ЧАСТЬ 5
ПЯТЬ И ОДИН

Мы шли к выходу из Парка Чудес. Мы прошли через «Восток», и теперь переекали Джунгли.

Изменилось все. И продолжало меняться на глазах. Эль Дьябло переделывал Парк, созданный руками человека, по своему вкусу. Вкусу странному, причудливому, а порою, на человеческий взгляд, просто извращенному.

Джунгли разрослись. Мы едва продрались сквозь них – словно Дьявол не хотел выпускать нас из своих владений. Еще только этим утром Джунгли были красивыми аллеями, окруженными бережно выращенными кущами пышных тропических растений – не диких, скорее декоративных. Пальмы всех видов, бамбук, рододендрон, фикусы и лианы. Попугаи всех цветов радуги перепархивали здесь с ветки на ветку и перекрикивались резкими голосами – как испорченные радиоприемники со сбитой настройкой громкости. Плетеные навесные мосты были перекинуты через искусственные ручьи, лестницы с широкими ступенями карабкались вверх по рукотворным горам и звали отдохнуть на скамейках, спрятанных в тени широких перистых листьев.

Теперь дороги почти не было. Каменистое покрытие аллей лопнуло, взломанное снизу мощными рычагами узловатых корней. Горки осыпались, рухнули оползнями, просели. Огромные ямы зияли посреди дороги как песчаные язвы. Спокойные ручьи превратились в речки, вода ревела в них, бурлила с сумасшедшей яростью, варя в своем супе мусор, ил и тушки мертвых птиц.

Здесь стало опасно. Это не было даже похоже на настоящие джунгли. Место это стало заколдованным лесом, камни и деревья смотрели здесь на чужака с ненавистью, желая убить его, растерзать его, насытиться его мясом и кровью. Я чувствовал, что за нами следят, ощущал присутствие неких существ, полных агрессии. Я не понимал, кто может так злобно буравить мою спину злым взглядом, но, кто бы это ни был, я понимал, что нужно скорее драпать отсюда. Здесь трудно было дышать. Я уже почти бежал, и Феррера бежал впереди меня – тренированный атлет. А Лурдес задыхалась, она устала, ноги ее еле двигались, и я тащил ее за руку.

Опасность исходила от растений, ставших вдруг хищно подвижными. Я понял это очень скоро – когда толстая лиана, покрытая редкими тупыми иглами, выхлестнулась на тропинку и попыталась обвиться вокруг моих ног. Я прыгнул, и щупальце тупо прошелестело под моими стопами, разметав песок. "Лурдес, осторожно!" – крикнул я. Мы ускорили наше движение, насколько это было возможно. Я не чувствовал усталости. Наверное, в обычной ситуации все виски, влитое в меня за день, дало бы себя знать. Но сейчас я был трезв как горный хрусталь. Адреналин вымыл алкоголь из моей крови. Адреналин тек по моим артериям, стучал в висках, заставлял мои кулаки сжиматься от ярости, я едва сдерживался, чтобы не завизжать и не наброситься на врага. Только я не видел врага. Если бы ко мне в руки сейчас попал огнемет, я выжег бы напалмом эти джунгли, как это делали американцы во Вьетнаме. Только американцы ничего не добились этим, им все равно надрали задницу и выкинули вон. Тупо было воевать с джунглями. И я не собирался воевать с ними, я просто хотел убраться отсюда поскорее.

Так думал я, и бежал, и тащил Лурдес за руку. Ноги вязли в проклятом зыбучем песке, откуда-то появившемся на дорожке, вымощенной до этого гладкими каменными плитами. Я бежал и даже не оглядывался назад. И вдруг Лурдес резко остановилась. Она не выпустила моей руки, а я не смог сразу затормозить. Поэтому я уронил Лурдес на землю. Я обернулся. Лурдес вцепилась в мою руку отчаянно -так, что кровавые лунки остались на коже под ее ногтями. Она барахталась и извивалась на земле. И не могла встать. Ноги ее по щиколотку были затянуты в песок. И то, что схватило ее там, и держало, и доставляло, судя по всему, адскую боль, тащило ее на себя, затягивало под землю все глубже и глубже.

– Феррера, сюда! – завопил я. Я потянул Лурдес за руки, пытаясь вытащить ее из песчаной воронки. Но она застонала так, что мне самому стало плохо. Она закусила губу до крови. Она почти не могла говорить.

– Жжет… Не тяни… – прошептала она. – Надо раскопать там… Убей его, Мигель. Пожалуйста!

Я подскочил к ее ногам, затянутым в песок почти по колено, и заработал передними конечностями как собака, роющая яму. Песок разлетался легко, и скоро я увидел, что ступни Лурдес утонули в чем-то, похожем на огромный, багрово-красный помидор. Только помидор этот был хищным. Блестящая кожа его двигалась, он недовольно двигался в своей яме, ежился от воздуха. Пульсирующие волны пробегали по его бокам, когда он пытался все глубже наползти на щиколотки бедной моей девушки. Круглая пасть, окруженная белыми тупыми шипами-зубами, жевала лодыжки Лурдес. Кровь Лурдес стекала по багровому шару и впитывалась в песок.

Я взял кинжал в руку. Я не ударил наотмашь, чтобы не нанести вреда Лурдес. Я осторожно воткнул в шар кончик ножа, острый, как скальпель, и начал препарировать этот шар.

Не знаю, чувствовал ли этот кошмарный "помидор" боль. Может быть, и нет. Все-таки, он был растением. Но подземному монстру, кем бы он ни был, вовсе не хотелось расставаться со своей добычей. Ему не понравилось, что я режу его ножом. Конвульсия прошла волной от шара вдоль тропы. В трех метрах кзади от меня песок взметнулся фонтаном. И из новой воронки, которая образовалась там, выпростался корень. Может быть, это было хвостом твари, спрятавшейся в песке, а может – щупальцем. Но это была та же самая тварь, потому что на длинном отростке, толщиной с мою руку, сидело бесчисленное количество багровых шаров, подобных тому, который схватил Лурдес. Некоторые из них были маленькие, как бородавки. Другие – крупнее, с кулак, они напоминали нагноившиеся нарывы. А самый большой из них несся на меня, как лиловый футбольный мяч с открытой зубастой пастью, и тащил за собой весь хвост. Я выпустил свой нож и отпрыгнул назад. Зубы клацнули в воздухе, не дотянувшись до меня полметра. А дальше я, не думая, ударил ногой по "мячу". Получился неплохой футбольный удар, сам Майкл Оуэн оценил бы его. «Мяч» оторвался от своего отростка, описал дугу в воздухе, врезался в дерево и разлетелся вдребезги, как и положено помидору. Потек по стволу вниз огромной томатной кляксой.

Хвост, лишившись главного кусательного органа, трусливо заскользил обратно в песчаную яму. Лурдес сама уже схватилась за нож, резала свой шар, оказавшийся на редкость упругим и живучим, распластывала его на полоски. Шар вдруг разинул пасть и с чмокающим звуком выплюнул ступни Лурдес. Ее отбросило на несколько шагов от воронки. Разлохмаченный шар закрутил головой и скрылся в окровавленном песке.

– Скотина! – Я плюнул прямо в осыпающуюся воронку. – Как твои ноги, Лурдес?

– Не знаю… – Она сидела на земле и рассматривала лодыжки, ощупывала их, морщась от боли. – Он так сжал ноги… Я думала, что он сломал мне кости. Кошмар…

– Нужно перевязать. – Я опустился на колени рядом с Лурдес и взял ее ножку в свои руки. Выше щиколоток девушки шел ряд мелких кровоточащих разрезов, словно она попалась в капкан с зубьями. – Лурдес, милая моя девочка, тебе больно?

– Очень больно. – Лурдес медленно приходила в себя. – Но это не важно. Главное, чтобы я смогла идти сама. Потому что ты не сможешь донести меня. Нас сожрет по пути какой-нибудь другой bastardo de verdura.

– Все будет хорошо, – бормотал я, когда перевязывал ноги Лурдес полосками ткани, оторванным от подола ее же платья, и без того короткого. – Сейчас мы сделаем красивую повязочку, и поцелуем нашу маленькую бедненькую девочку, и все сразу пройдет. И наши ножки сами побегут по дорожке. Добрый доктор Айболит всех излечит-исцелит. Пришла к Айболиту лиса. Меня укусила оса. А потом зазвонил телефон. Кто говорит? Слон. Мне, говорит, надо сто тонн мармелада…

Лурдес терпела. Она слушала, как я плету ласковую чушь на русском языке, и молчала, только иногда сильно сжимала мое плечо, когда уже было трудно выносить боль.

– Где Габриэль? – спросила вдруг она.

– Впереди. Мы догоним его.

Я и так старался не думать, где Феррера. Если уж сам Габриэль Феррера не смог прийти нам на помощь, то, значит, с ним случилось что-то поистине ужасное. Либо… Либо он бросил нас. Что было бы еще ужаснее, потому что я верил Феррере больше, чем самому себе, и втайне поклонялся ему. Я собирался стать таким же, как он – в перспективе, лет через двадцать.

Первые шаги дались Лурдес с трудом. Но потом она притерпелась. Она была просто молодцом, моя Лурдес. Конечно, она была не такой сильной, как моя Цзян, но терпения ей было не занимать.

Мы двигались медленно, я почти тащил Лурдес на себе. Но все же мы двигались прочь от Дьявола. И, если бы кто-нибудь сказал мне, что всем нам придется вернуться обратно к Дьяволу, я не поверил бы этой глупой шутке.

Я надеялся, что мы сбежим от Дьявола. Просто сбежим.

Ферреру мы нашли очень скоро, метров через пятьдесят. Мы могли и не заметить его, потому что он не находился на тропинке. Он висел сбоку от нее. И только потому, что я крутил головой во все стороны, пытаясь предупредить возможную атаку какой-нибудь новой твари, я увидел его покачивающиеся лаковые ботинки.

Он висел в десяти шагах от тропы, метрах в двух от земли. Я видел его брюки, уже не безукоризненно наглаженные, мятые и испачканные землей, его разорванную рубашку и золотой крест на волосатой груди, его мощные руки, безвольно, мертво свисающие вдоль тела. Лица я его не видел. Голова его была скрыта за длинными черными листьями дерева неизвестной мне породы.

– Лурдес, стой. – Я никак не мог успокоить свое сердце. – Я вижу Ферреру.

– Где он?! – Лурдес слепо зашарила глазами вокруг.

– Тебе лучше не смотреть…

Конечно, Лурдес сразу же увидела его, и замахала рукой.

– Габриэль! Габриэль! Мы здесь! Слезай!

