Глава 4

Обратно в лагерь Веретьев возвращался еще более встревоженным, чем уходил. Они с Ленькой обошли три окрестные деревни, и во всех никто не видел сегодня Пашу Головина. Такое чувство, что, распрощавшись с друзьями утром, тот словно сквозь землю провалился. С учетом близости гибельных болот это было очень страшное образное выражение.

Конечно, Ольга говорила, что болота эти Павел знал как свои пять пальцев и даже в юности вехами прокладывал путь в самое сердце трясины, но кто знает, что могло поменяться здесь с годами. Вот только зачем его могло понести на эти самые болота, если дорога в деревни вела совсем в другую сторону? И почему Павел так и не дошел до своего родного Заднего, до которого напрямки через лесок было совсем рукой подать?

Ответа на эти вопросы у Веретьева не было, и он мучился снедавшей его тревогой, от которой даже покалывало кончики пальцев. Лагерь уже спал, только у костра, рядом с дежурящим сегодня ночью Игнатом, сидели еще три головы: две светловолосые и одна седая. Ольга, Таня, Надежда.

Почему-то эта картина вызвала в памяти вид совсем другой головы – с выбившимися из не туго заплетенных косичек медовыми прядями, слегка выгоревшими на солнце. Эта смелая девушка Ирина, бросившаяся, как волчица, уводить их от норы с детенышем, была совсем непохожа на деревенскую, несмотря на простенький сарафанчик и уже устоявшийся ровный северный загар, выдающий, что она много времени проводит на свежем воздухе. Да и лицо было не городское: свежее, выспавшееся, без теней под глазами и легких морщинок, неизбежных при ежедневном офисном стрессе. И чего она делает в сельской глуши одна с ребенком?

Впрочем, додумывать эту мысль было некогда, потому что при виде появившихся мужчин взметнулись сидящие у костра женщины. Первой со всех ног к Веретьеву бросилась Таня.

– Вернулись? Ну, и слава богу.

Он не увидел, а скорее седьмым чувством осознал, что она была готова повиснуть у него на рукаве, но в последний момент сдержалась. Он не был «ее мужчиной», с которым позволительно было такое бурное проявление радости. Потом подошла Ольга, лицо которой было чуть бледнее обычного.

– Ну что? Нашелся?

Веретьев отрицательно покачал головой.

– Его никто не видел.

– Вообще никто? – напряженно уточнила она. – Ни в одном доме?

– В Заднем всего два жилых дома. Там его точно не было. У одного из жителей во дворе две кавказские овчарки. Здоровенные и дрессированные. Натасканы при приближении чужаков подавать голос. Сегодня они не лаяли, а это значит, что в деревне никого чужого не было. И вот этого я понять никак не могу. Мы с Ленькой не поленились, обошли еще две деревни неподалеку. Крюк дали в общей сложности километров десять. В одной деревне пять жилых домов, во второй, с учетом дачников, пятнадцать. Не заходил туда Паша, и никто с ним не разговаривал.

– И где же он тогда? – В голосе Ольги зазвучали близкие слезы. – Не мог же он в город уехать.

– Не мог, – согласился Веретьев. – Или мы чего-то не знаем. Пожалуй, сделаем так. Завтра отправим кого-нибудь из ребят к машинам. Посмотрим, на месте ли Пашкин джип. А сами прочешем лес и болота. Вдруг его все-таки зачем-то туда потянуло. Мог упасть, ногу сломать, например. Да мало ли что. Мы его найдем, Оль, я тебе обещаю.

Она кивнула, глотая слезы.

– Пошли-ка спать, – решительно вступила в разговор Надежда. – Завтра дел будет по горло, надо сил набраться. Погода теплая, дождя не ожидается. Даже если Павлик в лесу, ничего с ним за ночь не случится. Он калач тертый. Выживать на болотах умеет. Саша, задержись на минуту, мне с тобой кое-чего обсудить надо.

Они отошли чуть в сторону, и Надежда оглянулась, чтобы убедиться, что Ольга не слышит.

– Ты что-то узнал, – сказала пожилая женщина, причем в ее словах не было вопросительной интонации, только утверждение. – Давай рассказывай.

Нет, от нее было решительно невозможно что-то скрыть, и Веретьев поделился информацией о сбежавших уголовниках.

– То есть ты опасаешься, что Паша утром мог на них наткнуться? – уточнила Надежда. – А у него с собой была одежда, телефон, причем «чистый», нож, вода, ну, и документы тоже. Как раз то, что может пригодиться людям в бегах. Да, это очень нехорошо, Саша, очень.

– Нехорошо, – задумчиво подтвердил он. – Вы как думаете, Надежда Александровна, может, надо на ночь двоих дежурных выставлять? Все-таки тут у нас и еда, и обмундирование, и условия отличные, чтобы смутное время в лесу пересидеть. Снять часового, а потом перерезать нас, сонных, несложная задача. А убивать эти люди умеют.

– Думаю, по двое лучше, – согласилась Надежда. – И днем надо кого-то из ребят оставлять в лагере. Не дело это, что Таня с Ольгой тут одни.

– Хорошо, что вы про это подумали. – Веретьев устало растер лицо ладонями. – Вы идите спать, Надежда Александровна, я сегодня с Игнатом подежурю.

– Ты устал, а завтра день непростой, – заметила женщина и ласково погладила Веретьева по лицу. – Не надо геройствовать, Саша. Ты – командир, твоя голова должна быть ясной, потому что сердцем чувствую, непростые дни нас всех ждут. Ой, непростые.

– Все устали, – покачал головой Веретьев. – И завтра у каждого будет своя непростая задача. Ничего, Надежда Александровна, мне не впервой.

