Глава двенадцатая
– Давай, выходи, хватит сопли жевать, – вытолкнул он Куртымова за калитку, мимоходом глянув на часы. Не за горами одиннадцать вечера, плыли черные тучи, усиливался ветер. За спиной в частном доме осталась девочка с острым носиком и большими глазами, маленькая жена, которую он вряд ли отважился бы назвать миловидной (но тут каждому свое), страх в глазах и ненужные вопросы…
– Я не сопли жую, – обиделся Куртымов, – а булочку. Не знаю, куда ты меня тащишь, командир, поэтому на всякий случай лучше перехватить… Может, скажешь, куда мы идем?
– Тут недалеко, – уверил Алексей, – минут за восемь добежим дворами. Навестим нашего коллегу.
Две фигуры растворились в темноте переулка и вскоре всплыли в противоположной от улицы Конармейской части частного сектора. Население уже спало, лишь кое-где лениво брехали собаки.
Приземистое строение разделялось на две квартиры. Чахлая клумба, почему-то детская песочница, крыльцо отсутствовало (хотя по замыслу должно было быть) – приходилось высоко поднимать ноги, чтобы прямо с земли попасть в дом.
На призывный стук внутри долго ворчали, что-то падало, потом зашлепали тапки, появилась заспанная физиономия Стаса Вишневского.
– О, мать вашу, коллеги… – растерянно забормотал он. – Вроде расстались уже, выспаться собрался без всяких отвлекающих факторов… Что случилось, командир? – Он постепенно приходил в себя.
– Три минуты на сборы – и за калитку, – распорядился Алексей. – Оружие не забудь.
– Так и будем всех собирать? – не понял Куртымов. – Ты бы хоть машину тогда взял.
– Не будем собирать, – проворчал Черкасов. – Хватит уже собранного. Пойдем гниду брать.
Они молчали, потрясенные, когда Алексей в трех словах описал ситуацию. Снова беготня по темным закоулкам, шарахались редкие прохожие, гавкали собаки. Городок был компактный, но побегать пришлось.
Незадолго до полуночи они просочились в переулок, дальше шли, прижимаясь к заборам. Крючок калитки пришлось подцеплять перочинным ножиком, следить, чтобы не скрипнуло. Свет не горел, занавески были задернуты. Оперативники по одному прошли по прополотой дорожке, собрались у крыльца.
– Стас, давай к заднему окну, – шепотом приказал Алексей. – Спрячься там где-нибудь, не отсвечивай.
– Командир, а ты уверен, что это он? – выдохнул оперативник.
– Уверен, мужики, это он. Как бы странно это ни выглядело…
– Ну, смотри, Макарыч, считай, что мы тебе слепо доверяем…
Оперативник растворился за углом. Алексей первым поднялся на крыльцо, прижался к стене слева от входной двери. Глухо дыша, следом взгромоздился Куртымов, по знаку прислонился к правой стене – от греха подальше. Начнет подозреваемый пулять через дверь – никакое дерево не остановит…
Алексей постучал. Ждать пришлось недолго, послышались шаги.
– Кто? – Голос человека звучал печально и как-то обреченно. Он явно не спал.
– Петр Антонович, это Черкасов, – бодро сообщил Алексей. – Откройте, надо обсудить кое-что. Я, кажется, знаю, с кем мы имеем дело, но хотелось бы прежде обговорить все с опытным человеком. Прошу прощения, что так поздно.
Капитан напрягся. Застыл и Куртымов, подался вперед. Алексей предостерегающе вскинул руку – не высовываться!
– Хорошо, Алексей Макарович, как скажешь… – За дверью вздохнули. – Ты один?
– Один, Петр Антонович.
– Серьезно? Странно, – мужчина невесело усмехнулся. – Вроде трое прошли от калитки. Даже узнал по походке – Вишневский Стас, Куртымов Ленька… Или показалось?
