XX
Рувэ

С сотни миллионов евро – таким был улов Давида Рувэ за десять лет махинаций на мировом художественном рынке. Через руки этого удачливого арт-дилера прошли десятки мировых шедевров: часть из них он выкупал на торгах аукционных домов, регистрируя сделки на свою компанию, а затем перепродавал по удвоенной цене китайским и российским бизнесменам.

Внезапно взойдя на арт-небосклон, звезда Рувэ засияла ярко: он приобрел складские помещения на Кипре, превратив их в непроницаемые бункеры, и через некоторое время европейские дельцы начали оставлять ему на хранение культурные ценности. Многие коллекционеры предпочитали украшать свои дома копиями картин, а оригиналы прятать от завистливых глаз, подыскивая для них новых покупателей. Среди этих людей был и российский миллионер Лев Раевский. Он занимался скупкой неизвестных работ русских художников на вернисажах и у частных лиц и их дальнейшей перепродажей в Европу и США.

Давид Рувэ помог однажды Раевскому с экспертизой одной спорной картины, выправив для нее безупречный провенанс, и между ними завязались деловые отношения. Родиону достаточно было навести справки и поднять несколько архивных статей, а потом переговорить с Оливией, чтобы опознать в Раевском того самого «неприятного старика» в инвалидном кресле, о котором она ему рассказывала после возвращения из Москвы.

Впрочем, никакого криминального состава в деятельности Рувэ, на первый взгляд, не было. После встречи с несколькими источниками, имевшими свои счета к зарвавшемуся арт-дилеру, Родиону удалось выяснить, что Раевский находил по своим каналам покупателей на эксклюзивные произведения искусства среди разбогатевших российских промышленников, а Рувэ сбывал им картины по той цене, которую те готовы были заплатить. Талант француза состоял в том, чтобы в непринужденной искусствоведческой беседе убедить покупателя в исключительной ценности объекта и содрать с него вдвое больше аукционной цены. Раевский скорее всего получал с этих сделок немалую посредническую комиссию, однако доказать это было практически невозможно…

Но Родион перед собой такой цели и не ставил. Гораздо больше в этой истории его заинтересовали оборудованные по последнему слову техники «кунсткамеры», предоставляемые Рувэ за довольно внушительные деньги всем желающим скрыть от посторонних глаз мировые шедевры. Помимо бронированных хранилищ со специальным температурным режимом и усиленной охраной на Кипре, Рувэ распоряжался такими же сокровищницами во многих офшорных зонах, а также в Ницце и Марселе, откуда артефакты попадали во Францию. У Родиона ушли недели на то, чтобы разговорить нескольких клерков, задействованных в посреднической цепочке Рувэ, а также его бывшего ассистента, и получить подтверждение присланного Волошиным компромата.

Собранное им досье свидетельствовало о том, что в этих хранилищах скрывались не только официально принадлежащие коллекционерам предметы искусства, но и контрабандные артефакты, добытые в зонах военных конфликтов. А также многочисленные подделки, для которых экспертная компания Рувэ изготавливала фальшивые провенансы. После этого работы с грамотно сфабрикованной родословной либо напрямую попадали в частные коллекции, либо выставлялись на европейские аукционы, где у Рувэ имелись нужные связи.

Самым вопиющим обстоятельством являлось то, что «кунсткамеры» дельца проходили ежегодные таможенные инвентаризации, французские правоохранительные органы не раз проверяли их в поисках нелегальных объектов… Но ничего подозрительного так и не выявили.

Из документов Волошина и из показаний источников следовало, что ряд чиновников Лазурного Берега и управляющих аукционных домов с безупречной международной репутацией состояли в сговоре с прожжённым дельцом, принимая его приглашения на пышные вечеринки и прогулки на яхтах. А копии счетов-фактур, прилагаемых к досье, свидетельствовали о том, что они не брезговали и дорогими подарками – например, оплаченными Рувэ поездками в Монте-Карло с размещением в роскошных апартаментах, участием в закрытых вечеринках по случаю Гран-при «Формулы 1» или же пожизненным членством в элитном яхт-клубе Монако.

Филигранно отточенная схема работала до тех пор, пока у Рувэ не притупилось чутье, и он не продал Раевскому, а через него и Волошину, несколько картин, чей провенанс вызвал впоследствии много нареканий и потребовал дополнительных дорогостоящих экспертиз, бросив тень на их владельцев. Кроме того, Рувэ ухитрился вляпаться в несколько налоговых скандалов, попавших на страницы газет, чем привлек к себе повышенное внимание.

