Глава V
Каринтия, Австрия, 18 лет назад.
Даймонд обожал те редкие деньки, когда они с дядей и Патриком выбирались за пределы замка. По обычаю первым делом они шли на охоту или рыбалку, а уже после, ближе к обеденному времени, выбирались из своих земель с добычей, чтобы обменять ее в ближайшей деревушке или даже продать в городе. Старый Арнольд не всегда ходил с ними. Чаще всего он оставался на своей излюбленной башне и следил свысока за их владениями. С ним всегда был его лук, и он ни разу, сколько Даймонд помнил, не снимал с пояса длинный меч, украшенный красным крестом на круглом навершии рукояти. Из прочитанных в библиотеке старинных рукописей, написанных его предками в крестовых походах, мальчик знал, что такой символ носили тамплиеры.
— Этот меч выкован из дамасской стали, привезенной моим прадедом из Святой земли, — говорил дядя, показывая Даймонду клинок. — Острее и крепче дамасской стали ты не найдешь во всей Империи, малыш. Когда-нибудь этот меч станет твоим.
Старик не уточнял, когда именно, но мальчик и сам понимал, что он имел в виду. После смерти Арнольда Даймонд останется здесь за главного. Тогда-то он и восстановит замок. Он верил в это, правда, пока не знал, как именно это сделает. Для начала нужно было нанять целую ораву крестьян, а уже после подумывать о том, как и что они будут отстраивать.
В тот теплый летний день Арнольду нездоровилось. Когда мальчики вернулись с охоты с небогатой добычей, он хмуро глянул на две маленькие тушки рябчиков, что они подстрелили, и неодобрительно фыркнул.
— Что же, попытайте счастья с тем, что есть, — пожал плечами он. — Возьмите с собой шкуры, попробуйте продать их. Ах, да, — старик протянул Патрику свой старый, но добротный лук и стрелы к нему, — попробуйте продать и его.
— Но как же вы без лука, милорд?! — удивился Патрик.
— Ничего, сделаю новый. Чего-чего, а дерева у нас тут хоть отбавляй. Как раз займусь этим, пока вы будете в дороге.
— Почему ты не едешь с нами? — огорчился Даймонд.
Старик покачал головой и ответил своей любимой фразой, которой отвечал всякий раз, когда не хотел выходить из дома:
— Лорд не может оставлять свой дом без охраны, Даймонд. Вы ступайте, а я присмотрю за нашим гнездом c башни.
Во дворе юноши погрузили в небольшой воз все предназначенные для продажи товары и запрягли лошадь. Это была старая кляча с растрепанной гривой и вытертой шкурой рыжего цвета. Как бы Даймонд ни старался привести ее в порядок, начисто натирая худые бока, прежнего вида ей уже было не вернуть. И все же он любил эту лошадь, а она, судя по радостному ржанию, с которым всегда приветствовала маленького лорда, отвечала ему взаимностью.
— Я возьму поводья! — Даймонд бегом взобрался на повозку, пока Патрик открывал скрипучие ворота.
Арнольд провожал их с доброй улыбкой, застывшей на испещренном морщинами лице.
— Возвращайтесь до ужина, ребята, — наказал он. — Я буду ждать вас и пока сварю вам похлебки. А ты, Патрик, отвечаешь за мальца головой! Не забывай об этом.
— Конечно, милорд. До вечера.
Повозка двинулась с места и затряслась по кочкам. В такие моменты Даймонд представлял себя рыцарем, идущим в крестовый поход. Меча у него не было, зато на поясе висел острый, как жало, кинжал.
— А что, если на нас нападут разбойники? — спросил Даймонд, бросив взгляд через плечо на своего слугу.
— Мы их прогоним, — слова Патрика звучали уверенно, он не боялся. Это успокаивало.
Пока повозка ехала по узкому тракту, пролегающему через леса и болота, заросшие камышами, Даймонд погрузился в свои мысли и мечтания. Он ясно представлял себе, как за ним следует целое войско рыцарей-тамплиеров в сотню, нет, в две сотни мечей… В их блестящих кольчугах и громоздких клепанных шлемах переливаются лучи солнца, а острые клинки пока что покоятся в ножнах; крепкие боевые кони без устали несут их вперед на сарацин, захвативших гроб Господень. Он представлял себе картины тех жестоких боев, которые его предок описывал в рукописях, пропитанных кровью врагов. Даймонд, забывшись, снял с пояса кинжал и выставил его прямо перед собой, представляя, что это рыцарский меч. Смешок Патрика, раздавшийся из-за спины, тут же вернул его в сущность. Даймонд залился краской.
— Милорд опять дрался с неверными? — спросил Патрик, кое-как сдерживая широкую улыбку. — Не подать ли ему лук со стрелами?
— Прекрати смеяться надо мной, Патрик! Помнится, еще только год назад ты играл со мной и тоже участвовал в этих битвах против невидимого врага, разве нет?!
Патрик кивнул, продолжая улыбаться.
— Да, милорд, было дело. Правда, уже тогда мне это здорово наскучило, просто я не хотел, чтобы вы обижались. Куда больше я люблю драться на палках со старым лордом Арнольдом или тренироваться в точности, стреляя из лука с вершины сторожевой башни.
