48

«Я не произвожу наркотики, – сказал некогда Сальвадор Дали. – Я сам – наркотик».

Ронан Линч выносил Джордан мозг. В ту самую секунду, когда он очнулся от сна, Джордан поняла: она, в общем, никогда не верила, что Хеннесси способна приснить нечто, отличное от себя. На интуитивном уровне она сомневалась, что Хеннесси могла приснить хоть что-то. И это казалось нелепым. Разумеется, Джордан ЗНАЛА, что Хеннесси была ответственна за появление своих двойников. Но никто и никогда не застигал ее в процессе. Единственное, при чем они присутствовали – это собственное сотворение; они обретали жизнь рядом с Хеннесси, парализованной и измученной процессом. Они не видели, как она засыпала и пробуждалась, принеся с собой нечто.

И, хотя они жили с этой истиной каждый день, Джордан с изумлением обнаружила, что никогда по-настоящему в это не верила.

Теперь уже окончательно рассвело, и в большие, покрытые пыльцой окна с одной стороны комнаты лился бесцветный солнечный свет, уничтожая тени и превращая помещение в выставку современного искусства и городского упадка. Было слышно, как над домом летит самолет, направляясь в аэропорт Даллеса; рев моторов напомнил им, что, несмотря на странную ночь, в округе Колумбия продолжалась обычная жизнь. Все девочки собрались в гостиной, вокруг желтого «Лексуса», как вокруг спасительного огня, с большим или меньшим вниманием глядя на Ронана Линча, который лежал, вытянувшись на блестящей парчовой кушетке с пулевыми отверстиями в спинке. Он был достаточно высок, чтобы упереться бритой головой в один угол и положить скрещенные ноги на противоположный подлокотник. Пока он спал – и пока Джордан приходила в себя после своего сонного приступа, – она изучала Ронана и представляла, как бы нарисовала его. Темные, угловатые линии одежды, бледные, угловатые черты лица, напряженное беспокойство, очевидное даже во сне. Она подумала: какие портреты получились бы из Ронана и его брата.

А потом Ронан проснулся и принес с собой свои сны.

И у Джордан взорвался мозг.

Не то чтобы он проснулся, и что-то внезапно возникло рядом с ним. Не то чтобы они постепенно проявились. Все было далеко не так просто. Скорее, он проснулся, и изменилось само время вокруг него – или общее восприятие времени. Потому что Джордан знала – а она ЗНАЛА, логически, теоретически, стопроцентно, – что Ронан лежал с пустыми руками… но вот в них оказался большой сверток, и мозг изо всех сил убеждал Джордан, что этот сверток был всегда. Каким-то образом реальность отредактировала себя, допуская присутствие вещи, которой не было раньше, и не позволяя Джордан увидеть, как эта вещь возникла.

Тринити выдохнула:

– Ох черт.

Вполне уместная реакция.

На коленях у Ронана лежал песок. Он был там и раньше? Отчасти мозг Джордан говорил: «Да, конечно», а отчасти возражал: «Нет, вспомни, Ронан был насквозь мокрый, как и все вы».

Магия.

Джордан всегда считала сны Хеннесси смертельным заболеванием, но теперь она поняла, что это, возможно, магия.

– Как по-твоему, он долго будет так лежать? – спросила Тринити, наклонившись над ним.

Ронан не двигался, точь-в-точь как Хеннесси после сна; по крайней мере, этот симптом был универсальным. Мэдокс помахала рукой у него перед носом.

– Хватит страдать фигней, – велела Джордан.

– Ничего себе, – сказала Джун. – Джордан, так должно быть? И у нее тоже должно быть так? Посмотри.

Она прижала палец к руке Ронана и продемонстрировала, как пружинит кожа, на вид здоровая и самая обычная.

Джордан не нашла ответа. У них были всего две единицы информации, а этого не хватало даже для самого слабого умозаключения.

– Может, он ее научит, – сказала Тринити.

– Ну да, если Хеннесси что и умеет, так это выслушивать поучения, – насмешливо фыркнула Мэдокс.

Джордан сказала:

– Ну или он приснит что-нибудь специально для нее. Не такое, как «Темная леди». Что-нибудь, что реально поможет.

Джун начала осторожно приподнимать сверток, и вдруг неожиданно Ронан хлопнул ее по руке.

– Отвали, блин, – сказал он и потянулся.

Все девушки рассмеялись, от удивления и еще чего-то трудноопределимого. Джордан видела, что они рады. Полны оптимизма. Сегодня они больше походили на нее, чем на Хеннесси.

Джордан была благодарна Ронану, скорее, за это, чем за то, что он выломал дверь затопленной ванной. В последние дни надежды им явно недоставало.

– Добро пожаловать домой, – сказала она. – Что ты принес нам сегодня? Я получу приз, если угадаю?

Ронан протянул Джордан сверток, стараясь не пролить сок, который держала Джун. Взглянув на него – и уже, несомненно, догадываясь – она развернула коричневую бумагу.

Внутри была картина в знакомой позолоченной раме.

Женщина в фиолетово-голубом платье, с вызовом упершаяся руками в бедра. С ее плеч свисал мужской пиджак. Она дерзко смотрела на зрителя.

Как и «Мона Лиза с татуировками», эта картина почти не отличалась от оригинала. Это была та самая «Темная леди», чья копия потребовала многих часов работы… но с лицом и татуировками Хеннесси.

Безупречная, тонкая подделка, не хуже тех, что производили они. Нет. Лучше. Потому что она источала то же магнетическое, потустороннее желание, что и оригинал (чего недоставало их копии). Это не была копия сна. Это был сон о сне. Идеальный. И даже лучше.

Ронан справился за полчаса.

Джордан поняла, что остальные думают то же самое, поскольку Тринити произнесла:

– У Джордан на это ушел бы год.

Ронан пожал плечами.

– Ты мог бы за ночь сделать больше, чем мы все, – сказала Джун.

Ронан пожал плечами.

– Чем ты вообще занимаешься целый день? – спросила Бруклин.

Он ухмыльнулся. Высокомерно. Самодовольно. Почему бы и нет? На что это похоже – вот такая жизнь? Он мог сделать что угодно.

Возможно, в том числе спасти их.

«Бывают дни, – говорил Дали, – когда мне кажется, что я умру от передозировки удовлетворения».

Джордан произнесла:

– Мы должны кое-что тебе рассказать.