмотрите на эту картинку несколько секунд (или минут), и в конце концов вы увидите, как далматин нюхает землю (подсказка: морда собаки находится слева, ближе к центру; вы видите ее ошейник и левое ухо). Как только вы увидели собаку, от нее невозможно избавиться.
Используя аналогичные картинки, мы показали, что как только вы «увидели» собаку, нейроны в ваших височных долях перманентно изменяются.
В главе 4 мы рассмотрели удивительный пример связи квалиа и памяти в истории Дайен – молодой женщины, которая пережила отравление угарным газом и развила необычный вид «слепозрения». Напомним, что она была неспособна отличить вертикальную щель от горизонтальной, тем не менее ловко просовывала конверт и в ту, и в другую. Однако, если кто-то просил Дайен сначала взглянуть на щель, а затем выключал свет, «отправить» письмо не удавалось: пациентка мгновенно забывала ориентацию прорези и не могла повернуть конверт правильно. Это говорит о том, что часть зрительной системы Дайен, которая контролировала движения рук – то, что мы назвали зомби или путем «как», – лишена не только квалиа, но и кратковременной памяти. Другая часть зрительной системы – путь «что» – которая позволяет распознавать щель и определять ее ориентацию, не только сознательна, но и наделена памятью. (Впрочем, зрительная система не может использовать путь «что», ибо он поврежден; все, что доступно, – бессознательный зомби, а у «него» нет памяти.) Я не думаю, что связь между кратковременной памятью и сознательным восприятием простое совпадение.
Почему же одна часть зрительной системы имеет память, а другая – нет? Возможно, секрет в том, что первая – система «что» – задействована в выборе вариантов, основанных на перцептивных репрезентациях, а выбор требует времени. Система «как», с другой стороны, занята обработкой информации в режиме реального времени; это замкнутый контур, подобный термостату в вашем доме. Она не нуждается в памяти, ибо не участвует в принятии реальных решений. Таким образом, сама по себе отправка письма не требует памяти, тогда как выбор того, какое письмо отправить и куда, без памяти невозможен.
Эту идею можно экспериментально проверить на Дайен и других пациентах с аналогичными нарушениями. Если смоделировать ситуацию, в которой они будут вынуждены сделать выбор, система зомби (все еще интактная) выйдет из строя. Например, если вы попросите Дайен отправить письмо и покажете ей две щели (одну вертикальную, одну горизонтальную), она потерпит фиаско: зомби просто не сможет выбрать, куда просунуть конверт. В самом деле, идея бессознательного зомби, делающего выбор, кажется оксюморонной, ибо разве само существование свободной воли не подразумевает сознание?
Подведем итоги: чтобы квалиа существовали, вам нужны, с одной стороны, потенциально бесконечные импликации (бананы, желтуха, зубы), а с другой – стабильная, конечная и неизменная репрезентация в краткосрочной памяти, которая будет служить своеобразной отправной точкой (желтый). Но если отправную точку можно изменить, репрезентация лишится ярких квалиа. Хороший пример – способность «видеть» кошку под диваном или воображать, будто на стуле сидит обезьяна. И кошка, и обезьяна не имеют сильных квалиа, и к лучшему, ибо в противном случае вы бы путали их с реальными объектами и едва ли смогли бы выжить, учитывая, как структурирована ваша когнитивная система. Я повторю то, что сказал Шекспир: нельзя «утолить жгучий голод, воображая пиршественный стол». Очень повезло, иначе бы вы не ели; вы бы просто генерировали квалиа, связанные с насыщением, в голове. В том же духе любое существо, которое просто воображает оргазмы, вряд ли передаст свои гены следующему поколению.
Почему эти слабые, внутренне сгенерированные образы (кошка под кроватью, обезьяна на стуле) или убеждения, если уж на то пошло, не имеют выраженных квалиа? Представьте, каким запутанным был бы мир, если бы они их имели. Реальные факты обладают яркими, субъективными квалиа, ибо они управляют вашими решениями, а колебания – непозволительная роскошь. Убеждения и внутренние образы, напротив, не должны содержать квалиа, поскольку вы по определению можете их изменить и отозвать. Увидев торчащий из-под стола кошачий хвост, вы полагаете – и можете вообразить, – что там сидит кошка. С другой стороны, под столом вполне может оказаться свинья с трансплантированным кошачьим хвостом. Не стоит сбрасывать со счетов эту гипотезу, какой бы дикой она ни была, ибо время от времени именно такие, абсолютно невероятные предположения и оказываются истинными.
Каково же функциональное или вычислительное преимущество непреложности квалиа? Один из ответов – стабильность. Если вы постоянно будете менять свое мнение о квалиа, количество потенциальных результатов (или «выходов») приблизится к бесконечности, а значит, все ограничения, которые раньше сдерживали ваше поведение, исчезнут. В какой-то момент вам нужно сказать «вот оно!» и установить на нем флажок; именно такой флажок мы и называем квалиа. Система восприятия рассуждает примерно так: учитывая имеющуюся информацию, 90 процентов, что это желтый (или собака, или боль, или что-то еще), поэтому, чисто теоретически, я буду считать, что это и есть желтый и действовать соответственно. Если я буду продолжать сомневаться («а может, оно не желтое?»), я не смогу сделать следующий шаг – выбрать оптимальную программу действий или направление мыслей. Другими словами, если я буду относиться к результатам восприятия как к мнениям, я ничего не увижу (и погрязну в нерешительности). Выходит, квалиа неизменны, дабы исключить колебания и придать твердость нашим решениям. А это, в свою очередь, зависит от того, какие конкретно нейроны активны и на какие структуры они проецируют свои сигналы.