Габриэль Феррера, или тот, кто еще недавно был Габриэлем Феррерой, само собой, не отвечал. Он висел молча. Было какое-то движение там, я видел, что что-то бледное шевелится во мраке. Только это не выглядело как движение самого Ферреры. Что-то ползало по нему – словно большие грязно-серые желваки перекатывались по его груди.

– Габриэль, спускайся! Хватит валять дурака!

– Он не спустится, – хрипло сказал я.

– Почему? – Лурдес смотрела на меня с недоумением. – Он сейчас слезет. Ты слышишь, как он поет? Он поет "Besame mucho". Он просто еще не знает, что мы нашли его. Он шутит. Он думает, что хорошо спрятался.

– Он не спустится. – Я еле сдерживался, чтобы не упасть лицом на землю, не закрыть голову руками, чтобы не видеть и не слышать ничего. – Он не спустится. Потому что повешенные сами не слезают. Они так и висят, пока кто-нибудь не перережет веревку.

– Он живой, – тонким голоском произнесла Лурдес. Она дышала судорожными рывками, словно боялась отравиться густым воздухом Джунглей, глаза ее не мигали. – Я слышу, как он поет. И говорит. Он говорит что-то о шахматной партии. Ты что-нибудь понимаешь в шахматах, Мигель?..

Сначала нас было четверо. Четверо, не поддавшихся Дьяволу. Но мы рано расслабились, думая, что Эль Дьябло оставил нас в покое. Он вовсю охотился за нами. Цзян пропала, ее не было на том месте, где она обещала быть, и это было очень не похоже на нее. Габриэль болтался, повешенный на дереве. А Лурдес сошла с ума.

Я был следующим?

Бешенство захлестнуло меня. Со мной уже бывало такое. Ледяное, хорошо контролируемое бешенство, которое отличалось от нормального состояния только одним – я полностью терял страх. Мне было все равно, умру я или нет. Я желал только добраться до глотки противника и вцепиться в нее зубами.

Такое было, когда я разбирался с быками, которые уволокли Лурдес. Такое случилось сейчас, когда подлая тварь свела ее с ума. Я взбесился. И я был хладнокровен как ледяная статуя.

– Лурдес, стой здесь! – крикнул я. – Я сейчас пойду к Габриэлю! Вот тебе нож! – Я сунул свой кинжал ей в руку. – Если кто-нибудь попытается напасть на тебя, бей его этим ножом! Режь его на кусочки! Не раздумывай! Ты поняла?

– Да…

Я метнулся прямо в объятия Джунглей, в пасть зловонного темного леса, собирающегося сожрать меня. Только я был слишком быстрой дичью, меня трудно было схватить. Я услышал, как жесткие концы лиан щелкнули сзади как кнуты – не успели. Я преодолел расстояние до Ферреры в несколько прыжков. В последнем рывке я подпрыгнул и уцепился за сук дерева, на котором он висел. Подъем с переворотом – и я уже находился на уровне его лица. Я мог видеть, что с ним произошло.

Наверное, он угодил в веревку-лиану на тропе, когда бежал – головой прямо в петлю. Вряд ли он успел сообразить что-нибудь. Живая лиана вздернула его, как пирата на рее.

По груди его ползали какие-то bichos. Безголовые личинки – огромные, каждая размером с французскую булку. Бледные членистые тела их переливались как мертвый студень. Они искали что-то. Наверное, искали способ залезть внутрь тела повешенного. И одна из тварей уже нашла этот путь. Рот Ферреры был открыт, и оттуда наполовину торчала жирная личинка. Она вяло извивалась, работала своим туловищем, протискиваясь внутрь человека. Внутрь еды, лакомого блюда.

Я протянул руку и схватил тварь за хвост. Я боялся, что личинка лопнет в моей руке, но она оказалась достаточно жесткой. Холодное ее тело с мелкими колючками щетинок извивалось в моих пальцах. Я вытягивал тварь изо рта сантиметр за сантиметром. Я вытащил ее – вместе с языком Ферреры, в который она успела впиться, как пиявка. Я сжал ее, так что она съежилась от боли и отпустила язык своей жертвы. Я размахнулся и швырнул отвратительное создание в кусты.

И тут веки Ферреры дернулись!

Я ясно увидел это и не стал раздумывать. Я вцепился обеими руками в лиану, на которой болтался Феррера, и повис на ней. Толстый живой стебель извивался подо мной, как змея, пытался набросить на меня удушающее кольцо. Но я был хладнокровно взбешен. Я впился в лиану зубами. Я собирался перегрызть ее. Я не думал, смогу ли я сделать это – просто действовал.

Лиана вздрогнула. Она, наверное, испугалась. Она начала быстро разматываться сверху вниз, и мы грохнулись на землю. Личинки посыпались с Ферреры, и сразу же стали искать пищу снова, слепо тыкаясь в пучки травы. Я не обращал внимания на них. Теперь я видел ясно, что петля на шее Габриэля затянута не туго. Если у него не были сломаны шейные позвонки, он имел шанс выжить.

Ayudame, Dios…

Конец лианы обвивался вокруг шеи Ферреры, а дальше закручивался несколькими витками на стебле. Я зашарил рукой по земле. И Бог, конечно, помог мне. Он подсунул мне в руку камень с заостренным краем – вполне подходящее орудие для неандертальца. Я схватил его в лапу и начал бить по лиане – выше петли. Я собирался просто отрубить эту петлю.

Видимо, хищное растение решило, что с него довольно. Оно не привыкло, что жертвы его так решительно сопротивляются. Витки лианы выше петли начали разматываться. Мгновение, и лиана освободила шею бедного Ферреры, хлестнула меня напоследок по лицу, дернулась вверх и исчезла среди ветвей.

Феррера лежал неподвижно и не дышал. Я положил пальцы на его шею и ощутил пульс – слабый, как отзвук агонии уснувшего, но живого еще сердца. Я открыл рот Габриэля. Я припал к нему губами и вдул туда первую порцию воздуха. Грудная клетка его надулась, как футбольная камера.

Я делал искусственное дыхание по всем правилам. Я знал, как это делается. У меня была хорошая практика – один раз. Я отдыхал тогда у своего приятеля в деревне где-то на правом берегу Волги. Приятель мой был врачом. Более того, он был главным врачом участковой больницы. Мы уже сели в тенечке под яблоней, вонзили в зубы в первую порцию шашлыка и выпили по первой чарке самогона, и я уже начал рассказывать первый анекдот, когда за нами прибежали.

Нам быстро объяснили, в чем дело. Утонул мальчик, пацан лет восьми. Утонул в бассейне, который находился в их саду. Никто не знал, сколько он пролежал так на дне. Кто-то говорил, что пять минут, а кто-то – что не меньше пятнадцати. И теперь моего приятеля звали оживлять его. Смотрели на него собачье-преданными глазами. Смотрели, как на волшебника. Прикидывали наверное, сколько бутылок первача выставить волшебнику, если он выдернет бедного пацана с того света.

А мы не были волшебниками. До того сада только бежать было, наверное, минут пять, но мы проделали этот путь за одну минуту. Мы обогнали бы самого Карла Льюиса. Мы перепрыгнули через забор и пробуравили толпу, которая собралась вокруг мертвого мальчишки, чтобы тыкать в него пальцем, и обсуждать, кто виноват, и что никто, в сущности, не виноват, кроме врачей, которые, разумеется, в выходной день сидят в своем огороде и пьют водку и едят шашлык, вместо того, чтоб нести свой врачебный долг и следить за окрестными мальчишками, не собирается ли утонуть кто-нибудь из них в бассейне. И приятель мой, человек возрастом под сорок, и весом под сто двадцать, богатырский человек, побелел весь, а потом побагровел – то ли от злости, то ли от того, что увидел, что мальчишка уже мертв. Дело происходило на берегу этого самого злополучного бассейна, который оказался огромным квадратным железным баком, врытым в землю – местами крашеным синей краской, местами ржавым. Утонуть там было проще простого. Приятель мой Коля схватил этого пацана огромными своими руками, перетащил его на ровное место, а потом рухнул на колени, прямо на землю, и припал губами к его детскому ротику. Он вдыхал воздух в его синие губы, а потом нажимал несколько раз на его грудную клетку – делал массаж сердца. И снова дышал. Дышал за покойника. Через две минуты я уже понял суть процесса и присоединился. Я еще не знал, что мальчишку нельзя спасти. Мне казалось, что он начал розоветь, и в груди его что-то клокотало. Я опустился на колени и прижался к его губам. Коля нажимал своими сильными пальцами, каждый из которых был в два раза толще моих, на грудину малыша, и я боялся, что он сломает что-нибудь. Но я не мог сказать это. Я вдыхал воздух и выдыхал его в мертвое тело, чтобы оживить его.

Минута проходила за минутой. Сколько времени прошло? Минут двадцать, наверное. Мне они показались годом. Вокруг все уже плакали в полный голос. Они поняли, что мы не оказались волшебниками. Мы не оправдали их надежд. А мы все так же выполняли свою работу – сперва с умирающей надеждой, а потом уже тупо, с остервенением. Мы не могли просто так встать, и развести руками, и сказать: "Извините, не получилось".

Я все время чувствовал вкус малины. Мальчишка (я так никогда и не узнаю, как его звали) наелся малины перед тем, как нырнуть в этот чертов бассейн и удариться головой о дно. У него был полный желудок пережеванной малины. И теперь его желудок, мертвый уже, освобождался от своего содержимого. У меня уже был полный рот этой малины, и кислой, и сладкой, как начинка для пирога. Мелкие зернышки хрустели на моих зубах, я отплевывался, и снова принимался вдувать в него воздух. Голова моя кружилась, я с трудом уже соображал, что делаю…

А потом приехала скорая помощь. И мы все-таки поднялись на ноги, не глядя на людей, хотя мы-то не были ни в чем виноваты. И Коля сам сделал укол адреналина в сердце. Но сердце мальчика, конечно, не забилось. Он был окончательно мертв задолго до того, как мы прибежали.

В тот день я надрался вусмерть. Я валялся под яблоней, и не мог встать, и так и остался под ней спать, а утром проснулся, облепленный с ног до головы комарами, пьяными от моей крови. А Коля… Он бросил пить. Вообще.

Я видел много трупов в своей жизни, но никогда не воспринимал их как живых людей. Мне никогда не приходило в голову, что их можно оживить. Ведь я – не Иисус Христос. Но в тот день я понял, что это все-таки возможно. Главное – успеть вовремя.

Я прижался губами ко рту Габриэля Ферреры, моего шефа, и меня уколола щеточка его тщательно подстриженных усов. Я в первый раз дотронулся губами до губ взрослого мужчины. Голова моя закружилась. Я едва не свалился на землю. Я ощутил…

Что я ощутил? Конечно же, вкус малины. Зернышки захрустели на моих зубах.