Он сходил в свою палатку, сменил сапоги на берцы. Те сидели как вторая кожа, потому что обувь Веретьев выбирал придирчиво и аккуратно. В его прошлом иногда от ладно сидящей обуви зависела жизнь. Натянул под куртку флисовую фуфайку, чтобы не мерзнуть от недосыпа, вернулся к костру, к Игнату.

– Ты чего, командир? – спросил тот. – От волнения не спится?

– Условия изменились, – лаконично ответил Веретьев, не вдаваясь в детали. – Завтра утром объясню всему личному составу, что да как. А пока будем с тобой вместе ночь куковать.

– Может, поспим по очереди, прямо тут, у костра, – предложил Игнат.

– Нет, спать мы не будем. А будем, совсем наоборот, следить в оба. Так внимательно следить, как будто мы знаем, что сегодня ночью нас ждет тщательно подготовленное нападение.

– А оно нас ждет?

– Понятия не имею, – честно признался Веретьев. – Но исходить будем именно из этого. Кстати, если это произойдет, то ты отвечаешь за то, чтобы разбудить всех остальных.

– А ты?

– А я? – Веретьев нехорошо усмехнулся. В пламени костра блеснули клыки, как у волка. – А я отвечаю за то, чтобы отбить первую атаку и попытаться обезвредить обоих нападавших.

– Ты знаешь, что их будет двое?

– Их двое. А будут они или нет, это мы на практике проверим. Ты не обижайся, Игнат, но моей подготовки хватит, чтобы выстоять одному против четверых. Если бы это было на войне, то я бы просто их убил. Но сейчас мы должны будем их задержать и сдать полиции. Так что давай, запасаемся терпением и горячим чаем.

Сам он прислонился спиной к дереву и закрыл глаза, превратившись в слух. Несмотря на внешнюю расслабленность позы, Веретьев был готов мгновенно вскочить на ноги при первом же подозрительном звуке. Он не боялся, что его напарник решит, что командир спит, и тоже захочет прикорнуть. Когда человек засыпает, у него непроизвольно меняется дыхание, а значит, он, Веретьев, обязательно услышит, что Игнат заснул. То, что он заснет сам, было невозможно.

На мгновение, не больше, пришло сожаление, что рядом нет друга и надежного сослуживца Феодосия Лаврецкого, с которым они бок о бок выстояли в чеченскую войну. И оба вернулись в мирную жизнь, счастливо избежав посттравматического синдрома. Им было некогда впадать в психоз, потому что оба очень много работали. У Феодосия был его бизнес, у Александра – бизнес и поисковый отряд, а потому ощущение собственной ненужности, неумения приспособиться к мирной жизни и найти в ней свое место не возникало.

Тело, являющееся боевой машиной, натренированной на поражение противника, они оба поддерживали в хорошей форме скорее по привычке, чем по необходимости. Эх, если бы Лаврецкий сейчас был рядом, все было бы гораздо проще. И в поимке беглых зэков, и в непонятной ситуации с Пашей. Но Феодосий оставался дома, рядом со своей новой женой, на которой женился сразу после того, как разобрался с женой бывшей, нанявшей киллера, чтобы избавиться от Лаврецкого навсегда и вернуть опеку над их общей дочерью, а заодно еще и над солидными семейными капиталами.

Киллер был задержан, бывшая жена обезврежена и полностью деморализована, а главным трофеем, завоеванным в этой войне, стала Соня, заведующая кафедрой английской литературы Софья Михайловна Менделеева. Соня Веретьеву нравилась, но с того момента, как Феодосий Лаврецкий стал счастливым молодоженом, свое собственное одиночество он ощущал еще острее.

Чуть слышно скрипнула ветка под чьими-то легкими шагами. Веретьев распахнул глаза, моментально сканируя пространство. У него был натренированный навык видеть даже в кромешной тьме, но летние белые ночи не требовали этого умения. Сквозь деревья мелькнула белая футболка, заправленная в коротко обрезанные джинсовые шорты, открывающие длинные, казавшиеся бесконечными ноги.

– Ты чего не спишь, Таня?

Она пожала плечами, опустилась рядом на траву, словно стекая вниз, обхватила коленки руками, положила на них голову.

– Страшно. Я же чувствую, что произошло что-то очень плохое. С Пашей. И боюсь, что случится еще. С тобой.

Веретьев внезапно разозлился так сильно, что даже перестал дышать.

– Ты чего каркаешь, дура?

Он скорее почувствовал, чем увидел, как в уголках ее глаз вскипели слезы обиды. Вот придурок толстокожий, и за что девчонку обидел? Не сделала она ему ничего плохого. А сделать хорошее он сам не позволяет.

– Прости, – покаянно сказал Веретьев и неловким движением приобнял девушку за плечи, притягивая к себе.

Она радостно и доверчиво прильнула к его широкой груди, втянула носом запах костра и мужской терпковатый аромат, присущий только одному человеку на всем белом свете. Александру Веретьеву. Обостренным чутьем Веретьев понял, что Таня блаженно закрыла глаза.

– Не бойся, – сказал он, чтобы она не успела придумать себе ничего лишнего. – Проблемы действительно есть, но не у нас. Завтра я всем все расскажу, и мы все вместе решим, что делать дальше. Одно я знаю точно: нужно найти Пашу. А остальное – как получится.

– Как получится, – рефреном повторила Таня, явно думая о чем-то своем.

– Иди спать. – Эта нежданная их близость вызывала досаду, потому что не входила в веретьевские планы. Еще с этой стороны осложнений не хватало. – Иди спать, Таня.

– А ты?

– А я буду дежурить. Вместе с Игнатом.

– Ага. Ты будешь дежурить, а он будет спать. – Девушка фыркнула, высказывая свое несогласие с таким положением вещей.

Веретьев был уверен, что его напарник вовсе не спит, слышал это по его дыханию, но смущать Таню не стал. Не нужно это, чтобы она знала, что ее очередная попытка его соблазнить в который уже раз провалилась на глазах у свидетеля.