* * *
Когда я вижу кошачий хвост, который торчит из-под стола, я «догадываюсь» или «знаю», что под столом находится кошка, предположительно прикрепленная к хвосту. Однако буквально я вижу только хвост, а не целую кошку. Возникает вопрос: видеть и знать – качественное различие между перцепцией и концепцией – совершенно разные действия, опосредованные разными типами нейронных цепей, или между ними существует некая серая область? Вернемся к слепому пятну в моем глазу – зоне, в которой я ничего не вижу. Как мы убедились в главе 5, обсуждая синдром Шарля Бонне, есть еще один вид слепого пятна – огромная область за моей головой, – где я тоже ничего не вижу (хотя ученые обычно не используют термин «слепое пятно» для этой зоны). Разумеется, обычно вы не ощущаете этот гигантский провал, а потому у вас может возникнуть соблазн заключить, что в каком-то смысле вы заполняете пробел сзади точно так же, как и слепое пятно впереди. Но вы этого не делаете. Вы не можете. Никакой зрительной репрезентации, соответствующей области за вашей головой, в мозге нет. Вы заполняете ее только в тривиальном смысле: если вы стоите в ванной с обоями перед вами, логично предположить, что обои поклеены и на противоположной стене. Впрочем, даже если вы полагаете, что за вашей спиной есть обои, вы не видите их. Другими словами, такой тип «заполнения» является чисто метафорическим и не отвечает нашему критерию непреложности. В случае «настоящего» слепого пятна, как мы видели ранее, вы не можете изменить свое мнение о заполненном участке. В отношении области за вашей головой, напротив, вы можете сказать: «По всей вероятности, там обои, но кто знает, может, там слон».
Получается, заполнение слепого пятна принципиально отличается от неспособности заметить пробел за головой. Но вопрос остается: различие между тем, что происходит сзади, и слепым пятном спереди качественное или количественное? Грань между «заполнением» (например, в слепом пятне) и простой догадкой (касательно вещей, которые могут оказаться за вашей головой) абсолютно произвольная или нет? Чтобы ответить на этот вопрос, проведем еще один мысленный эксперимент. Представьте, что в ходе дальнейшей эволюции наши глаза мигрируют к вискам, сохраняя бинокулярное зрение. Допустим, что в результате такой миграции размеры двух слепых пятен (сзади и спереди) оказались идентичны. В этом случае завершение объектов, попадающих на слепое пятно за вашей головой, будет истинным или концептуальным? Иными словами, на что оно больше похоже: на заполнение естественного слепого пятна в глазу или на догадки касательно обоев за спиной? Лично я думаю, что существует некая определенная точка, в которой образы становятся неизменны, а мозг начинает создавать (или даже воссоздавать) устойчивые перцептивные репрезентации, которые отправляются обратно в низшие зрительные центры. В этой точке слепая область сзади функционально эквивалентна нормальному слепому пятну спереди. Затем мозг внезапно переключается на другой способ представления информации и вместо нейронов в мыслящих областях, которые позволяют генерировать обоснованные, но поддающиеся изменению догадки, начинает использовать нейроны в сенсорных областях, сигналы которых сомнению не подлежат.
Таким образом, даже если завершение естественного слепого пятна и завершение области за вашей головой можно логически рассматривать как две крайности одного континуума, эволюция сочла нужным их разделить. В случае естественного слепого пятна в глазу вероятность того, что там скрывается нечто значительное, достаточно мала; фактически мы можем сказать, что она равна нулю. Однако в случае слепой области за головой шансы на то, что там находится нечто важное (например, грабитель с пистолетом) достаточно высоки, а значит, безоговорочно заполнять эту область обоями или любым другим узором, который находится у вас перед глазами, не только не разумно, но и крайне опасно.
* * *
До сих пор мы говорили о трех законах квалиа – трех логических критериях, позволяющих определить степень сознательности системы, – и рассмотрели их на примерах слепого пятна и неврологических нарушений. Но насколько этот принцип универсален? Можно ли его применить к другим ситуациям, в которых участие сознания не столь очевидно?
Обратимся к биологии. Известно, что пчелам свойственны очень сложные формы коммуникации, включая так называемый виляющий танец. Пчела-разведчик, нашедшая источник пыльцы, отправляется обратно в улей и исполняет сложный танец, чтобы сообщить о находке остальным пчелам. Возникает вопрос: пчела сознательна, когда это делает, или нет? Поскольку поведение пчелы необратимо, а сама пчела, очевидно, действует на основании некой репрезентации о местонахождении пыльцы, хранящейся в кратковременной памяти, по крайней мере два из трех критериев сознания выполнены. В итоге вы можете прийти к выводу, что во время этого сложного ритуала общения пчела сознательна. Однако поскольку третий критерий – гибкий выход – отсутствует, я бы сказал, что это зомби. Другими словами, хотя информация крайне подробна, неизменна и удерживается в кратковременной памяти, пчела может сделать с этой информацией только одну вещь; иначе говоря, возможен только один выход – виляющий танец. Данный аргумент крайне важен: он подразумевает, что сама по себе сложность или точность обработки информации не гарантирует участие сознания.