Дьявол стоял за моей спиной и усмехался. Он знал, куда ударить больнее. Он въехал мне прямо поддых.

Я сделал глубокий вдох. Я открыл глаза, чтобы ясно видеть того, кто лежал передо мной. Это был Габриэль Феррера, мать его. И пахло от него так, как только и должно было пахнуть от моего шефа Габриэля Ферреры – дорогими сигарами, французским парфюмом, и немножко коньяком.

– Феррера, – сказал я. – Ты должен ожить. Ты должен ожить, сукин ты сын. Если ты не оживешь, я тебя так отлуплю, что ты будешь бегать от меня по всем Джунглям. Я тебя так отделаю, что ты месяц в больнице валяться будешь! Я не посмотрю, что ты – мой шеф.

Я должен был спешить. Но я не спешил, старался сделать все правильно.

И я сделал все правильно. После десяти вдохов-выдохов шеф мой кашлянул, забив мне своей слюной весь рот. И начал дышать. Сам.

Но, к сожалению, мне не удалось насладиться своим триумфом. Дьявол не дремал, он напал на меня сзади. Я не зря чувствовал его смрадное дыхание за своей спиной. Ему не понравилось то, что я сделал.

Я услышал жужжание – сперва громкое, потом оглушающее и через долю секунды совсем уже непереносимое. И тут же что-то долбануло меня в голову сбоку. Я покатился по земле, пытаясь стряхнуть с себя то, что вцепилось в мои волосы, и обхватило мою шею, царапая ее острыми коготками в кровь. Оно било меня чем-то острым по темени, и по лбу, и пыталось добраться до моих глаз, чтобы проткнуть их хоботком, похожим на длинный, остро заточенный карандаш.

Я вскочил на ноги, сделал прыжок к ближайшему дереву и ударил в него головой. Точнее, тем, что сидело на моей голове, обхватив ее жесткими членистыми лапами. Раздался хруст. И это слетело с моей головы, взвизгнув так, что я едва не оглох.

Это валялось теперь на земле. Прозрачные крылья его, длиной в полметра каждое, работали так интенсивно, что сливались в размытое гудящее пятно. Но ему никак не удавалось перевернуться. Оно размахивало шестью бурыми лапами, покрытыми длинными жесткими волосами. Полосатое толстое брюхо – черно-желтое, как у осы, вздувалось и опадало, и из него высовывался кривой зазубренный кинжал – то ли жало, то ли яйцеклад.

Это было насекомым – гигантским, длиной чуть ли не в мою руку, и весом, наверное, килограммов в десять. Любой энтомолог мира описался бы от счастья, глядя на него. Но я не был энтомологом. Я был простым жонглером, которого преследовал Дьявол.

Я присел, поднял с земли первый попавшийся под руку камень, и запустил в эту тварь. Конечно, я не промазал, я никогда не мажу. Но лучше бы я этого не делал. Потому что камень мой отскочил от толстого хитинового панциря твари, не причинив ей особого вреда. Наоборот, он помог ей. Он помог перевернуться кошмарному насекомому – то ли осе, то ли слепню. Тварь взмыла в воздух как небольшой вертолет. Сделала крутой вираж, и сразу же пошла в атаку.

Наверное, это ее личинки ползали по Феррере. Скорее всего, в дьявольском мире, куда мы попали, эти твари таким образом выращивали своих детенышей – откладывали живых личинок на людей, пойманных хищными лианами. Я затоптал ее детей, не дал им нажраться и вырасти в новых монстров. И теперь шли крутые разборки.

– Спокойно, мамаша…

Я ждал до последнего, пока жужжащая тварь пикировала на меня. И только в самый последний момент, когда я уже видел ее двигающиеся черные зазубренные челюсти, нырнул вниз и покатился по земле.

Оса врезалась в дерево. Ее сшибло в сторону, но на этот раз она оправилась быстрее – взлетела с ходу, произвела перестроение и снова ринулась на меня.

Она была не такой уж и большой по сравнению со мной. Но она была быстрее меня раз в десять. Она была летучей, черт бы ее побрал. А главное, она была ядовитой. Я уже видел, как она выставила в пике вперед свое жало. Капля яда повисла на ее черном длинном клинке, и без того способном проткнуть меня насквозь.

А у меня уже не было времени встать. Я вылетел на песчаную тропу, оставив Габриэля в чаще. Я барахтался спиной на песке, и видел, как смерть летит на меня со скоростью артиллерийского снаряда.

Я не успел проститься с жизнью и прошептать последний Аминь, потому что вдруг ощутил в руке знакомый острый холодок. Кинжал оказался в моей руке, и я метнул его не глядя. И тут же покатился вбок, неловко перебирая руками. Лицо мое зарылось в землю и рот забился песком.

Оса врезалась в мою спину.

Я не потерял сознание. Напротив, я помчался вперед на четвереньках со всей скоростью, на которую был способен. Совершил небольшой спринт, в ходе которого проклятое членистоногое все-таки свалилось с меня. Я перекувыркнулся еще раз через голову и встал в боевую стойку. Я плохо видел – песок запорошил мои глаза. Мой торс, потный и обнаженный до пояса, был облеплен песком настолько, что напоминал статую из песчаника. Я тряхнул головой, чихнул и приготовился к бою.

Никто не нападал на меня.

– Ну ты даешь… – Лурдес сидела на тропе и смотрела на меня. Ее темные усталые глаза смотрели на меня с изумлением, и даже со страхом. – Ты наверное, тоже демон? Признайся, Мигель. Человек не может двигаться так быстро…

Кошмарная тварь лежала на песке. Она еще двигалась, перебирала своими лапами, и черные мохнатые рычаги конечностей щелкали в суставах, как сломанный механизм. Она разевала свои челюсти в беззвучной агонии, но уже не могла взлететь. Я попал осе прямо в талию – ту тонкую часть тела, которая соединяла ее брюхо и грудь. И этот удар перерубил ее пополам. Это спасло меня. Если бы ядовитая тварь всадила в меня свое жало, я бы умер в долю секунды. Но на меня свалилась только верхняя ее половина. А полосатое брюхо со смертельным жалом осталось лежать на обочине тропы, рядом с кустами.

– Там Габриэль… – Я решительно двинулся обратно в джунгли. – Он лежит там. Надо вытащить его скорее. Ты можешь мне помочь?

– Да. – Лурдес поднялась. – Мигель, что все это значит? Такого не бывает в природе!

– Это значит только одно – нам нужно убираться отсюда как можно быстрее, пока на нас не налетел целый рой таких bichos. Или еще что похуже.

Мы вытащили Габриэля. Он еще не пришел в себя, но дышал сам, и глазные яблоки под его веками двигались – похоже, что он видел сон. Он был жив, и это было пока самое главное. И невероятное.

Я поднял нож, надел его на шею. И решил больше не расставаться с ним.

– Спасибо, Лурдес. Ты вовремя сунула мне в руку мой нож.

– Это не я. Он сам… Когда ты выкатился из кустов, и эта тварь полетела на тебя, он сам прыгнул из моей руки в твою. Мне так показалось… Я боюсь твоего кинжала, он живой.

Я промолчал.

Габриэль Феррера, между тем, просыпался. Он ворочался, мычал что-то невнятное, а потом вдруг присел, открыл глаза и сказал, громко и ясно:

– А все потому, что он загромоздил пешками центр. Надо было развивать фланговые атаки. А что получилось в результате? Белый король остался на эс-три, а ладья на а-один. Это не эндшпиль, это какое-то совершенное недоразумение…

Вот что он сказал.

– Что?! – изумленно просипел я. – Ostia puta, что ты говоришь?

Волосы мои, забитые песком и пылью, встали дыбом. Они торчали вверх и в стороны как пакля. Я был похож на Сида Вишеса , выпущенного из тюрьмы.

– Он опять говорит о шахматах, – отстраненным голосом произнесла Лурдес. – Габриэль, очнись. Турнир давно закончился. Ты выбыл на втором круге.

Шторки упали в открытых глазах моего шефа. Он вдруг увидел нас.

– Мигель, Лурдес… – Он медленно поворачивал голову и на лице его появлялось смятение, смешанное с ужасом. – Куда меня затащило?

– Ты когда-нибудь играл в шахматы?

– Да, только что… То есть, мне казалось, что я играю. Это был сон? Или вы – сон? Это странное место, я никогда не был здесь. Мне здесь не нравится.

– Мне тоже. – Я повернулся к Лурдес. – Слушай, ты в самом деле знала, что он играет в шахматы – в тот момент, когда он болтался в петле, а душа его прощалась с телом?

– Я слышала, как он говорит о шахматах, – Лурдес устало провела рукой по лбу.

– Ты не могла слышать его слова. Ты слышала его мысли!

– Может быть… Я не знаю. Он говорил про шахматы – белиберду какую-то. А еще пел "Besame mucho".

– Это не я, – хрипло сообщил Феррера. – Там на стене были колонки – в зале, где шел турнир. Какой-то идиот включил Хулио Иглесиаса на полную громкость. Это мешало мне сосредоточиться. Я зевнул коня.

– Ты чуть не зевнул жизнь.

– Мигель, спасибо, что спас меня.

– Пока спас. Но что будет с нами дальше, я не знаю. Только надеюсь, что кто-то поможет нам. – Я вяло отряхивался от песка. – Кто-то уже помогает нам, путает планы Дьявола. Этот магический нож, который сам прыгает в руку… Моя нечеловеческая быстрота… И мое волшебное падение с пятнадцатиметровой высоты… Я должен был убиться насмерть, а я жив. И ты, Габриэль, уже должен был кормить личинок, но, как видишь, сидишь здесь живой и хлопаешь глазами. А ты, Лурдес, вдруг начала читать мысли. У тебя такое было когда-нибудь раньше?

– Нет. Но в последние недели я стала какой-то… Более чувствительной, что ли. Я не читала мысли, но чувствовала, о чем думают люди. И я слышала твой зов, Мигель. Слышала издалека. Я говорила тебе об этом.

– Надо идти. – Я помог Феррере подняться на ноги. – Лурдес, как ты думаешь, куда мы должны идти сейчас? Что ты чувствуешь на этот счет?

– Туда… – Лурдес махнула рукой. – Надо идти к выходу. Они ждут нас там.

– Кто – они?

– Не знаю. Но они ждут. Мы задерживаемся.

– Тогда вперед. Нужно спешить.

Джунгли пропустили нас. Казалось, они испугались чего-то нового, появившегося в наших душах – того, о чем мы и сами не знали. Может быть, у Эль Дьябло закончился запас уловок? Или он заманивал нас в новую ловушку, еще более страшную? У нас не было выхода – нас ждали там, впереди, и мы шли вперед. Медленно, потому что силы наши были на исходе. Вместо сил пришла боль.