– Ничего, я его разбужу, – сказал он, встал, рывком поднимая Таню, подтолкнул ее в сторону санитарной палатки. – Игнат, подъем.

Напарник завозился, делая вид, что действительно только что вынырнул из дремы. Все-таки хорошие ребята были в отряде, понимающие. Таня грустно улыбнулась, помахала рукой и удалилась. Ее ровная спина выражала разочарование и покорность. Покорность, черт ее побери.

– Слушай, командир, – подал голос Игнат, дождавшись, пока тоненькая фигурка исчезнет за задернувшимся пологом палатки, – а те двое, кого мы ждем, что мы о них знаем?

– Что они беглые зэки, – довольно нелюбезно ответил Веретьев, – или тебе их полную биографию знать интересно?

– Интересно, – кивнул Игнат. – И тебе, я полагаю, тоже. Надо же заранее составить хотя бы приблизительный психологический портрет. Если они рецидивисты со стажем, скажем, у каждого несколько ходок за убийство, то, значит, им человека прирезать – все равно что мне стакан воды выпить. А если они за кражу попались, так, может, беспредельничать и не станут. Понимаешь, о чем я?

В мирной, не экспедиционной жизни Игнат работал школьным психологом, и в его словах была логика. Веретьев даже снова разозлился на себя за то, что ему самому это не пришло в голову. А его же учили, что врага нужно знать в лицо еще до того, как он поднимет забрало.

– Я только знаю, что они сбежали из колонии на вертолете, – буркнул он. – Но ты прав. Эта девушка сказала, что прочитала про побег в Интернете, значит, и мы прочитаем, Сеть здесь, слава богу, ловит.

– Какая девушка? – не понял Игнат, но Веретьев только рукой махнул. Мол, не приставай.

Он вытащил телефон и погрузился в него, оставляя, впрочем, все органы чувств работать на пределе. Он это умел, смотреть в текст, подмечая периферическим зрением малейшее движение вокруг.

Итак, основной преступник, тот самый, ради спасения которого и было организовано похищение вертолета, сорокапятилетний Алексей Шестаков, с которым и перепутала Веретьева Ирина, был осужден за три убийства, которые он совершил еще в 1999 году.

Тогда Шестаков был молодым человеком, жившим вместе с семьей в одном из рабочих общежитий, причем без регистрации. Жене такая жизнь надоела, женщиной она была легкомысленной, мечтающей о нарядах и красивой жизни, а потому в один прекрасный день она и сообщила Шестакову, что уходит от него к другому мужчине, забирая с собой дочь. Не желая простить измену, Шестаков убил неверную супругу и сбежал с места преступления, явившись к одному из своих знакомых. С собой он принес бутылку коньяка, в которую был заранее подмешан клофелин.

«На огонек» забрел еще один молодой человек, который также стал жертвой преступника. Опоенные алкоголем с лекарством жертвы отключились, после чего Шестаков задушил их куском бельевой веревки, которую он тоже принес с собой. Из квартиры убийца вынес телевизоры, видеомагнитофон и две кожаные куртки, которые погрузил в машину, принадлежащую первой жертве. Он намеревался продать украденное, а на вырученные деньги уехать вместе с дочерью, которая в эту страшную ночь ночевала у бабушки.

Впрочем, забрать ребенка он не успел. Уходя из общежития, Шестаков открыл кран газовой плиты, зажег свечку и ушел. От взрыва жилой дом спасло только то, что старый фитиль потух от волны воздуха, поднятой захлопнувшейся дверью. От запаха газа проснулись соседи, вызвали газовую службу, а та, открыв дверь, обнаружила в квартире труп Шестаковой. Вскоре полицией были обнаружены и другие два трупа.

Летом 2000 года Шестаков был осужден областным судом и приговорен к двадцати пяти годам лишения свободы. И к данному моменту Шестаков уже отсидел девятнадцать из них.

– Погоди, – встрепенулся Игнат, внимательно слушающий, что именно читает Веретьев. – Во-первых, зачем бежать из колонии, где ты провел девятнадцать лет, если ты через шесть и так выйдешь на свободу? А с учетом возможного УДО и того меньше? Поймают – как минимум пятерку накинут. И смысл? А во-вторых, парень-то так себе, никому не нужный и ничего из себя не представляющий. Влиятельных друзей нет, денег тоже. Как он из колонии нашел сообщников, которые все организовали и вертолет угнали? Это ж глупость какая-то.

– Согласен, – кивнул Веретьев. – Запишем в неизвестные.

– Может, там весь шум-гам как раз из-за второго беглеца? Может, это его с кичи вызволяли?

– Да нет. – Веретьев снова внимательно посмотрел в записи, которые листал пальцем на экране телефона. – Второй тоже совсем простой. Деревенский паренек, который взял у отца охотничье ружье и пошел магазин бомбануть. Взял всего ничего, сел на четыре года, два из них отсидел.

– Бред какой-то. – Игнат в сердцах сплюнул на землю.

– Как говорится, работаем с тем, что имеем. Ты мне лучше скажи, какие выводы из прочитанного сделал, психолог?

– Шестаков этот – волчара серьезный. Каковы бы ни были причины, побудившие его на побег, ему это очень важно, иначе бы он не рыпался. А значит, не остановится ни перед чем. И убить для него таки раз плюнуть. А второй – эмоционально нестабильный щенок, способный на поступок без всякого анализа последствий. Что когда магазин грабил, что когда сейчас на воздушную лестницу полез. Если Шестаков будет убивать, то и тот, второй, тоже будет. За компанию. Особо не раздумывая. Так что правильно ты, командир, решил ночное дежурство усилить.

Веретьев помолчал, играя желваками.