Одно из преимуществ моей схемы перед другими теориями сознания состоит в том, что она позволяет нам однозначно ответить на такие вопросы, как: является ли пчела сознательной, когда исполняет виляющий танец? А лунатик? А спинной мозг параплегика? Имеются ли у него свои собственные сексуальные квалиа, когда у него эрекция? Сознателен ли муравей, когда обнаруживает феромоны? В каждом из этих случаев вместо неопределенных рассуждений о различной степени сознательности (таков стандартный ответ), достаточно применить три указанных критерия. Например, может ли лунатик (во время хождения во сне) пройти «тест Pepsi» (то есть выбрать между Pepsi Cola и Coca Cola)? Есть ли у него кратковременная память? Если вы покажете ему бутылку Pepsi, положите ее в коробку, выключите свет на тридцать секунд, а затем включите его снова, потянется ли он к Pepsi или потерпит фиаско, как зомби Дайен? Имеет ли кратковременную память частично коматозный пациент с акинетическим мутизмом (способный следовать за вами взглядом, но неспособный двигаться и разговаривать)? Теперь мы можем не только дать конкретные ответы на все эти вопросы, но и избежать бесконечных семантических препирательств касательно точного значения слова «сознание».
* * *
И где же в мозге находятся эти самые квалиа, спросите вы. Удивительно, но многие люди полагают, будто хранилище сознания – лобные доли. Почему? Хотя бы потому, что при повреждении лобных долей ни с квалиа, ни с сознанием как таковым ничего страшного не происходит (меняется личность и возникают трудности с переключением внимания, но к сознанию это не имеет отношения). Я бы предположил, чтобы бо́льшая часть сознания локализована в височных долях: поражения и гиперактивность именно этих структур чаще всего вызывают в нем выраженные нарушения. Например, чтобы понимать значение окружающих вас предметов и событий, вам нужны миндалевидное тело и другие части височных долей, а это, безусловно, важная составляющая сознательного опыта. Без этой структуры вы – зомби (как, например, человек в знаменитом эксперименте китайской комнаты, предложенном философом Джоном Сирлом). Такой зомби способен только на то, чтобы дать один правильный выход, но не способен ощущать смысл того, что он делает или говорит.
Все согласятся, что квалиа и сознание не связаны с ранними стадиями перцепции (например, на уровне сетчатки). Не связаны они и с заключительными этапами планирования моторных действий. Зато они связаны с промежуточными этапами обработки информации – стадией создания стабильных перцептивных репрезентаций (желтый, собака, обезьяна), имеющих определенный смысл (бесконечное множество импликаций и возможных вариантов реагирования, из которых вы можете выбрать наилучшие). Главным образом это происходит в височных долях и соответствующих лимбических структурах. В этом отношении височные доли являются интерфейсом между восприятием и действием.
Доказательства этому мы находим в неврологии: поражения височной доли влекут за собой глубочайшие нарушения сознания, тогда как поражения в других частях мозга могут вызвать лишь незначительные пертурбации. Так, при электрической стимуляции височных долей у эпилептиков возникают яркие сознательные переживания. Стимулирование миндалевидного тела – самый верный способ «воспроизвести» полный опыт, например автобиографические воспоминания или яркую галлюцинацию. Височные припадки часто сопряжены не только с изменениями в сознании относительно личной идентичности, личной судьбы и личности, но и с яркими квалиа – галлюцинациями (например, слуховыми или обонятельными). Если это всего лишь воспоминания, как утверждают некоторые, почему человек говорит: «Я буквально чувствую, как заново переживаю все это»? Дело в том, что такие приступы характеризуются особой яркостью продуцируемых ими квалиа. Запахи, боль, вкусы и эмоции – все, что генерируется в височных долях, – свидетельствуют о том, что данная область мозга тесно связана с квалиа и сознательным восприятием.
Еще одна причина выбора височных долей – особенно левой – заключается в том, что именно там представлена бо́льшая часть речи. Если я вижу яблоко, активность височной доли позволяет мне воспринять все его импликации почти одновременно. Распознавание яблока как плода определенного типа происходит в нижневисочной коре, миндалевидное тело оценивает важность яблока для моего благополучия, а зона Вернике и другие области предупреждают меня обо всех нюансах значения, которые вызывает ментальный образ, включая слово «яблоко». Я могу съесть яблоко, понюхать его, испечь пирог; я могу удалить сердцевину, посадить его семена или соблазнить им Еву. Если перечислить все атрибуты, которые мы обычно ассоциируем со словами «сознание» и «осознание», каждый из них, как вы заметите, будет иметь коррелят в височных припадках, включая яркие зрительные и слуховые галлюцинации, «внетелесные» переживания и абсолютное чувство всемогущества или всеведения. Любой пункт из этого длинного списка нарушений в сознательном опыте может возникать индивидуально, при повреждении других частей мозга (например, нарушения схемы тела и внимания при синдроме теменной доли), но только при поражении височных долей они наблюдаются одновременно или в разных комбинациях. Это говорит о том, что данные структуры играют ключевую роль в сознании человека.
* * *
До сих пор мы обсуждали так называемую проблему «квалиа» – исключительную интимность и непередаваемость ментальных состояний. Я попытался перенести ее из сферы философии в сферу науки. Однако помимо квалиа («сырых ощущений»), мы также должны учитывать «Я», которое переживает эти квалиа. В действительности квалиа и «Я» суть две стороны одной медали: нет такой вещи, как квалиа, не переживаемые никем, и сложно представить себе «Я», лишенное всех квалиа.