Сколько времени мы пробирались сквозь Джунгли? Мне показалось, что минут двадцать. Лурдес потом утверждала, что это заняло не меньше трех часов. Феррера плел что-то про то, что мы шли чуть ли не полдня, и даже останавливались, и поймали кролика, и жарили его на костре. Каждый из нас воспринимал время по-своему. И стрелки на наших часах крутились с разной скоростью – на моем "Ориенте" с треснутым стеклом, на маленьких изящных часиках Лурдес и на шикарных швейцарских "Raimond Weil" Габриэля Ферреры, золотых часах с четырьмя циферблатами. Время вело себя здесь странно – так же, как и все в этом странном дьявольском мире. Время то сгущалось до осязаемой плотности, и можно было дотронуться до него рукой, брести в нем наощупь, как в утреннем промозглом тумане, то разжижалось до полной призрачности, превращалось в бесконечность и вообще прекращало существовать. Мы брели куда-то, и каждый раз, когда мы начинали новый шаг, одна наша нога оставалась в нашем мире, а другая нога шагала в мир Дьявола. Мы еще не горели в аду, но чувствовали, как жар его опаляет наши обветренные лица.

Не могу сказать, что мне было страшно – я уже сжег свой страх, переварил его, сжился с ним, как с привычной болезнью. Я чувствовал только оцепенение и боль в стертых ногах.

Потом я обнаружил, что мы вышли из Джунглей и идем по Античному Риму. Еще недавно ухоженный, теперь он напоминал Рим тех времен, когда германское племя вандалов захватило его. Я видел огонь, пожирающий крыши древних домов, видел толпы людей, мечущихся в ужасе. Огромные варвары были одеты в меховые безрукавки и полотняные штаны, вши копошились в их рыжих бородах. Они охотились на людей, как на свиней. Они с хохотом вытаскивали за волосы красивых римских женщин, красивых римских мальчиков, насиловали их, а потом отрубали головы. Мы брели по щиколотку в крови. Я видел, как вандалы с дикарской радостью крушат дубинами мраморные статуи, как изящные руки и головы античных богинь падают в лужи крови и разбиваются на куски. Я видел, как сам вандальский король Гейзерих, восседая на черном коне, кричал, размахивая мечом: "Во имя истинной Веры, смерть Папе и проклятым католикам!"

Мы шли сквозь пламя и безумный страх. Но все это было лишь призраком. Люди пробегали сквозь нас, не замечая нашего присутствия. Камни с грохотом рушились на наши головы и не причиняли нам вреда. Горячечная память Дьявола воскрешала события полуторатысячелетней давности. Было ли это сделано специально для нашего устрашения, или было следствием искажения времени, побочным эффектом дьявольских фокусов, подобием радиопомех? В этом не было логики. В этом не было ничего, кроме садистски изощренного ужаса.

Я ждал подвоха. Не мог Дьявол так просто дать пройти нам сквозь территорию Рима, просто напугать нас живыми кошмарными картинками, и не причинить никакого вреда.

Но мы прошли, и никто не напал на нас.

– Может быть, Эль Дьябло боится нас? – предположил я. – Он понял, что мы – единственные, кто не поддался его гипнозу. Мы можем сопротивляться ему. Мы опасны для него, со всеми нашими необычными способностями. И он дает нам уйти, чтобы мы не мешали ему.

– Уйти? – Лурдес встала, как вкопанная. Разглядывала что-то впереди. – Вряд ли нам удастся уйти. Выход закрыт.

Я поглядел туда. Впереди уже виднелся выход, конец территории Парка Чудес. И там находилось какое-то новое сооружение. Раньше его здесь не было. Сперва я не понял, что это такое. Издали это напоминало баррикаду, низкую сплошную стену, сложенную из мешков с песком. Разноцветных мешков.

Но, по мере того, как мы двигались вперед, я начинал понимать, что это не мешки. Мешки не имеют рук, ног и голов. И мешки в баррикаде должны лежать ровными рядами. А это было свалено беспорядочной кучей. Огромной кучей людских тел.

Это не было иллюзией, баррикада состояла из настоящих тел людей – тех, кто пришли сегодня в Парк Чудес, гонимые зовом просыпающегося Дьявола, но не поплелись на Поезд Дьявола, как послушные бараны, а направились к выходу. Они попытались сбежать – так же, как и мы. И не смогли этого сделать.

Нас ждало то же самое?

То, что простиралось перед нами, можно было назвать валом – невысоким, слоя в три-четыре людей. Но мы не решались сделать шаг вперед и подойти ближе.

Вал из людских тел не был прямым, он представлял собой гигантское кольцо. Окружность, центром которой был аттракцион Эль Дьябло – там, далеко позади. Словно существовал огромный круг, переступив который, человек падал и оставался лежать в общей человеческой куче.

– Смотри, они шевелятся!

Лурдес показала пальцем на мужчину, который задергал одновременно руками и ногами, словно к нему подключили ток высокого напряжения. Но я и сам уже видел: сотни людей – те, кто лежал по внутреннему краю Кольца, начали шевелиться. Они двигались как роботы – медленно выползали, высвобождали тела свои из завалов сплетенных конечностей, вставали на четвереньки, поднимались на ноги. И делали шаги – сперва вялые, потом все более уверенные. Они прошли мимо, не замечая нас. На лицах их застыли кретинские счастливые улыбки.

– Они все живые, – сказал я. – Они просто спят. Дьявол усыпил их, как только они попытались вырваться из сферы его чар. А теперь он будит их. Будит их и зовет к себе. И так будет до тех пор, пока последний человек не сядет на поезд Эль Дьябло.

– А что будет потом?

– Думаю, что все провалится в преисподнюю. – Я мрачно усмехнулся. – Сперва этот Парк, потом вся Испания. А в конце концов и весь мир полетит к чертовой матери! У Дьявола хороший аппетит – он сожрет все, до чего дотянется. И при этом будет расти, вбирать в себя людей, как гигантский пылесос. Если, конечно, с небес не спустится архангел Михаил и не поразит его копьем…

– ОН УЖЕ СПУСТИЛСЯ.

Голос раздался за моей спиной и я вздрогнул от неожиданности. Повернулся, выхватив на ходу нож. И застыл.

Я ожидал увидеть все, что угодно, только не это. Я уже забыл про этого человека, а теперь он снова появился в моей жизни. Стоял, улыбался, и улыбка его тонула в темных морщинах. Волосы его были седыми, почти белыми, со странным голубоватым оттенком. А сам он был китайцем в шикарном пиджаке с четырьмя пуговицами. На выглаженных брюках его не было ни пылинки.

Рядом с ним стояла инвалидная коляска. А в ней сидела все та же мумия человека в темных очках. Неподвижно.

Китаец держался за одну ручку инвалидного кресла. А за другую держалась Анютка, моя китайская девочка Цзян. Она была в майке и трусиках, и я сразу вспомнил, что ее джинсы мы потеряли с Лурдес где-то по пути. Ноги Анютки были все в царапинах – видно было, что ей здорово досталось по пути, не то что этому франтоватому китайцу, который и сейчас выглядел так, словно только что вышел из итальянского бутика.

– Господи, Анютка! – сказал я. – Ты жива! Слава Богу!

– Привет, – сказала она и счастливо улыбнулась. – Я тоже рада вас видеть. Тебя, Мигель. Тебя, Лурдес. И вас, сеньор Феррера. Извините, у вас порвались брюки, сеньор Феррера. Наверное, вы много падали…

– Ты жива! – Я сделал шаг к Анютке, не выдержал и обнял ее. И она расслабилась в моих руках, и прижалась ко мне горячей щекой, и вздохнула с облегчением. – Я боялся, что с тобой что-нибудь случилось.

– Со мной случилось… – тихо сказала она. – Там, где я проходила, были очень странные твари, я никогда не видела таких. Они пытались убить меня. Я погибла бы, если бы не этот хороший человек. Он вытащил меня оттуда.

– Спасибо вам! – Я повернулся к китайцу. – Кто вы – ангел-хранитель?

– Я просто Хранитель. – Китаец снова заговорил по-английски. – Приветствую тебя, Михаил. Тебе не кажется, что пора приступать к своим обязанностям?

– Каким обязанностям? – пробормотал я. – Нет у меня никаких обязанностей…

– Обязанности твои просты – поразить Дьявола. Копьем или каким-нибудь другим холодным оружием. Например, вот этим артефактом. – Китаец ткнул пальцем в кинжал, висящий на моей груди.

– Какая чушь! – я нервно засмеялся. – Я, конечно, Михаил. Мигель, по-испански. Или Майкл, если называть меня по-английски. Родители дали мне такое имя. Но, если вы пристальнее взглянете на меня, то вы вынуждены будете с глубоким разочарованием обнаружить, что я вовсе не архангел. У меня нет больших белых крыльев. Я просто человек – Мигель Гомес. Жонглер.

– Тот Михаил, который поразил Дьявола в прошлый раз, тоже не был архангелом, он был человеком. А потом уже легенды пририсовали ему крылья и всякие другие причиндалы. Таково любимое занятие человеков – придумывать красивые сказки.

Я едва не взвизгнул от изумления. Или все-таки взвизгнул? Было от чего: слова эти произнес человек, сидящий в инвалидном кресле. Причем произнес на чистейшем русском языке!

– Ты – русский?! – завопил я.

– Русский я, русский. Сам не видишь?

Он снял темные очки и аккуратно засунул их в карман. А потом поднялся в полный рост – без малейшего усилия. Но это был еще не последний сюрприз.

– Иван!!! – заорала Лурдес. – Dichosos mis ojos, que eres tu!!!

– Это я, – сказал человек на испанском языке. – Привет, Лурдес. Помнишь, я говорил, что мы еще встретимся с тобой – где-нибудь в другом мире. Вот мы и встретились. В мире Дьявола.

– Ostia puta!!! – Лурдес бросилась к Ивану. Прыгнула на него, обняла его, повисла на нем. Я думал, что она сшибет с ног несчастного инвалида, но он даже не покачнулся. Он стоял, и гладил ее по голове, и смотрел на меня своими серыми глазами. Казалось, что из глаз его исходят невидимые лучи энергии. Я отвернулся, потому что голова моя вдруг закружилась.

– Я не инвалид, – сказал Иван. – Я сильнее вас всех, вместе взятых.

– Какого же черта ты ездишь в инвалидной коляске? И молчишь, как паралитик?

– Я отдыхал. – Иван улыбнулся. Улыбка его была кривой, словно половина лица действительно была парализована. – Я много работал в последнее время. Мне нужно было набраться сил до того, как Эль Дьябло проснется.

