Глава 26
Всё разрешилось само собой. Мужчины ушли на реку сразу после завтрака, а Елизавета Фёдоровна, помявшись, предложила сходить на похороны.
- Зачем? – Удивилась Анюта.
- Понимаешь, деточка, я врач. Это деревня, медиков тут, скорее всего, нет. Вдруг кому-нибудь станет плохо во время церемонии? Помогу, чем смогу.
Аня хотела возразить, что на кладбище вряд ли кто-то будет рожать, но вспомнила о своём деле.
- Конечно, идите. Но я не могу - угнетают подобные мероприятия. Ладно бы, кто-то из знакомых умер, или, не дай бог, близкий человек – тогда даже не обсуждается. А этого паренька я в глаза не видела. Жалко мальчика, что говорить. Но идти на его погребение? Уж простите, Елизавета Фёдоровна, это без меня.
- Понимаю. Естественно, ты такая молодая, такая счастливая, всё впереди. И правильно. Одна схожу.
Елизавета решительно направилась в свою комнату, но на полпути остановилась:
- А ты не заскучаешь?
- Нет, что вы. Я маникюр обновлю. Найду, чем заняться.
- Молодец. Красота женщины в её собственных руках. – Свекровь ушла.
Аня вдруг подумала, что желание сходить на местный погост вызвано отнюдь не человеколюбием. Раньше она бы и не задумалась над этим, но после разговора с местной нечистью стала сопоставлять факты.
Елизавета Фёдоровна посещала похороны друзей, приятелей, родственников друзей и приятелей, знакомых и малознакомых людей с завидным упорством. Не упускала случая поприсутствовать на прощании со звёздами театра и кино, с писателями и журналистами. Она приносила домой «сувениры» - искусственные цветы с венков, ленточки с надписью «помним, скорбим», платочки, которыми утирали слёзы безутешные близкие. Всё это бережно хранилось, периодически доставалось и рассматривалось. Свекровь тихо плакала, потом убирала всё назад, в коробку, и прятала глубоко в шкаф.
У всех есть хобби. Увлечения свекрови Анюту никогда не интересовали. Хочется провожать в последний путь всех подряд – почему нет? Может, у неё сердце очень жалостливое. Хотя вдруг это то, о чём говорила нечисть?
Но это всё сейчас неважно. Главное – несколько часов Анна будет предоставлена самой себе. «Рыбаки» решительно заявили, что до заката их ждать не стоит, да и похороны дело не десяти минут.
- Анечка, я ухожу. – Свекровь спустилась и стала одеваться. – Ты точно не обижаешься, что мы тебя бросили?
- Глупости какие. Идите, ни о чём не волнуйтесь.
Едва за Елизаветой закрылась дверь, Анюта рысью взбежала наверх и уткнулась в запертую дверь.
«Что же делать?» – Взламывать замок в планы не входило.
Без толку потоптавшись под дверью пару минут, Добрынина во весь голос закричала:
- Якуб! Господин домовой!
- Здравствуй, спадарыня Анна. Звала?
- Якубушка, не мог бы ты открыть эту дверь?
- Конечно. – Якуб прошёл сквозь стену. Щёлкнул замок. – Проходи.
- Ты со мной не побудешь?
Коротышка испуганно замахал руками.
- Нет, конечно! Я не могу вмешиваться, хватит того, что дверь открыл. Микроволновку, опять же, отмыть надо – все боковые стенки непонятно чем заляпаны. Как-нибудь сама. Но, если что, зови. Я здесь.
- А Леся? Не поможет?
- Не думаю, что она сможет предложить адекватную помощь. Хотя, в таком деле… Погоди.
Домовой исчез. Аня и моргнуть не успела, как Якуб вернулся, держа за руку кикимору. При дневном свете существо выглядело ещё уродливей, чем ночью. Кикимора лениво жевала жвачку.
- Ну? – Вальяжно спросила она.
- Лесечка, душечка, хоть раз сделай доброе дело. А я занят. – С этими словами нечистик исчез.
- Это не доброе дело. – Торопливо сказала Анюта. Она уже в общих чертах понимала, что такое кикимора. – Наоборот. Надо в вещах пошарить.
Бородавка на подбородке стала ярко-красной, губы затряслись:
- Ты что, это самое? Решилась?