Но что именно есть «Я»? К сожалению, слово «Я» похоже на слово «счастье» или «любовь»; мы все знаем, что это такое, и знаем, что оно существует, но его очень трудно определить или даже сформулировать основные характеристики. В этом отношении оно подобно ртути: чем больше вы пытаетесь схватить ее, тем больше она ускользает. Когда вы думаете о слове «Я», что первым приходит вам на ум? Для меня «Я» – нечто, что объединяет все мои сенсорные впечатления и воспоминания (единство), «управляет» моей жизнью, делает выбор (свободная воля) и, кажется, сохраняется как единое целое в пространстве и времени. Оно также видит себя встроенным в социальный контекст, подсчитывает свои доходы и расходы и, возможно, даже планирует собственные похороны. На самом деле мы можем составить список всех характеристик «Я» – как мы можем сделать это для счастья, – а затем попытаться выявить структуры мозга, которые задействованы в каждой из них. Когда-нибудь это позволит нам получить более четкое представление о «Я» и сознании – хотя лично я сомневаюсь, что удастся найти одно-единственное кульминационное «решение» этой проблемы (аналогичное открытию ДНК, которое одним махом решило загадку наследственности).
Каковы же характеристики, которые определяют «Я»? Уильям Хирштейн, постдок из моей лаборатории, и я составили следующий перечень:
Воплощенное «Я». Мое «Я» закреплено внутри одного цельного организма. Если я закрою глаза, я могу почувствовать разные части своего тела, занимающие определенное положение в пространстве (некоторые части ощущаются более явственно, чем другие). Это так называемая схема тела. Если вы ущипнете палец моей ноги, это «Я» испытает боль, а не «он». И все же схема тела, как мы видели, чрезвычайно пластична несмотря на всю ее кажущуюся стабильность. Всего за несколько секунд правильной сенсорной стимуляции вы можете сделать свой нос 90 сантиметров длиной или спроецировать руку на стол (глава 3)! Кроме того, мы знаем, что нейронные цепи в теменных долях и участки лобных долей, на которые они проецируются, играют ключевую роль в построение этой схемы. Частичное повреждение данных структур может вызвать существенные искажения в схеме тела. Так, пациент может заявлять, что его левая рука принадлежит матери или (как в случае с женщиной из Хельсинки, которую я наблюдал с доктором Риитой Хари) что левая половина тела остается сидеть на стуле, тогда как правая встает и уходит! Если уж эти примеры не убедят вас, что ваше «владение» собственным телом – иллюзия, тогда ничего не убедит.
Страстное «Я». Трудно представить себе «Я» без эмоций. Если вы не понимаете смысла или значения той или иной вещи – если вы не можете постичь всех ее импликаций, – в каком смысле вы действительно ее осознаете? Получается, эмоции, опосредуемые лимбической системой и миндалевидным телом, – важный аспект «Я», а не просто «бонус». (Действительно ли чистокровный вулканец, например отец Спока в «Звездном пути», сознателен или он просто зомби, спорный вопрос.) Напомним, зомби в пути «как» бессознателен, тогда как путь «что» сознателен; полагаю, секрет в том, что только последний связан с миндалевидным телом и другими лимбическими структурами (глава 5).
Миндалевидное тело и остальная часть лимбической системы (в височных долях) гарантируют, что кора – да и весь мозг – служит базовым эволюционным целям организма. Миндалевидное тело отслеживает перцептивные репрезентации высшего уровня и «держит пальцы на клавиатуре вегетативной нервной системы»; столкнувшись с тем или иным объектом, оно определяет степень эмоционального реагирования и соответствующие эмоции (страх в ответ на змею, гнев на босса, привязанность к ребенку и т. д.). Кроме того, оно получает информацию от островковой доли, которая, в свою очередь, частично управляется сенсорным входом не только от кожи, но и от внутренних органов – легких, печени, желудка. Таким образом, можно говорить о «висцеральном, вегетативном Я» или «рефлекторной реакции» на что-либо. (Разумеется, именно такую «рефлекторную реакцию» и улавливают датчики КГР. Посему висцеральное «Я» не является, строго говоря, частью сознательного «Я». Тем не менее оно способно глубоко вторгаться в ваше сознательное «Я» – просто вспомните, когда вы в последний раз чувствовали тошноту и вас вырвало.)
Патологии эмоционального «Я» включают височную эпилепсию, синдром Капгра и синдром Клювера–Бюси. При первом может возникнуть гипертрофированное чувство «Я», которое частично обусловлено так называемой гиперсвязностью – усилением связей между сенсорными областями височной коры и миндалевидным телом. Такая гиперсвязность может быть следствием повторяющихся приступов, вызывающих перманентное усиление (киндлинг) этих путей; в результате пациент придает глубокое значение всему, что его окружает (включая самого себя!). И наоборот, у людей с синдромом Капгра наблюдается снижение эмоционального отклика на определенные категории объектов (лица), а людям с синдромом Клювера–Бюси или Котара свойственны более первазивные нарушения эмоциональной сферы (глава 8). Больной синдромом Котара настолько эмоционально отрешен от мира и себя самого, что не только полагает, будто он мертв, но и буквально чувствует запах собственной гниющей плоти.