Бесспорно, это было намного веселее. Вот только сам Даймонд не очень любил выходить во двор и получать тумаки от тяжелой трости старика, а без этого не обходилось никогда. Арнольд не делал поблажек, а если и делал, то это все равно было не особо заметно. Каждая такая тренировка заканчивалась для юноши несколькими синяками и шишками. Куда приятнее было взбираться на второй этаж донжона, где лежали кипы сохранившихся из библиотеки рукописей и, устроившись на окне, читать каракули, начертанные дрожащей рукой старого тамплиера, когда-то давно повидавшего полмира.
Через некоторое время, когда повозка миновала болота, Даймонд вновь обернулся на слугу и увидел, что тот, накрыв лицо чепчиком, мирно посапывает носом. Даймонд невольно залюбовался его мускулистыми руками и широкими плечами. Дядя хорошо натренировал Патрика, сделав из него настоящего воина, каким сам Даймонд только мечтал стать.
Когда повозка выехала из лесу, Патрик проснулся, протер заспанные глаза и широко зевнул.
— Здесь, милорд, поводья возьму я. Вы не знаете дороги к той деревне, куда мы направляемся.
— Разве мы едем не в город?
Патрик покачал головой, забирая у Даймонда поводья.
— С парой рябчиков в городе нам делать нечего. Зато я знаю одну добрую даму, заправляющую в харчевне. Она с радостью даст нам немного муки за эти тушки, а может и свежего хлеба сверху прибавит.
— Но мы ведь должны продать дядин лук, а в деревне его у нас никто не купит!
— Простите, милорд, но лук я продавать не стану. Он нам гораздо нужнее, чем хлеб или овощи. Он накормит нас лучше, чем то золото, которое мы за него выручим. Хоть старый Арнольд и обещался смастерить еще один такой лук, да вот глаза его и руки уже не те.
Даймонд не мог не согласиться. В некоторых вещах Патрик соображал куда лучше, чем он, хотя и не умел читать и писать.
Деревушка из десятка деревянных домов с соломенными крышами стояла прямо у дороги. На фоне всех домов особо выделялась таверна — двухэтажное здание с большими окнами, откуда доносился аппетитный запах готовящейся стряпни. Туда-то Патрик и направился, оставив Даймонда охранять повозку, пока их лошадь пила воду в небольшом загончике, построенном у входа специально для того, чтобы путники могли напоить скакунов после долгой дороги.
Даймонд стоял у ограды и с интересом наблюдал за снующими туда-сюда людьми. Время близилось к вечеру, и теперь тут было особенно оживленно: крестьяне возвращались с полей, гости расседлывали и привязывали лошадей, намереваясь остаться на ночь и как следует напиться у местных хозяев. Но более остальных внимание Даймонда привлек высокий мужчина в рыцарских доспехах. Он прибыл на взмыленном коне. Его кольчуга и шлем вовсе не сверкали, как представлял себе Даймонд. Они был грязными, покрытыми дорожной пылью и запекшейся кровью. Когда рыцарь проходил мимо Даймонда, мальчик учуял неприятный запах многодневного пота, смешанного с грязью. Рыцарь стремительно двинулся сквозь толпу, словно таран, расталкивая людей, встречающихся на пути. Через некоторое время, после того как он вошел в харчевню, изнутри послышались ругань и крики. Любопытство овладело мальчиком довольно быстро, и он, даже не стараясь воспротивиться этому пагубному чувству, отошел от повозки и вскоре оказался внутри харчевни, стараясь протиснуться сквозь толпу зевак, столпившихся у самых дверей.
— Ты мерзкая шлюха, Анна! — кричал рыцарь, нависнув над бедной женщиной, стоящей за стойкой. — Если ты сейчас же не плеснешь мне выпить и не нальешь своей мерзкой похлебки, которую зовешь супом, клянусь, я разнесу здесь все. Ты больше не сможешь делать звонкую монету на голодных людских животах!
Женщина дрожала, ссутулившись и пряча взгляд от разъяренной физиономии рыцаря.
— Но сэр, ведь вы и так не заплатили мне за прошлый раз! И за позапрошлый! Я не могу кормить вас каждый день бесплатно.
Рыцарь ударил по стойке тяжелой рукой в перчатке.
— Заткнись, шлюха, ты все врешь! Я отдал тебе за все твои услуги сполна.
Патрик в тот момент стоял совсем рядом с ними, держа в руках тушки рябчиков и небольшую связку шкур. Он неодобрительно глядел в сторону рыцаря, и, казалось, вот-вот готов был кинуться на защиту хозяйки заведения. Между тем рыцарь перешел к рукоприкладству. Он стянул с женщины чепчик и грубо ухватился за распустившиеся волосы, склоняя ее голову к стойке.
— Забыла, как я был с тобой нежен в последний раз? — приговаривал он ей на ухо. — Может, хочешь повторить?
Хозяйка заплакала. Толпа крестьян не двинулась с места, продолжая с интересом наблюдать за происходящим, тихонько что-то обсуждая и показывая на женщину пальцами. Тут-то Патрик не выдержал и бросился на рыцаря с кулаками. Он одним ударом повалил мужчину на пол, а после взобрался на его грудь и продолжил лупить кулаками по вмиг распухшему лицу рыцаря. Когда он остановился, рыцарь заревел подобно дикому зверю и сплюнул сгусток крови на пол.
