Глава 113
Наступил новый 1863 год. Матильда буквально влетела в хижину:
– Видели белого, что только что прискакал? Вы не поверите! Он обсуждает с массой новости, только что полученные по телеграфу железной дороги! Президент Линкольн подписал «Прокламацию об освобождении рабов»! Мы все свободны!
Новости потрясли черных Мюрреев – и миллионы таких же, как они. Черные торжествовали за стенами своих хижин… Но шли недели, радостное ожидание свободы постепенно угасало и наконец сменилось полным отчаянием, когда стало ясно, что внутри растерзанной и разоренной Конфедерации указ президента не вызывает ничего, кроме еще большего презрения и ненависти к Линкольну.
Отчаяние рабов на плантации Мюрреев было настолько глубоким, что даже слова Тома о победах янки в сражениях и о взятии Атланты никого не вдохновляли. Надежды на свободу рухнули. Но в конце 1864 года Том пришел вечером в хижину таким радостным и возбужденным, каким его не видели почти два года. Его белые клиенты обсуждали, как тысячи кровожадных и свирепых янки под командованием сущего чудовища, генерала Шермана, продвинулись на пять миль вперед, неся разорение штату Джорджия. Поскольку надежды черных уже столько раз рушились, даже такие известия никого не вдохновили. Но Том приносил одну новость за другой.
– Похоже, эти янки не оставляют ничего! Они сжигают поля, большие дома, амбары! Убивают мулов и коров – и все, что можно съесть! А то, что не сжигают и не съедают, забирают с собой. Крадут все, до чего могут дотянуться! А ниггеры разбегаются по лесам и дорогам, словно муравьи, и растаскивают все, что осталось на плантациях. Многие следовали за армией янки, пока генерал Шерман лично не попросил их вернуться туда, откуда они пришли!
Затем, вскоре после триумфального марша янки к морю, взволнованный Том объявил:
– Чарлстон взят!
И совсем скоро:
– Генерал Грант взял Ричмонд!
А в апреле 1865 года:
– Генерал Ли сдался! Армия Конфедерации капитулировала! Юг пал!
Радости рабов не было предела. Они выбежали во двор и по подъездной аллее бросились к большой дороге, чтобы присоединиться к сотням черных, которые уже были там. Люди обнимались, прыгали, кричали, пели, молились, проповедовали.
– Свобода, Господи, свобода!..
– Слава Господу всемогущему! Наконец-то мы свободны!
Но через несколько дней радость сменилась глубоким горем и трауром. Пришло известие об убийстве президента Линкольна.
– Злодейство! – воскликнула Матильда.
Вся семья плакала вместе с ней – и миллионы черных, которые почитали убитого президента как своего Моисея.
В мае масса Мюррей собрал своих рабов во дворе перед большим домом. Подобное происходило по всему разоренному Югу. Черным трудно было спокойно смотреть на несчастные, страдающие лица массы и миссис Мюррей и старины Джорджа Джонсона. Надтреснутым голосом масса Мюррей медленно прочитал по бумаге, что Юг потерпел поражение в войне. Чувствовалось, что каждое слово дается ему нелегко, но он все же сказал:
– Полагаю, это означает, что теперь вы все свободны – так же, как и мы. Вы можете уйти, если хотите, или остаться, если хотите. Если вы останетесь, мы постараемся вам что-то платить…
Черные Мюрреи ушам своим не верили. Они стали петь, молиться, танцевать.
– Мы свободны!…
– Наконец-то свободны!..
– Благодарение Иисусу!
Восьмилетний сын Лили Сью, Урия, уже несколько недель лежал в хижине, страдая от лихорадки. Через открытую дверь до него донеслись крики:
– Свободны! Свободны!
Услышав это, Урия выбрался из своей кроватки и выскочил за дверь в развевающейся ночной рубашке. Он бросился к загону для свиней:
– Свиньи, не хрюкайте! Вы свободны!
Потом он побежал к амбару:
– Коровы, перестаньте давать молоко! Вы свободны!
Возле загона для кур он крикнул:
– Куры, не неситесь! Вы свободны! И я – я тоже свободен!
Вечером, когда восторги немного улеглись, Том Мюррей собрал свою большую семью в амбаре, чтобы обсудить, что же делать теперь, когда долгожданная свобода наконец обретена.
– Свобода нас не прокормит, – сказал Том. – Надо решить, как жить дальше. Денег у нас немного. Я могу работать в кузнице, а мамми готовить – все остальные работать в поле. Вот и все, что мы умеем.
Матильда передала слова массы Мюррея: он готов оставить всех на плантации и поделиться долей урожая. Начались ожесточенные споры. Несколько взрослых хотели уйти как можно быстрее. Матильда была против:
– Я хочу, чтобы мы держались вместе. Вы говорите, что нужно уйти. Ну вот, мы уйдем, а наш паппи, Цыпленок Джордж, вернется, и никто не сможет сказать ему, куда мы делись!
Том сделал знак, что хочет говорить, и все умолкли.
– Я считаю, что пока мы не можем уйти – мы еще не готовы. Когда будем готовы, я уйду первым.
В конце концов все решили прислушаться к голосу здравого смысла, и на этом семейный совет закончился.
Взяв Ирену за руку, Том повел ее к полю, залитому лунным светом. Выйдя за изгородь, он широко зашагал вперед, повернул под прямым углом, сделал еще несколько шагов, потом вернулся к изгороди и сказал:
– Ирена, это будет нашим!
И она тихо повторила за ним:
– Нашим!