– О чем думаешь? – спросил его Игнат. – По лицу вижу, что тебя еще что-то беспокоит. Что с этими волками Паша встретиться мог?

– Про Пашу думаю, – вздохнул Веретьев. – Но и о соседней деревне тоже. Понимаешь, там всего два жилых дома. В одном двое пенсионеров, во втором молодуха с маленьким ребенком. Об отряде нашем я не переживаю. Если они сюда сунутся, мы их быстро органам сдадим. На этом история их побега бесславно закончится. А вот если они в деревню придут, то там за людей вступиться некому.

Несмотря на все опасения Веретьева, за ночь ничего не произошло. Их с Игнатом боевая вахта закончилась вместе с первыми лучами солнца, которое, впрочем, почти и не садилось. Никто не потревожил сон отдыхающего лагеря, и в шесть часов утра бойцы поискового отряда начали вылезать из своих палаток, выспавшиеся и отдохнувшие, но сосредоточенные. Отсутствие Павла Головина никому не нравилось, и все понимали, что с их товарищем действительно случилось что-то серьезное. Не такой был Паша человек, чтобы без предупреждения сорваться с места и исчезнуть в неизвестном направлении.

За минувшую ночь Ольга словно состарилась на десять лет. Она пыталась было приготовить завтрак, но поварешки падали у нее из рук, бутылку с питьевой водой она опрокинула, не донеся до походной кухни, а пакет с пшеном не был высыпан на землю только благодаря бдительной Надежде Александровне.

– Иди, – сказала та, подхватив пакет, – сегодня я завтрак приготовлю, да и обед тоже. Не переживай, все сделаю.

Ольга хотела было возразить, но только махнула рукой. Сил на споры у нее не было совсем.

После завтрака разделились на группы.

Первая, в которую вошли Игнат и Ленчик, отправилась к месту, где были оставлены машины. Никто не думал, что Павел куда-то уехал, но проверить эту версию, какой бы маловероятной она ни казалась, все равно было нужно. Надежда и Татьяна оставались в лагере – кашеварить, для охраны с ними оставили двух мужчин.

– Лишнее это, – сказала Надежда, – у вас каждые руки и глаза на счету. Оставьте Мишу, мы справимся, если что.

– Нет, – покачал головой Веретьев, – рисковать не будем.

Он уже рассказал всем членам отряда о сбежавших из колонии убийцах, которые могли прятаться на болотах или сновать поблизости. К информации все отнеслись со всей серьезности, как и к задаче в случае обнаружения обеспечить задержание преступников. То, что Павел мог стать их жертвой, тоже все понимали, а потому собирались сосредоточенно, со злостью в глазах.

Третья, самая многочисленная группа во главе с Веретьевым отправлялась на поиски Павла. Территорию, которую необходимо было прочесать, разбили на сектора.

– Я пойду с вами, – сказала Ольга тоном, не терпящим возражений. – Раз уж меня от кухни освободили.

Веретьев глянул искоса, но возражать тоже не стал. Понятно же, что в лагере Ольга совсем изведется, а так хоть будет при деле, да и на глазах.

В полвосьмого утра все группы уже тронулись в путь. Сначала прочесали ближайший лесок, тот самый, за которым начиналась дорога в деревню Заднее. Несмотря на то что этим путем Веретьев дважды прошел накануне, бдительности он не снижал. Паши в леске, конечно, не было. Но вот следы его пребывания вполне могли остаться.

Дождь, который шел прошлой ночью, сослужил им хорошую службу. Лесные тропинки все еще были влажными, на них четко отпечатывались все следы, к примеру те, что оставили накануне Веретьев с Ленчиком. Вчера они не обращали внимания на дорожки, потому что были уверены, что Павел в деревне, а возвращались кружным путем. Сейчас же Александр дал четкое указание внимательно искать путь, которым сутки назад наверняка шел Головин.

– Здесь следы, – услышал он голос Женьки, самого близкого Пашиного друга. Эта экспедиция для него была уже восьмой, в которую они с Головиным и Ольгой отправились вместе. – Это отпечатки Пашиных сапог, точно.

Ольга, а вслед за ней и Веретьев со всех ног бросились на зов. Действительно, под чахлой тонкоствольной березой, какие обычно растут на болотах, был хорошо заметен отпечаток сапога с характерной рифленой подошвой. Еще в прошлом году Паша купил себе специально для экспедиций сапоги знаменитой фирмы «Хантер» и гордился ими необычайно. У самого Веретьева тоже были такие сапоги, имеющие особую нескользящую подошву, выполненную по специальной технологии, однако Пашин щенячий восторг его умилял.

След, который они обнаружили, как раз был оставлен именно «Хантером». И размер был Пашин, сорок третий, в то время как Веретьев покупал себе сорок пятый. Это был не его след. И вряд ли беглым зэкам для побега закупили именно «Хантер» за восемь тысяч рублей за пару.

Поисковики окружили след, пытаясь найти, куда он повел дальше.

– Он вот тут курил, в траве, – сказал Женька напряженным голосом. – Вот, я окурок нашел. Это «Парламент», значит, точно Паша.

Сейчас они находились примерно на половине дороги от лагеря до опушки, за которой начиналось поле и ведущая через него дорога к деревне.

Веретьевские ребята выстроились кольцом и начали расширять круг поиска, центром которого был отпечаток резинового сапога.

– Вот тут он снова стоял и курил, – подал голос еще один член отряда, рыжеволосый Вовка, обычно молчаливый и даже нелюдимый.

Когда-то давно у Вовки были непростые взаимоотношения с законом, правда, наказания ему удалось избежать, потому что парень вовремя одумался и взялся за ум. Во многом этому способствовало знакомство с Веретьевым и участие в жизни поискового отряда. Парень был немногословен, но Веретьев знал, что, случись подобная необходимость, тот, пожалуй, с готовностью отдаст за него жизнь.