— Вот же крестьянский ублюдок! — ворчал он, нетвердо поднимаясь на ноги. — Вот же я тебя взгрею, парень, только подожди!
Его рука потянулась к мечу на поясе. В толпе раздался напуганный возглас, когда рыцарь рывком вынул меч из ножен и поднял его для удара. Толпа тут же расступилась, освобождая место.
— Патрик, берегись! — закричал Даймонд, но тут рыцарь, увидев, что крестьянин, осмелившийся его ударить, не дрогнул, убрал оружие на место. Он молча взял со стойки свой шлем и, громко топая, вышел из харчевни, наподдав по бокам зевак локтями.
Когда юноши вышли на воздух с парой лепешек и мешком муки, выменянных на рябчиков, рыцаря и его коня уже не было. Даймонд не переставал восторгаться своим слугой.
— Как ты ему дал! А научишь меня так же махать кулаками?!
— Почаще тренируйтесь со своим дядей, милорд, да ешьте побольше мяса, и скоро сможете так же, — деловито посоветовал Патрик.
Они так увлеклись разговором о произошедшей драке, оживленно жестикулируя и звонко смеясь, что и сами не заметили, как отдалились от деревни и вскоре вернулись на тракт, ведущий к лесу.
Вечерело. Воздух стал понемногу охлаждаться, а когда они въехали в лес, их тут же атаковали тучи комаров. Даймонд скрылся от них под плащом, накрывшись с головой, но они все равно больно кусали его за ноги и за руки. Ход замедлился, лошадь начала уставать, к тому же ее острое чутье ощущало опасность, которую таила в себе раскинувшаяся по обеим сторонам от тракта трясина. Даймонд начал клевать носом, проваливаясь в дремоту, но вдруг до его ушей донесся отдаленный топот копыт.
— Эй, останови повозку! — Даймонд оглянулся и увидел мощную фигуру всадника. Он быстро приближался. — Останови повозку, подлый мерзавец!
— Это он, это тот рыцарь, — дрогнувшим голосом сказал Даймонд. — Чего он хочет?
— Не бойтесь, милорд. Я справился с ним раз, справлюсь и другой, — Патрик натянул поводья.
— Я и не боюсь вовсе, — соврал Даймонд, чувствуя, как начинают трястись поджилки.
Рыцарь остановился подле их повозки и спешился. Патрик спрыгнул с воза.
— Как ты посмел ударить меня, шлюхин сын?!
Лицо рыцаря казалось еще более свирепым, чем было в харчевне. Его разбитые губы кривились, бормоча проклятия. Он поднял кулаки и двинулся на Патрика. Слуга не отступил, принимая вызов. Они долго кружили по земле, присматриваясь друг к другу. Движения Патрика были легкими и быстрыми, в то время как захмелевший рыцарь тяжело дышал и, бренча железом, переваливался из стороны в сторону.
— Напрасно ты заступился за ту ведьму! Я разделаюсь с тобой, а после вернусь и надругаюсь над ней. А потом она, как всегда, нальет мне пива и принесет поесть, — рыцарь громко рассмеялся, запрокинув голову, и тут Патрик бросился на него, собираясь нанести удар.
Он промазал, а рыцарь нет. Тяжелый кулак в железной перчатке больно ударил его в грудь, отчего колени юноши подкосились сами собой, и он рухнул посреди дороги, кашляя и катаясь по траве. Рыцарь обнажил гнилые зубы в усмешке. Он встал на колени рядом с Патриком и схватил его за шею мертвой хваткой, намереваясь задушить маленького подлеца, унизившего доблестного воина на людях.
— Разве твоя жизнь стоила чести той шлюхи, что ты защищал? — глаза рыцаря становились все безумнее. Патрик задыхался. — Пока твой холодный труп будет поедать зверье, я буду трахать эту ведьму на ее же стойке, малец. Ох, как напрасно ты влез не в свое дело!
Он будто и не замечал второго юношу, до сих пор сидящего на повозке с округленными от страха глазами. Даймонд слышал, как Патрик задыхается, видел, как он слабеет, беспомощно водя руками по лицу рыцаря, пытаясь найти его глаза и впиться в них пальцами.
И тут Даймонд вспомнил про кинжал на поясе. Он достал его, оглядел быстрым взглядом острое лезвие, присмотрелся к обнаженной шее рыцаря, виднеющейся из-под длинных слипшихся волос.
Мальчик медленно спустился с повозки и направился к рыцарю. Патрик сопротивлялся все меньше. В прошлой драке ему помогла внезапность, но теперь силы были неравны. В какой-то момент он уже смирился со смертью, опустил руки и прикрыл глаза, больше не стараясь поймать ртом воздух или ударить противника. Единственной мыслью, тревожившей его, была мысль о маленьком лорде. Неужели рыцарь убьет и его? Что же станет со старым Арнольдом, когда до него дойдет весть о смерти племянника? Старик умрет от горя…
Когда последние капли жизни покидали тело Патрика, а его душа готова была покинуть тело, руки рыцаря вдруг разжались, и тот неуклюже повалился в траву рядом со своей жертвой.
Патрик жадно вдохнул оживляющий воздух и закашлялся от нестерпимой боли в разорванном изнутри горле. Он долго не мог понять, что происходит, пока, наконец, не отдышался.