- Ага.
- Так это, я, конечно, помогу! – Леся возбудилась и радостно забегала по комнате, потом рывком открыла шкаф. – Вот, вот эта сумка!
Три чемодана лежали на дне гардероба. Один из них кикимора, воинственно пыхтя, вытащила наружу. Он оказался закрыт с помощью примитивного кодового замка.
- Открывай!
- Не спеши. Надо пароль подобрать.
Леся поскучнела. Она села на подоконник и стала терпеливо ждать, пока Аня подберёт комбинацию цифр.
Всё оказалось достаточно просто. Перепробовав несколько вариантов, Анюта нашла подходящий – день рождения Григория. Леся вытащила жвачку изо рта, повертела её перед носом и приклеила к оконной раме.
Чемодан был практически пуст. Неудивительно – вся одежда висела в шкафу. Аню кольнул стыд – она сама даже не попыталась вытащить и разложить по полкам вещи.
На дне чемодана болтался одинокий фотоаппарат.
- Больше здесь ничего нет. – Удивлённо пожала плечами Анюта.
- Это оно. – Дрожащим голосом сказала кикимора. - Не представляю, как ты можешь держать эту гадость в руках.
Аня ничего странного или противного не чувствовала. Обычная цифровая камера, свекровь снимала с её помощью семейный отпуск.
Карта памяти была почти заполнена. Равнодушно Анюта листала снимки и видео – вот они на горке, вот в магазине, а вот Аня собственной персоной спит в машине, закрыв глаза шарфом. Ничего необычного.
- Надо сначала пролистать, задом наперёд долго. - Аня переключилась на первый снимок.
Это было очень странное фото. Понять, что на нём изображено, оказалось достаточно сложно. Какие-то верёвки, чья-то нога, непонятное тряпьё. Добрынина стала листать файлы более внимательно. И чем больше она смотрела, тем страшнее ей становилось.
Неизвестная обнажённая женщина, возраст которой определить невозможно. Тело – кровавое месиво. Волосы грязные, спутанные в гигантский колтун. Лежит на железной облупленной кровати. Руки привязаны к металлическому изголовью.
Вот она же – лицо крупным планом. В глазах застыл ужас, губы разбиты в кашу.
Аня отшвырнула фотоаппарат. Почему-то стало очень холодно.
- Что там? – Кикимора с любопытством вытянула шею.
- Гадость какая-то. Да ты сама иди, посмотри.
- Не хочется.
- Ладно. – Анюта, которая никогда не любила чернушные журналистские расследования и излишнюю натуралистичность в новостях, взяла себя в руки, подобрала фотоаппарат и стала листать дальше.
Изображения изменились, теперь на снимках фигурировал ещё и мужчина. Стало понятно, что это не постановочные фото. Ане пока не попалось ни одной фотографии, где было бы видно лицо насильника. Лишь рыхлый живот, волосатая спина да дряблые ягодицы. То, что он вытворял с девушкой, не поддавалось никакому описанию. Добрынина буквально слышала крики жертвы. Руки тряслись. Анюта почувствовала всем своим естеством то, что пыталась донести до неё Леся – фотоаппарат казался какой-то мерзкой, страшной тварью, посылающей в окружающий мир убийственную, ужасающую энергетику.
Но Аня методично пролистывала снимки. Она хотела увидеть лицо садиста, чтобы подтвердить свои подозрения.
Так ничего и не вышло. На очередной фотографии мужчина тушил сигарету о грудь жертвы, и Добрынина почувствовала, что готова потерять сознание.
Она отложила фотоаппарат. Спустилась на кухню, залезла в бар, достала бутылку коньяка, наполнила до краёв бокал для вина и выпила одним махом. Вкуса не почувствовала.
- Ты что, напиться решила? – Кикимора сидела на столе и болтала ногами.
- Нет, просто жажда замучила. – Анна не стала объяснять свои чувства. Судя по счётчику, она не видела и половины снимков. Но сделать вид, что ничего не произошло, уже было невозможно. Теперь нужно было разобраться до конца.
Вот только коньяк не особо помог. Сжавшаяся внутренняя пружина никуда не исчезла. Девушка вернулась в номер свёкров. Леся поплелась за ней.
