Кто это сказал, что младенцы могут спать аж по двадцать часов в сутки? Такое и взрослому-то не под силу, или получается, что мы с Изой, сами того не зная, произвели на свет гиперактивного мутанта, явившегося на Землю, дабы поломать наши биологические часы.
Хьюго мало спит и, видимо, ночами тоже – невзирая на мою сладенькую дозу, подсыпанную в бутылочку еще с вечера. Когда я смотрю на себя в зеркало, то вижу своего отца, а в отражении Изы вижу ее мать. Короче, надо нам отдохнуть, иначе преждевременного старения не избежать.
Мы снова пристрастились к сиесте. Но есть проблема: я до сих пор не приступил к написанию хвалебной статьи о божественной Муне, поскольку каждый раз, когда просыпаюсь, голова как в тумане.
Хьюго все дрыгает ножками в своей дрыгалке. Глазки выпучит, зрачки расширены, так и кажется, что этот малыш вечно бодрствует. Сейчас вот пойду проверю, хорошо ли размолот белый порошок для грудничков.
Официально Нина сейчас на каникулах, но, в отличие от большинства подружек, проведет июль в детском лагере. Когда она, прожив там денек, возвращается домой, мы с Изой трепещем при мысли, что она там все перевернет вверх дном и устроит нам тут еще один скандал, тайну которого знает только она сама.
Можно изобразить так: я катаюсь по полу, суча ножками и вращаясь вокруг свой оси, как делают танцоры хип-хопа. В такие моменты волчок не остановить! К большому нашему облегчению, ей там весело и видны даже следы макияжа – на щечках и губках.
– А в меня опять кое-кто влюбился, – говорит она нам, – его зовут Кевин, и он ужасно красивый!
– Красивей, чем твой маленький братишка?
– Да уж конечно. Он просто сказочный принц, а не жабья рожа!
На этих словах Хьюго либо срыгивает, либо, если в настроении, квакает, и Нина чинно отбывает в свою спальню, как спящая красавица в замок. Мы наконец-то вздыхаем с облегчением и склоняемся к Хьюго – хорошенько рассмотреть его, чтобы найти хоть смутное сходство с земноводными. Как дети иногда жестоки друг к другу!
Летом не очень-то легко найти кормилицу, но у нас и выбора немного – в начале октября Изе возвращаться на работу воспитательницей детского сада. А что до меня, если честно, то тут и речи не идет о том, чтобы я ухаживал дома за Хьюго.
Мы ищем бесплатные объявления в булочных, часами бродим по специальным сайтам, интересуемся у всех друзей, выпрашиваем в мэрии местечко в детских яслях, звоним 1001 работницам детских садов, встречаемся с профессиональной сиделкой – но в итоге ничего. Мы совсем падаем духом.
Надеясь и почти уже не надеясь, что вдруг случится чудо и нам повезет, я делаю обход скверов. Безуспешно беседую с мамами очень антильского вида, у которых всегда целая ватага ребятишек; тщетно пытаюсь разговорить женщин в джеллаба (традиционная берберская одежда. – Прим. ред.), которые следят за детьми единственным глазом, не прикрытым чадрой; даже заговариваю по-английски с теми девушками, что предпочитают ходить парами. Увы – прогулка по скверу обернулась для меня мучительным провалом. Возвращаюсь раздосадованный, а навстречу Мария, наша консьержка. Увидела мое опрокинутое лицо и захотела узнать, в чем дело.
– Шо такое, мешье Фредериш? Опять в кармане шиш?
– Да вот ищу няню для Хьюго, черт бы побрал эту галеру!
– Да ведь и я могу пришмотреть за вашим малышом! Пошоветуйтеш ш мадам Ишабеллой и шкашите мне, пока я не уехала в отпушк в родные края.
Подумать только – выход-то был у нас под носом! Теперь дело за тем, чтобы убедить Изу: пусть наш Хьюго поживет в каморке размером с афишу 4×3, где уже ютятся пять человек. Уступив (а точнее сказать – поддавшись) моим железобетонным доводам, Иза соглашается, чтобы в ожидании лучшего Хьюго с начала рабочего сезона пожил в этой милой португальской семейке.
Глядя в зеркало на свой живот, я обнаруживаю, что кувада (кувада (от фр. couvade – «высиживание яиц») – распространенный у многих, в т. ч. средиземноморских, народов древний обычай, обрядовая имитация мужем поведения роженицы – Прим. пер.). Папаш – отнюдь не из области мифов: у меня выросло толстенькое пузцо! А с боков вываливаются из кальсон жировые складки. Пора немедленно возвращаться к занятиям спортом. Зову Нину совершить круголя на роликах. Она выражает согласие оглушительным воплем. А вот Изе больше хочется отдохнуть, а не ждать нас, качая коляску с Хьюго. Уф! Зато уж если речь заходит о безопасности Нины – тут она непреклонна и требует, чтобы я облачил ее в панцирь, словно черепашку ниндзя.
В эту жару середины июля Нина вот-вот растает, как мороженое на солнце. Для нее – каскетка, наколенники, налокотники, рукавицы, а для папы – ничего похожего: он в шортах и рубашке поло – подает прекрасный пример! В лифте она устраивает скандальчик: тоже хочет кататься без безопасного снаряжения.
Я говорю ей «нет» на третьем этаже. «Не настаивай» – на втором, «Ну, посмотрим» на первом, а когда уже выходим на улицу – «Твоя взяла». Результат – я складываю всю эту амуницию у большого почтового ящика, и мы катимся, оба легче воздуха, беспечные как дети, до тех пор пока Нина не падает и не ломает себе запястье.
Ох, был вчера суперденечек!.. Нина, которая прямо в больнице ревет как теленок, и еще радио. После 4 часов ожидания в очереди, среди стонов и ахов, где одни «га-га», другие «сю-сю», а кто-то и вовсе «бо-бо», наконец выходит гордая собою Нина с запястьем в гипсе. Я сообщил Изе об этом дурацком несчастье, но она не может понять, как Нина ухитрилась травмироваться. Я объясняю это никудышным качеством экипировки безопасности, произведенной в тех странах, где дети, – вот бедняжки-то! – даже не имеют подходящих дорог, чтобы покататься на роликах. А раз сегодня воскресенье, Изе не придет в голову опасная идея спуститься за газетой, и она не постигнет непостижимого.
Я заключаю с Ниной договор, прося ее сохранить все в тайне. Она дает слово. Когда мы возвращаемся, Иза обнимает Нину, целует ее и требует все ей рассказать. В ответ Нина сразу же говорит, что, будь она в рукавицах, ей было бы не так больно! Я так и сел, уронив руки. Решительно, детям доверять не стоит.