Целую неделю разные семьи работали на собственных полях. Как-то утром Том вышел из кузницы, чтобы помочь братьям. Он увидел на дороге одинокого всадника и сразу узнал в нем бывшего майора кавалерии Кейтса. Форма майора была порвана, лошадь хромала. Кейтс тоже узнал Тома. Подъехав к изгороди, он остановил лошадь и крикнул:
– Эй, ниггер, дай мне воды!
Посмотрев на стоявшее рядом ведро с водой, Том перевел взгляд на лицо Кейтса и долго не отводил глаз. Потом набрал воды и подал флягу.
– Все изменилось, мистер Кейтс, – спокойно сказал он. – Я дал вам воды только потому, что напоил бы любого, кто страдает от жажды. Ваши крики на меня не действуют. И вы должны это знать.
Кейтс вернул ему флягу:
– Принеси мне еще, ниггер!
Том взял флягу, положил ее рядом с ведром и ушел прочь, не оглядываясь.
Но когда на дороге появился другой всадник – в потрепанном черном котелке и поблекшем зеленом шарфе, – все, кто работал на полях, сразу же бросились к своим хижинам.
– Мамми, он вернулся! Он вернулся!
Когда лошадь подскакала ко двору, сыновья Цыпленка Джорджа уже поджидали его. Его обнимали, целовали, хлопали по плечам и спине. А потом проводили к рыдающей Матильде.
– Что ты плачешь, женщина? – притворился возмущенным Джордж.
Он крепко обнял Матильду и, казалось, никогда ее не отпустит. Но все же справился с собой, разжал руки и подозвал сыновей.
– Я расскажу вам обо всех местах, где мне пришлось побывать, когда мы расстались, – заявил он. – Я расскажу, чем занимался. Но это будет потом, а сейчас я хочу забрать вас туда, где мы сможем быть вместе!
Цыпленок Джордж всегда был склонен к драматическим жестам. И теперь он весьма театрально рассказал, что нашел для всей семьи местечко на западе Теннесси. Белые только и ждут их приезда, чтобы они помогли им построить город.
– Я вам вот что скажу: земля там такая жирная и черная, что, если посадить свиной хвостик, из него вырастет здоровенный кабан… По ночам там не уснешь, потому что арбузы растут так быстро, что лопаются, издавая треск, как поленья в печи! А опоссумы там такие тучные, что просто лежат под хурмой, а нектар капает им прямо в рот!
Закончить Джорджу не дали. Кто-то ушел хвастаться на соседние плантации, а Том решил, что после обеда будет переделывать повозку в крытый фургон, где поместятся все десятеро. Но после заката к ним стали приходить другие черные, недавно получившие свободу, – черные Холты, Фитцпатрики, Пермы, Тейлоры, Райты, Лейксы, Макгрегоры со всех плантаций округа Аламанс.
Два месяца мужчины строили фургоны. Женщины готовили, коптили, запасали припасы для путешествия и отбирали то, что нужно взять с собой. За всем наблюдал старый Цыпленок Джордж – роль героя страшно ему нравилась. Тому Мюррею помогали другие черные, и им удалось быстро построить несколько фургонов. Том объявил, что все, кто хочет, могут поехать, но каждой семье нужен свой фургон. Наконец были готовы двадцать восемь фургонов. И тут всех охватила странная спокойная печаль. Свободные люди осторожно прикасались к знакомым вещам, умывальникам, столбам, изгородям, зная, что видят их в последний раз.
Все это время черные Мюрреи лишь изредка видели Мюрреев белых. Матильда плакала:
– Господи, мне больно даже думать о том, что им придется пережить! Это ужасно!
Вечером Том Мюррей отдыхал в своем фургоне. Неожиданно раздался легкий стук. Том сразу догадался, кто это, еще не откинув полога. Перед ним стоял старина Джордж Джонсон. Он судорожно мял в руках шляпу.
– Том, можно с тобой поговорить, если у тебя есть время…
Том Мюррей вылез из фургона и отошел со стариной Джорджем чуть в сторону. Старина Джордж был так взволнован и смущен, что с трудом произнес:
– Мы с Мартой поговорили… Вы – единственная наша семья… Том, вы позволите нам поехать с вами?
Том ответил не сразу.
– Если бы это была только моя семья, я бы даже не раздумывал. Но нас много. И мне нужно поговорить со всеми. Я сообщу тебе…
Том подошел к каждому фургону и вызвал всех мужчин. Собрав их, он рассказал, что произошло. Наступила тишина.
– Он был лучшим надсмотрщиком, о каком я только слышал, – сказал Том. – Вообще-то он не был никаким надсмотрщиком, а всегда работал с нами плечом к плечу.
Кто-то резко возразил, были такие, кто не хотел иметь ничего общего с белыми. Но потом кто-то тихо сказал:
– Он же не виноват, что родился белым…
Решили проголосовать, и большинством голосов было принято взять Джонсонов с собой.
Пришлось задержаться, чтобы подготовить фургон для старины Джорджа и Марты. Но вот на рассвете длинный караван из двадцати девяти повозок со скрипом и грохотом тронулся с плантации Мюрреев.
Перед караваном на Старом Бобе скакал шестидесятисемилетний Цыпленок Джордж в зеленом шарфе и черном котелке. Рядом с ним сидел его старый одноглазый бойцовский петух. В первом фургоне ехал Том Мюррей с Иреной и детьми. Самой младшей, Синтии, исполнилось всего два года. А за двадцатью семью фургонами с семьями черных и мулатов ехала последняя повозка – старины Джорджа и Марты Джонсонов. Подковы и колеса подняли такую пыль, что скоро ничего не стало видно. Караван двигался к земле обетованной, которую нашел для них Цыпленок Джордж.
