Глава 21
Там на неведомых дорожках
Следы невиданных зверей;
Избушка там на курьих ножках
Стоит без окон, без дверей.
А. С. Пушкин
Весь следующий день мы пробираемся по полю грандиозной битвы неведомых противников. Мы давно уже ничему не удивляемся, и нас не поражают несуразные конструкции, созданные нечеловеческим разумом и нечеловеческими руками. Да и руками ли?
Ясное дело, далеко не руками. И очень скоро мы в этом убеждаемся. Миновав ряд искорёженных платформ с остатками каких-то решетчатых сооружений, мы натыкаемся на овраг. Даже не овраг, а какой-то карьер. Этот карьер почти доверху заполнен костными обломками. В основном позвонками и какими-то заострёнными отростками вроде длинных пальцев. Определить что-либо по этим фрагментам невозможно.
К концу дня мы наконец оставляем позади это мрачное поле битвы, кладбище изуродованной внеземной техники и грандиозный могильник поверженных в этом сражении. Без приключений, конечно, не обходится.
Перед нами неглубокая ложбина с покатыми склонами. А по обе её стороны до самого горизонта тянутся огромные валы из металла, пластика и еще Время знает из какого материала. Впечатление такое, что противоборствующие стороны израсходовали здесь свои боекомплекты и, презрев смерть, таранили друг друга самозабвенно и долго. Битая техника, нагроможденная в несколько ярусов, образует порой настоящие монбланы. Пройти через них заведомо невозможно. Как объяснил Лем, всё здесь настолько обветшало, что несколько лет назад группа из десяти человек провалилась куда-то в глубину этого завала, а им на головы долго падали тяжелые обломки.
—Путь здесь один, — говорит Лем и показывает на ложбину.
Ложбина как ложбина. Но мы уже ученые. Если путь здесь только один, значит, ничего хорошего на этом пути тебя не ждёт.
—Что это за вешки? — спрашивает Пётр.
—Они отмечают безопасный путь. Идти надо строго между ними. И не идти, а ползти.
—А почему именно ползти? — интересуется Наташа.
—Когда я буду проходить, увидите и сами поймёте.
—А если отклониться от пути? — уточняет Сергей.
—Лучше этого не делать. Размажет, и даже брызг не останется. Разве что ботинки уцелеют. Видишь, сапог валяется? Это всё, что осталось от какого-то чудака, который не послушался гуляку.
—Мины? — спрашивает Анатолий.
—Нет. Никто толком не знает, что это. Но это хуже мин. Ну я пойду, а вы смотрите и запоминайте.
Лем спускается в ложбину и сначала просто бежит до первой вешки. Там он падает и дальше ползёт, плотно прижимаясь к земле. И тут же становиться ясно, почему он так делает. С левого склона ложбины откуда-то из-под земли бьёт пулемёт. Судя по частоте стрельбы и по тому, какие фонтаны песка и камней поднимаются на правом склоне, пулемёт крупнокалиберный.
Едва Лем минует зону обстрела, как справа открывают огонь сразу два пулемёта. Огневые точки хорошо замаскированы. Я ничего не вижу, кроме пляшущих огоньков. Чем дальше Лем продвигается по ложбине, тем жарче и интенсивнее становится огонь. Стрельба ведётся непрерывно с обоих склонов ложбины. Кроме пулемётов в обстрел включаются малокалиберные скорострельные пушки. Дело доходит до огнемётов. Ревущие струи пламени полностью скрывают от нас проводника. Кажется, ничто живое не сможет уцелеть под таким огнём. Но фигура Лема появляется у очередной вешки. Он упорно ползёт и ползёт вперёд. Местами в дело вступают лазеры, что-то вроде плазменных пушек и какие-то разрядники.