Действительно, под большой разлапистой сосной нашелся еще один отпечаток резинового сапога. Раздвинув траву, поисковики нашли четыре окурка все того же «Парламента».

– Пашины, – тихо сказала стоящая до этого молча Ольга.

– Так, подведем итог, – сказал Веретьев. – Паша шел по лесу, но затем свернул не к деревне, а к тропке, ведущей на болото. Туда он мог отправиться сразу и более коротким путем, но зачем-то сделал крюк, чтобы зайти в топь именно с этой стороны. Зачем? Запишем в неизвестные.

– Может, его увели силой? – с болью в голосе спросила Ольга.

– Нет, непохоже, – покачал головой Веретьев. – Тут нет следов борьбы, а без борьбы Паша бы никому не дался. Трава примята только ногами. Нет, на него никто не нападал и ни к чему его не принуждал. Если представить, что он столкнулся с теми преступниками, что сбежали из колонии, то зачем ему нужно было куда-то с ними идти, да еще совершенно добровольно?

– А может, он встретил кого-нибудь другого? Просто знакомых? Он же из этих мест, – с сомнением в голосе сказал Женька. – Мы уперлись в этих беглых только потому, что мы про них знаем, но, если бы у нас не было этой информации, о чем бы мы сейчас подумали?

– Разумно, – качнул головой Веретьев. – Пожалуй, ты прав. Мы бы подумали, что Паша встретил старых знакомых. Тех самых, к которым он направлялся в деревню. Но не дошел, потому что натолкнулся на них раньше. Осталось понять, кто это мог быть. Оля?

Молодая женщина, закусив губу, отрицательно покачала головой.

– Я не знаю. Мы много лет здесь не были. Даже когда еще Пашина бабушка была жива, здесь никого из молодежи не оставалось. Все разъехались. А уж сейчас и подавно.

– В деревне сейчас живет девушка, Ирина Поливанова, тебе о чем-нибудь говорит это имя?

– Дом Поливановых помню, он недалеко от Пашиного дома стоял, только на другой стороне улицы. Ира – это, кажется, внучка той женщины, что в деревне жила. Но женщина эта умерла давно. Паша говорил, что внучку эту с детства не видел.

– Да, она тоже так сказала, – кивнул Веретьев. – Ирина назвала фамилию самого близкого Паше человека – Юрия Мохова. И мне Паша про него тоже как-то в случайном разговоре обмолвился. Ты что про него знаешь?

Ольга снова пожала плечами.

– Они давно перестали общаться, еще до нашей свадьбы. Знаешь, так бывает, когда люди с детства неразлейвода, а потом, после школы, их жизненные пути-дорожки расходятся. Паша учиться пошел, потом работать. Он же не ленивый и добросовестный очень, ты же знаешь. А Юрка все пытался в жизни устроиться, чтобы взять поменьше да понести поближе. Это мне Паша так рассказывал. И завистливым он оказался. Все высчитывал, на сколько Паша больше зарабатывает, какая у него квартира, да какая мебель, да какие часы. Он, Паша, рассказывал, вообще был на деньгах повернутым, только о них и говорил, да и, похоже, думал. А Паша – он не такой. Вот и распалась дружба. Но скандала никакого не было между ними, просто отошли друг от друга постепенно. И все. А что?

– Да ничего. Просто, на мой взгляд, этот самый Мохов больше всех подходит на роль человека, из-за которого Паша мог поменять свои планы. Кто бы еще со всей округи мог так на него повлиять, чтобы он на болота полез? Кто помер, кто уехал…

– Так и Мохов уехал. Я же говорю, в деревне уже лет пятнадцать никто моложе шестидесяти не жил. А старики ушли давно, один за другим. Кстати, а эта самая Ирина Поливанова не могла быть тем человеком, которого Паша встретил? Они ж в детстве тоже общались, и она в отличие от Мохова сейчас как раз в деревне. Что ей тут делать? Она с мужем приехала?

– Нет, одна, с маленьким ребенком. Но огород засеян, грядки ухожены, так что не на пару недель она здесь. Сказала, с конца апреля живет.

– И зачем ей это, интересно?

Веретьев представил медового цвета волосы, выгоревшие на солнце, пытливый взгляд глубоких серых глаз под высоким покатым лбом. Такие лица еще называют ясными.

– Оль, ты лучше моего знаешь, что за симпатичной барышней твой Паша вряд ли бы отправился в болотную глушь, да еще настолько этим походом увлекся, что забыл обо всех нас, – чуть резче, чем собирался, сказал Веретьев. – Ирина и ее соседи сказали, что Пашу в деревне не видели. А сама она в лес уйти не могла, у нее ребенок – кроха совсем. Она его без присмотра не оставляет.

– Она сказала, а ты и поверил, – горько сказала Ольга, – все вы, мужики, одинаковые. А что касается того, что Паша мог, а что не мог, так в нашей с ним жизни тоже всякое бывало. Просто я грязное белье перед всем народом не полощу, но и в экспедиции не просто так с ним таскаюсь.

Веретьев заметил, что мужики вокруг начали отводить глаза от неловкости. Дурацкий вели они сейчас разговор, лишний, неправильный.

– Вот что, – сказал он, – давайте к делу вернемся. С этого места Паша повернул в сторону болот. Давайте искать, куда он пошел. Жень, ты у нас полицейский, давай командуй.

Евгений Макаров действительно работал в уголовном розыске. Вообще-то в отпусках, которые он тратил на поисковые экспедиции, вспоминать об этом он не любил, но Веретьев знал, что профессионал Женька отличный.

Руководимые Макаровым, который взял след не хуже гончей собаки, они медленно, но верно продвигались в направлении, которое уводило их и от деревни, и от лагеря, зато вело, если верить карте, в глубь болот.