Однако интуиция подсказывала Родиону, что не эти обстоятельства все же подтолкнули русских партнеров Рувэ с ним расквитаться…

Бывший ассистент арт-дилера, уволенный им за какой-то должностной проступок, о котором все предпочитали умалчивать, упомянул в одной из конфиденциальных бесед о «культурных инициативах», которыми параллельно занималась компания Рувэ. Сначала Родион не увидел в этом ничего подозрительного: тот был учредителем каких-то второстепенных музеев, пинакотек и салонов изящных искусств, один из которых проходил в Москве. Все это выглядело способом отвести внимание от основного рода его деятельности, примазавшись к меценатам.

Но спустя некоторое время через свой контакт в Министерстве культуры Родион получил информацию о субсидиях, которые получала компания Рувэ для развития подобных некоммерческих проектов – их размер явно превышал значимость этих мероприятий. Этот факт дополнил уже сложившуюся картину: у Рувэ были связи во многих инстанциях, и он умело их использовал если не для извлечения прибыли, то для укрепления собственной репутации.

Заглянув на сайт «Московского творческого салона», в разделе «Хроника» Родион обнаружил множество фотографий с церемонии открытия, на которых рядом с арт-дилером находилась одна и та же женщина. Под последним снимком стояла подпись: «Почетный председатель франко-российской Ассоциации изящных искусств Давид Рувэ с переводчицей Ириной Вербицкой». Через несколько дней контактный телефон личной переводчицы Рувэ был у Родиона в кармане. Она жила в четырнадцатом округе Парижа, рядом с парком Монсури.

К встрече Родион подготовился тщательно, собрав всю доступную в открытых ресурсах информацию.

Ирина Вербицкая окончила лингвистический факультет Сорбонны и долгое время работала во всевозможных некоммерческих фондах, укреплявших франко-российские взаимоотношения. На одном из культурных вечеров она познакомилась с Давидом Рувэ. Тот как раз получил субсидии на развитие своих проектов и искал себе помощницу, которая могла бы сопровождать его в поездках в Москву.

Сотрудничество с Рувэ продлилось несколько лет, после чего Ирина внезапно разорвала контракт и вернулась из Ниццы в Париж…

Их встреча должна была состояться в «Павильоне Монсури» – небольшом ресторане, выходящем окнами в пышный английский сад, куда слеталась когда-то богема со всего артистического квартала.

Войдя в зал в назначенное время, Родион покрутил головой в поисках какого-нибудь официанта, который проводил бы его к забронированному столику. Но те были заняты обслуживанием клиентов и на появление нового посетителя внимания не обратили.

– Присаживайтесь, месье Лаврофф, нам с вами по заслугам достался исторический столик, – услышал он приятный голос откуда-то из-за спины.

Родион обернулся.

В женщине, сидевшей у окна, было легко узнать Ирину Вербицкую, однако в жизни она выглядела изящнее и моложе, чем на официальных фотографиях. Вместо дорогого, но скучного официального костюма на ней был облегающий черный джемпер и серые твидовые брюки с завышенной талией и лаковым кожаным ремешком. Лицо выглядело ухоженным и свежим, и Родион подумал, что у Ирины беспроигрышный тип внешности: ее правильные черты и безыскусная улыбка олицетворяли то, что называют славянской красотой, однако мимика и манера речи привносили в этот узнаваемый образ немного французской пикантности.

Родион повесил на спинку стула свою замшевую куртку, присел и, стремясь поддержать непринужденный тон разговора, поинтересовался:

– Отчего же исторический? Здесь обедали Пикассо и Модильяни?

– Нет, Ленин и Троцкий. Это было их излюбленным местом для ведения революционных бесед, – улыбнулась Ирина.

– Ну, тогда мы должны поддержать эту традицию и обсудить что-нибудь революционное, – иронически заметил Родион и принял из рук официанта меню.

Разговор завязался легко: Ирина оказалась очень оживленной собеседницей, была хорошо знакома со многими журналистскими публикациями Родиона и даже следила за его колонкой во «Франс Ньюс».

Продумывая накануне стратегию построения беседы, Родион принял решение не вводить переводчицу в заблуждение и не использовать никаких ложных мотивов для этой встречи. Однако и все подробности дела сообщать ей он не собирался.

– Итак, о чем же вы хотели со мной поговорить? – спросила она, глядя на него открыто и спокойно.

– О русско-французских проектах Давида Рувэ, с которым вы много лет сотрудничали.

– Да, я сопровождала Давида во всех его поездках в Москву, а также помогала ему проводить переговоры в Ницце, когда туда наведывались его российские клиенты, – подтвердила Ирина. – А почему вы вдруг этим интересуетесь?

– В связи с одним делом ко мне в руки попал перечень некоммерческих проектов, которые субсидировались Министерством культуры в последнее время. И я не мог не обратить внимание, что инициативы Давида Рувэ получали очень серьезное финансирование.