Примечательно, что так называемая личность – жизненно важный аспект вашего «Я», который сохраняется всю жизнь и, как известно, не поддается «коррекции» со стороны других людей или даже здравого смысла, – вероятно, опирается на те же лимбические структуры и их связи с вентромедиальной областью лобных долей. Повреждение лобных долей не вызывает явного и мгновенного нарушения сознания, но оно может кардинально изменить вашу личность. Когда в лобные доли железнодорожного работника по имени Финеас Гейдж вонзился металлический стержень, его близкие друзья и родственники заметили: «Гейдж больше не Гейдж». Из стабильного, вежливого, трудолюбивого молодого человека Гейдж превратился в лжеца, мошенника и бродягу, который терял одну работу за другой.
Пациенты с височной эпилепсией, например Пол из главы 9, также демонстрируют личностные изменения, причем настолько выраженные, что многие неврологи говорят о существовании особой «височной личности». Некоторые из них (больные, а не неврологи) склонны к педантизму, сварливости, эгоцентризму и болтливости, а также к одержимости «абстрактными мыслями». Если эти качества являются результатом гиперфункции определенных частей височной доли, то какова их нормальная функция? Если лимбическая система в основном связана с эмоциями, почему приступы в этих зонах вызывают абстрактные мысли? Есть ли в нашем мозге особые структуры, роль которых заключается в создании и манипулировании абстрактными мыслями? К сожалению, эти тайны височной эпилепсии пока не разгаданы.
Исполнительное «Я». Классическая физика и современная нейронаука говорят нам, что мы (включая наш разум и мозг) обитаем в детерминированной вселенной бильярдного шара. Но обычно вы не ощущаете себя марионеткой; вы чувствуете, что вы главный. Тем не менее вам очевидно, что одни вещи вы можете сделать, а другие – нет: так уж получилось, что у вашего тела и внешнего мира есть свои ограничения. (Например, вы знаете, что не можете поднять грузовик и не можете дать своему боссу в глаз – даже если вам этого очень-очень хочется.) Где-то в вашем мозгу хранятся репрезентации всех этих возможностей, и системы, которые планируют команды (поясные и дополнительные моторные области в лобных долях), должны знать о различии между вещами, которые они могут и не могут велеть вам сделать. На самом деле «Я», считающее себя пассивным, беспомощным зрителем, вовсе не «Я». Равно никчемно и «Я», влекомое мимолетными импульсами и побуждениями. Само существование «Я» требует наличия свободной воли – того самого «универсального поля бесконечных возможностей», о котором говорит Дипак Чопра. Говоря научным языком, сознательное восприятие – это «условная готовность действовать».
Для этого мне нужно иметь в моем мозге не только репрезентацию окружающего мира и различных объектов в нем, но и репрезентацию самого себя, включая репрезентацию собственного тела. Именно этот рекурсивный аспект и делает проблему «Я» такой загадочной. Кроме того, репрезентация внешних объектов должна быть связана с репрезентацией меня (включая моторные командные системы), иначе я не смогу делать выбор. (Он мой начальник, не надо его бить. Это печенье, оно в пределах моей досягаемости, я могу его взять.) Сбои в этом механизме могут привести к развитию таких синдромов, как анозогнозия или соматопарафрения (глава 7), при которых больной с самым что ни на есть невозмутимым видом утверждает, будто его левая рука принадлежит брату или врачу.
Какая нейронная структура отвечает за репрезентацию этих «воплощенных» и «исполнительных» аспектов «Я»? Повреждение передней части поясной извилины приводит к странному расстройству под названием «акинетический мутизм» – пациент просто лежит в постели и ничего не делает, хотя явно осознает свое окружение. Если есть на свете такая вещь, как отсутствие свободной воли, то это она.
Иногда, при частичном повреждении передней части поясной извилины, происходит прямо противоположное: рука пациента оказывается отсоединенной от сознательных мыслей и намерений и пытается схватить вещи или даже выполнить относительно сложные действия без разрешения. Например, д-р Питер Халлиган и я обследовали одну такую пациентку в больнице Ривермид в Оксфорде: когда она спускалась по ступенькам, ее левая рука неизменно вцеплялась в перила и мешала идти. Что же контролирует мятежную левую руку: бессознательный зомби или отделы мозга, обладающие квалиа и сознанием? Теперь мы можем ответить на этот вопрос, применив наши три критерия. Создает ли система, которая движет рукой, непреложную репрезентацию? Имеет ли она кратковременную память? Может ли она делать выбор?
И исполнительное «Я», и воплощенное «Я» предстают во всей красе, когда вы играете в шахматы и отождествляете себя с королевой. Раздумывая над следующим ходом, вы буквально чувствуете, что населяете ферзя. Кто-то может возразить, что это просто фигура речи, что на самом деле вы не ассимилируете шахматную фигуру в свою схему тела. Но как вы можете быть уверены, что лояльность вашего разума к собственному организму тоже не «фигура речи»? Что произойдет с вашей КГР, если я вдруг ударю королеву? Она устремится вверх, как будто я бью вас? Если да, то в чем различие между ее телом и вашим? Может, ваша тенденция отождествлять себя с «собственным» телом, а не с шахматной фигурой, тоже дело традиции, пусть и весьма живучей? Может ли такой механизм лежать в основе эмпатии и любви, которые вы испытываете к близкому другу, супругу или ребенку, который буквально сделан из вашего организма?
Мнемоническое «Я». Ваше чувство личной идентичности – восприятие себя как цельной личности, которая сохраняется в пространстве и времени, – зависит от длинной последовательности очень личных воспоминаний: вашей автобиографии. Организация этих воспоминаний в последовательную историю, очевидно, жизненно важна для конструирования «Я».