Алексей заскрипел зубами. Чувствовал преступник, что обложили его, нервы на пределе, сна ни в одном глазу, реагирует на каждый шорох…
– Нас больше, Петр Антонович. Это вы троих видели, но за пределами участка есть и другие. Может, бросите оружие и выйдете с поднятыми руками – чтобы не устраивать шум на весь город?
– Причина?
– А причина, полагаю, веская. Я нашел тайничок в землянке в Чертовом бору – вы это и сами сообразили. Походил вокруг, поднял папироску – как раз из тех, что вы курите. У вас привычка – разжевывать мундштук, причем вертите ее во рту и трете зубами со всех сторон. Немногие это делают. Иногда и поджечь забываете, а то намеренно так поступаете – вроде как избавляетесь от пагубной привычки. Папироска у меня, можем экспертизу провести, сравнить с отпечатками ваших зубов. Но нужно? Вы заволновались, узнав про мои достижения. Я виду не подавал, что знаю про вас. Вы слегка успокоились, стали мыслить здраво. Но напрямую контактировать с сообщниками зареклись. Я следил за вами, когда вы в десятом часу вечера ушли с работы. Вы опытный сыщик, но и я не последняя ищейка. Несколько раз вы чуть не засекли меня… но обошлось. Вы направлялись явно не домой, плутали закоулками. Старая бойлерная в Парадном переулке, вы зашли за нее – как бы справить нужду, потом вышли. На этом месте я с вами расстался, сообразив, что у вас там «почтовый ящик». Запашок за бойлерной, конечно, знатный… У меня фонарик был. Ржавый щиток на стене – ну, кому туда лазить? Щель за стальной обшивкой, куда вы прячете свои «любовные» записки. Метод старый, в войну он применялся обеими сторонами. Вы же помните, что написали в последней записке? «Уйти на дно. Пока никакой работы» – впрочем, за дословность не ручаюсь. Писали левой рукой, как курица лапой, но я-то видел, что это были вы… Придет ли кто за запиской? И когда это случится? Посадить туда засаду – дело неблагодарное, за этой будкой особо не спрячешься. Да и нервы надо иметь крепкие, чтобы там сидеть. Вы сами нам скажете, кто ваш сообщник, верно? Хоть чем-то искупите вину – у вас же где-то спрятаны остатки совести? Признаться честно, я сначала не поверил: такой проверенный, опытный сотрудник, в войну партизанил, семью каратели расстреляли…
– Ладно, открываю, ваша взяла, – проворчал из-за двери Конышев. – Кладу пистолет на пол…
И он действительно что-то положил на пол! Потом заскрипела проворачиваемая собачка замка. Алексей бы не попался на эту удочку, но Куртымов… Он подался вперед, шагнул под дверь. Алексей успел возмущенно зашипеть, вскинул руку…
Поздно! Из дома загремели выстрелы, пули в щепки разнесли хлипкую дверь. И все это досталось Куртымову! Оперативник извивался, кричал от боли, у него подкосились ноги, он покатился с крыльца.
Алексей тоже открыл огонь, выставив только руку. Он высаживал патрон за патроном. Пули доламывали дерево, легко пролетали внутрь. Он расстрелял всю обойму – и надо же, дождался стона.
Пустая обойма выпала из рукоятки, он загнал новую, передернул затвор и пошел на приступ. Он пнул по двери, она распахнулась, повиснув на петлях. Алексей бросился внутрь с боевым воплем, снова стрелял.
Конышев был жив! Он убегал в глубь жилища, держась за простреленный бок, валко перешагнул через порог, ушел в крохотную спальню. На пороге обернулся, дважды выстрелил. Алексей отпрянул, щепа вонзилась в кожу виска, вызвав острую боль. Несколько секунд он был дезориентирован. За это время Конышев пробежал свою спальню, распахнул окно.
Снова загремели выстрелы, кто-то закричал. Там же Вишневский!