Голова слуги болела, тело было ватным. Он поднял взгляд налившихся кровью глаз и увидел тонкую фигуру Даймонда. Мальчик стоял рядом. В его стеклянном взгляде застыл страх. Дергающийся в предсмертных муках рыцарь лежал на спине, из его шеи бил кровавый фонтан. Рыцарь хрипел, стараясь сдержать кровотечение руками. Вскоре он умер.
* * *
Даймонд никогда не думал, что будет так рад возвращению в крепость ордена. Лишь оказавшись за этими крепкими стенами, увидев своих братьев по монастырю, он почувствовал себя в безопасности. Это было место, куда не посмеет сунуться ни одна злобная тварь, ни одна ведьма и даже сам дьявол подумает дважды, прежде чем связываться со столь могущественным человеком, как мастер Якоб Шульц. Даймонд вдруг с удивлением осознал, что начинает проникаться к инквизитору доверием. Может быть, его жажда борьбы со злом, которая раньше казалась охотнику просто безумием, действительно имела огромное значение.
Первым делом Даймонда осмотрел комендант Георг. Он явился в его комнату в сопровождении Ганса. Даймонд как раз успел раздеться и откинуться на мягкий тюфяк, как дверь с шумом открылась, и гигант вошел внутрь, держа медный таз, наполненный горячей водой, от которой шел пар. Обеспокоенный Ганс семенил позади.
— Все не так плохо, — вынес свой диагноз Георг, оглядев и ощупав крепкое тело охотника. — Получи я такую рану в мои годы, это наверняка закончилось бы смертью. А вот ты, Даймонд, еще молод и полон сил. Хотя в первую очередь тебе стоит поблагодарить того, кто позаботился о тебе. Кто бы это ни был, он спас тебе жизнь.
Даймонд вспомнил лицо Эльзы. Ее загорелую кожу, приятную и мягкую. Ее грубоватые, но заботливые руки. Ее неуклюже торчащие из бадьи конечности…
Он содрогнулся, вспомнив прошлую ночь. Что же овладело им тогда? Почему он убил ее?
После того как Георг сделал Даймонду новую перевязку, гигант встал с края кровати и направился к выходу, увлекая за собой послушника.
— Пойдем, Ганс. Позволь Даймонду отдохнуть. Его отчет подождет. Думаю, мастер Якоб не будет против, если его лучший охотник немного восстановит силенки.
— Нет! — возразил Даймонд, вытянув руку, будто пытаясь удержать Ганса. — Пусть Ганс останется. Он мне нужен.
Комендант пожал плечами и вышел, а послушник, прискорбно склонив голову, подошел к кровати.
— Как я могу помочь тебе, брат Даймонд? Может мне зажечь больше свеч? Или хочешь, я принесу жаровню, чтобы здесь стало теплее?
Даймонд мотнул головой.
— Нет, со мной все хорошо. Я уже почти оправился от ран и мне не нужна твоя забота. Просто скажи мне одну вещь.
— Что угодно, брат Даймонд…
— Ты когда-нибудь встречал то зло, о котором твердят проповедники в церквях? Ты видел ведьм? Сталкивался с колдунами?
Ганс с удивлением на лице покачал головой. Он посмотрел на Даймонда так, будто решил, что он бредит. Молоденький послушник явно чувствовал себя не в своей тарелке и пожалел, что не ушел вместе с братом Георгом.
— А я видел их! — почти прокричал Даймонд, подняв голову. — Впервые за всю свою жизнь, впервые за все время, что я работаю на орден и убиваю, похищаю, запугиваю кого-то для инквизитора. Я никогда не верил в существование добра и зла, в существование Бога и дьявола, рая и ада. Но то, с чем я столкнулся в том борделе… Это было не с этого мира, понимаешь?
— То, что зло прячется от наших глаз, не значит, что его нет, — Ганс пожал щуплыми плечами. — А то, что Бог не является каждому из нас, тоже не отрицает его существования. Все это гораздо сложнее и выше нас, поэтому мы не видим этого, но это не причина, чтобы не веровать, брат Даймонд.
Даймонд согласно кивнул.
— Хорошо, Ганс. А теперь бери бумагу, перо и чернила. Я хочу, чтобы ты записал мой отчет прямо сейчас. Мастер Якоб должен знать об этом.
Якоб встретил Даймонда с широкой, от уха до уха, улыбкой. Еще с прошлой ночи отчет Даймонда, написанный Гансом, лежал у инквизитора на столе. Стало быть, раз он так доволен, то может Даймонд не промахнулся и Мартин Мюллер уже мертв?
— Я очень рад видеть тебя, сын мой! Если честно, я думал, что мой лучший человек погиб. Это была бы огромная потеря, как для меня, так и для всей Троицы.
Даймонд до сих пор выглядел слабым и бледным. Его движения казались немного скованными, хотя в целом он чувствовал себя гораздо лучше. Он опустился в кресло напротив и задал давно интересующий его вопрос:
— Есть новости из города? Мюллер мертв? Честно сказать, я не уверен, что мне удалось выполнить миссию. Я встретил там что-то, с чем раньше не сталкивался. Это были ведьмы. И если Мюллер тоже был ведьмаком, он мог выжить.
