Мною овладевала паника. Мы принимали у себя, как делали уже много лет, примерно дюжину взрослых и четверых детей в возрасте до десяти лет, а второй черновик моей статьи на семь тысяч слов следовало подготовить ко вторнику. Несколько дней назад я разослала мейлы с сигналом SOS – краткие и чистосердечные мольбы о помощи, надеясь, что их поймут. «Булочки к обеду. Сливочное масло». День благодарения всегда вызывал у меня ностальгию по Среднему Западу. Но на этот раз он выдался солнечный и необычно свежий, из тех осенних дней в Калифорнии, когда, сосредоточившись на сером кардигане подруги, куске тыквенного пирога во рту и обрывках реплик комментатора НФЛ в качестве звукового фона, можно забыть о бугенвиллеях и мокрых купальниках, развешанных на шезлонгах во дворе за домом, и представить себе, что живешь там, где смена времен года действительно происходит. Тем не менее я была сама не своя. Раздражительность нарастала. Я подняла больше шума, чем следовало, из-за слишком худосочной индейки, купленной Пэттоном. Когда мы расселись за столом и объявили, за что именно благодарны, я на миг забыла о праздниках, зажмурилась и загадала желание. После ужина дети завалились все вместе на диван, смотреть «Волшебника страны Оз». Я старалась не заглядывать в ту комнату. Маленькие дети – большие эмоции, а мои эмоции требовалось обуздать.

В ту субботу Пэттон увез Элис на весь день, а я засела в своем кабинете на втором этаже и взялась за писанину и правку. Около четырех в дверь позвонили. К нам часто приезжают курьеры, и в тот день я уже пару раз открывала дверь и расписывалась за посылки. Когда мне вновь помешали, я взбесилась. В любой другой день я бы пропустила звонок мимо ушей – пусть курьер оставит посылку у двери. Обычно я, просто на всякий случай, подхожу к окну спальни и выглядываю наружу, – да, так и есть, спина удаляющегося курьера в униформе «ФедЭкс», и наша калитка закрывается за ним.

Не знаю точно, что подняло меня с места на этот раз, но я спустилась на несколько ступенек по нашей изогнутой лестнице и крикнула: «Кто там?» Никто не ответил. Я бросилась к окну нашей спальни и выглянула наружу. От нашего дома отходил худой мальчишка-афроамериканец в розовой рубашке с галстуком. Я была почти уверена, что ему нет и двадцати – возможно потому, что на мгновение увидела его профиль. Я предположила, что он ходит по домам и продает подписку на журналы, и на этом успокоилась. Потом вернулась к работе и забыла о случившемся.

Минут через сорок пять я поднялась, прихватив ключи от машины. Я планировала встретиться с Пэттоном и Элис за ранним ужином в одном из наших любимых ресторанов в том же районе. Убедившись, что двери заперты, я направилась к своей машине, припаркованной на улице. Пройдя полпути по нашей дорожке, я вдруг краем глаза увидела молодого мужчину слева от меня: стоя спиной ко мне, он очень медленно двигался перед домом наших соседей.

Не уверена, что я обратила бы на него внимание, если бы не его на редкость странный язык тела. Он застыл неподвижно, когда я показалась из-за дома. Это был мальчишка-афроамериканец, не тот, который звонил нам в дверь, но похоже одетый – в светло-голубую рубашку с галстуком. Не поворачиваясь, он еле заметно вытянул шею в мою сторону. Я медлила в нерешительности, снова вспомнив о подростках, продающих подписки на журналы, и гадая, не оценивает ли этот незнакомец меня как возможного клиента. Но потом поняла, что все не так просто – настолько странным были его движения. Я села в машину, отъехала от дома и сразу же схватилась за телефон, чтобы позвонить в полицию. Нажала девятку и единицу. Но что я скажу? Что чернокожий подросток выглядит подозрительно? Такая реакция наверняка покажется чрезмерной и расистской. Я сбросила вызов. Незнакомцы не совершили ничего противозаконного. И все же я резко затормозила и дернула руль влево, быстро разворачиваясь. От дома я отъехала не более сорока пяти секунд назад, но ни того, ни другого парня на улице уже не было. В сумерках осмотреться как следует не удалось. Я рассудила, что они позвонили кому-то в дверь, предложили подписку, и их пригласили войти. И направилась к ресторану.

На следующий вечер, находясь наверху, я услышала, что в дверь звонят и Пэттон с кем-то здоровается на пороге. «Мишель!» – позвал он, я сошла вниз. У двери стоял наш ближайший сосед Тони.