Капитан стиснул зубы, кинулся через комнату в спальню, но Конышева уже и след простыл, только оконная рама с разбитым стеклом еще ходила ходуном. Он бросился к окну, полный отвратительных предчувствий, перевалился через подоконник.
Вишневский лежал на боку в крохотном палисаднике, корчился, стонал.
– Ты жив? – кинулся к нему Черкасов.
– Жив я… – выдавил Стас. – Время не теряй, командир… Возьми его, или прибей к чертовой матери… Он на соседнем участке…
Часть забора действительно была выломана – эти доски еще до революции сгнили! Алексей пролез в пролом, бросился на землю, увертываясь от пуль. Конышев грузно бежал по грядкам. Он продолжал держаться за бок, ноги заметно подкашивались. У Алексея пот струился со лба, глаза невыносимо щипало.
– Конышев, остановись! – проорал он, вставая на колени.
Тот обернулся, выпустил еще пулю. Алексей распластался. А когда вскочил, чтобы открыть огонь, предатель уже куда-то проваливался. Кричал с надрывом, трещали доски. В яму угодил! Как это кстати! Алексей побежал, пригибаясь, давил какие-то посадки, путался в разбросанных досках.
У преступника еще не иссякли силы, он высунулся из ямы, открыл огонь. Алексей влетел на молодые картофельные всходы, трухлявая фанера выстрелила из-под ноги, тоже отправилась в полет. Он повалился метрах в десяти от ямы, дважды выстрелил с вытянутых рук.
Ответного выстрела Алексей не дождался. Он напряженно всматривался во тьму, палец дрожал на спусковом крючке. Два патрона в пистолете, а в кармане третья запасная обойма.
В окрестных домах уже шумели люди, хлопали окна. Впрочем, дом, на участке которого разворачивались события, не подавал признаков жизни. Попрятались жильцы. Пальбу слышали со всех сторон, скоро патрули подъедут…
– Петр Антонович, ты здесь? – поинтересовался капитан.
– Здесь, товарищ капитан, и не надейся… – прокряхтел Конышев.
– Куда провалился-то?
– Да хрен поймешь… Сарай, наверное, разбирали, дырка в земле осталась…
– Пистолет выбрасывай и выползай, хватит дурковать. Скоро патруль подскочит. А тебе медицинская помощь нужна.
– Ничего, перебьюсь пока… – Он с трудом говорил, боль душила.
– Кто твои сообщники, Петр Антонович? Все равно придется говорить, давай уж сразу.
– А вот этого, Алексей Макарович, ты никогда не узнаешь, уж не обессудь…
– Почему так вышло, Петр Антонович? Ты же не выдуманный персонаж, реально геройствовал в войну, в партизанах был, семью твою каратели убили…
– Каратели, говоришь… – Конышев засмеялся, но это больше походило на хриплый кашель. – Это сказочка для тех, кто не знает, что произошло на самом деле… В лесу они прятались от карателей, зимой было дело. Мы немцев хорошо потрепали, они уходили разрозненными группами. Человек пять фрицев на мою семью нарвались в землянке, схватили, потащили с собой… А когда наши стали из леса орать, чтобы сдавались, прикрылись моей Аленой и сыновьями-подростками Пашкой и Сережкой… Пятились к оврагу, а этих, как щит, использовали… Партизаны выпившие были, им по хрен мороз, открыли огонь и всех положили… Потом дошло, что натворили, моих оттащили, сложили отдельно – как будто немцы расстреляли…
– Но это война, Петр Антонович. Значит, была суровая необходимость.
– Не было суровой необходимости… Обычная раненая солдатня из вермахта, с ними унтер-офицер… Ну, ушли бы – да и черт с ними… Постарались, герои. Я позднее узнал, что было на самом деле. Баба из соседнего села на опушке пряталась, все видела… Никому не сказал, что знаю. Пусть будут каратели – ладно… И что интересно, заправлял этой группой наших товарищей Нестеренко Павел Евдокимович, нынешний секретарь горкома…
– Что ж вы с ним не рассчитались в первую очередь?