Мы знаем, что гиппокамп необходим для приобретения и консолидации новых следов памяти. Если вы утратили свой гиппокамп десять лет назад, у вас не будет никаких воспоминаний о событиях, произошедших после этой даты. Конечно, вы полностью сознательны, потому что у вас сохранились все воспоминания о событиях, предшествующих утрате, однако в некотором смысле ваше существование остановилось.
Выраженная дисфункция мнемонического «Я» может привести к расстройству множественной личности. Лучше всего рассматривать это расстройство как сбой механизма обеспечения когерентности, о котором я говорил в главе 7. Как мы видели, если у вас есть два набора взаимно несовместимых убеждений и воспоминаний о себе, единственный способ предотвратить анархию и бесконечную борьбу – создать две личности внутри одного тела. Учитывая очевидную значимость этого синдрома для понимания природы «Я», просто удивительно, как мало внимания он получил в официальной неврологии.
Даже таинственная гиперграфия – склонность пациентов с височной эпилепсией вести подробные дневники – может оказаться преувеличением той же общей тенденции: потребности создавать и поддерживать целостное мировоззрение или автобиографию. Возможно, киндлинг в миндалевидном теле заставляет каждое внешнее событие и внутреннее убеждение приобретать особое значение для пациента, в результате чего в его мозге происходит быстрая пролиферация убеждений и воспоминаний, иллюзорно связанных с «Я». Добавьте к этому присущую всем нам настоятельную потребность в подведении итогов своей жизни и периодическому пересмотру ее значимых эпизодов, и вы получите гиперграфию – крайнюю форму этой естественной тенденции. У всех нас порой возникают странные мысли, но если иногда они сопровождаются мини-приступами, вызывающими эйфорию, тогда такие размышления могут превратиться в одержимость и прочно укоренившиеся представления, к которым мы снова и снова будем возвращаться как в устной, так и в письменной речи. Может, именно такие явления и обеспечивают нейронную основу для фанатизма?
Единое «Я», придающее когерентность сознанию, заполнению и конфабуляциям. Еще одним важным свойством «Я» является единство – внутренняя когерентность (связность) его различных атрибутов. Один из способов подойти к вопросу о связи квалиа с проблемой «Я» – спросить, почему вообще происходят такие явления, как заполнение слепого пятна. Причина, по которой многие философы утверждают, что слепое пятно не заполняется, состоит в том, что в мозге нет никаких маленьких гомункулусов, ради которых стоит стараться.
Поскольку в мозге маленьких человечков нет, рассуждают они, антецедент тоже ложный: квалиа не заполняются, и думать обратное – логическая ошибка. Выходит, если я утверждаю, что квалиа заполняются, значит, я верю, что они заполняются ради гомункулуса? Конечно, нет. Аргумент философов в действительности не более чем подмена тезиса. Правильная цепочка рассуждений такова: если квалиа заполняются, они заполняются ради чего-то, а что такое это «что-то»? В некоторых областях психологии существует понятие исполнительной (контролирующей) системы, которая, как считается, локализована в префронтальных и фронтальных отделах мозга. Рискну предположить, что это «что-то» представляет собой не «вещь», а просто совокупность других мозговых механизмов, а именно исполнительных процессов, зависящих от лимбической системы, включая переднюю часть поясной извилины. Исполнительная система связывает перцептивные квалиа с определенными эмоциями и целями и позволяет вам делать выбор – почти то же самое, чем традиционно занимается «Я». (Например, я выпил много чая и чувствую позыв – квалиа – к мочеиспусканию, но я читаю лекцию, а потому вынужден отложить сие действо до тех пор, пока она не закончится; в конце я предпочитаю извиниться и быстренько ретироваться в уборную, а не отвечать на вопросы, как я поступаю обычно). Исполнительная система, разумеется, не обладает всеми свойствами полноценного человека. Это не гомункулус. Скорее, это процесс, в рамках которого некоторые участки мозга (например, связанные с восприятием и мотивацией) влияют на деятельность других участков мозга (например, отвечающих за планирование моторного выхода).
С этой точки зрения, заполнение – своего рода «подготовка» квалиа, позволяющая им правильно взаимодействовать с исполнительными структурами. В некоторых случаях заполнение квалиа необходимо, ибо пробелы препятствуют надлежащей работе лимбической системы, снижая ее эффективность и способность выбирать оптимальную реакцию. Подобно нашему генералу, который стремится избежать неправильных решений, игнорируя донесения разведчиков, контролирующая система находит способ избежать пробелов – она их заполняет.
Но где именно в лимбической системе она локализована? Учитывая центральную роль миндалевидного тела в эмоциях и очевидную исполнительную роль передней части поясной извилины, это может быть система, включающая оба образования. Известно, что при повреждении связей между этими структурами возникают расстройства «свободной воли», такие как акинетический мутизм и синдром чужой руки. Нетрудно представить, что такие процессы вполне могли положить начало мифологии «Я» как активной сущности в мозге – «призрака в машине».
Бодрствующее «Я». Ключ к нейронной сети, лежащей в основе квалиа и сознания, кроется в двух других неврологических расстройствах – педункулярном галлюцинозе и акинетическом мутизме.
Передняя часть поясной извилины и другие лимбические структуры также получают сигналы из интраламинарных ядер таламуса, которые, в свою очередь, управляются кластерами клеток в стволе мозга (включая клетки холинергических латеральных тегментальных ядер и клетки педункулопонтинного ядра). Гиперактивность этих клеток может приводить к зрительным галлюцинациям (педункулярный галлюциноз); кроме того, мы знаем, что у шизофреников в этих ядрах в два раза больше клеток, что тоже может способствовать галлюцинациям.
