У Роджера Харрингтона выработалось убеждение, которого он неуклонно придерживался, не думая о последствиях. В октябре 1988 года, через восемь лет после убийства его сына и невестки, его слова процитировал журнал «Ориндж коаст»: Харрингтон утверждал, что искать мотив следует в прошлом Патти, а не Кита. К моменту смерти они были женаты всего несколько месяцев. Казалось, Патти было не в чем упрекнуть, но насколько хорошо новые родственники знали о ее подлинном прошлом? Одна деталь убедила Харрингтона в том, что пара, скорее всего, была знакома с убийцей, – покрывало на кровати. Убийца не пожалел времени на то, чтобы с головой укрыть своих жертв покрывалом.

«Тот, кто сделал это, знал их и сожалел о случившемся», – заявил Роджер журналу.

В прежние времена дела порой раскрывались благодаря одному неожиданному телефонному звонку: пронзительная трель дискового телефона была предвестником предсмертной исповеди или появления свидетеля с неопровержимой информацией. Но в деле Кита и Патти Харрингтон или Мануэлы Виттун телефон так и не зазвонил. Прорыв был достигнут благодаря трем стеклянным пробиркам, которые пролежали без дела в запечатанных конвертах пятнадцать лет.

Мало кто встретил бы эту новость с большим воодушевлением, чем Роджер Харрингтон. Пустота на месте лица убийцы его сына занимала огромное пространство на его ментальной карте. Статья в журнале «Ориндж коаст», посвященная его поискам убийцы Кита и Патти, заканчивалась мрачным и прямолинейным заявлением: «Вот почему я до сих пор живу: не хочу уходить, пока не узнаю».

Три пробирки, приблизившие разгадку тайны, были открыты, а их содержимое – подвергнуто анализу в октябре и ноябре 1996 года. К декабрю, располагая результатами, следователи управления шерифа округа Ориндж были готовы обзвонить семьи потерпевших. Но Роджер Харрингтон об этом так и не узнал: он умер за полтора года до этого, 8 марта 1995 года.

Будь Роджер жив, он узнал бы о прошлом убийцы и понял бы, что ошибся относительно причины, по которой головы его сына и невестки были накрыты покрывалом. Не из-за угрызений совести. В предыдущий раз, когда убийца забил пару насмерть, оказалось, что это грязное дело. Он не хотел испачкаться кровью Кита и Патти.

В одно воскресное утро 1962 года некий британский разносчик газет нашел на обочине дороги дохлую кошку. Этот двенадцатилетний мальчишка кинул трупик в свою сумку и принес домой. Дело было в Лутоне, городке в тридцати милях к северу от Лондона. До обеда еще оставалось время, и, чтобы скоротать его, мальчик положил кошку на обеденный стол и принялся препарировать ее самодельными инструментами, в числе которых был скальпель из сплющенной спицы. Мерзкая вонь распространилась по дому, вызвав недовольство всей семьи. Если бы ребенок потрошил еще живую кошку, этот случай можно было бы отнести к биографии Теда Банди. Но вышло так, что мальчик, о котором идет речь, стал ученым и заклятым врагом серийных убийц, создав их криптонит. Его имя – Алек Джеффрис. В сентябре 1984 года Джеффрис разработал технику ДНК-дактилоскопии и тем самым навсегда изменил криминалистику.

ДНК-технологии первого поколения в сравнении с нынешними – как компьютер «Коммодор 64» рядом со смартфоном. Когда в криминалистических лабораториях округа Ориндж в 90-х годах XX века только начали внедрять анализ ДНК, на работу по одному делу у одного криминалиста уходило до четырех недель. Биологический образец для анализа должен был иметь достаточные размеры – к примеру, для этой цели годилось пятно крови размером с монету в четверть доллара, – и находиться в хорошем состоянии. А теперь соскоба клеток кожи достаточно, чтобы за считаные часы узнать чью-либо генетическую подноготную.