– Успеется, дойдет черед и до Павла Евдокимовича…
– То есть преисполнился ты с той поры лютой ненависти – к коммунистам, к своей стране, к существующему строю…
– Да уж невзлюбил, прав ты, Алексей Макарович. Ожесточился, зачерствел, совесть кончилась. Понял в один прекрасный момент, что теперь вам всем буду глотки рвать – до самой смерти…
– Но рассудок-то ты сохранил. Вон как рядился под своего – распутывал преступления, в которых сам же и участвовал… Ладно, не о высоких моральных категориях сейчас речь. Кто твои сообщники? Или хочешь об этом рассказать в другой обстановке?
– Вовсе не хочу рассказывать… – Конышев снова засмеялся, от этого смеха кровь застыла в жилах. – Пусть заканчивают, что я с ними не закончил. Вам никогда до них не добраться…
С улицы донесся шум – подъехала машина, выгружались люди с оружием.
– Выходи, Петр Антонович, у тебя все равно патроны кончились. Это конец, признайся.
– Неправда, есть еще один патрончик…
– И на что он тебе?
– А ты догадайся…
Страшное предчувствие заставило Алексея вскочить. Только не это! Выстрел прозвучал из ямы – как из ржавого ведра. Капитан бросился вперед, схватившись за голову. Словно специально, вылезла луна, чтобы издевательски все осветить!
Конышев лежал на дне ямы, подогнув ногу. Из разбитой височной кости выползала черная каша.
Алексей закачался, опустился на корточки. Тошнота сдавила горло. Он снова допустил ошибку – теперь уже с фатальными последствиями…
Дальше все было как в липком, плохо пахнущем сне. Он орал ломающимся голосом: «Не стрелять! Уголовный розыск, капитан Черкасов!» По огороду топали люди с автоматами. Он брел обратно, пролез через дыру в заборе.
Вишневский был жив, истекал кровью, схватившись за живот, бормотал: «Да живой я, командир, живой, что мне сделается… Вот же сука этот Конышев, никогда бы не подумал, в живот мне, падла, пальнул…»
Подъехала машина из районной больницы, люди с носилками пытались пробиться в палисадник.
Алексей побрел в обход дома, опустился на колени у распростертого тела второго товарища, перевернул его. Куртымов был мертв, короткая курточка взмокла от крови.
А дома его продолжали ждать маленькая жена и девочка с большими глазами…
Он выл на ядовито-желтую луну, бился головой обо все доступные твердые предметы. Остаток ночи провел в больнице, где хирурги оперировали Вишневского.
Прибыл бледный и заспанный майор Черепанов, выслушал сбивчивый отчет, уставился так, будто ядерный гриб и капитан Черкасов – одно и то же.
Это чушь! Старший лейтенант Конышев не может быть человеком из преступной группировки! Майор пробился к еле живому Вишневскому, и тот подтвердил с пеной на губах, что Конышев первым открыл огонь, он и есть – тот самый форменный злодей…
Система оповещения работала исправно. Из тумана, застилающего глаза, возникали знакомые лица. У Пашки Чумакова дрожало лицо. Мялся, как бедный родственник, Петров. Набычился Гундарь, провожая недобрым взглядом всех носящихся мимо палаты людей в белых халатах. Объявился почерневший Дьяченко – запашок присутствовал, нарисовались, ваше высочество…
Операция закончилась, Вишневский пребывал без сознания. «Состояние стабильно тяжелое, – объяснил врач, у которого руки до сих пор были по локоть в крови. – Пуля разворотила кишечник, едва извлекли, там теперь не кишки, а нарезка из ливера…»
Вишневский скончался под утро после внезапного приступа – тяжело вздохнул и навсегда успокоился. «Вы же говорили, что состояние стабильное», – не мог поверить Алексей. «Стабильно тяжелое, – поправлял доктор, – мы сделали все, что могли».