Под ногами становилось все более топко. Мох мягко пружинил под ногами, с чавкающим звуком при каждом шаге сапоги погружались в прохладную, но прозрачную воду. Сначала она выступала над поверхностью земли на сантиметр, затем, по мере продвижения все дальше и дальше, ноги начали проваливаться по щиколотку, и вытаскивать их при каждом шаге становилось все тяжелее. Здесь вода была уже бурой, тяжелой, словно тянущей в глубину.

– Стоп, – скомандовал Веретьев, когда при очередном шаге его правая нога провалилась практически по середину голени. – Дальше нельзя. Утонем, к чертям собачьим. Оля, что ты говорила, Паша знал какую-то особенную систему, как проникать в глубь болот?

– Да, они в детстве ее разработали, начитавшись «Собаки Баскервилей», – кивнула Ольга. – Он мне рассказывал, что и сейчас с закрытыми глазами проберется в самый центр, туда, куда они за ягодами бегали. Там есть сухой и твердый островок, но тропка, которая к нему ведет, такая узкая, что очень легко ошибиться. В их детстве туда ходить даже взрослые не рисковали, тем более что место это имело дурную славу.

– Из-за Васятки Прохорова? – проявил осведомленность Веретьев. – Ну, мальчика, который в болоте утонул.

– Да нет, отец Пашин рассказывал ему, что там какая-то геологическая экспедиция сгинула, давно, еще в семидесятые. Но я деталей не знаю.

– На хрена геологам в болота соваться? – удивился один из бойцов. – Какие тут могут быть полезные ископаемые?

– Это не самый важный сейчас вопрос, – задумчиво сказал Веретьев. – Гораздо важнее понять, что нам дальше делать. Мокро, следов практически не различить. С большой долей вероятности мы можем предполагать, что Паша отправился в сердце бирюковских болот. Зачем? Поймем это – найдем и его.

– Тут трава примята, – подал голос Женька, – такое чувство, что тащили что-то тяжелое.

Действительно, чуть в стороне от того места, где стояли сейчас поисковики, высокая, полная болотных соков трава стелилась вдоль земли, указывая отчетливый след волока. Он уходил в глубь болота, куда не было хода непосвященным, и Веретьев, сам не зная зачем, дал команду поставить в этом месте вешку – высокую ветку, по которой они потом могли бы легко снова найти это место, а также незаметно для всех остальных прикрепил к одному из чахлых кустарничков портативный GPS-маячок. Почему-то ему казалось важным вернуться сюда и обследовать это место хорошенько, уже без спешки.

– Возвращаемся в лагерь, – распорядился он. – Поужинаем и примем решение, что делать дальше.

От отзвонившихся Игната с Ленчиком он уже знал, что машина Павла Головина стоит на том же месте, где была оставлена четыре дня назад. На местах были все их машины, на которых они приехали к месту экспедиции, причем в целости и сохранности. Если и бродили вокруг преступники или случайные хулиганы, то машин они не заметили или осознанно не тронули.

До лагеря оставалось минут десять, не больше, когда Веретьеву вдруг пришла в голову необычная мысль. А что, если Паша вместе со своими двумя неизвестными спутниками наведывался к тому месту, где были захоронены тела двух неизвестных, тех самых, которые заставили их отправиться за информацией в деревню? Пожалуй, это место нужно было посетить.

Откладывать в долгий ящик Веретьев не стал.

– Ребята, идите, обедайте, – сказал он, – мы с Жекой еще одно место проверим. Иди за мной, Жень.

Минут за двадцать они дошли до тех кустов, под которыми обнаружили два долго пролежавших в болоте, но зачем-то извлеченных оттуда тела. Все так же чернела свежей землей непрошеная могила, но теперь она была разрыта и совершенно пуста. Двух тел в разложившихся от времени джинсовых одеждах в лесу больше не было.

Ночью Ирине снился вчерашний заросший щетиной мужик в камуфляже, сказавший, что он командир поискового отряда. Сон был настолько неприличным, что Ирина проснулась в поту и долго лежала, откинув одеяло и тяжело дыша. Подобные сны были ей в новинку, потому что горячим темпераментом она не обладала и к любовным утехам относилась скорее как к разновидности семейных обязанностей, чем как к осознанному удовольствию. А вот поди ж ты.

Новые смутные желания вытеснили у нее из головы старую смутную тревогу по поводу непонятных следов около ее дома. Почему-то уголовников, вчера так взбудораживших ее сознание, она тоже больше не боялась. Уже двое суток прошло, значит, их точно уже поймали. Телефон она теперь, наплевав на возможность быть обнаруженной, держала под рукой включенным, чтобы в случае чего быстро набрать соседский номер. Но в целом и вечер, и ночь, и утро казались спокойными и безмятежными, тем более что думать хотелось не о потенциальной опасности, а о мужчине с глазами цвета виски, Александре Веретьеве.

Встав утром, Ирина спустилась в погреб, чтобы обозреть имеющийся в наличии набор продуктов. Холодильника в ее доме не было, поэтому то, что нуждалось в заморозке, она хранила у соседей, а все остальное спускала в подвал, как это делала бабушка. Там всегда было прохладно, но рисковать Ирина боялась и продукты закупала понемногу.

Сейчас они явно подходили к концу, значит, нужно составить список и передать его Полиекту Кирилловичу, вдруг он планирует поехать в Соловьево. Ира немного прикинула, получалось, что ни вчера, ни позавчера он в поселок не ездил, а значит, наверняка отправится туда сегодня. Вот и славно.

Или напроситься в Соловьево вместе с ним? Ирине вдруг отчаянно захотелось сменить затрапезный сарафан на джинсы и белую футболку, расчесать волосы, накрасить глаза и, что называется, «выйти в люди», пусть даже и в сельском поселке, расположенном за девяносто километров от города. Ведь надо же когда-нибудь вспомнить, что она – женщина. Наверное, Светлана Георгиевна не откажется приглядеть за Ванечкой, тем более что поездка в поселковый магазин займет минут сорок, не больше.

