28

Я купила два билета в один конец: один из Сан-Хуана в Чикаго, чтобы в течение недели утрясти вопрос с продажей квартиры, а второй из Чикаго в Нью-Йорк, где, если план Пола сработает, я немедленно изъявлю готовность стать подопытным кроликом.

– Не хочу этого делать, – сказала я Шайлоу, сидевшему рядом со мной в крошечном кафе с доступом в интернет.

– «Этого» – в смысле лечиться? Или уезжать из Пуэрто-Рико?

– И того и другого, – сказала я и нажала кнопку «купить» первого билета.

– Что ты теряешь?

За окном на ветру танцевали пальмы.

– Рай, – сказала я. И добавила, думая о лекарствах, внимании, сочувствии, которые вскоре будут навязаны мне: – Свободу.

Шайлоу залпом допил из чашки остатки эспрессо.

– Свобода – это иллюзия. Ты ведь знаешь.

– Откуда? – спросила я, уставившись на значок «Купить сейчас», который позволит мне перелететь из одного холодного, перенаселенного города в другой. Я щелкнула по нему и отвернулась от экрана.

– Я не имею в виду, что пытаюсь выторговать себе здесь вселенский покой, но хотелось бы думать, что имею право хоть отчасти решать, как распорядиться своей короткой, но новой, насыщенной событиями жизнью.

– Ну, пусть так, дружок. – Он поднялся со стула и, встав позади меня, нежно провел пальцами по моим волосам. Я откинула голову назад, желая преодолеть расслабленность, охватившую мое тело.

– Мое предложение остается в силе. Я был бы рад поехать с тобой на несколько месяцев.

– У тебя здесь своя жизнь, чудак.

– Ага. Гламурная холостяцкая постель. Собутыльники. Семья – нет, постой. Моя ближайшая родня живет в нескольких часах езды от моего дома.

– Но ты только что получил разрешение снова летать, – возразила я. – Тебе же не терпелось вернуться в воздух.

– Я и собираюсь. – Он легонько поцеловал меня. – Но ты же знаешь, со мной такие номера не проходят. Мне нравится делать то, что я хочу, а я хочу подольше побыть с тобой.

Я была польщена, но мне по-прежнему казалось, что это негодный вариант.

– А вдруг все пойдет наперекосяк, как только мы отдалимся от экватора, и ты поймешь, что потратил несколько месяцев своей жизни не на ту женщину?

Он выпутал пальцы из моих кудрей и сел.

– Ты сейчас обо мне или о себе? Лично меня не очень-то заботит, насколько все окажется идеально, но я не собираюсь упустить шанс из-за всех этих «а вдруг».

Саркастический ответ не приходил мне в голову. Я наклонилась и поцеловала его.

– Я буду ужасно скучать по тебе.

– Я тоже буду по тебе скучать. Но это ты уже знаешь. – Он снова поцеловал меня и сказал: – Ну, а после лечения? Что тогда?

Что произошло в этот миг? Мой взгляд стал невидящим, а в голове бешено завертелись колесики. Я уже не сидела в кофейне на Карибах с мужчиной, которого, по всей видимости, любила, а шла по холодным, мокрым улицам Нью-Йорка, вглядываясь в миллион незнакомых лиц. Я писала бесконечные заявления о приеме на работу на совершенно ненужные мне должности, – заявления, немедленно отбрасываемые специалистами по кадрам или автоматическими программами скрининга, по мнению которых я употребляла не те глаголы в сочетаниях, описывающих мои бесчисленные таланты и амбиции. Я ходила на провальные свидания в городе, где встретить нормального мужчину моложе пятидесяти было труднее, чем дятла с клювом из слоновой кости, а одинокие женщины намного моложе, красивее и здоровее меня, роились, как муравьи. В будущем, которое мне представлялось, я была жива, а это уже превосходило мои предыдущие ожидания. Но при этом была одинока и плыла по течению.

– А разве я не должна наслаждаться настоящим моментом? – спросила я у Шайлоу.

– Ловишь на слове. В таком случае, похоже, пора начать хотя бы думать о том, что могло бы сделать тебя счастливой.

Я улыбнулась – надеюсь, что лучезарно.

– Вот и дай мне подумать.

И я стала думать. Следующие несколько дней состояли из множества cafecitos y mallorcas, множества прогулок по пляжу и экскурсий по заросшим паркам. Последний урок испанского с Милагрос, который начался с лексики, связанной с путешествиями, и кончился тем, что мы вдвоем напились вдрызг, пока она втолковывала мне, какими словами обругать пьяницу. И почти все это время я пыталась думать, чего бы я хотела, если бы пережила болезнь.