Люди угрюмо смотрели на Черкасова, ясно давая понять, что они думают. Да пошли они к черту! Все мы крепки задним умом!
Поспать этой ночью удалось часа полтора – в больничном коридоре, под лязг каталок и бредни больных. Состояние было убийственное. В одночасье группа лишилась трех человек (вернее, двух, если не считать крота), и это было слишком высокой ценой…
Он каменел, шатался по городу бледным призраком. Работа валилась из рук. Часть задачи худо-бедно выполнили, но с устранением осведомителя банды шансы выявить остальных стремительно скатились к нолю.
Тела погибших перевезли в морг. Билась в истерике жена убитого сотрудника, ее пыталась успокоить маленькая девочка, уже привыкшая называть Куртымова папой.
Беседа с майором Черепановым длилась больше часа. Майор был зол, и кабы не «особые» обстоятельства, оргвыводы в отношении нового начальника уголовного розыска могли бы распространиться очень далеко.
К тайнику с запиской в Парадном переулке никто не приходил – очевидно, члены банды и так все знали. Во всяком случае записка оставалась нетронутой. Алексей принял трудное решение убрать людей из переулка – потерь и так было выше крыши.
Дьяченко бычился и вообще прекратил разговаривать. План дальнейших оперативно-разыскных мероприятий никак не составлялся, все ниточки были оборваны или вели в никуда.
В районе обеда Алексей добрел до отчего дома – просто так, посидеть в тишине – дома, говорят, и стены помогают. Он ожесточенно воевал с замком, когда приоткрылась дверь шестой квартиры и появился робкий глаз соседа.
– С добрым вас днем, Алексей Макарович, – вкрадчиво поздоровался Чаплин.
– И вас по тому же месту, – неприязненно покосился на него Алексей. – Снова не на работе, Яков Моисеевич?
– Ой, да я вас умоляю… – смутился сосед, – сегодня именно тот день, который принято называть выходным. Причем не в календарном плане, а в фактическом… Такое случается не чаще раза или двух в месяц, просто праздник какой-то…
– Тогда с праздником, Яков Моисеевич. Вы хотели что-то сказать? Я могу для вас что-то сделать?
– Нет, не сегодня, – пробормотал сосед. – Вот смотрю я на вас, Алексей Макарович, и как-то пропадает желание просить у вас совета или содействовать в помощи, учитывая ваше служебное положение… У вас тяжелая работа, мне бы не хотелось такую: сплошные переработки и отчаянный риск, м-да… Извините, что посмел вас отвлечь от сложных операций с ключом, который вы, кстати, вставляете не тем концом…
Такое ощущение, что он весь день находился под пристальным наблюдением. Следили свои, следили чужие, соглядатаи менялись, и замыслы у них были разные, но постоянно кто-то присутствовал и обращал на него внимание. Порой эти взгляды сверлили, как дрель, вгрызаясь в мозг, и понимание, что вряд ли его покрошат в фарш при свете дня, мало успокаивало.
На углу барака мелькнула знакомая фигура, недобрый прищур из-под косматых бровей. Почему отныне их дороги с бывшим сослуживцем постоянно пересекаются? Он работает, или только тем и занимается, что подглядывает за Черкасовым? Хочет-то чего?
Головаш стоял на другой стороне дороги, смотрел насмешливо, предельно каверзно – дескать, мир слухами полнится, гражданин капитан, не фартит вам, но это ничего, главное, что вы сами пока живы…
Злость ударила в голову, Черкасов резко прыгнул на проезжую часть, чтобы раз и навсегда разобраться с этим типом. И отпрянул, точно ошпаренный, – самосвал словно специально ждал его! Водитель ругался, стучал кулаком по черепу.