Покормив сына завтраком, Ирина нарядилась, нанесла на ресницы тушь, предупредила Куликовых, что сейчас зайдет, и медленно побрела с сыном по деревенской улице. Неподалеку промелькнул Венька, тот самый внук бабушкиной подруги, забулдыга и бездельник. Сейчас он казался трезвым, видимо по причине раннего утра, но уже деловито тащил куда-то сетку-авоську, через крупные ячеи которой просвечивали три буханки хлеба, палка дешевой колбасы, три банки тушенки и бутылка водки. Ну конечно, утреннюю трезвость нужно было срочно исправить, вот только интересно, откуда у него вдруг появились деньги на подобное изобилие?

Впрочем, думать про Веньку было неинтересно.

Ирина дошла до соседского забора, постучала, улыбнулась, услышав грозный лай и бряканье железной сетки. Собаки были уже в вольере.

Открывший ей дверь Полиект Кириллович улыбался тоже. Ирину приятно согревало, что соседи явно относились к ней с симпатией.

– Чего такая нарядная, стрекоза? – спросил сосед, подхватив на руки Ванечку.

Малыш протягивал ручки и просил показать собачек. В отличие от матери злобных псов он совсем не боялся.

– Да хочу напроситься с вами в магазин съездить, – призналась Ирина. – Что-то устала я затворницей жить. Прокачусь с ветерком в коляске вашего мотоцикла, развеюсь, на людей хоть посмотрю да продукты сама куплю, а то прямо неудобно все время вас просить.

– А в компанию навязываться удобно? – нехорошо прищурившись, спросил сосед.

Спустив Ваню обратно на землю, он упер руки в бока и смотрел на Ирину недовольно, даже зло, так, как с момента ее приезда не смотрел ни разу.

– А с чего ты взяла, что мне компания твоя интересна? Если купить чего надо, так давай список, доставлю все в лучшем виде, а таскаться за мной не надо. Не люблю я этого.

Не дожидаясь ответа, он повернулся и зашагал к дому. Ирина, как оплеванная, осталась стоять на дорожке, не понимая, чем вызвана немилость, в которую она внезапно впала. Непрошеные слезы вскипали на глазах, потому что она вообще плохо переносила хамство в свой адрес, а уж незаслуженное тем более.

Схватив сына на руки, она быстро пошла, почти побежала по дорожке, выскочила за калитку, несясь все дальше и дальше от бывшего когда-то таким гостеприимным дома. Опомнилась она только тогда, когда оказалось, что деревня кончилась.

Ира стояла на самом ее краю, оставив позади и свой дом, и все остальные дома тоже. Справа стоял только покосившийся домишко с полностью разрушенным двором, готовым вот-вот превратиться в руины и похоронить под собой того, кто неосмотрительно оказался бы внутри. Когда-то давно в этом доме жила семья Юрки Мохова, но уже много лет дом стоял нежилой и брошенный на произвол судьбы.

На речку сходить, что ли?

Ирина спустила сына с рук, и он тут же уселся прямо в песочек на дорожке.

– Сыночек, пойдем на речку?

Ваня обрадованно согласился, предвкушая повторение вчерашнего купания, вскочил на ноги, доверчиво протянул Ирине левую ручку. В правой у него было что-то зажато, наверное, подобранный камушек. Не торопясь, дошли до реки, где Ира сообразила, что не захватила с собой ни покрывала, ни полотенца, ни купальника. Да что же это сегодня за день такой неудачный.

Снова захотелось заплакать, но Ирина запретила себе распускаться. В конце концов, самое трудное уже позади. Жизнь в деревне вполне налажена, а возить ей продукты сосед вроде как и не отказался, значит, с голоду они с Ваней не умрут. Или будут Веньку просить покупать продукты. За бутылку тот и пешком в Соловьево сгоняет, как сегодня.

В черепной коробке царапалось что-то важное, но Ира никак не могла сосредоточиться, потому что отвлекалась на весело бултыхающегося в воде на мелководье сына.

Порыв ветра подхватил его футболку, Ирина потянулась подхватить, сложила, начала убирать под шортики, сделанные из более плотной ткани, и, ойкнув, отдернула руку. На порезанном чем-то пальце показалась капелька крови. Что это?

Как в детстве пососав палец, чтобы остановить кровь, Ирина, продолжая держать сидящего на мелководье сына в поле своего зрения, залезла в кармашек детских шортиков и достала оттуда монету. На ее ладони лежала обычная десятирублевка, только с очень остро наточенным краем, об который она нечаянно и порезалась. Видимо, именно эту монету и подобрал сынишка на песочной тропинке на краю деревни, а вовсе не камушек. Вот только откуда она там взялась?

Осознавая, что ее малыш не порезался просто чудом, Ирина замахнулась было, чтобы забросить монету в воду, но передумала. Еще рыбак какой-нибудь порежется или испортит резиновые бродни, ловя рыбу. Именно в этом месте река подходила ближе всего к населенным пунктам, и ходили здесь жители всех окрестных деревень, не только Заднего.

Завернув монетку в лист лопуха, Ира засунула ее поглубже в маленький кармашек на джинсах, чтобы выбросить дома в выгребную яму. Там она точно никому не повредит.

Ей было жарко на солнце, тем более в плотных джинсах, а у Ванечки, наоборот, уже посинели губы, поэтому, вытащив его из воды и кое-как обтерев собственной футболкой, Ирина тронулась обратно к дому.

