Четвертая глава

Неуверенность: Новый кризис психического здоровья

Все началось во время каникул, которые студентка Калифорнийского института в Беркли Илаф Есуф проводила дома. Возвращаясь с матерью из похода по магазинам, она неожиданно почувствовала тоску и разрыдалась.

Когда мы въехали во двор, мои рукава были мокрыми от слез. Мама была ошарашена. Она взяла меня за руки и спросила, почему я плачу, но я не знала, что ответить. Внезапно нахлынувшая беспричинная тоска не проходила, и расстроенная мама просто стояла у двери и ждала, когда я приду в себя. Я не знаю, в чем дело и почему я так себя чувствую, но обещаю, что со мной все будет в порядке. Примерно это я себя говорю, когда начинаю без повода реветь на улице.

Илаф Есуф в студенческой газете Daily Californian

В Интернете айдженеры выглядят такими счастливыми, когда кривляются в Snapchat или улыбаются в Instagram. Но если копнуть глубже, то все не так просто. Поколение I стоит на грани самого разрушительного кризиса психического здоровья, с которым только сталкивалась молодежь за последние несколько десятков лет. Ситуация выглядит безоблачной только на первый взгляд.

Все (не) классно

Знаешь, что самое классное? ВСЕ!

Лего-фильм

В наши дни Интернет, как и общество в целом, настойчиво продвигает и поощряет безграничный позитив. Посты в социальных сетях посвящены ярким и счастливым моментам в жизни и очень редко печальным: на селфи не улыбаются только в тех случаях, когда делают «утиное лицо» (duck face).

Сфокусированность на позитиве уходит своими корнями в тренд, который задали беби-бумеры, доработали представители поколения Х и довели до апогея миллениалы: все это следствие растущего индивидуализма, изначально присущего американской культуре. Основное внимание в индивидуалистических культурах уделяется личности, а не общественным нормам и правилам. Индивидуализм лежит в основе самых фундаментальных культурных изменений последнего времени, начиная с трендов, которые принято считать положительными (все реже кто-то сомневается, что люди равны независимо от расы, пола и сексуальной ориентации) и заканчивая отрицательными трендами (очень многие люди считают, что им «все должны»). Индивидуализм также поощряет чрезмерно оптимистичную оценку человеком своего положения, возможностей или достижений. Позитивный эгоизм является неотъемлемым признаком индивидуалистических культур, в которых ценятся самоуважение и умение продвигать себя. На волне индивидуализма, поднявшейся в 1990-х и 2000-х годах, миллениалы быстро заработали репутацию сверхсамоуверенных людей с нереалистичными ожиданиями за свой нарциссизм, позитивный эгоизм и амбициозность. Однако вышеуказанные тренды ослабли, и айдженеры уже не те самоуверенные оптимисты, которыми были миллениалы в их возрасте. Айдженеры менее склонны к нарциссизму, а их ожидания от жизни стали более приземленными, из чего следует, что присущее многим миллениалам мнение, что им «все должны», возможно, скоро перестанет быть привычным.

В 2000-х годах подростки-миллениалы, несомненно, были более счастливы, нежели их сверстники из поколения Х, которые взрослели в 1990-е – эпоху черных футболок и разговоров о том, у кого сильнее депрессия. Упор на свободу, оптимизм и индивидуализм предоставил подросткам лучшие условия для саморазвития и в результате сделал их более счастливыми.

Рис. 4.1. Процент учеников 8, 10 и 12-х классов, заявивших, что считают себя «очень счастливыми». Monitoring the Future, 1991–2015

С выходом на сцену айдженеров ситуация с уровнем счастья среди подростков начала меняться в худшую сторону. В первую очередь это относится к ученикам восьмых и десятых классов (см. рис. 4.1). Как только айдженеры начали принимать участие в опросах, высокий уровень счастья, характерный для миллениалов, начал стремительно падать. Каким-то образом поп-культура смогла предугадать эти события, что проявилось, например, в изменении тематики фильмов для подростков: на смену комедиям о тусующихся старшеклассниках («Американский пирог», «SuperПерцы»), пришли истории о выживании молодых людей в мрачном антиутопическом будущем («Голодные игры», «Дивергент»).

Разумеется, вопрос счастья является важным, но не единственным, тем более что снижение нельзя назвать критичным. Поэтому следует внимательно изучить тренды, влияющие на психологическое благополучие молодежи.

Первый тревожный звонок прозвучал, когда айдженеры начали отвечать на вопрос о том, насколько они удовлетворены собой и своей жизнью в целом. В период с 1980-х до 2000-х годов количество довольных жизнью подростков постоянно росло. Затем, с появлением в 2012–2013 годах первых айдженеров-двенадатиклассников, уровень удовлетворенности начал стремительно падать, достигнув к 2015 году исторического минимума (см. рис. 4.2). Таким образом, как только подростки стали реже общаться с друзьями вживую и проводить больше времени с телефонами, уровень удовлетворенности жизнью обрушился с невероятной скоростью.

Внезапный, катастрофический сдвиг всего за три года свел на нет успехи, достигнутые более чем за два десятилетия. И это, как выяснилось, всего лишь верхушка айсберга.

Лишние и одинокие

Тринадцатилетняя Грейс Назарян однажды открыла свою страничку в Instagram и увидела фотографии своих лучших друзей, которые развлекались без нее на вечеринке по случаю дня рождения.

Я поняла, что там, типа, были все кроме меня… Я думала только о том, как они хорошо проводят без меня время. Мне было очень плохо и обидно.