Принятый в 1994 году закон об идентификации ДНК уполномочил ФБР вести национальную базу данных, и так родилась система CODIS – Объединенная индексная система ДНК. Удобнее всего объяснить, как действует CODIS сегодня, на примере верхушки огромной криминалистической пирамиды. Подножие пирамиды – это сотни местных криминалистических лабораторий по всей стране. Эти лаборатории собирают неидентифицированные образцы ДНК с мест преступлений, а также у подозреваемых и вносят их в базы данных соответствующего штата; в Калифорнии введенные образцы автоматически загружаются каждый вторник. Штат также отвечает за сбор образцов ДНК в тюрьмах и судах. Затем базы данных штата берут все собранные образцы и проводят процесс верификации и внутриштатного сравнения. После этого образцы передаются вверх по национальной лестнице до CODIS.

Быстро, эффективно, надежно. Но совсем не так обстояли дела в середине 1990-х годов, когда эти базы данных только начинали создавать. В то время криминалистические лаборатории, проводя ДНК-профилирование, полагались в основном на анализ ПДРФ (полиморфизм длин рестрикционных фрагментов) – трудоемкий процесс, результаты которого в конечном итоге преобразовывались в звуковые сигналы. Но лаборатория округа Ориндж всегда пользовалась репутацией одной из самых передовых. Опубликованная в газете «Ориндж каунти реджистер» 20 декабря 1995 года статья «Цель окружной прокуратуры: призраки убийц прошлого» объясняла, что сотрудники местной прокуратуры при содействии детективов и криминалистов впервые передают образцы ДНК, относящиеся к давним нераскрытым преступлениям, в новую лабораторию калифорнийского министерства юстиции в Беркли, где хранится четыре тысячи ДНК-профилей известных преступников, совершивших тяжкие преступления, в том числе сексуального характера. Калифорнийская база данных ДНК родилась незадолго до этого, и округ Ориндж помогал ей расти и развиваться.

Через шесть месяцев, в июне 1996 года, в округе Ориндж произошло первое «попадание» – соответствие между образцом ДНК с места преступления и образцом ДНК известного преступника, содержащимся в базе данных. Это первое попадание пришлось как нельзя кстати: ДНК принадлежала Джералду Паркеру, отбывающему в тюрьме срок за серийное убийство пяти женщин. Шестая жертва Паркера была беременна и выжила, несмотря на нападение, в отличие от ее полностью доношенного плода. Муж беременной пострадавшей, у которого полученные травмы привели к серьезной амнезии, провел шестнадцать лет в тюрьме за нападение на жену. Его немедленно освободили. Когда было обнаружено «попадание», Паркеру оставался месяц до конца тюремного срока.

Сотрудники управления шерифа округа Ориндж и криминалистической лаборатории были ошеломлены. В первый же раз, когда они отправили образцы ДНК на сравнение в пока еще формирующуюся базу данных, им удалось раскрыть сразу шесть убийств! Казалось, даже атмосфера в хранилище вещдоков, ранее всегда гнетуще-сером, вдруг изменилась, и свет озарил однообразные картонные коробки. Вещественные доказательства десятилетиями лежали здесь, никем не потревоженные. Каждая коробка была приветом из прошлого. Сумочка с бахромой. Расшитая туника. Вещи из жизни, прерванной насильственной смертью. Атмосфера секции нераскрытых преступлений в хранилище вещдоков была омрачена разочарованием. Она окружала список дел, рядом с которыми так и не были проставлены галочки «сделано».

Теперь же возможностей появилось хоть отбавляй. Голову полицейским кружила мысль о том, что можно воссоздать облик человека по пятну на ситцевом лоскутном одеяле 1978 года и тем самым лишить его власти над пострадавшими. Когда преступник совершает убийство, а потом исчезает, он оставляет после себя не просто боль, а зияющую пустоту, торжествующую над всем остальным. Неустановленный убийца словно поворачивает ручку двери, которую так и не удается открыть. Но вся его власть улетучивается в тот момент, когда его личность становится известна. Мы узнаём его секреты. Смотрим, как его, закованного в наручники и покрытого испариной, вводят в ярко освещенный зал суда, и кто-то, сидящий несколькими футами выше, без улыбки глядит сверху вниз, ударяет молотком и наконец-то отчетливо, внятно произносит фамилию и имя, доставшиеся человеку в наручниках при рождении.