Они и так провели на реке почти два часа, еще чуть-чуть, и можно будет обедать. Ирина собиралась приготовить сегодня холодный борщ – свекольник – и свеклу еще с вечера сварила, чтобы отвар успел остыть. Однако в супчик нужно было нарезать огурцы и зелень, а также отварить вкрутую яйца, как раз уйдет время до обеда.

Когда они подошли к своему двору, вдали затарахтел мотоцикл, и спустя минуту перед Ириной затормозил Полиект Кириллович.

Она нахмурилась, помня утреннее унижение. Пожалуй, второй взбучки неведомо за что она не выдержит. Однако сосед слез с мотоцикла с покаянным видом и направился к Ирине, неуверенно шмыгая носом.

– Ты прости, соседка, что я на тебя утром всех собак спустил. Пусть и образно. Голова с утра болела так, что, думал, лопнет. Злой был на весь мир. Давление подскочило из-за зэков этих проклятых. Все-таки на отшибе мы здесь. Разволновался. Вот и сорвался на тебя, хотя и не должен был. Не держи зла на старого дурака. Вот я тебе продуктов купил. Ты списка не оставила, так что я побольше взял всякого-разного. И денег не надо. Будет компенсация морального вреда.

– Да нет никакого морального вреда, – смутилась Ирина. – И без денег я не возьму, я ж не малоимущая.

Полиект Кириллович откинул верх коляски, под которым скрывались пакеты с купленным провиантом. Достал один из них, проверил содержимое, протянул Ирине. Она подошла поближе, мельком заметив уложенные в коляске огромные пакеты с мясом, курами, хлебными буханками и батонами, с десяток литровых пакетов молока, мешок муки, три перетянутые скотчем решетки яиц, а также два огромных пакета с собачьим кормом. Видимо, кроме магазина сосед заезжал еще и на почту. Как вспомнила вдруг Ирина, сухой корм для собак он закупал через Интернет, а доставляли его в отделение связи. Он быстро закрыл полость, словно стеснялся такого огромного количества продуктов.

В ее пакетах оказалось молоко, сметана, творог, десяток яиц, мороженая курица, примерно с килограмм говядины, связка бананов и крупные красные глянцевые яблоки. Сверху лежала большая коробка конфет – в знак извинения.

– Нет-нет, денег не возьму, – замахал руками сосед, когда она сказала, что сейчас отнесет продукты в дом и заодно принесет кошелек. – Ты уж прости меня, Ирочка. А то так стыдно, что мочи нет.

– Да ладно, Полиект Кириллович, – великодушно сказала Ирина, – я уже забыла. Плохое настроение у всех бывает, я же понимаю.

Повеселевший сосед укатил к своим воротам, а Ира отнесла продукты в дом, разобрала их в погребе, приготовила задуманный холодник, накормила Ванечку, уложила его спать, а сама затеяла небольшую стирку. За домашними хлопотами тянулся своим чередом летний день, очередной день ее жизни в деревне своего детства. За привычными хлопотами и возней с ребенком Ирина даже и не заметила, как день перетек в вечер.

Включив Ванечке игрушку на своем планшете, она выскочила на улицу, чтобы выплеснуть ведро с помоями. Из соображений гигиены делала она это на другой стороне улицы, в канаве у нежилого дома, где до них никак не мог добраться сынишка.

Перебегая дорогу, она невольно повернула голову в сторону куликовского дома, зафиксировав ставшую привычной за эти недели картину.

На краю деревни Полиект Кириллович удалялся в сторону леса, неся два больших тяжелых термоса с едой. За ним, виляя хвостами, весело бежали собаки, предвкушающие вечернюю прогулку и кормление. Ну да, правильно. Сейчас шесть часов вечера.

Стоп. От неожиданно пришедшей в голову мысли Ирине стало так жарко, что сарафан, на который она еще днем сменила «парадную» свою футболку и джинсы, прилип к ставшей влажной спине. Зачем сосед берет на прогулки еду в термосе, если он выписывает по почте готовый сухой собачий корм?

В памяти встали огромные кастрюли, которые ворочала на плите Светлана Георгиевна. Ряд молочных пакетов и огромное количество мяса и хлеба в коляске мотоцикла, три пирога размером с полстола, каждый из которых в первой половине дня уже был съеден наполовину. Два пожилых человека не могли осилить столько, да и термосы с горячей пищей, два раза в день относимые в лес, не могли предназначаться собакам. Тогда кому?

Ответ напрашивался сам собой и был таким ужасным, что Ирина даже зажмурилась. Ее сосед, улыбчивый, добрый и всегда готовый прийти на помощь Полиект Кириллович, подкармливал на болоте беглых заключенных.

Совершенно не вовремя в голову опять пришла «Собака Баскервилей», в которой управляющий Бэрримор носил на болота еду беглому каторжнику Сэлдону. Что ж, в книге это выглядело как поворот сюжета, а в жизни казалось пугающим и отвратительным.

И главный вопрос, который с каждой минутой мучил Ирину все больше и больше, заключался в том, что теперь делать с этой информацией? Позвонить в полицию и сдать соседа, от которого за полтора месяца она не видела ничего, кроме добра? Оставить все как есть в надежде, что сосед запретит своим отчаянным знакомым трогать ее и Ванечку? Дать ему понять, что она догадалась, или делать вид, что все осталось как раньше?

Ответ на эти вопросы пришел мгновенно и оказался таким простым и очевидным, что Ирина даже рассмеялась от облегчения. Она сейчас пойдет в лес, найдет лагерь поисковиков и расскажет все Александру Веретьеву. Он – мужчина, он поймет, что с этим делать, а главное – защитит ее и сына. В этом Ирина отчего-то была совершенно уверена.

Метнувшись домой, она пристроила грязное ведро на место, снова переоделась в джинсы и футболку, расчесала волосы, мазнула губы помадой, быстро собрала Ванечку и, взяв его на руки, быстрым шагом двинулась в сторону так пугавших ее в детстве болот.