Раньше я хотела одного: родить ребенка. Хотела даже больше, чем стать женой Тома Миллера. Я всегда мечтала быть матерью, предпочтительно дочери по имени Шарлотта, в честь моей мамы (хотя была бы рада и сыну, если бы он согласился, чтобы его звали Шарлоттой).

Но у нас с Томом ничего не получалось, даже после нескольких лет попыток и проверок. Когда врач предложил экстракорпоральное оплодотворение, которое не покрывалось моей страховкой и стоило столько же, сколько вся наша вычурная мебель вместе взятая, Том ужаснулся дороговизне, а когда я заговорила о приемных детях, он уперся, мотивируя это кошмарной неопределенностью процедуры усыновления. И сказал, что пусть все идет как шло. И я скрепя сердце согласилась.

Не то чтобы желание исчезло, но в свете моих проблем с браком и здоровьем мысль о ребенке казалась эгоистичной и вообще неуместной.

Но вечером накануне моего предполагаемого отъезда в Чикаго, когда Шайлоу снова поинтересовался, чего я действительно хочу, я не стала прикидываться, будто меня заботит новая блестящая карьера, обретение оптимистического взгляда на жизнь или даже возможность вернуться в Пуэрто-Рико. Я призналась, что, если чудом выживу и в придачу буду прилично себя чувствовать, мысли о ребенке наверняка снова начнут главенствовать.

– Ребенок? – удивленно переспросил Шайлоу.

Когда я брала на руки Тоби и Макса, тяжесть их крепеньких тел и шелковистая кожа вызывала во мне какую-то нутряную, прямо-таки дикарскую реакцию: мне как будто хотелось их съесть, поглотить и впитать всю эту прелесть. Прожить достаточно долго, чтобы родить дочку, пережить ее первый день в детском саду, окончание школы, возможно, даже рождение ее собственного ребенка – если не считать воскресения мамы, я не могла придумать ничего лучшего.

– Понимаю, это тебя пугает, – сказала я Шайлоу.

По его лицу пробежал лунный луч.

– Кто тебе сказал, что я не хочу детей, Либби? То, что у меня их нет, не значит, что я не хотел бы быть отцом.

Мы лежали на пляже на одеяле и смотрели на звезды. Я села и стряхнула песок с волос.

– Я не собираюсь затевать спор.

– Никакой не спор, просто об этом трудно говорить. Есть же разница.

Я вздохнула и снова легла.

– Извини, для меня это больная тема.

– Все нормально. Для меня тоже непростая. Но если хочешь знать, я хотел бы иметь хотя бы одного ребенка. Желательно девочку.

– Я тоже всегда хотела дочку, – призналась я. – Я бы назвала ее Шарлоттой.

Он кивнул.

– В честь твоей матери. А как тебе Шарлотта Патрисия? Прекрасное имя.

– Я уже его люблю.

– А я люблю тебя.

Я уставилась на него, почти ожидая, что он сейчас скажет, что пошутил. Когда я увидела, что он улыбается, у меня в груди потеплело.

– Ничего себе.

– Понимаю, это тебя пугает, – поддразнил он. И тут же стал серьезным.

– Знаю, Либби, звучит скоропалительно, но это правда, а зачем скрывать хорошее?

– Вовсе не пугает, – сказала я правду. – Это прекрасно. Спасибо.

Все же я не могла не вспомнить, как Том впервые сказал, что любит меня. Это тоже звучало скоропалительно, всего через несколько месяцев после того, как мы начали встречаться.

– Ты замечательная, Либби, – прошептал он мне сразу после того, как перегнулся над переключателем передач своей старой колымаги и поцеловал меня на прощание. – Я влюблен в тебя. Нет, не так. – Он коснулся моей щеки. – Я люблю тебя.

Я была так изумлена, что не смогла ответить, но при этом думала: я тоже тебя люблю, Том Миллер. Я люблю тебя с первого взгляда и буду любить тебя вечно и еще дольше.

Чувство к Шайлоу было совсем другим, и, возможно, именно поэтому я позволила себе поддаться ему. Потому что, несмотря на наше ураганное знакомство и мгновенное влечение к нему, это было совсем не то безумное, сильное чувство, которое я испытывала к Тому. Нет, моя любовь была спокойной и правильной, и… как будто так и должно было быть.

В ту ночь, после того как мы занимались любовью, я лежала в объятиях Шайлоу, усталая, но довольная. Плеску волн сквозь открытое окно вторил только стук его сердца у меня под ухом. Легкий ветерок овевал мою щеку, но тепло наших тел согревало нас под тонким пуховым одеялом. Нога Шайлоу все еще лежала на моей, он уже начал похрапывать. Но примерно минуту спустя он проснулся и повернулся ко мне.

– Спокойной ночи, дружок. Люблю тебя.

– Я тоже тебя люблю, – прошептала я в ответ.