Имена. Управлению шерифа требовались имена. Позабытые коробки в хранилище вещдоков были битком набиты вещами. Ватными палочками в пробирках. Нижним бельем. Дешевыми белыми простынями. Каждый дюйм ткани и миллиметр ватной палочки таил в себе обещание. Помимо незамедлительных арестов появлялись и другие возможности. ДНК-профили, полученные на основе вещдоков, могли и не соответствовать профилям известных преступников из базы данных, но профили по разным делам могли совпасть, и в итоге удалось бы выявить серийного убийцу. Эта информация могла придать следствию точное направление. Вдохнуть в него энергию. Оставалось только взяться за дело.

Сотрудники криминалистической лаборатории провели подсчеты: за период с 1972-го по 1994 год в округе Ориндж расследовалось 2479 убийств, из них было раскрыто 1591, а нераскрытыми остались почти 900. Была разработана стратегия повторного рассмотрения «висяков». Приоритет отдавался убийствам на сексуальной почве, поскольку именно такие убийцы совершали серийные преступления, а вдобавок они оставляли после себя биоматериалы, необходимые для ДНК-дактилоскопии.

Мэри Хун стала одним из экспертов-криминалистов, которым было поручено сосредоточиться на нераскрытых делах. Джим Уайт отвел ее в сторону. За прошедшие пятнадцать лет он не забыл о своих давних подозрениях.

– Харрингтоны, – сказал он. – И Виттун.

Эти фамилии ничего не значили для Хун, которая в те времена, когда были совершены данные убийства, еще не работала в лаборатории. Уайт посоветовал ей уделить особое внимание этим двум делам.

– Мне всегда казалось, что преступник один и тот же, – объяснил он Хун.

Здесь может быть уместно пояснить, что такое ДНК-дактилоскопия. ДНК, или дезоксирибонуклеиновая кислота, – это последовательность молекул, определяющая уникальность каждого человеческого существа. В каждой клетке нашего тела (кроме эритроцитов) есть ядро, содержащее нашу ДНК. Эксперт-криминалист, составляющий генетический профиль, первым делом выделяет ДНК из имеющегося биологического образца – спермы, крови, волос, – а затем амплифицирует и анализирует его. Молекулы ДНК состоят из четырех типов блоков – нуклеотидов, и именно их последовательность отличает одного человека от другого. Считайте, что это штрихкод человека. Цифры этого штрихкода представляют собой генетические маркеры. На заре ДНК-дактилоскопии можно было выявить и проанализировать лишь несколько маркеров. Сегодня существует тринадцать стандартных маркеров CODIS. Вероятность, что любые два индивида (за исключением однояйцевых близнецов) имеют один и тот же человеческий штрихкод – приблизительно одна на миллиард.

В конце 1996 года, когда Мэри Хун отправилась изымать вещдоки по делам об изнасиловании Харрингтон и Виттун из хранилища, ДНК-дактилоскопия претерпевала удивительные изменения. Традиционный процесс ПДРФ все еще применялся при сборе данных для базы штата, однако он требовал полной, неповрежденной ДНК – не самый подходящий метод исследования для давних, оставшихся нераскрытыми дел. Но в криминалистической лаборатории округа Ориндж незадолго до этого разработали новый метод, ПЦР-КТП (сокращения от «полимеразной цепной реакции» и «коротких тандемных повторов») – гораздо более быстрый, чем ПДРФ, составляющий в настоящее время основу криминалистической экспертизы. Разница между ПДРФ и ПЦР-КТП – как между переписыванием чисел от руки и копированием их на высокоскоростном ксероксе. ПЦР-КТП особенно подходит для «висяков», в которых образцы ДНК очень малы или подпорчены временем.

Один из древнейших примеров раскрытия убийства при помощи судебно-медицинской экспертизы приводится в книге «Собрание отчетов о снятии несправедливых обвинений», опубликованной в 1247 году Сун Ци, китайским судебным медиком и следователем. Автор рассказывает, как однажды некий крестьянин был найден зарезанным ручным серпом. Местный судья, так и не сумевший продвинуться в расследовании, велел всем деревенским мужчинам собраться возле его дома и прихватить с собой серпы; им было приказано положить серпы на землю, а затем отступить на несколько шагов. Солнце припекало. Слышалось жужжание насекомых. Падальные зеленые мухи, блестящие, как металл, слетелись беспорядочным роем, а затем, словно по команде, сели на один из серпов и принялись ползать по нему, не обращая внимания на другие. Судья понял, что мух привлекли частицы человеческой крови и тканей. Хозяин обсиженного мухами серпа повесил голову. Дело было раскрыто.