— Все прошло хорошо, Даймонд, — махнул рукой инквизитор. — Адвокат больше не проблема. Ты справился, как и всегда.
Даймонд облегченно выдохнул.
— Что касается той ведьмы, что ты убил… Ты сделал все правильно, сын мой.
Даймонд поднял глаза на инквизитора, стараясь определить, говорит ли он правду или просто хочет успокоить, видя, что произошедшее терзает его душу.
— Вы так думаете?
— Я уверен, — кивнул Якоб. — Это, безусловно, был суккуб — демон в теле красивой женщины. Он соблазнил тебя.
— Но она спасла мне жизнь! — возразил охотник. — Если бы не она, то мой конь принес бы в крепость только остывшее тело, истекшее кровью.
— Демоны никогда не творят добра без причины. Он спас тебя, потому что увидел в тебе выгоду. Слившись с тобой через ту женщину, он наверняка хотел перейти в твое тело. Тогда бы он перевоплотился в инкуба — демона в теле мужском. То, что ты убил эту женщину, спасло твою душу. Так что прекрати думать об этом и возблагодари Господа, что ты жив и в полном здравии. Он еще раз доказал, что хранит тебя на твоем сложном пути.
— Так я и сделаю, мастер, — Даймонд склонил голову. — Спасибо вам.
Якоб снисходительно посмотрел на охотника и кивнул.
— Но теперь у нас появились новые проблемы и новое задание для тебя. Я понимаю, что ты еще слаб, но это задание ограничится стенами нашего монастыря.
— Я готов, — заверил Даймонд.
— В твое отсутствие я покидал крепость на несколько дней. Мы схватили семью барона. Суд уже состоялся. Благодаря тебе никто не препятствовал правосудию. Вина подсудимых была полностью доказана. Имущество барона конфисковано в нашу пользу и, частично, в пользу властей, а его семья отлучена от церкви. Во второе воскресенье следующего месяца, в двадцатилетие дочери судьи Йозефа, мы устроим торжественное сожжение группы еретиков, среди которых будет и Анна Орсини со своим сыном, а также несколько их слуг. Взрослая дочь барона достанется графу Стефану фон Шеленбергу в качестве благодарности за его помощь в нашем деле. Последнее, разумеется, неофициально.
— Значит, мы преуспели? Цель достигнута?
Инквизитор медленно и задумчиво покивал головой, а потом взял со стола бумагу, на которой корявым почерком послушника Ганса был начертан рассказ Даймонда. Якоб пошелестел бумагами, найдя интересующую часть отчета, и поднял указательный палец вверх, привлекая к себе внимание охотника.
— Вот! Наша новая проблема. В своем отчете ты упомянул о крысах, предателях, которые убивают наших братьев.
— Верно. Шпион, который помог мне покинуть город, рассказал об увиденном. Если он, конечно, не соврал, чтобы получить внеочередную премию…
— Он не соврал, — перебил Якоб. — Пока тебя не было, здесь произошли события, которые меня весьма обеспокоили.
Даймонд не стал задавать вопросы, давая возможность инквизитору продолжать. Оторвавшись от отчета, Якоб отложил стопку бумаг на край стола, протер уставшие глаза и вздохнул.
— После неожиданной кончины барона Орсини, я велел врачам вскрыть его тело и определить причину смерти. Он покинул нас не из-за полученных на допросе увечий, — инквизитор выдержал недолгую паузу, глядя Даймонду в глаза. — Это был яд. Его отравили. Кто-то хотел помешать нам вытащить из него признание. А еще этот кто-то успел предупредить баронессу о том, что за нее взялась инквизиция и наш орден. Глупышка тут же бросилась к графу за защитой, но он, разумеется, вскоре выдал ее нам. Все это подтверждает правдивость сообщения того шпиона, а также объясняет покушение на твою жизнь во время выполнения задания.
— Вы думаете, что в меня стрелял кто-то из наших?
— Я уверен в этом, Даймонд. Выявление предателей и их устранение и станет твоим следующим заданием, пока ты восстанавливаешь силы в крепости. Начни с помощника палача. Это он приносил в камеру барона Орсини воду и хлеб, стало быть, только он мог отравить его.
— Я понял, сделаю, — Даймонд осторожно, чтобы не потревожить раны, поднялся с кресла.
— Да хранит тебя Господь, сын мой!
Свист стрелы нарушил спокойствие раннего утра. Он продолжался недолго, сменившись скоро на треск деревянной мишени, вырезанной в форме человека, куда угодил твердый стальной наконечник. Даймонд опустил лук и покачал им из стороны в сторону, любуясь результатом. Стрела угодила глубоко в ту область, где у настоящего человека находилось бы сердце. Столь меткому выстрелу охотника не помешали даже периодические дуновения ветра и хлопья снега, которые густо падали на внутренний двор крепости.
Ганс удивленно мотнул головой. Хотел бы и он уметь так же! Ведь рано или поздно он перестанет быть обычным послушником и когда-нибудь, возможно, станет таким же охотником на ведьм, как Даймонд.
— Это впечатляет! — улыбнулся Ганс, восхищенно глядя на Даймонда.
Охотник лишь покачал головой, явно не соглашаясь.