– Великолепно!!! – Я воздел руки к небесам. – Лурдес знает Ивана. Иван знает Лурдес. Мы с Иваном оба русские! И я догадываюсь, какие новости ждут нас в ближайшие две минуты! Ань Цзян окажется двоюродной внучкой этого почтенного пожилого господина. А Габриэль Феррера – моим троюродным дядей, братом сестры Ивана, сводным племянником Лурдес, любимым внуком Анютки и тайным зятем диктатора Аугусто Пиночета.

– Я тебе зубы вышибу, чтобы ты не скалил их когда не следует, – пообещал Феррера, – Или лишу тебя премии. Иди сюда, чертов жонглер!

Он облапил меня своими ручищами и прижал к себе.

– Мужайся, Мигель, – сказал он. – Я никогда не говорил тебе, но сейчас вынужден сказать. Твой настоящий папа – король Хуан Карлос Второй! Он написал мне об этом в открытке, обещал материальную поддержку. Поэтому я так о тебе и забочусь, козленок!

– А мама? – Я изумленно поднял брови.

– А мама – Арнольд Шварценеггер! Он такой же идиот, как и ты!

И Габриэль Феррера довольно захохотал, хлопая себя по ляжкам в разорванных брюках.

Мы организовали небольшой ужин. Так сказать, пикничок на обочине.

Это было странно, если не сказать страшно – сидеть на травке, вокруг расстеленной скатерти, и что-то жевать, и запивать Пепси-колой, в то время, как последние партии людей, усыпленных и теперь снова разбуженных Дьяволом, отправлялись в свое последнее путешествие. Эль Дьябло разросся уже неимоверно. Аттракцион стоял на самой высокой части Парка Чудес, и отсюда, из низины, хорошо было видно, что он добрался справа до Техаса, а слева – до Востока. Он проглотил их, похоронил под бесчисленными завитками рельсовой дороги. Он присосался к другим горкам – Стампиде и Большому Змею, присоединил их к себе и трансформировал их виражи в свои собственные. До старого Эль Дьябло теперь было не так уж и далеко – слышно было, как грохочут колеса бесконечного поезда. Рев паровоза, похожий на вой голодного хищника, доносился до нас и портил настроение.

А вообще-то, это была неплохая мысль – перекусить. Мы потеряли много сил. Мы были выжаты, как лимон. Да и боялся я теперь, честно говоря, намного меньше – присутствие двух новых людей придало мне уверенности. Похоже было на то, что эти люди кое-что понимали в происходящем. И пришли сюда специально из-за происходящего. Возможно было, что они даже попадали в своей жизни в подобные передряги. И выжили в них.

Они были похожи на охотников, причем очень специфических – на убийц демонов.

– Извините, господа, – обратился я к новоприбывшим. – Не знаком ли вам такой термин – consagrados?

– Я плохо знаю испанский, – вежливо сказал китаец по-английски. – Не будете ли вы любезны перевести? Вы можете говорить по-русски, я знаю этот язык.

– Иван, ты-то знаешь испанский?

– Знаю. И английский тоже. В сущности, мне все равно, на каком языке говорить. Я и китайский знаю. Но нам нужно договориться о каком-то едином языке. Английский все знают?

– Лурдес, ты знаешь английский?

– Sure. Два года только на этом чертовом языке разговаривала. Два года жила в Америке.

– А ты, Габриэль? – спросил я, скорее, для приличия.

– Спрашиваешь…

– Я не знаю, – сказала Цзян. – Я не знаю английский. Я знаю только слово shit.

– Итак, английский знают все, кроме Цзян, – подытожил Иван. – Испанский тоже знают все, кроме Вана. – Он кивнул головой старику-китайцу. – И все же я предлагаю говорить на английском – для пользы дела. Я в первый раз в жизни в Испании, мой испанский далек от совершенства, и какие-то важные детали нашего дела могут ускользнуть от меня. А уж Ван переведет своей землячке Цзян на ушко то, что он считает нужным – на китайском языке.

– Well, well, – сказал я.

Человек, который только что был мумией, уже командовал всеми нами. И я совсем не возражал, мне было даже приятно, что кто-то взвалил эту ношу на себя. К тому же, он был русским, а я всегда любил умных русских, я уже соскучился по ним. Он был ненамного старше меня – было ему, наверное, лет тридцать с небольшим. И я не мог сказать про него совершенно ничего определенного. Он был из людей, не обладающих яркой внешностью и бросающимися в глаза чертами, по которым можно было бы человека классифицировать, причислить к какой-либо категории людей. Он имел очень среднюю внешность, на улице он был бы малозаметен. И более того, казалось, что он старался быть как можно менее заметным. Но я уже знал от Лурдес, что именно этот человек, Иван, поразил ее больше, чем любой из людей, которых она встречала в жизни – даже больше, чем я. Что в нем чувствовалось несомненно – это интеллект. И странная сила, природу которой я пока не мог определить. Он чем-то напомнил мне Рибаса де Балмаседу, хотя внешне между ними не было ничего сходного.

– Итак, Мигель, ты произнес слово "сonsagrados", – сказал Иван. – Это слово мне неизвестно. Переведи, пожалуйста.

– Это означает "Посвященные". Это слово я услышал от некоего дворянина де Балмаседы, когда гостил в его имении. Это было в шестнадцатом веке. Я сбежал тогда от Святой Инквизиции. Мне нужно было спасти одного иллюмината. Это было нелегко…

Я нарочно вывалил на них ворох слов, звучащих со стороны как бред сумасшедшего. Мне хотелось посмотреть на их реакцию. Но они даже бровью не повели – ни Иван, ни китаец.

– Хм… – Я откашлялся в кулак. – Простите… Вы не находите в моих словах чего-либо… Ну, скажем, невероятного?

– Нет. Совсем нет. – Иван даже не улыбнулся. – Дон Хуан Рибас Алонсо де Балмаседа был весьма уважаемым человеком. Мы были всегда хорошего мнения о его аналитических способностях. Я не думаю, что он сказал тебе что-нибудь несущественное или недостоверное. Это маловероятно. Дон Рибас всегда тщательно подбирал слова. Продолжай…

Я поперхнулся бутербродом. Плохая привычка – жевать во время разговора. Тем более, когда говоришь с человеком, который может изумить тебя до смерти.

– Посвященные – особая каста людей, – продолжил я. – О них можно много рассказывать, но суть их занятия очень проста. Это убийцы демонов…

– Не сказал бы, что это очень просто – убивать демонов… – заметил Иван. – Убивать демонов – утомительная работа. – Он посмотрел на китайца в поисках согласия, и китаец кивнул головой.

– Что тебе нужно?! – заорал я. – Ты издеваешься, что ли? Это ты мне должен все рассказывать, мать твою, а не я тебе!

– И что же мы должны рассказывать? – Иван почесал в подбородке и с флегматично посмотрел на меня.

– Вы и есть убийцы демонов! – Я вскочил на ноги и ткнул пальцем поочередно в Ивана и в старика-китайца. – Вы знаете о Рибасе де Балмаседе больше, чем я! Вы оказались в этот день в Парке Чудес, специально пришли сюда! И Дьявол не действует на вас. И, наконец, Франсиско Веларде сказал мне, что я должен найти именно вас, потому что вы все знаете. У меня получилось, я нашел вас! А теперь вы тянете резину. Не видите, что происходит? Последние из людей уходят к Эль Дьябло. Нам нужно действовать быстрее, иначе все провалится в тартарары!

– В чем-то он прав, – заметил китаец. – Хотя и чрезмерно тороплив. Не зря Балмаседа упрекал его в излишней горячности.

Эмоций в его голосе было не больше, чем в куске деревяшки.

– Сядь, Миша, – сказал Иван, – сядь и остынь. Не ты нашел нас, это мы нашли тебя. Потому что ты нужен нам. Потому что без тебя у нас ни черта не выйдет. Ни у нас, ни у кого. Не дергайся, времени у нас пока хватает. – Он посмотрел на часы и китаец снова кивнул ему. – Все мы тебе объясним как следует. А ты как думал?

Я плюхнулся на траву и разлил стакан с Колой на безукоризненные брюки старика-китайца. Нечаянно, само собой.

Он даже не пошевельнулся.

– Прежде всего, позвольте представиться, – церемонно произнес Иван. – Этого господина зовут Ван Вэй. Он профессор, специалист по древней истории и религии. Преподает в Лондоне.

Китаец осклабился и изобразил что-то вроде поклона, насколько это можно было изобразить, не вставая с места.

– Моя фамилия – Коробов, – продолжил Иван. – Я тоже научный сотрудник, биолог, кандидат наук. А зовут меня Демид.

– Черт возьми! – Лурдес хлопнула ладонью по скатерти. – Я догадывалась, что Иван – это не настоящее твое имя! А где та девушка, которая была с тобой тогда?

– Она живет в лесу, – ответил Демид.

– В лесу?!

– Ей там больше нравится. Но не будем отвлекаться. – Демид поднял указательный палец вверх. – Суть состоит в том, что уважаемый профессор Ван, исследуя архивы одного из европейских университетов, обнаружил прелюбопытнейший документ. Рукопись эта была составлена при помощи тайнописи, к которой прибегали в Испании в шестнадцатом-семнадцатом веках. Видите ли, в это время в Испании свирепствовала инквизиция, и многие ученые мужи прибегали к шифровке своих исследований, чтобы не быть объявленными еретиками. К счастью, по прошествии веков тайнопись эта перестала быть секретом, и профессору Вану удалось расшифровать документ.

– И что там было? – я уже ерзал от нетерпения.

– Документ был составлен неким идальго Рибасом де Балмаседой. И там говорится… Впрочем, я думаю, что нам будет удобнее зачитать его вслух. Будьте так добры, Ван.

Старикан полез во внутренний карман пиджака и достал оттуда футляр для очков. Открыл его. Протер очки специальной тряпочкой. Нацепил очки на нос. Убрал футляр. Убрал тряпочку, засунув ее в специальный пакетик. Достал электрический фонарик. Проверил, насколько хорошо тот работает. Подрегулировал свет. И, когда я готов был уже взорваться и снова вскочить на ноги, он выловил в одном из своих карманов бумажку, отпечатанную на принтере, развернул ее, направил на нее луч фонарика и начал монотонно читать.

– "Я, Хуан Рибас Алонсо де Балмаседа, обращаю эти записи тем, кто сможет их расшифровать и поступить со знанием, что заложено в них, надлежащим образом. Молю Бога, чтобы записи сии попали в достойные руки – к человеку, почитающему Господа нашего, обремененному опытом, сильному внутренним духом своим, и рассудительному. Ибо, как мне приходилось многажды видеть, излишняя горячность, происходящая даже от чистых помыслов, способна погубить любое дело, в том числе и подготовленное кропотливых трудом многих достойных людей. Особенно же это замечание относится к Мигелю Гомесу, с коим мне приходилось встречаться. Его пылкость, с одной стороны, вызывает сочувствие, но с другой стороны, ему необходимо больше хладнокровия и обдуманности в поступках.