И наоборот, повреждение интраламинарного ядра или передней части поясной извилины приводит к так называемой бодрствующей коме – акинетическому мутизму. Пациенты с этим любопытным расстройством не двигаются, не разговаривают и практически не реагируют на болезненные раздражители. Тем не менее они явно пребывают в состоянии бодрствования и способны следить за движущимся объектом глазами. Когда больной выходит из этого состояния, он может сказать: «Никаких слов или мыслей не приходило мне в голову. Я просто не хотел ничего делать, или думать, или говорить». (Это вызывает любопытный вопрос: может ли мозг, лишенный всякой мотивации, вообще сохранять воспоминания? Если да, то сколько деталей помнит пациент? Помнит ли он булавочный укол невролога? А музыку, которую включала его девушка?) Ясно, что эти стволовые и таламические нейронные цепи играют важную роль в сознании и квалиа. Но каковы именно их функции? Они только «поддерживают» квалиа (как это делают печень и сердце) или являются неотъемлемой частью сети, которая воплощает квалиа и сознание? Другими словами, на что они похожи: на источник питания видеомагнитофона и телевизора или же на магнитную записывающую головку и электронную пушку в электронно-лучевой трубке? Ответы на эти и другие вопросы нам еще предстоит выяснить.
Концептуальное «Я» и социальное «Я». В некотором смысле наше понятие «Я» принципиально не отличается от любого другого абстрактного понятия – например, «счастья» или «любви». Посему тщательное изучение способов употребления слова «Я» в обычном социальном дискурсе может дать кое-какие ценные подсказки относительно того, что такое «Я» и какова его функция.
Например, ясно, что абстрактная Я-концепция должна иметь доступ к «низшим» уровням системы, дабы человек мог осознавать и нести ответственность за различные связанные с «Я» факты: состояние тела, движения и так далее. (Например, вы определенно «управляете» большим пальцем, когда ловите попутку, но не коленом, когда я стукаю по вашему сухожилию резиновым молоточком). Информация в автобиографической памяти, а также сведения о схеме тела, безусловно, доступны «Я»-концепции, иначе мысли и разговоры о себе были бы невозможны. В нормальном мозге существуют специализированные пути, обеспечивающие такой доступ, но, когда один или несколько таких путей повреждены, результатом становится конфабуляция. Так, при синдроме отрицания, обсуждаемом в главе 7, «Я»-концепция лишена доступа к информации о левой стороне тела, но автоматически, в силу самого своего устройства, пытается эти данные заполучить. Итог: анозогнозия или синдром отрицания; «Я» «считает», что рука в порядке, и «заполняет» ее движения.
Одним из неотъемлемых свойств системы репрезентации «Я» является конфабулирование, в основе которого лежит стремление скрыть имеющиеся дефициты. Как мы видели в главе 7, основная задача таких конфабуляций – предотвратить постоянную нерешительность и придать стабильность поведению. Другая важная функция может заключаться в поддержке особого нарративного «Я», о котором говорит философ Дэн Деннетт, – своеобразного единства, необходимого нам для достижения социальных целей. Кроме того, мы явно осознаем нашу прошлую и будущую идентичность, что позволяет другим рассматривать нас как часть общества. Осознание и ответственность за наши прошлые поступки помогает обществу (обычно родственникам, которые разделяют наши гены) эффективно инкорпорировать нас в свои планы, а это существенно повышает наши шансы на выживание и увековечение наших генов.
Если вы сомневаетесь в реальности социального «Я», представьте, что некогда вы совершили некий поступок, которого вы стесняетесь (например, хранили любовные письма и фотографии, свидетельствующие о ваших любовных похождениях). Предположим далее, что у вас диагностировали смертельную болезнь и вы умрете через два месяца. Понимая, что после вашей смерти посторонние люди будут рыться в ваших вещах и раскроют ваши секреты, сделаете ли вы все возможное, чтобы «замести следы»? Если ответ «да», возникает другой вопрос: какая вам разница? В конце концов, вас уже не будет; какое имеет значение, что о вас подумают тогда? Этот простой мысленный эксперимент свидетельствует о том, что идея социального «Я» и его репутации – не просто абстрактная байка. Напротив, оно настолько глубоко укоренилось в нас, что мы стремимся защитить его даже после смерти. Многие ученые всю жизнь мечтают о посмертной славе и жертвуют всем остальным, лишь бы только оставить крошечную царапинку на величественном здании под названием Наука.
На мой взгляд, в этом кроется самая большая ирония из всех: «Я», которое по определению носит частный характер, в значительной степени является социальным конструктом – историей, которую вы придумываете для других. В нашей дискуссии об отрицании я предположил, что конфабуляция и самообман эволюционировали главным образом как побочные продукты необходимости придавать стабильность, внутреннюю согласованность и связность поведению. Пожалуй, к ним стоит добавить еще одну важную функцию – а именно: скрывать правду от окружающих.
По мнению эволюционного биолога Роберта Триверса, самообман развился для того, чтобы вы могли убедительно лгать, как это умеет любой продавец автомобилей. В конце концов, во многих социальных ситуациях лгать полезно – на собеседовании при приеме на работу или во время ухаживаний («Я не женат»). Проблема в том, что ваша лимбическая система периодически об этом забывает, и лицевые мышцы сдают вас с потрохами. Один из способов не выдать секрет, говорит Триверс, состоит в том, чтобы сначала обмануть себя. Если вы искренне поверите в свою ложь, нет никакой опасности, что ваше лицо вас разоблачит. Именно эта необходимость эффективно лгать и подготовила почву для развития самообмана.