— Это не впечатляет, Ганс. Это то, что должен уметь каждый охотник, более или менее сносно владеющий луком. Я покажу тебе то, что действительно впечатляет.
Даймонд встал в удобную стойку для стрельбы и вновь поднял лук наизготовку. Сосредоточив взгляд на цели, правой рукой он вытянул из колчана на поясе три стрелы и одновременно наложил их на тетиву. Дуга лука затрещала от напряжения, когда Даймонд плавным движением натянул тетиву до отказа и, тщательно прицелившись и выбрав момент, выпустил ее из пальцев, дав трем стрелам стремительно ринуться к цели. Деревянная мишень вновь затрещала от попаданий, пробивших ее насквозь настолько, что наконечники вылезли с обратной стороны. Ганс перенес взгляд с Даймонда на мишень и почувствовал, как его нижняя челюсть непроизвольно отваливается от изумления: три стрелы легли ровно в шею, грудь и живот искусственного человека, что абсолютно точно принесло бы болезненную, но быструю кончину для живой цели.
— А вот это я называю мастерством, — охотник поморщился от боли в раненом плече. Подобные тренировки пока что давались ему с немалым трудом. — Оно вырабатывается годами, но стоит потраченного времени, уж поверь! Бывали случаи, когда жертва уже ускользала от меня. Раненая, уставшая, но она бежала прочь с удивительной прытью, присущей только человеку на грани жизни и смерти. Но стрелы летят быстрее, Ганс. Рекомендую освоить этот навык, если хочешь податься в охотники.
— А не проще ли научиться обращению с арбалетом?
Даймонд неопределенно повел плечами.
— Удобнее, нежели проще. Но арбалет уступает луку в скорости стрельбы и в дальности, а это, зачастую, оказывается решающим моментом.
С того разговора с инквизитором прошло несколько дней, но Даймонд так и не взялся за допрос подозреваемого в предательстве помощника палача. Якоб в окружении группы монахов отбыл в город, а Даймонд решил воспользоваться передышкой, чтобы оценить возможности своего тела, прошедшего через немалые испытания.
Он днями и ночами разрабатывал руку, тренируясь с мечом и луком, заново обучаясь своему ремеслу. Со временем плечо стало подвижнее, охотник вновь сумел неплохо натянуть тетиву и метко выстрелить из лука. Но управляться с тяжелым мечом он смог лишь левой рукой, хотя это было неудобно и снизило его скорость. К тому же Даймонд уже не мог использовать те хитрые приемы владения оружием, которым обучился у старого коменданта.
— Не огорчайся, Даймонд, — сказал комендант Георг, тренируясь вместе с охотниками во дворе. — Рано или поздно это случается с каждым. Глянь на меня, я вообще лишился одной руки и доброй половины лица! Но это отнюдь не лишило меня мастерства владения оружием. Да и женщины относятся ко мне благосклонно, стало быть, и моя природная красота осталась при мне, — старик показал зубы в ободряющей улыбке. — Ты тоже привыкнешь и приспособишься. Главное, не забывай без устали тренироваться.
Даймонд тренировался до самой ночи, отлучаясь лишь изредка, чтобы поесть или сходить в монастырь на молебен. Ганс все это время находился рядом, внимательно изучая действия Даймонда и стараясь повторить их. Он уже делал первые успехи, хотя, в сравнении с умениями охотников, эти успехи казались ничтожными.
— Пора бы нам уже взяться за допрос помощника палача, — напомнил Ганс, когда они покидали тренировочную площадку, шагая по навалившему за утро снегу. — Он провел в темнице уже как с неделю. Думаю, расколоть его не составит труда. Инквизитор дал тебе полную свободу действий. Главное, чтобы ты выудил из него все, что он знает о предателях.
Даймонд кивнул.
— Ты прав. Это дело нельзя более откладывать на потом, хотя берусь я за него с неохотой.
— Почему же?
— Я не люблю истязать людей пытками, Ганс. Гораздо проще просто убивать их, нежели пытать. Будем надеяться, что он будет сговорчив.
Они отправились вниз, в подвальные помещения, освещая крутые ступени лестницы огнем факела.
— Тут так сыро и холодно, — поморщился послушник. — Повсюду пищат эти поганые крысы! Не понимаю, как узники держатся здесь. Некоторые сидят месяцами на хлебе с водой, прежде чем сгинут или будут казнены. Неужто и правда, их поддерживает дьявол, помогая им не сдаться?!
Охотник промолчал. Его вера все равно была еще далека от фанатизма, к тому же он имел представление об очень впечатляющих возможностях человеческого тела.
— Вот и его камера! Инквизитор запретил проход в это крыло, сюда могут войти только самые доверенные люди, потому что тут сидят важные пленники, а их тоже могут попытаться устранить.
— И, похоже, ты один из этих доверенных, не так ли? — улыбнулся Даймонд.
— Это благодаря тебе, Даймонд, — смущенно произнес послушник улыбнувшись.
Ганс отпер дверь большим ключом, и они вошли в камеру. Узник был прикован за руки к кольцу, торчащему из кирпичной кладки. Он был бос и полуобнажен, его лицо заросло бородой, длинные грязные волосы спадали патлами на изможденное лицо. Даже слабый свет факела заставил его на мгновение зажмуриться, будто он вышел на солнце. Даймонд заметил, что пальцы ног узника были покусаны, а местами даже отгрызаны — крысы постарались на славу.