– И вам показалось это подозрительным?

– К окончательным выводам я еще не пришел, поэтому и решил переговорить с вами. Вы же были непосредственной участницей Московского салона…

– Да, и он прошел с огромным успехом!

– Я видел российские пресс-релизы – действительно, грандиозно.

– Давид очень много сил отдал, стараясь привезти в Россию лучшие образцы современного искусства…

– Скажите, а какие-то деловые встречи во время этой выставки происходили?

– Были конференции для СМИ, беседы с искусствоведами, несколько сетов переговоров с потенциальными покупателями…

– И вы на них присутствовали?

– Конечно! Российские бизнесмены редко бегло владеют французским, а Давид совсем не говорит по-русски.

– А вот этот человек вам знаком? Может, он тоже участвовал во встречах? – скользящим движением Родион подтолкнул к ней свой смартфон с фотографией Раевского.

– Нет, я первый раз его вижу.

– И имен лиц, с которыми встречался Рувэ в Москве, вы наверняка не помните, – предположил Родион. – Давно ведь дело было…

– Конечно, не помню, – пожала плечами Ирина. – Но у меня в электронной почте скорее всего сохранился файл с повесткой дня. В нее были внесены адреса, по которым проводились переговоры… Может быть, там есть и фамилии, хотя навряд ли.

– Вы могли бы поделиться со мной этой информацией? Конфиденциальность я вам гарантирую.

Ирина задумалась.

– Понимаете, эта повестка циркулировала между очень ограниченным кругом лиц, – виновато произнесла она, – и я не имею права вам ее пересылать. Но вы серьезный журналист и всегда соблюдали этику, я вам доверяю. Я найду документ, а вы выпишете из него нужные координаты… Однако этот разговор должен остаться между нами.

– Спасибо, Ирина. Поверьте, меньше всего мне хотелось бы втянуть вас в неприятности. Вы мне очень помогли, – Родион улыбнулся ей искренне. – Господину Рувэ весьма повезло: уверен, что все его переговоры с вашим участием заканчивались успешными сделками.

– Не все, но многие, – Ирина явно не уловила никакого подвоха в этой подводке. – Давид тогда продал всего несколько дорогостоящих полотен.

– Из тех, которые вы привозили на вернисаж?

Ирина с сомнением покачала головой.

– Нет, это вряд ли! Московский салон был некоммерческим событием, не подразумевавшим никаких продаж. Все картины должны были потом вернуться во Францию, – она была явно озадачена. – Честно говоря, я этим вопросом как-то и не задавалась…

– Ну, неважно, – успокоил ее Родион. – Вот уже и несут заказ! Ваша утка выглядит очень соблазнительно!

Разделывая свое дымящееся рыбное филе с полентой, он напоследок спросил как бы между делом:

– Вам же нравилось работать с Давидом… Отчего вы ушли?

Ирина стушевалась.

– У нас возник… конфликт интересов. Впрочем, ничего серьезного. К тому же мне просто захотелось вернуться в Париж и начать вести более оседлый образ жизни.

– Как я вас понимаю! Постоянные командировки очень изматывают. Да и сильные мира сего – непростой круг для общения, у них свои причуды.

– Вы правы. Этим людям все дозволено: они не видят разницы между покупкой дорогой картины, эксклюзивной машины или трофейной спутницы, – ее нежное лицо вдруг вспыхнуло гневным румянцем. – Но я вряд ли открываю вам глаза на мир: в вашей книге о «человеческом трафике» приводятся куда более вопиющие примеры торговли людьми.

С чуткостью корабельного барометра Родион уловил смену ее настроения и решил не нагнетать ситуацию: он уже мог предположить, что послужило причиной ухода Ирины от Рувэ – тот наверняка пытался использовать ее личное обаяние в собственных целях. Родиону была симпатична эта безыскусная привлекательная женщина; он решил закончить допрос и поговорить об отвлеченном – тем более что главное он для себя уже выяснил.

– А давайте не будем о грустном! Послушайте лучше, какая история со мной недавно приключилась: тоже из сферы искусств. Я отправился на антикварный рынок в Сент-Уэне в поисках подарка и случайно набрел там на лавку одного торговца – Тристана Леру. Сам по себе он очень необычный персонаж, но дело даже не в этом. Я купил у Леру рисунок, который, вполне может статься, принадлежит руке самого Октава Монтравеля! По крайней мере так утверждают некоторые эксперты. Это эскиз к его последней статуе, которая исчезла при таинственных обстоятельствах во время войны. Она называлась «Итея». Вам знаком этот сюжет?

– Нет.

– О, ну тогда послушайте…