Я не считаю идею Триверса убедительной с точки зрения общей теории самообмана, но в отношении одной разновидности лжи его аргументы имеют смысл: я говорю о хвастовстве – лжи касательно собственных способностей. Человек, который превозносит свои достоинства, получает больше шансов пойти на свидание, а значит, более эффективно распространить свои гены. Цена самообмана, естественно, заключается в опасности утратить всякую связь с реальностью. Например, рассказывать своей девушке, что вы миллионер, это одно, но верить в это – совсем другое: в результате вы можете начать тратить деньги, которых у вас нет! С другой стороны, плюсы успешного хвастовства (особенно в ухаживаниях) зачастую перевешивают его минусы – по крайней мере, до определенного момента. В конце концов, все эволюционные стратегии построены на компромиссе.
Итак, можем ли мы экспериментально доказать, что самообман развился в социальном контексте? К сожалению, эту идею проверить не так-то просто (как, впрочем, и все остальные эволюционные гипотезы), однако здесь нам на помощь приходят пациенты с синдромом отрицания и гипертрофированными механизмами психологической защиты. Отвечая на вопрос врача, больной отрицает, что парализован, но будет ли он отрицать паралич наедине с собой? Будет ли он отрицать, когда никто не смотрит? Мои эксперименты показывают, что, вероятно, будет, но мне интересно другое: усиливается ли бред в присутствии других людей? Что происходит с кривой КГР, когда больной настаивает, будто его рука сильнее моей: мы увидим всплеск или ровную линию? А если мы покажем ему слово «паралич»? Хотя он отрицает паралич, вызовет ли это слово эмоциональный ответ и скачок в КГР? Будет ли нормальный ребенок выказывать изменения в КГР при конфабуляции (дети, как известно, весьма склонны к такому поведению)? Что, если в результате инсульта синдром отрицания разовьется у невролога? Он будет по-прежнему читать лекции по анозогнозии, блаженно не осознавая, что сам ею страдает? В самом деле, откуда мне знать, что я сам не такой? Только задавая такие вопросы, мы можем приблизиться к величайшей научной и философской загадке из всех – природе нашего «Я».
Окончен праздник. В этом представленье
Актерами, сказал я, были духи.
И в воздухе, и в воздухе прозрачном,
Свершив свой труд, растаяли они. —
Вот так, подобно призракам без плоти,
Когда-нибудь растают, словно дым,
И тучами увенчанные горы,
И горделивые дворцы и храмы,
И даже весь – о да, весь шар земной.
И как от этих бестелесных масок,
От них не сохранится и следа.
Мы созданы из вещества того же,
Что наши сны. И сном окружена
Вся наша маленькая жизнь.
Уильям Шекспир
В течение последних трех десятилетий нейроученые во всем мире тщательно изучали нервную систему и многое узнали о законах психической жизни и о том, как эти законы порождает мозг. Научный прогресс развил головокружительную скорость, однако у многих людей новейшие открытия вызывают смутный дискомфорт. Грустно осознавать, что наша жизнь, все наши надежды, триумфы и стремления возникают из-за активности каких-то там нейронов. Впрочем, на мой взгляд, эта идея носит вовсе не уничижительный, а, напротив, облагораживающий характер. Космология, эволюция и особенно науки о мозге говорят нам, что мы не занимаем привилегированного положения во Вселенной и что наше обладание уникальной нематериальной душой, «наблюдающей мир», на самом деле лишь иллюзия (что издавна подчеркивали восточные мистические традиции, такие как индуизм и дзен-буддизм). Однако стоит вам осознать, что вы не пассивный зритель, но часть вечного космического пульса, как вы обретаете свободу. Кроме того, эта идея позволяет вам развить определенное смирение – сущность подлинного религиозного опыта. Такие взгляды нелегко облечь в слова, но по духу они очень близки к взглядам космолога Пола Дэвиса, который однажды сказал:
«Благодаря науке мы, люди, способны разгадать хотя бы малую толику секретов природы. Мы взломали часть космического кода. Почему это так, почему именно Homo sapiens несут искру рациональности, которая дает ключ к Вселенной, – непостижимая загадка. Тем не менее мы, дети Вселенной – одушевленной Звездной Пыли, – можем размышлять над природой этой самой Вселенной и даже сформулировать простейшие из правил, которые ею управляют. Как мы оказались так тесно связаны с этим космическим измерением – великая тайна. Но такую связь нельзя отрицать.
Что это значит? Что такое Человек, раз он удостоен подобной привилегии? Я не могу поверить, что наше появление в этой Вселенной – просто каприз судьбы, историческая случайность, ничтожный сбой в великой космической драме. Мы – ее неотъемлемая часть. Физический вид Homo может не значить ничего, но существование разума в каком-то организме на какой-то планете во Вселенной несомненно является фактом фундаментального значения. Породив сознательное существо, Вселенная породила самосознание. Это не пустяк, не побочный продукт бездумных, бесцельных сил. Воистину нам было суждено оказаться здесь».
В самом деле? Я не думаю, что наука о мозге, несмотря на все ее триумфы, когда-нибудь ответит на этот вопрос. Но то, что мы вообще задумываемся о таких вещах, по-моему, и есть самое загадочное и потрясающее свойство человеческого бытия.