Имение мое находится близ места, которое пользуется долгие века среди местных жителей дурною славой. Это каменистая россыпь, представляющая собой скопление больших валунов среди холмистого взгорья. В том числе среди оных камней есть несколько, числом пять, больших валунов, которые составляют собою как бы естественную пентаграмму. Это-то место и называемо местными жителями "La Puerta del diablo", то есть "Врата Дьявола". По ходящему в оной местности преданию, сам Дьявол заточен в этих вратах, и камнями сими закрыт ему выход в мир человеков, дабы не возмущать спокойствие душ христианских. Однако же, раз в пятьсот лет, камни эти раздвигаются сами по себе, и Дьявол является в мир во всем своем ужасном безобразии, хитрости и коварстве, имея обычную свою цель – захватить этот мир, и править в нем, как князь, попирая ногами своими законы Бога.

И так происходило уже не раз, и Дьявол, изрыгая огонь и зловоние, выходил из Врат своих, и начинал шествие свое, и захватывал сотни душ и тел людей, что были гонимы зовом его к La Puerta del diablo. Однако, каждое пришествие Дьявола было магическим образом прервано, с помощью Божией, и с напряжением всех сил и духа человеческого. И, вроде бы, каждый раз, когда начиналось пришествие Дьявола, на месте этом появлялось пятеро неизвестных никому людей, пришедших из разных стран, и удавалось им справиться с Дьяволом и загнать его обратно в преисподнюю.

Эти легенды слышал я с самого детства, и, разумеется, верил в них. Тем более, что последнее пришествие Дьявола пришлось на 1498 год от Рождества Христова, то есть всего лишь за двенадцать лет до моего рождения. И приходилось мне встречать очевидцев явления Дьявола, хотя и немного таковых выжило после этого страшного катаклизма. Картина, которую они описывали, была страшна, и включала в себя адский огонь, разрушение и сцены самого разнузданного насилия. Впрочем, картина произошедшего была весьма невразумительна и противоречива, так как наблюдалась ими со стороны. Те же, кто побывал близ самых Врат, и выжил, благодаря чудесному вмешательству Пятерых, не могли сказать ничего, потому что были как бы усыплены чарами Дьявола и пребывали в блаженной уверенности, что возвращаются к идиллии своего детства. Известно только, что образовался гигантский круг, внутри которого находилось огромное множество привлеченных Дьяволом людей, и за пределы оного круга никто из них выйти не мог. По мнению одних, вышеупомянутые Пятеро находились в этом круге с самого начала, по утверждению же других, они пришли туда после пробуждения Дьявола и прошли через круг Дьявола беспрепятственно. И ровно в полночь произошли великие трясения земной поверхности, видны были молоньи и сверкания неба, слышен был великий крик нечеловеческий и все исчезло. Наутро же были найдены камни Врат, сдвинувшиеся обратно к заведенному Богом порядку, и следы большого огня, и множество людей – мертвых, и раненых, и совершенно невредимых, но крепко спящих. Пятеро же, столь смело выступившие против врага человеческого, найдены не были – ни в живом, ни в мертвом виде.

Как я уже говорил, я верил в эту легенду, однако она оставляла меня в значительной степени безучастным. В самом деле, мне можно было лишь порадоваться, что следующее появление Дьявола грядет лишь через пять веков, и ни в коей мере не может затронуть мое собственное существование. Но судьба моя распорядилась совершенно иным образом. Ибо, в скитаниях моих по свету, волею Божьей довелось мне встретиться с людьми, которые научили меня магическим наукам, и открыли глаза мне на существование мира демонов, и поведали об опасности, которую оный мир представляет для мира человеческого, греющегося под светом Божьим. Открылись во мне способности, о которых я до того и не подозревал, и посвятил я свою жизнь служению Богу, но не в сутане проповедника, и не в жалком одеянии монаха, а в доспехах воина. Я много странствовал, и участвовал во многих происшествиях, каковые показались бы постороннему человеку невероятными, а человеку набожному – порою даже и грешными. Но таков жеребий Посвященного – ходить по краю ада. Дабы не позволить вырваться из ада силам, супротивным Богу.

Когда же, по прошествии многих лет, вернулся я в свое имение, утомленный сражениями, и решил предаться отдыху и успокоению, вспомнил я про La Puerta del diablo. И, поскольку ничто теперь не отвлекало меня от неспешных и холодных расчетов, удалось мне исчислить тщательнейшим образом время нового появления Дьявола. И представить, каким образом удалось бы остановить Дьявола, если б он снова попытался открыть Врата свои. И даже составить заклинание, изгоняющее его обратно в преисподнюю.

Как я говорил, теперешние занятия мои носили чисто умозрительный характер, ибо самому мне не грозило встретиться с оным Дьяволом в моей короткой жизни. На досуге я бродил близ Врат Дьявола. Они влекли меня неудержимо. Я представлял, каким образом происходили здесь события шестьдесят лет назад. Я точно определил, на каких местах должны были стоять эти отважные Пятеро, и нашел эти места, и даже, признаюсь, немного завидовал им, ибо хотел бы схватиться с таким грозным и ужасным противником, как сам Дьявол.

Но однажды, в очередной раз исследуя место внутри предполагаемого круга, я наткнулся в камнях на тайник. Не буду описывать, где и как он был устроен – пусть это останется секретом для меня и того, кто им ранее воспользовался. И в этом тайнике нашел я грамоту, совершенно не пострадавшую ни от огня, ни от времени. Содержание этого документа повергло меня в смятение и совершенно перевернула представление мое о способе изгнания Дьявола и собственной моей роли в этом процессе.

Оказалось, что в процессе этом участвовало не пятеро человек, а целых десятеро! Ибо сила оного Дьявола такова, что появление его производит великое возмущение во времени и происходит как бы отдача во времени назад, достигающая четырех с половиной веков. И там, в прошлом по сравнению с его очередным появлением времени, необходима поддержка еще пятерых людей, облеченных знанием. Говоря более простыми словами, если Пятеро, которые будут противостоять Дьяволу в конце грядущего двадцатого века, произнесут свое заклинание, то Дьявол не будет полностью изгнан, а будет только отброшен в прошлое. Прямо в то время, в котором дано судьбой проживать мне!

Таким образом, рассудил я, послание сие не случайно, а адресовано именно мне – единственному Посвященному в данной части Испании. К тому же, владельцу местности, в которой находятся Врата Дьявола. В том увидел я руку Господа и решил приступить к действиям немедля.

Ясно, что в действиях мне необходимы были еще четверо помощников – людей, безусловно, не случайных и обладающих качествами, необходимыми для того, чтобы стать Посвященными. Первого из них мне удалось отыскать сравнительно легко. Вспомнил я, что приходилось мне встречать при службе в армии одного солдата. Человек он был простой и скромный, но наделен большой силой духа и некоторыми необыкновенными способностями, скрытыми от людей, в том не понимающих, но не скрытыми для моего опытного взгляда. Я отправился в Кордову, разыскал его, освободил от воинской службы и взял к себе слугой. Звали его Педро. Он довольно легко усвоил многие премудрости тайного искусства Посвященных. Немногословный и сдержанный, Педро стал мне настоящим помощником, преданнее которого я не встречал.

Далее же судьба столкнула меня с иным человеком. Имя его было Фернандо де ла Крус. Он был иллюминатом – из той разновидности христиан, что считают себя святее самого Папы, и веруют, что Бог лично обращается к ним с небес и дает им особое право наставлять людей на путь истинный. Не буду вдаваться в особенности учения иллюминатов, скажу только, что дон Фернандо произвел на меня большое впечатление своей ученостью и готовностью отдать жизнь свою ради святого дела. Правда, все это сочеталось с излишней пышностью речей и несколько пренебрежительным отношением к людям, в том числе и ко мне. Да и особые способности, кои необходимы для человека, борющегося с демонами, были у него в весьма слабом состоянии. Но я надеялся развить их в должной степени, благо время для того у нас еще было.

Тот же дон Фернандо воспылал идеей, новой для меня, и показавшейся мне вначале совершенно несбыточной. Он заявил, что, если я владею истинной магией, то должен суметь заглянуть в будущее время, в момент следующего пришествия Дьявола. Или же вызвать в наше время из будущего одного из грядущих Пятерых. Для дона Фернандо это было как бы проверкой моих сверхъестественных сил, и, возможно, было вызвано скорее развлечением и даже детским любопытством, чем строгой необходимостью. А потому вначале я отказал дону Фернандо в этом, заявив, чтобы он не ждал от меня чудес и магических фокусов. Однако же, по прошествии некоторого времени и долгих размышлений, самая возможность перенесения человека во времени заинтересовала меня. Я совершил путешествие на север, в провинцию Астурия. А точнее, в Бискайю – Страну Басков, где, по имеющимся у меня сведениям, среди гордых и недоверчивых горцев имелись люди, хранящие древние секреты, забытые ныне христианами, как опасные и недозволенные Богом. Я предполагал, что поездка эта будет короткой. Однако, мы с Педро задержались там на целых два года. Мне повезло – благодаря некоторому знанию языка басков, а также прямоте и открытости моего характера мне удалось завоевать расположение влиятельных дворян Астурии. И вскоре это привело к знакомству с неким Т., благородным сеньором, хранителем древних секретов, многие из которых вводили в крайнее изумление даже меня, искушенного в магии и колдовстве.

Таким образом, стал я учеником этого Т. и провел два года в изучении нового для меня искусства, основою которого оказались, несмотря на внешнюю волшебность, строгие математические вычисления и глубокое знание астрологии. Не раз смотрел я ночью на чистое черное небо горной страны, наблюдал за мерцающими звездами и завидовал им. Ибо звезды видят наше прошлое и знают наше будущее – так, как не удастся ни одному мудрецу из людей, пусть даже самому величайшему.

Тогда же начал я вычисления формулы, по которой мог бы вызвать в наше время человека из будущего – одного из Пятерых. Вначале я вовсе не собирался переносить этого человека в наше время, и занимался исчислениями лишь из необходимости практики. Тем не менее, год кропотливых расчетов познакомил меня с одним из будущих Пятерых. Я еще не знал его имени, не знал, как он выглядит, но очень хорошо уже представлял душу его. И еще я знал, что он совершенно не ведает о той миссии, которая уготовлена ему. Это пугало меня. Иной раз я раздумывал об этом долгими ночами, и размышлял, не стоит ли мне каким-нибудь образом предупредить этого человека о скором пришествии Дьявола в его времени.