Но вот и последняя вешка. Огонь сразу прекращается, словно Лем нажал на какую-то скрытую педаль. Он встаёт и машет нам рукой, приглашая следовать за ним. Мы видим, что он цел и невредим, но почему-то никто из нас не торопится за ним последовать. Признаться, у меня мурашки начинают бегать под комбинезоном, когда я представлю себя ползущим под этим смертоносным потоком. Но надо решаться. Делаю шаг вперёд.
—Я пойду! — неожиданно заявляет Сергей.
Он решительно направляется к ложбине. Этого я от него меньше всего ожидал. Хотя, в принципе, удивляться здесь нечему. Парень с нами не первый день, успел побывать в боях и обстреляться. Как говорится, уже освоил, как надо себя вести, находясь по обе стороны прицельной рамки. А этот шаг для него — что-то вроде акта самоутверждения. Проверка самого себя на прочность. Что ж, пусть парень идёт.
—Хорошо, Серёжа, иди первым. Но смотри, нервы держи в узде. Начнёшь дёргаться — смерть.
—Всё будет нормально, Андрей. За меня, как за Димку, ты переживать не будешь. Учиться надо на чужих ошибках.
Ого! Парень первый раз обратился ко мне на «ты» и назвал меня просто Андреем, без отчества. Что ж, давно пора ему становиться на одну доску с нами. Может быть, и из него в итоге получится хроноагент? Посмотрим. Впереди еще много испытаний.
Не без трепета следим мы за тем, как преодолевает Сергей смертоносную ложбину. Только бы не психанул! Здесь, как я понял, ничего, кроме железной выдержки, не требуется. А Сергей, словно играя у нас на нервах, ползёт слишком медленно. Пулемёты и скорострельные пушки захлёбываются очередями, рвут в клочья склоны ложбины, засыпают Сергея песком и щебнем. Огнемёты ревут почти непрерывно. Представляю, как ему сейчас там жарко.
—Что он, быстрее ползти не может, что ли? — не выдерживаю я.
—Видимо, не может, — спокойно реагирует Пётр. — Не забывай, что он не солдат, никогда им не был и не собирался им становиться. Откуда у него возьмутся навыки к такому способу передвижения, да еще и с полной выкладкой?
Пётр прав, а я об этом как-то не подумал. Привык считать парня одним из нашей команды. А с ним надо еще работать и работать. Впрочем, с Петром тоже. Но вот Сергей доползает до последней вешки, и огонь прекращается. Сергей лежит еще минуты две, медленно встаёт и на полусогнутых от длительного напряжения ногах подходит к Лему. Лем обнимает его, хлопает по плечу и сигналит нам рукой: «Следующий!»
Один за другим мы ползком преодолеваем эту насыщенную смертью ложбину. Я, как всегда в таких случаях, иду последним. И как всегда мне кажется, что много легче ползти самому, слушать над собой свист пуль и рёв пламени, чем смотреть со стороны, как всё это происходит с моими товарищами.
—Всё, — говорит Лем. — Если ничего особенного больше не случится, то утром мы выйдем отсюда.
—А что особенное может еще случиться? — спрашивает Лена.
—Нам еще надо пройти Поле Случайной Смерти.
—Случайной Смерти? — переспрашиваю я. — Что это такое?
—Это поле, по которому сегодня нельзя пройти так, как шли вчера; а завтра нельзя будет идти так, как шли сегодня. Там каждый день всё меняется.
—Там стреляют, как здесь, или что-то другое?
—Там смерть сидит в земле.
—Мины?
—Нет. Никто не знает, что там творится под землёй. Мы зовём эти штуки Злыми Ловушками. Они кусаются. Кусаются все по-разному, но кусаются насмерть. Я с чужих слов рассказывать не буду, а сам кое-что видел. Одного на куски разорвало. Сначала ногу на сто шагов отбросило, потом рука в другую сторону полетела, а потом и самого напополам. Другой под землю провалился, даже крикнуть не успел. Только мы его и видели. Третьего под землю не утянуло, но так к земле прижало, что у него ни одной целой косточки не осталось: всё в кашу. Еще одного заморозило в один шаг. Жара страшная, а он стоит весь ледяной и не тает. А другого, наоборот, сожгло. Заорал диким криком. Мы смотрим, а он покраснел, кожа волдырями пошла, потом задымился и вспыхнул, как факел. Мы до полсотни сосчитать не успели, а от него только косточки обугленные остались да пряжка от пояса. Еще трое упали и умерли. Отчего? А кто знает?