— Ты еще дышишь, Пауль? — Ганс ткнул носком сапога ему живот. — Еще не созрел говорить?
— Убирайтесь, шавки инквизитора! — помощник палача надолго закашлялся, а затем сплюнул на пол пенящийся сгусток крови и слюны. — Уходите с глаз моих долой и не возвращайтесь! Дайте мне спокойно сдохнуть.
Даймонд покачал головой. Ганс ошибался, расколоть такого типа было бы непросто. Узник смирился со смертью, ждал ее прихода. Его тело ослабло и могло не выдержать даже самой простой, неизощренной пытки. В таких случая, как этот, угроз было недостаточно. Зато могло сработать кое-что другое.
Охотник присел на корточки рядом с помощником палача и спокойно заговорил:
— Послушай меня, Пауль или как там тебя зовут. Я не хочу тебя мучить, приятель. Мне не особо нравится то ремесло, которым ты занимался до того, как загремел сюда. Но ты понимаешь, что теперь ты тут в качестве жертвы. Не заставляй меня быть палачом.
— Это были не мои жертвы, а жертвы инквизитора! Я лишь делал, что велено.
— Но ты вдруг решил предать его. В чем причина?
Узник отвернул голову, не желая говорить.
— Я знаю, что ты хочешь умереть, — продолжил Даймонд. — И ты умрешь, у тебя нет шансов. Ты уже болен. Холод доконал тебя, а крысы кусают твои пальцы по ночам, когда тебе удается ненадолго заснуть. Но пока ты умрешь, пройдет еще очень много времени. Неужели ты хочешь и дальше страдать? — Даймонд снял с пояса свой кинжал с тонким и острым лезвием и продемонстрировал его Паулю. — Это кинжал милосердия. Один верный удар положит конец страданиям. Ты умрешь быстро и без мучений. Я видел это десятки раз, поэтому могу тебя заверить. Только скажи мне, кто тебя надоумил отравить барона.
В выражении лица узника появилось сомнение. Он посмотрел на Даймонда глазами полными отчаяния.
— Мы с Гансом можем уйти и оставить тебя еще на несколько дней, пока ты не примешь решение. Но разве это стоит твоих страданий, когда ты можешь покинуть этот мир прямо сейчас?
— Ты правда убьешь меня? А этот Ганс… он может прочесть молитву за мою грешную душу? Он ведь священник, так?
Даймонд кивнул. Помощник палача думал. Все мысли отражались на его истерзанной физиономии. Даймонд уже видел, что победил.
— Это все аббат. Он да мой дядюшка палач. Они планировали убить барона еще во время пытки, если он сломается, но он оказался крепким. Но даже самые крепкие рано или поздно сдаются. Аббат сказал раскалить кочергу и убить барона. Сказал, что мне за это ничего не будет, мол, просто поругают немного, может, заплатят меньше, но потом все вернется на места. Но Орсини не умер. Тогда они заставили отнести ему яд.
— Он подло лжет! — воскликнул Ганс, взмахнув кулаком для удара. Даймонд жестом остановил его. — Аббат Август один из нас. Он не стал бы…
— Он не один из вас! — закричал узник. — Он гораздо лучше вас! Он — настоящий слуга Божий, а не зверь, прикрывающийся его именем, чтобы творить беззакония! Мне жаль предавать его, но я не могу больше… Я сломался. Читай молитву, священник. Я рассказал все, что знаю. Теперь дело за тобой.
— Да примет Господь твою душу! — Даймонд прицелился в грудь узника и остановил его страдания.
* * *
Граф Стефан фон Шеленберг — грузный лысеющий мужчина в годах, одетый в ночную рубашку, — бегал по своим покоям с плеткой в руке.
Граф тяжело дышал, его лицо с двумя подбородками покраснело, а глаза будто выкатились из орбит от сильнейшего напряжения. Он то залезал на огромную, установленную на высоком постаменте кровать с резными ножками и полупрозрачным балдахином, то спрыгивал с этой самой кровати на пол, устланный разрисованным замысловатыми узорами ковром. Затем граф оббегал кровать и возвращался обратно.
Все это длилось уже некоторое время и стало ему здорово надоедать, хотя поначалу вызывало интерес и какой-то детский восторг.
— Прекращай, Мария! — проговорил он, силясь отдышаться. — Вернись в постель сейчас же! Ты должна слушаться!
— Кто это вам сказал, что я должна слушаться?! — донесся голос Марии, спрятавшейся в одном из темных углов комнаты, освещаемой лишь огнем камина и полоской лунного света, проникающего через полуоткрытые ставни.
— Это сказал я, твой будущий муж, граф фон Шеленберг! Немедленно вернись в постель!
— Мой будущий муж — адвокат Мартин Мюллер, а не ты, граф! И я берегу свою невинность для него и не собираюсь отдаваться тебе. К тому же ты ведь даже не мой супруг! За кого ты меня держишь?! Я тебе не девка из борделя! Я дочь барона Альберто Орсини, уважаемого сеньора! Ты не можешь просто взять и обесчестить меня по своему немедленному желанию.
Граф с трудом отдышался и присел на край кровати.