Современные методы уже не столь примитивны. Насекомых заменяют центрифуга и микроскоп. Образцы ДНК неустановленного мужчины извлекли из коробок с вещдоками по делу об изнасиловании Харрингтон и Виттун и подвергли точному лабораторному анализу с применением рестриктаз, флуоресцентных красителей и термоциклеров. Но достижения криминалистики, в сущности, – это поиск новейшего способа приманить падальную муху к испачканному кровью серпу. Цель та же, что и в китайской деревне XIII века, – как с абсолютной точностью определить преступника.

Когда Хун появилась в дверях кабинета Джима Уайта, тот сидел за столом.

– Харрингтоны, – сказала она. – Виттун.

Он выжидающе поднял голову. Такие криминалисты, как Хун и Уайт, – методичные люди. Им нельзя иначе. Результаты их работы всегда оспаривают адвокаты защиты в суде. Они зачастую используют расплывчатые определения («тупой предмет»), чем вызывают недовольство у копов, которые считают их не в меру осторожными перестраховщиками. Полицейские и криминалисты нуждаются друг в друге, но при этом обладают абсолютно разным темпераментом. Копам доставляет радость действие. Их нервируют заваленные бумагами письменные столы, от которых они стараются улизнуть. Их постоянно куда-то тянет. На поведение злоумышленников они реагируют автоматически: если тип, к которому они приближаются, резко поворачивает, например вправо, скорее всего, он прячет оружие. Они знают, какой наркотик оставляет следы ожогов на отпечатках пальцев (крэк) и как долго может прожить человек, если у него нет пульса (четыре минуты). Они продираются сквозь хаос, привыкшие к вранью и мерзостям. Такая работа причиняет мучения. В свою очередь, причиняет их и коп. И в самые мучительные моменты, когда мрак расплывается в душе, как краска в воде, его отправляют утешать родителей убитой девушки. Некоторым полицейским становится все труднее переходить от хаоса к утешениям, и они начисто утрачивают сострадание.

Криминалисты имеют дело с хаосом издалека, с его орбиты, находясь под защитой латекса. Криминалистическая лаборатория – среда, бесплодность которой всячески культивируется. Здесь не место стебу на грани. Копы ведут ближний бой с жизненным хаосом, криминалисты дают ему количественную оценку. Но и те, и другие – люди. Подробности расследований, в которых они участвовали, застревают в памяти. Например, детское одеяльце Патти Харрингтон. Даже став взрослой, она каждую ночь клала рядом с собой маленькое белое одеяло и поглаживала его шелковистые края, чувствуя себя в безопасности. Это детское одеяльце нашли между ней и Китом.

– Один и тот же тип, – сказала Хун.

Джим Уайт позволил себе улыбнуться и вернулся к работе.

Через несколько недель, когда 1996 год уже заканчивался, Хун сидела за своим столом и просматривала на компьютере таблицу, созданную в Excel. Ее составили по двадцати нераскрытым делам, по которым уже успешно провели ДНК-профилирование. В таблице содержались перекрестные ссылки на номера дел и имена жертв вместе с профилями, включающими пять определенных методом ПЦР локусов, или маркеров, которые в то время применялись в ДНК-дактилоскопии. Например, под маркером THO1 можно было увидеть результат «8, 7», и так далее. Хун понимала, что профили по делам Харрингтонов и Виттун совпадают. Но ее скользящий по таблице взгляд остановился еще на одном профиле. Она перечитала последовательность несколько раз и сравнила ее с другими, для дел Харрингтонов и Виттун, чтобы убедиться. Нет, ей не почудилось. Всё то же самое.

Пострадавшей в этом деле была восемнадцатилетняя Джанелл Крус, труп которой нашли в доме ее родителей в Ирвайне 5 мая 1986 года. Никто и никогда не предполагал, что убийство Крус связано с делами Харрингтонов и Виттун, несмотря на то что Крус жила в Нортвуде – том же микрорайоне, что и Виттун, и расстояние между их домами составляло всего две мили.

Сыграл роль не только более чем пятилетний промежуток времени. Или то, что Джанелл была на десять лет моложе Патти Харрингтон и Мануэлы Виттун: сама Джанелл была другой.