Тони был первым соседом, с которым мы познакомились, купив наш дом два с половиной года назад. Вселиться мы еще не успели, я приехала вместе с нашим подрядчиком, чтобы обсудить ремонт, когда симпатичный мужчина лет сорока заглянул в дверь и представился. Мне он показался приветливым и немного стеснительным. Прежний владелец дома был нелюдим, и Тони никогда не бывал у него в гостях, а теперь не справился с любопытством. Я разрешила ему осмотреть дом. И подумала, что при такой общительности соседа мы с ним подружимся, – словом, фантазировала, как обычно, представляя свою жизнь на новом месте. Он сообщил, что недавно развелся и что его дочь-подросток будет жить с ним и ходить в местную католическую школу для девочек. Дом по соседству он снимал.

Но наши отношения, хоть и неизменно теплые, так и не переросли в настоящую дружбу. Мы махали друг другу, иногда останавливались поболтать. Сразу после переезда мы с Пэттоном поговаривали, что стоило бы устроить вечеринку у нас во дворе за домом и познакомиться со всеми соседями сразу. Мы были движимы благими намерениями. Обсуждения продолжались, но дальше разговоров мы так и не зашли. В доме постоянно требовалось проводить какие-нибудь ремонтные работы или кто-то из нас был в отъезде. Но когда мяч Элис улетал через забор в соседский двор, Тони и его дочь всегда любезно возвращали его. Однажды, когда на тротуаре перед домом я нашла одинокого птенца голубя, смастерила гнездо из плетеной корзинки и листьев и привязала его к ветке дерева, Тони вышел из дома и улыбнулся мне.

– Вы хороший человек, – сказал он.

Мне он нравился. Но все наше общение ограничивалось встречами в моменты приходов и уходов, краткими минутами между прогулками с собакой и попытками справиться с двухлетним ребенком.

Окна моего кабинета на втором этаже обращены в сторону дома Тони, нас разделяют всего пятнадцать футов. Со временем я привыкла к ритму жизни соседей. Ближе к вечеру я слышу, как хлопает их входная дверь и дочь Тони, у которой прекрасный голос, начинает петь. Я давно собираюсь сказать ей, какой замечательный у нее голос. И каждый раз забываю.

В тот день Тони пришел к нам, чтобы сообщить: вчера их ограбили.

– Кажется, я знаю, в чем дело, – сказала я и предложила ему присесть на диван у нас в гостиной. Я рассказала о звонке в дверь, на который не ответила, и обо всем, что увидела потом. Он кивал: пожилая пара, живущая напротив Тони, видела тех же парней, вытаскивающих из двери сумки. Они влезли через кухонное окно и разгромили весь дом. В полиции Тони объяснили, что это обычная уловка мелких воришек, работающих группами в праздничные выходные: позвонить, проверить, откроют ли хозяева, и если нет, забраться в дом.

– Украли только айпады и компьютеры, – объяснил Тони, – но я все думаю: а если бы моя дочь была в это время дома одна? Что тогда?

При слове «дочь» у него дрогнул голос. Глаза увлажнились. Как и мои.

– Можете не объяснять, – сказала я. – Это так ужасно. – Я накрыла ладонью его руку.

– Мишель пишет на криминальные темы, – пояснил Пэттон.

Тони удивился.

– Даже не мог себе представить, – признался он.

Мы втроем решили, что отныне будем действовать сообща. И страховать друг друга, когда кто-нибудь из нас уезжает из города. Мы станем внимательными соседями, пообещали мы.

Позднее тем же вечером я заметила, что непрерывно прокручиваю в голове события последних нескольких дней. Мне вспоминался момент душевной близости в гостиной, неожиданный прилив чувств, объединивший нас с Тони.

– А мы даже фамилии его не знаем, – сказала я Пэттону.

У нас с Элис, которая с трудом засыпает и часто видит страшные сны, есть ежевечерний ритуал. Каждый раз перед сном она вызывает меня к себе в спальню.

– Не хочу смотреть сон, – говорит она.

Я отвожу ее рыжеватые волосы со лба, кладу на него руку и заглядываю ей прямо в большие карие глаза.

– Никакой сон тебе не приснится, – произношу я отчетливо и уверенно.

Она заметно расслабляется и начинает засыпать. А я ухожу из комнаты, надеясь, что исполнится то, что я пообещала, но не могла гарантировать.

Вот так мы и поступаем. Все до единого. С благими намерениями мы даем обещания защиты, которые не в состоянии выполнять постоянно.

Я позабочусь о тебе.

А потом ты слышишь крик и думаешь, что какие-то подростки разыгрались поблизости. А парень, прыгающий через забор, просто решил срезать угол. Выстрел в три часа утра – это хлопушка или автомобильный выхлоп. В испуге ты рывком садишься в постели. Тебя ждет холодный жесткий пол и разговор, который, возможно, ни к чему не приведет, и ты падаешь обратно на теплую подушку и снова погружаешься в сон.

Позже тебя будят сирены.

Сегодня я видела, как Тони выгуливал свою большую белую собаку, и помахала ему, выйдя из машины, между поисками ключей и стараниями вспомнить, что же мне нужно было сделать.

Его фамилию я так и не узнала.