Человека этого я называл Clavus, что означает ключ. Ибо он – самый главный из пятерых. В нем сосредоточено качество человеческое, именуемое Силой. Напарники же его, остальные четверо, должны будут представить собой другие качества человека, могущие противостоять мощи Дьявола. Это Терпение, Мудрость, Страсть и Любовь. Два самых страшных для Дьявола качества должны слиться воедино будут. И только так можно поразить Дьявола в самое сердце его.

Я закончил свое обучение в горах Страны Басков и вернулся домой. Но вернулся не один. Кроме нас с Педро, с нами приехала еще одна девушка: волосы ее были черны, как ночь, а глаза – голубые, как вода горных ручьев. Чудесное создание природы, Росита, внучка моего учителя Т. Он отправил ее со мной – с внешней целью повидать Кастилию и Каталонию, познать мир испанской знати, столь далекий от замкнутого мира Бискайи. Но истинным же предназначением Роситы было стать одной из Посвященных. Ибо обладала она тайными силами, еще не разбуженными, но могущество их иногда приводило в трепет даже меня.

Вернувшись, я нашел родину свою ужасной. Казалось, что самые злые силы вырвались из ада и начали победное шествие по многострадальной моей земле. Только происхождение эта сила имела не дьявольское, а человеческое. Алчность и невежество, жестокость и властолюбие сплелись в том, имя чему было – Святая Инквизиция. Многие люди, которых я считал друзьями, пострадали уже от этой черной чумы, и никто не мог считать себя в безопасности. За мною немедленно начали охоту domini canes, и только связи мои и богатство мое помогли избежать мне жалкой участи – быть объявленным еретиком, лишиться всего имущества своего и быть сосланным в монастырь или на галеры.

В это же время мы часто встречались с Фернандо де ла Крусом. В одну из ночей, когда бодрствовали мы с ним, и я пытался научить его некоторым премудростям астрологии, мы вдруг исчислили по звездам, что в некоторый летний день подвергнется наш Clavus великой опасности, и, вероятно, будет даже убит. Таким образом, все предприятие изгнания Дьявола в конце двадцатого века становилось весьма сомнительным. Все это, безусловно, было проделками самого Дьявола, который подготавливал освобождение свое из темницы преисподней и стремился, таким образом, заранее избавиться от своих грядущих противников.

"Мы не можем допустить этого! – вскричал дон Фернандо. – Мы должны сделать все, чтобы не допустить гибели этого человека. И я знаю, что это в ваших силах, дон Рибас!"

И я срочно начал приготовления, чтобы в момент наибольшей опасности перенести этого человека в наше время и попытаться, по возможности, помочь ему…"

Профессор Ван замолчал. Положил листок, который читал, на колени. Снова достал из кармана тряпочку и начал протирать очки.

Гнетущая тишина повисла в воздухе.

– И что же дальше? – хриплым голосом осведомился я.

– Дальше – ничего, – сказал Демид. – На этом записи обрываются.

– Я знаю, что было дальше, – сказал я. – Потому что я присутствовал при событиях, которые происходили дальше. Надеюсь, вы догадываетесь, что Clavus – это я?

– Догадываемся, – произнес Демид. – Мы невероятно прозорливы. Хотя, честно говоря, это было несложно. В этом отрывке ясно названы твои имя и фамилия – Мигель Гомес. Также там обозначено место предполагаемого пришествия Дьявола. Нам с профессором Ваном пришлось выяснить, где находилось имение дворянского рода де Балмаседа. Выяснилось, что родовое поместье продано много веков назад. Оно много раз переходило из рук в руки, но хозяева его постоянно менялись, потому что место это считалось, мягко говоря, нехорошим. Хотя я назвал бы его проклятым – никому из хозяев оно не приносило счастья. Наконец, несколько лет назад оно было сравнительно недорого продано, и на месте этом был построен Парк Чудес. А на том месте, где находились La Puerta del diablo, был построен аттракцион под названием Эль Дьябло. Забавное совпадение, не правда ли?

– Я слышал эту легенду, – Феррера, молчавший весь вечер, вдруг заговорил. – Я был против того, чтобы называть американские горки "Дьявол". Я, конечно, не ревностный католик, но традиции стоит уважать. Увы, к моему мнению не прислушались.

– Дело не в названии, – сказал старый китаец. – Этот аттракцион можно было назвать "Ангелочек", но он не стал бы от этого менее опасен. Все дело в том месте, на котором он был построен. Ваши строители… Они не разрушили каменную пентаграмму?

– Ее нельзя было разрушить. Эти огромные камни не удалось бы взорвать даже динамитом. Да никто и не осмелился бы это сделать. Когда шла стройка, тут все бегал какой-то очкарик. Доказывал, что эти камни – памятник кельтской культуры. Что их возвели жрецы-друиды, и это было еще до римского завоевания, при кельтиберах. Что-то вроде местного Стоунхеджа. Профессор, как вы думаете, это возможно?

– Вряд ли… – Китаец снова водрузил очки на нос. – Я думаю, Врата Дьявола древнее Стоунхеджа. Гораздо древнее. Да, кстати, как звали этого вашего "очкарика"?

– Не помню. Он скоро погиб, разбился в автомобильной катастрофе около самого Парка. А потом на этих чертовых камнях распрощались с жизнью двое рабочих, неудачно сорвались на землю. Высота у этих камней вроде небольшая, но они были все переломаны, словно упали с небоскреба. А потом еще один… Какой-то мальчишка ночью пытался выбить на одном из камней зубилом свое имя. Он обгорел страшно – прямо до костей. Предположили, что в него попала шаровая молния. В ту ночь была сильная гроза.

– И что вы сделали?

– Мы замуровали эти проклятые камни. Забетонировали их, превратили в основание для платформы. Там стоит павильон, откуда отправляются поезда Эль Дьябло.

Холодок пробежал по нашим спинам, несмотря на теплую ночь.

– А сейчас я расскажу вам, как я встретился с Рибасом де Балмаседой, – сказал я. – Хотя, честно говоря, мне надоело рассказывать эту историю…

И я снова рассказал, что случилось со мной – довольно подробно. Китаец и Демид слушали внимательно, не перебивали, только иногда кивали головами. Почему-то у меня складывалось впечатление, что они знали мою историю лучше, чем я сам.

– Вот так все и произошло, – закончил я свой рассказ. – Меня, можно сказать, подставили. Говорят, что я – самый главный в этой Пятерке. Но я совершенно не представляю, что я должен делать! Глупо, правда? Это же сам Дьявол, не какой-нибудь мелкий бес! Я для него не опаснее бутерброда с анчоусами – проглотил, косточку из зубов вытащил – вот и все дела…

– Это не Дьявол, – задумчиво произнес Демид. – Тут ты ошибаешься, Мигель. Это вовсе не Дьявол.

– А кто же это такой, по-твоему?! – взорвался я. – Выброс галлюциногенного газа? Колония разумных гамбургеров? Инопланетный сортир?

– Это демон. Один из старых земляных демонов. Как ты думаешь, Ван?

– Думаю, это действительно похоже на земляного демона. По классификации Филдинга его можно отнести к демонам следующей категории: "Большая Каменная Глотка третьего разряда".

– Ты думаешь, пока у него еще третий разряд?

– Думаю, да. Надеюсь, что он не дорос до второго. Посмотри, здесь нет новых гор. Только старые.

– Ничего не понимаю! – раздраженно заявил я. – Я вижу, что вы крупные специалисты в классификации всякого дерьма. Объясните мне тогда, где же сам Дьявол? Балмаседа сказал мне, что все это – его проделки!

– Никто не видел Дьявола. – Демид пожал плечами. – Может быть, он и существует на самом деле – некий командир некоторой армии демонов. А может быть, и нет его вовсе. Во всяком случае, тот земляной демон, с которым мы имеем сейчас дело – индивидуал. Он – сам по себе, что-то вроде природного явления. Но от этого он не менее опасен.

– Так как же его зовут, если он не Дьявол?

– Черт его знает… Имя любого разумного существа – будь оно демоном, или лесной тварью, или человеком – это самое главное в демонологии. Без истинного Имени не составишь изгоняющее заклинание. Эль Дьябло – это, так сказать, псевдоним этого демона. Причем, псевдоним, который мы сами ему дали. А мне очень бы хотелось узнать его настоящее Имя…

– Значит, перед нами – земляной демон под названием "Каменная Глотка"? И как же он выглядит?

– А вот так, – Демид вытянул руку перед собой в направлении аттракциона Эль Дьябло, разросшегося уже на половину Парка Чудес. – Он выглядит так, как мы его видим.

– И что, он всегда выглядел как американские горки? Даже пятьсот лет назад? – Я глупо хихикнул.

– Не знаю, как он выглядел пятьсот лет назад. Наверное, это было что-нибудь соответствующее тому времени. Демон не имеет своего постоянного тела. И, когда он прорывается в Средний Мир, обычно он занимает тело подходящего ему человека. Но Большая Каменная Глотка – не простой мелкий демон, это серьезный монстр. Он поглощает души человеческие тысячами, десятками тысяч, и потому может принимать любые материальные формы. В сущности, для каждого человека он может выглядеть по-своему. Пока он не может сдвинуться со своего места – из-под тех камней, под которыми заточен. И поэтому ему приходится приманивать людей к себе – как мух на липкую ленту. Он великий обманщик – этот старый земляной дух. Людям, летящим на его зов, он показывает самые лучшие иллюзии, которые могут осуществиться только в детских мечтах. Те же, кто не подчинился ему или наблюдает его из-за пределов Круга, видят бушующий огонь, разнузданное насилие и всепожирающую смерть.

– Значит, все, что мы видим – галлюцинации?

– Это материализованные галлюцинации, – Демид усмехнулся. – Врагу не пожелаю иметь с ними дело. Не думай, что ты сейчас проснешься, и все исчезнет. Мы имеем дело с демоном, а не с бутылкой виски и не с дозой наркотика. Все очень серьезно.

– Насколько серьезно?

– Ван, как ты считаешь?

– Я думаю, наш шанс выжить – десять-пятнадцать процентов, – невозмутимо заявил китаец. – Хотя, если подсчитать по шкале Вейнцвейга, шанс повышается до восемнадцати процентов.

– Неплохо, – Демид почесал в затылке. – Неплохо, бывало и хуже.

– Ничего себе неплохо! – Я уже, было, воспрял духом, когда эта странная парочка появилась и взяла руководство в свои руки, и тут вдруг такие убийственные цифры! – Я жить хочу! Я ни с кем контракта не подписывал, что, мол, обязуюсь сражаться с демоном – к тому же, со старым и земляным! Я даже не знаю, что он из себя представляет, этот демон!