Я представляю, как мы будем идти среди таких кусачих ловушек, и мне становится не по себе. Да еще Лем, кажется, сказал, что там каждый день всё меняется. Ничего себе заявочки!
—Брат Лем, а как же там можно пройти, если там каждый раз всё по-новому?
—Пройти можно. Попадаются в ловушки только те, у кого глаза не на месте и кто гуляку невнимательно слушает.
—Значит, ловушку видно?
—Саму ловушку обнаружить трудно. Можно обнаружить её след, когда она перемещается с одного места на другое. Там поле поросло травой. Где ловушка прошла под землёй, трава два дня остаётся словно морозом прихваченная.
—И как быстро они перемещаются?
—За день от десяти до тридцати шагов. И движутся они по ночам. Ближе чем на пять шагов к концу следа подходить опасно. С любой стороны, потому что невозможно определить, в какую сторону она движется. Так что это не так уж и сложно. Вот только… — Лем замолкает.
—Что только? Ты уж договаривай.
—Очень редко ловушка остаётся на одном месте несколько дней. Тогда её след зарастает.
—И тогда её определить невозможно?
—Возможно, но трудно. Не всякий гуляка возьмется за это.
—И какие у неё признаки?
—Когда ловушка задерживается на одном месте, а это бывает редко, но всё-таки бывает, над ней начинает быстро расти трава.
—Понятно. Веди нас к этому полю. Сколько до него идти?
—К ночи придём.
—Тогда возле него и заночуем. Такие места надо преодолевать при дневном свете.
Через несколько часов блужданий между завалами битой и небитой техники мы приходим на место. Перед нами не очень большое поле, примерно три на три километра, поросшее травой. Его можно было бы пройти еще засветло. Но после того, что рассказал Лем, форсировать это поле без предварительной разведки что-то не тянет.
Пока готовится ужин и ночлег, мы с Лемом идём вдоль кромки поля. Сразу бросаются в глаза где-то извилистые, а где-то почти прямые полосы пожухлой травы. Действительно, словно морозом прихвачена. Я стараюсь как можно более точно запомнить их расположение и рисунок. Ведь Лем говорил, что ловушки передвигаются по ночам.
—А обойти это поле никак нельзя? — спрашиваю я на всякий случай.
В этот момент мы как раз подходим к кромке поля, и перед нами открывается другая картина. В каменистый ірунт по самые оси двухметровых широких колёс вросли громоздкие платформы с надстройками в виде башенок, по несколько штук на каждой, ощетинившиеся какими-то штангами, усеянными штырями различной длины. Эти конструкции чем-то напоминают директорные антенны. Платформы разбросаны по полю довольно редко, метров от трёхсот до пятисот друг от друга.
Лем поднимает с земли булыжник и, размахнувшись, как толкатель ядра, забрасывает его между платформ. Все «антенны» в пределах видимости приходят в движение и нацеливаются на камень. Тот тает на главах. Через несколько секунд от булыжника весом не менее трёх килограммов не остаётся даже порошка.
Несколько минут я оцениваю размеры поля и отбрасываю идею порезать «антенны» лазерами. Неизвестно, какой у них радиус действия. А срезать все «антенны» до единой — задача непосильная.
И тут я невольно проникаюсь уважением к создателям этой внеземной техники. Сотни лет стоят под открытым небом эти орудия уничтожения. Открыты они всем ветрам, дождям, пескам и пыли. Гранитные утёсы, и те разрушаются за такое время. А эта техника сохранила свои смертоносные свойства. Да еще как сохранила! Хоть прямо сейчас в бой.