— Но я и не собираюсь лишать тебя невинности, миледи! Я просто хотел немного поиграть.
— Поиграй с кем-нибудь другим. А я не лягу с тобой в одну постель. Лучше скажи, как долго ты собираешься удерживать меня здесь и где мои мать и брат?
Граф покачал головой.
— Нет, миледи, я хочу уберечь тебя от той правды, что ты, поверь мне, не захочешь знать! Я не допущу, чтобы на лице моей возлюбленной невесты появилась печаль.
— О чем это ты?! — Мария вышла из тени. Ее большие глаза, в которых отражался свет луны, были полны тревоги. — Куда они уехали и почему не взяли меня с собой? Почему даже не попрощались? Отвечай!
Граф разочарованно бросил плетку на пол и тяжело вздохнул, состроив на пухлом лице жалобную мину.
— Они отбыли на суд, который, верно, уже закончился к этому времени. Я предполагаю, что сейчас они, скорее всего, находятся в городской тюрьме, моя дорогая Мария.
— Что?! — голос девушки задрожал. — За что их судят? Почему они в тюрьме?
— Твой отец…
— Где мой отец? Ты был его другом, граф! Ты должен знать, где он! Кто его похитил?!
— Его не похитили. Он сам устроил свой побег, выдав все это за похищение.
— Вранье! — Мария замахала руками и отвернулась.
— Я могу это доказать, миледи, — граф поднялся и, тряся грузным задом, прошагал к своему сундуку, ключ от которого висел у него на груди. — Все равно я уже слишком устал, чтобы играть.
Он покопался в сундуке, а затем вернулся к кровати, держа в руках письмо со вскрытой печатью Орсини. Жалобно взглянув на девушку, он протянул письмо ей.
— Барон подготовил два письма, миледи. Одно предназначалось для судьи, а второе для тебя, моя дорогая. Я имел наглость вскрыть письмо первым, но только для того, чтобы отгородить тебя от страшных вестей.
Мария подошла поближе к огню камина и развернула пергамент.
«Дорогая Мария! Прости меня за неожиданный уход! Прости за то, что не предупредил тебя ни о чем и не поцеловал на прощанье, но я не мог так больше!
Наша семья погрязла в грехе, весь наш род на протяжении многих лет занимался самой низкой ересью, на которую только способен человек. Только ты одна, моя дорогая дочь, являешься чистейшим ангелом, именно поэтому я хочу уберечь тебя от того зла, что правит в наших землях.
Я не рассказывал тебе истинной причины, почему твои дед и бабушка бежали со своих родных земель, но, думаю, что пришла пора и тебе узнать всю правду. Мои отец с матерью были еретиками, они прятались от церкви. Когда я был еще ребенком, мы бежали и обосновались тут, но продолжили свое грязное, порочное дело. Твоя мать, с которой я встретился позже, переняла греховные привычки моей семьи, став такой же, как и я.
Чаша моего терпения лопнула, когда я узнал, что моя жена Анна, твоя матушка, не раз возлежала с другими мужчинами и женщинами из крестьян, которые трудятся на наших полях. Позже мне удалось выяснить, что и твой младший брат Альфред был привлечен к этим порочным делам твоей матерью и ее родными. Кроме того, твоя мать занималась колдовством, устраивая вместе с крестьянами шабаши в окрестных лесах, принося жертвы дьяволу и сношаясь с бесами.
Альфред изменялся на моих глазах, становясь все более замкнутым и странным. Душа и ум моего мальчика уже одержимы сатаной, но я хочу уберечь тебя от этой участи, поэтому я сдаюсь на волю властей и церкви. Прямо сейчас я подготовил свое признание, в котором изложил все вышеперечисленные факты ереси в более подробной форме, чем я изложил их тебе, моя дорогая дочь. Я отдался на волю Бога, призвав судить меня его священный трибунал. Я признал все беззакония мои и всего моего рода, и церковь наложила на меня епитимью. Мне предстоит переплыть море и отправиться в паломничество на Святую землю. Пока буду отсутствовать, я передаю заботу о тебе моему доброму другу графу Стефану. Слушайся его во всем. Этот человек будет заботиться о тебе, как о родной. Прощай, Мария! Надеюсь, что еще сможем свидеться с тобой, дорогая дочь.
С любовью, твой отец».
Руки девушки, державшие письмо, вдруг безвольно опустились, и она, едва не лишившись чувств, присела на кровать. Еще во время чтения письма ее глаза наполнились слезами, теперь же слезы обильно потекли по ее побледневшим щекам.
— Нет, я не верю! — она вновь вгляделась в письмо, приблизив его к свету. — Неужели это его почерк? Неужели это он написал эту чушь?!
— Боюсь, что это правда, — отозвался граф. — Священный трибунал инквизиции и городской суд уже доказали вину твоей матери и брата, а также большей части ваших слуг и стражи. Насколько я слышал, казнь состоится через месяц. Баронесса так и не признала своей вины на допросе, но ваши слуги не стеснялись рассказывать правду во всех подробностях. Барону удалось отгородить тебя от всего этого, с моей помощью, разумеется…
Он не успел договорить, потому что Мария, прикрыв глаза, повалилась на кровать, чувствуя, как предательски закружилась голова.
Старый граф удовлетворенно улыбнулся и потянулся к полу за плеткой.