Грейс Назарян в эфире телепередачи Today

Подобные ситуации становятся все более обычными: если раньше подростки узнавали о пропущенных тусовках из случайно подслушанных в школе разговоров, то теперь они могут своими глазами увидеть подробнейшие, буквально поминутные отчеты о любых мероприятиях, на которые их не пригласили. Айдженеры даже придумали специальный термин – FOMO (англ. Fear of missing out – боязнь пропустить важное событие). Подобный термин сам по себе может загнать в депрессию или вызвать чувство одиночества.

Конечно, онлайн-коммуникация имеет свои преимущества и может давать противоположный эффект, поскольку она позволяет подросткам оставаться на связи, даже когда их разделяют огромные расстояния. Они непрерывно общаются в Интернете, обмениваются текстовыми сообщениями и смешными фотографиями в Snapchat и держат друг друга в курсе последних событий. Увы, но все это не избавляет от одиночества. За период с 2011 по 2015 год количество страдающих от одиночества учеников восьмых и десятых классов выросло на 31 %, а двенадцатиклассников – на 22 % (см. рис. 4.3.) Колоссальные изменения произошли всего за четыре года. За весь период наблюдений, ведущихся с 1991 года, подростки никогда не были настолько одинокими.

Рис. 4.2. Процент учеников 12-х классов, довольных собой и своей жизнью в целом. Monitoring the Future, 1976–2015

Как и следовало ожидать, в эпоху FOMO количество подростков, которые постоянно чувствуют себя лишними или отвергнутыми, еще выше, причем во всех трех возрастных группах. При этом рост такой же стремительный, как и в случае с одиночеством. (см. рис. 4.3.)

Настолько масштабные и стремительные изменения весьма необычны, поэтому они должны иметь под собой какую-то очень конкретную и вескую причину. Если принять во внимание тайминг, то наиболее вероятной причиной являются смартфоны, поскольку именно они прямо и косвенно заменили собой живое личное общение. Если подросток все меньше уделяет времени тем видам деятельности, которые избавляют от одиночества, и одновременно делает все для того, чтобы свести к минимуму личное общение, то совершенно не удивительно, что рано или поздно он начнет жаловаться на одиночество. Вероятный механизм приведен на Рис. 4.4.

Рис. 4.3. Процент учеников 8, 10 и 12-х классов, которые согласны или скорее согласны с утверждением «я часто чувствую себя лишним и отвергнутым» и «я часто чувствую себя одиноким». Monitoring the Future, 1991–2015

Постоянно растущий дефицит личного общения можно сравнить с наемным убийцей, который является исполнителем, но никак не организатором преступления. Так вот экранное время не только нанимает убийцу, но и на всякий случай само делает пару контрольных выстрелов.

Важное замечание: это не модель того, как личное общение и экранное время влияют на конкретных людей, потому что подростки, которые проводят больше времени в социальных сетях, также больше времени уделяют личному общению – в обоих случаях социально активные тинейджеры всегда более активны, нежели их менее общительные сверстники. Скорее это гипотеза, которая объясняет то, как оба фактора работают на уровне целого поколения: когда подростки проводят больше времени перед экранами и меньше времени общаются лично, тогда растет уровень одиночества.

Рис. 4.4. Вероятная модель возникновения и развития чувства одиночества у представителей поколения I

Предположим, что не смартфоны делают людей более одинокими, а, наоборот, одиночество вынуждает чаще пользоваться смартфонами. Однако в условиях резкого и стремительного увеличения числа одиноких подростков это предположение никак нельзя признать логичным. Если одиночество вынуждает чаще пользоваться смартфонами, то ничем не объяснимый и взрывной рост одиночества с необходимостью должен был бы вызвать столь же внезапный рост популярности смартфонов. Представляется, что все произошло с точностью наоборот: внезапно ставшие популярными смартфоны увеличили экранное время, что, в свою очередь, привело к росту одиночества. Кроме того, как мы уже выяснили в прошлой главе, некоторые исследования доказали, что между пользованием социальными сетями и негативными эмоциями существует прямая зависимость: чем больше времени человек проводит в социальных сетях, тем больше негативных эмоций он испытывает.

Несмотря на то что тренд к увеличению числа подростков, которые чувствуют себя никому не нужными, зафиксирован как среди юношей, так и среди девушек, последних он затронул особенно сильно. С 2010 по 2015 год количество девушек, считающих себя отверженными, возросло на 48 %, а юношей – на 27 %. Девушки пользуются социальными сетями чаще, чем юноши, соответственно, вероятность того, что после просмотра фотографий с вечеринок, на которые их не пригласили, они будут чувствовать себя отверженными и одинокими, значительно выше. Кроме того, социальные сети идеально приспособлены для выражения вербальной агрессии, которую обычно выбирают девушки. Ни для кого не секрет, что юноши во все времена отдавали предпочтение насилию физическому, а девушки – вербальному, и с появлением Интернета ситуация не изменилась. Социальные сети предоставляют ученицам средней и старшей школы круглосуточно работающую площадку, которая идеально приспособлена для травли и остракизма других девушек. Девушки становятся жертвами кибербуллинга в два раза чаще, чем юноши; согласно опросу YRBSS, кибербуллингу подвергаются 22 % девушек и 10 % юношей. Социальная жизнь девушек поколения I проходит онлайн, поэтому нет ничего удивительного в том, что они чувствуют себя отверженными и одинокими в жизни обычной.