—Про другую сторону я не спрашиваю. Там наверняка что-то в таком же роде.
Лем молча кивает, и мы с ним снова идём по кромке поля, высматривая расположение ловушек. Вернувшись к ожидающим нас товарищам, мы обмениваемся мнениями. Вернее, я высказываю предложение, а Лем со мной соглашается.
—Картина везде одинаковая. Ловушки заполняют поле довольно плотно, и искать менее опасный проход нет никакого смысла. Тем более что за ночь картина обязательно изменится. Будем проходить здесь. Сделаем так: завтра мы с Лемом пойдём и разведаем проход, а по нему за нами пройдут все остальные. Сейчас надо заготовить побольше вешек.
Возражений моё предложение не вызывает, и, нарубив в ближайшем ивняке достаточное количество веток, мы ужинаем и устраиваемся на ночлег. Утром мы поднимаемся за час до «включения» солнца, с тем чтобы максимально использовать световой день.
Как только «загорается» солнце, мы с Лемом, нагруженные вязанками вешек, выходим в поле. Мне многое в жизни приходилось делать, но я редко чувствовал себя настолько усталым, как в тот момент, когда мы с Лемом, наконец, вышли на противоположный край поля. Трёхкилометровый участок мы с ним преодолевали более пяти часов! Впрочем, в целом вышло далеко не три километра, а что-то около девяти.
Когда по провешенному нами проходу в колонну по одному двинулись наши друзья, я только подивился, как мы с Лемом умудрились проложить такой замысловато извилистый маршрут. Идущий впереди Анатолий сворачивает то вправо, то влево, то вообще возвращается назад метров на тридцать-пятьдесят. Они тоже идут больше часа. Но они-то идут по разведанному, безопасному маршруту, там, где уже прошли мы с Лемом.
А мы с ним двигались, тщательно изучая каждый метр пути. Надолго останавливались и осматривали сомнительные места. Приседали, ложились, сравнивая высоту травы. Спорили, но всегда принимали единственно верное решение. В таких случаях лучше перестраховаться и сделать лишний крюк, чем бессмысленно рисковать и идти наобум. Я давно уже убедился, что те, кто ходит здесь наобум, оставляют после себя в лучшем случае сапоги. В назидание другим.
Лем сразу ведёт нас дальше, и к концу дня мы оставляем далеко позади грандиозное поле битвы. Поле, заваленное брошенной техникой, которая многие столетия спустя всё еще готова творить своё убийственное дело.
Утром Лем показывает мне на горизонте две тёмные полосы, разделённые просветом:
—Это — два Заколдованных Места, между которыми мы должны пройти.
По мере приближения становится ясно, что левое Заколдованное Место представляет собой болото, а правое — что-то вроде саванны. Болото начинается ближе, и мы направляемся сначала к нему. Лем держится сзади, значит, прямой опасности нет. Отбросив опасения, подходим ближе. Болото густо заросло бурой травой с каким-то пурпурным оттенком. Из травы часто торчат тонкие стволы, напоминающие бамбук. Только они почти черного цвета, а густая метёлка листьев наверху — желтая.
Метров за тридцать до болота мы начинаем ощущать слабый запах аммиака, метана и еще чего-то. Я вопросительно смотрю на Лену, которая еще с вечера настроила приборы разведки на дистанционное действие. Она докладывает:
—Аммиак и множество углеводородов. Концентрация очень высокая. Много углекислого газа, почти пятнадцать процентов. Кислорода крайне мало, всего восемь. Хм! Азота тоже кот наплакал, только пятнадцать процентов. Всё остальное — углеводороды и аммиачная смесь, водяные пары. Довольно много свободных галогенов: хлор, фтор, почти четыре процента.
—А здесь? Ведь в такой атмосфере жить невозможно! — изумляется Анатолий.