– Он обитал в этом месте всегда, еще задолго до появления людей. Он просыпался всегда, раз в пятьсот лет, чтобы покушать. Не было людей – он ел тех, кто был до людей – Прежних . А еще раньше – тех, кто был прежде Прежних . Демонам нужна не только плоть, для питания им нужны души. А это большой демон. Думаю, очень большой. Ему нужно много душ, чтобы наесться на пятьсот лет вперед.

– Может, не нужно трогать его, этого монстра? Ты же сам говоришь, что он что-то вроде природного явления. Покушает, и угомонится себе. Мы же не боремся с природными катаклизмами, не сражаемся с землетрясениями, не пытаемся заткнуть вулкан пробкой. Мы только стараемся держаться подальше от места катаклизмов. И устраняем их последствия, когда они заканчиваются. Проще говоря, подбираем трупы и восстанавливаем разрушенное.

– Так не получится. – Демид покачал головой. – Не получится, увы…

– Почему? Этот Эль Дьябло когда-нибудь нажрется и уползет обратно под землю. В конце концов, в Испании есть государственная армия. Если Эль Дьябло не угомонится, приедут войска и сожгут его к чертовой матери огнеметами. Или даже бомбу сюда сбросят мощную. Все-таки человек много придумал за эти пятьсот лет, научился убивать своих врагов.

– Только хуже будет – демон проглотит эту бомбу. Возможно, она даже не долетит до него. Или он выплюнет бомбу куда-нибудь на Барселону. С демоном нельзя воевать обычным оружием, демоны подчиняются совсем другим законам, чем материальный мир. Этот демон будет расти, и если не загнать его обратно, он вырастет до демона второго разряда. Тогда он будет похож на вулкан – тот, что засыпало некогда процветающую Помпею пеплом и лавой.

– И как сильно он вырастет?

– Точно не знаю. Не думаю, что он вытянется больше, чем на пятьдесят километров в поперечнике. Но это будет не просто живой вулкан, а фурункул высотой в пять миль. Фурункул с гноем, язва на теле Земли. И, самое ужасное, это будет только началом. Потому что равновесие начнет сдвигаться.

– Какое равновесие?

– Я объясню тебе, Мигель, – Демид вдруг легко поднялся, и зашагал вокруг нас, разминая затекшие ноги. – Попытаюсь объяснить всем вам… Может быть, я погибну сегодня. Очень может быть… Вы ненадолго переживете меня в таком случае. Но я хочу, чтоб вы знали: в мире почти не осталось Хранителей. В мире остался только один Перворожденный. И это означает только одно: эпоха человеков заканчивается. Сейчас – конец века. Всплески демонической активности в середине столетия – то, что описывает Рибас де Балмаседа – это так, мелочи. Настоящие катаклизмы происходят всегда на переломе тысячелетий, и нас с вами угораздило жить именно в это кошмарное время. Мелкие демоны – всякие там полтергейсты – не в счет. Хуже, что начинают оживать большие демоны третьего и второго порядка – такие, как эта Большая Глотка. Если не остановить их, Земля покроется гнойниками. Она будет корчиться от боли, наша прекрасная Земля, и океанские волны высотой в сотни метров будут заливать города, и молодые горы будут рушиться, хоронить под обломками скал все то, что мы с таким трудом отстроили за последние столетия. Так было уже не раз в истории Земли. Нас ждут великие засухи, и великое оледенение. Люди будут умирать миллионами, миллиардами, и бесконечные цепочки почерневших их тел, еще живых и оживленных, вытянутся по равнинам. Они будут брести к зовущим их язвам на теле Земли, будут проваливаться в зловонные ямы, и души их будут умирать – навсегда. Они уже не возродятся. Потому что этот проснувшийся земляной демон, – Демид поднял руку и указал на Эль Дьябло, – один из предвестников! Недавно произошло событие гораздо страшнее этого – проснулся сам Демон-Червь! Это самый малый из демонов ПЕРВОГО ПОРЯДКА, и самый ненасытный из них! Он будет пожирать человеков, и души их, пока не сожрет все!!! Только тогда он успокоится. Но человеков уже не будет. На смену им придут Следущие …

Демид вышагивал вокруг нас, и жестикулировал, и выкрикивал слова, которые я мало понимал. Глаза его светились в темноте.

Я вдруг понял, с кем имею дело. Передо мной был сумасшедший, самый обычный шизофреник. Может быть, он сошел с ума при виде Эль Дьябло. А может быть, был психом уже давно – судя по тому, что его возили в инвалидной коляске. Просто он вышел из кататонии, увидев жуткую картину метаморфоз Дьявола. И сейчас его шизофрения росла, кустилась и приносила свои ядовитые плоды. Да и тот, кто возил его в колясочке, мало был похож на нормального человека. Профессор… видали мы таких профессоров. Ладно, хоть Юлием Цезарем себя не называет. Перед нами была парочка сумасшедших. Просто они сошли с ума по-своему, не так, как тысячи людей, с идиотскими улыбками катающиеся сейчас на поезде Дьявола. У этих двоих был бред преследования и мания величия одновременно.

– Зря ты так думаешь, – сказал вдруг Демид, прервав свою речь. Он заговорил по-русски, и я вздрогнул от русских, таких знакомых и таких страшных слов. – Я хорошо понимаю тебя, Мигель, Михаил. Слышу, о чем ты думаешь, парень, и вспоминаю себя самого. Я был чуть старше тебя, когда мне пришлось столкнуться со всем этим дерьмом. Я не верил ни в мистику, ни в колдунов, ни в демонов, не верил в переселение душ и телепатию. Я был простым материалистом. Все мы были материалистами – так нас воспитывали. Я надеялся прожить всю жизнь материалистом и подохнуть тоже материалистом. Я был хорошим бойцом. Я умел хорошо драться, и мне всегда везло. У меня были деньги. У меня были кое-какие паранормальные способности, но я не обращал на них внимание. Я резал крыс и мечтал изобрести что-нибудь полезное для людей. И я всегда мечтал узнать, в чем состоит мое предназначение. Потому что единственное, во что я верил – это в то, что у меня есть предназначение. А когда я узнал, в чем оно состоит, отказался в это поверить – настолько ужасно оно было. Но в этом наша беда: мы не выбираем свое предназначение. Мы можем сделать только один выбор – идти по тому пути, что нам предназначен, или сойти с этого поезда, уйти из жизни, покончить жизнь самоубийством. Потому что если мы будем жить, мы все равно будем избывать свою карму. Единственное, что мы можем – постараться сделать это достойно. Так, чтобы не было стыдно перед самим собой. И перед Создателем.

– Докажи мне, – тихо сказал я. – Докажи мне, что то, что ты говоришь, не бред, и, может быть, я попытаюсь заставить себя поверить в твои слова.

– Посмотри на Эль Дьябло. – Демид ткнул пальцем в направлении громыхающих рельсов и глаза его полыхнули во мраке серым яростным огнем. – Посмотри на этот хренов поезд, тупой осел! На эти веселенькие завиточки в небе! Тебе этого мало? Ты уже привык к нему? Он кажется тебе невинным развлечением? Ты был испуган до колик в животе, ты просил небеса прислать к тебе кого-нибудь, кто объяснил бы тебе всю эту хренотень – твои путешествия в прошлое, и твои кошмарные видения, и твои паранормальные способности. А теперь, мать твою, ты отказываешься мне верить! И я объясню тебе, почему!!! Ты жидко обгадился, ты готов визжать от страха! И все потому, что выяснилось, что тебе придется принимать участие в ликвидации этой кучи навоза – и не какое-нибудь, а самое главное. Ты надеялся сбежать отсюда, спасти свою задницу? Давай! Вот он, выход. Может быть, ты думаешь, что не сможешь пройти через круг Дьявола? Ты сможешь, Мигель, Дьявол пропустит тебя. Он сделает все, чтобы выпихнуть тебя подальше. Потому что ты – единственный, кого он здесь боится! Иди! Ну, чего ты ждешь, катись колбасой! Меня тоже затянули в это дело против моего желания. И я ненавидел тех людей, которые это сделали. А теперь они умерли. Или ушли… Оставили меня одного расхлебывать эту кашу. Иди, больше я тебя уговаривать не буду.

– Я все равно не смогу… – Мне хотелось закрыть лицо руками и зарыдать от собственного бессилия. – Ты – боец, Демид. А я кто? Так, жонглер…

– Ты – не боец? – Демид прищурил глаза. – А кто же тогда боец? Кто – хладнокровный и талантливый убийца? Я не убил ни одного человека за всю свою жизнь, хотя мог сделать это десятки раз. А ты… Ты хоть представляешь, сколько людей ты отправил на тот свет? Не пора ли искупить свою вину перед Богом, сентиментальный и романтичный киллер Гомес?

Я вдруг увидел картину из своего прошлого словно вживую. Снова увидел вереницу трупов, лежащую на горной тропе. Трупов наших врагов, что погибли в бою в Карабахе. Только на груди у некоторых из них светилась голубым огнем надпись: "УБИТ ТОБОЙ". Их было много, убитых мной – каждый второй, не меньше десяти человек. И командир хлопал меня по плечу и говорил: "Ну, ты даешь, Гомес, мать-перемать. Медаль тебе надо. Ты, блин, ворошиловский стрелок просто! Двадцать пуль – и двенадцать человек отправил к Аллаху!" А потом я увидел дом Инквизиции. Стражники за ноги волокли своих мертвых товарищей, и из груди каждого торчал нож, всаженного мной. "Четыре стражника и два палача убиты этой ночью, – ворчали они. – Что мы скажем их женам и детям? Не иначе, сам Сатана посетил нас, не может простой человек обладать такой невероятной меткостью". И наконец, я увидел, как бык Леха склонился над быком Вовой, быком со сломанным черепом, пытающимся сделать последний свой вдох. "Вовка, братан, не умирай, – шептал он и держал Вову за холодеющую руку. – Вован, ну ты чо, в натуре? Я скорую щас вызову"…

Похоже, я все-таки прикончил одного из быков. Я был великим грешником. Душа моя похолодела от ужаса.

– Я не убивал из жестокости, – пробормотал я. – Я защищался. Я никогда не хотел убивать.

– Ну так защищайся! – Демид неожиданно улыбнулся. – Ты помнишь, что написал де Балмаседа? Ты – это СИЛА! Ты – совершенно особая сила, живая и быстрая. Ты единственная сила, которая может справиться со старым земляным трупоедом. Защищайся от него, и мы поможем тебе. Ну?

Он протянул мне руку ладонью вверх.

– Коньо! – в сердцах сказал я и хлопнул по его ладони.

Это означало согласие.