Машина с ревом мчалась мимо, а Алексей настолько выпал из реальности, что даже не заметил ее. Сердце колотилось. Головаш пропал – вроде стоял на углу барака, а уже корова языком слизала. Иногда возникало сомнение: а реален ли этот персонаж? Или это угрызения совести трансформируют воображение во что-то говорящее и как будто материальное? Если это так, то у капитана Черкасова большие проблемы. О чем, вообще, речь? Какие угрызения совести? Головаш – беспринципный аморальный тип, убил невинного человека, не имеет права дуться и вынашивать планы мщения…
День тянулся черепахой. Сторонился Дьяченко, остальные разговаривали сквозь зубы. Но что-то не давало покоя, интуиция прорывалась сквозь апатию, пыталась что-то сообщить. Он понимал лишь одно: будь крайне осторожен. Если найдут твой труп, то многие в этом городе вздохнут с облегчением. И вряд ли силовые структуры будут рыть землю, чтобы найти твоих убийц… Самое время обнулиться, начать все заново.
Он покинул отдел в девятом часу вечера, скатился по лестнице в вестибюль. У стойки дежурного прохлаждались двое, что-то выспрашивали. Обнаружив, что он спускается, заступили дорогу.
Данная парочка тоже не вызывала положительных эмоций. Офицеры государственной безопасности снова были в штатском. Капитан Мирский с трудом скрывал злорадную усмешку – самое время порадоваться неудачам «смежников». На лицо Риты Рахимович была надета маска – она не отражала эмоций. Прохладный блеск в глазах – возможно, толика сочувствия. Хотя с чего бы?
– Продолжаем упорствовать, Алексей Макарович? – тихо сказал Мирский. – Нам известно о ваших достижениях и неудачах на поприще уголовного розыска. Полагаю, вы в тупике? Недавно мы имели беседу с вашим непосредственным начальником майором Черепановым и несколько удивлены. Наше предложение о ходатайстве перед руководством о снятии вас с должности и привлечении к ответственности за недолжное исполнение своих обязанностей повлекло неоднозначную реакцию. Виктор Андреевич, в принципе, не против, но чего-то боится, предлагает дать вам еще один шанс, и это несколько озадачивает. У вас серьезные покровители в Управлении по оперативному розыску? Или данная организация – всего лишь прикрытие? Странно, почему мы с коллегой об этом не знаем? Допустим, вы новый сотрудник, еще не разобрались с делами, но почему вы отвергаете сотрудничество с нашим министерством?
– Вы предлагаете однобокое сотрудничество, Игорь Борисович, – сдерживая ярость, сказал Алексей, – от вас нет никакой пользы, и я не думаю, что будет. Вы все прекрасно знаете и без моих отчетов. Стоит ли время терять? Вы кромешно заняты, я кромешно занят…
– Но вы уже уходите с работы? – проницательно заметила Рита.
– О, вы составляете график моих посещений рабочего места? – удивился Алексей. – Ну, разумеется, если нет другой работы…
– Да как вы смеете? – вспыхнул Мирский.
– Простите, Игорь Борисович и Маргарита Юрьевна, – вздохнул Алексей, – меньше всего хотелось бы осложнять отношения. Но вы, конечно, в курсе, что произошло ночью, и насколько это может сказаться на нервах. Надеюсь, мне не поставят в вину, что в отделе окопался враг, и мне потребовалось целых три дня, чтобы его выявить?
– Вы не совсем справедливы к этому человеку, Игорь Борисович, – негромко заметила Рита, – он здесь всего лишь четыре дня, а уже вычислил подлеца в органах, сотрудничавшего с бандой…
– Да, но чего это стоило? – нахмурился Мирский. – Вина капитана Черкасова – в халатном отношении к планированию операций.
– Понимаю, – кивнул Алексей. – Вы бы все сделали куда продуманнее и эффективнее.
Определенно – игра в хорошего и плохого офицеров госбезопасности. Он учтиво попрощался, обогнул Мирского и устремился к выходу, чувствуя спиной их недовольные взгляды…