—Здесь всё нормально, кроме некоторого, как вы уже заметили, амбре. Кстати, и температура за пятьдесят по Цельсию.
—А здесь всё в норме, кроме некоторого амбре, — задумчиво говорю я. — Странно. Странно и интересно.
Стоп! Вода колышется. А что или кто её колышет? Мы прислушиваемся. До нас доносятся хлюпанье и треск. Звуки приближаются, «бамбук» качается, и из его зарослей к нам выходит абориген. Увидев нас, он останавливается, и мы имеем возможность разглядеть его подробно.
Это нечто среднее между динозавром и обезьяной. Высотой существо не менее трёх метров. Оно стоит вертикально на мощных задних лапах. Колени задних, опорных конечностей обращены назад. Туловище гладкое, лишенное шерсти или чешуи, всё в желто-коричневых пятнах. Вроде камуфляжа. Широкий хвост, около полутора метров длиной. А может быть, и больше, плохо видно. Голова крупная, по форме напоминает голову крупной обезьяны. Но челюсти сильно вытянуты вперёд этакими лопатами и делают существо похожим на утконоса.
Короткими передними конечностями существо прижимает к груди большую охапку листьев, оборванных с вершин «бамбуковых» стволов. Несколько минут существо разглядывает нас, как бы изучая. Потом совершенно по-человечески моргает, качает головой и машет передней лапой. Этот жест можно воспринять как: «Уходите отсюда! Вам здесь нечего делать!»
Существо разворачивается и уходит назад в заросли «бамбука». Идёт оно вразвалку, колыша своим хвостом справа налево. Проследив, как абориген скрывается среди тонких черных стволов, мы направляемся к другому Заколдованному Месту.
Здесь перед нами открывается совершенно иная картина. Заросшая густой, сочной травой степь, редко разбросанные группы деревьев и кустарника. Никакой экзотикой не пахнет. Приборы показывают вполне пригодную для жизни атмосферу. Имеется только одно отличие: азота поменьше, инертных газов побольше. Радиационный фон нормальный.
Не видно никакого движения. Нет ни зверей, ни птиц, ни других живых существ. Минут двадцать мы разглядываем эту «саванну» и уже собираемся уходить, когда Сергей вытягивает руку:
— Смотрите! Там кто-то движется!
Действительно, на расстоянии около двух километров движутся какие-то точки. Опускаю щиток шлема и даю максимальное увеличение бинокля. Среди высокой травы передвигается небольшая стая существ красного цвета, напоминающих кенгуру. И передвигаются они такими же прыжками. Только головы у этих существ, насколько я могу разглядеть, напоминают кошачьи.
Следом за «кенгуру» на небольшом расстоянии движутся четыре «кентавра». На солнце блестят угольно-черные конские тела, а передняя часть туловища переходит в человеческий торс, как у настоящего кентавра. Правда, тело венчается не человеческой головой, а львиной. Даже с соответствующей гривой. И передние лапы медвежьи. Не похоже, чтобы «кентавры» преследовали «кенгуру». Они их или пасут, или сопровождают.
Вся эта компания движется по «саванне» неторопливо, не обращая на нас ни малейшего внимания. Я передаю шлем с биноклем Лене, чтобы она тоже полюбовалась на местных аборигенов. Лена, разглядев их как следует, передаёт шлем Наташе, та — Анатолию, от него шлем переходит к Петру и Сергею.
Когда «кенгуру» и «кентавры» скрываются из виду за небольшой рощей, мы присоединяемся к Лему и идём дальше. До конца дня ничего особенного не встречается. Мы идём полями, обходим овраги, проходим через лесные полосы. Лем явно старается пройти за сегодняшний день как можно больше и компенсировать то время, которое мы затратили на изучение Заколдованных Миров.
Первый раз после переправы через реку мы устраиваемся на ночлег, не имея позади дня, заполненного смертельными опасностями. Кроме того, Лем позволил нам развести костёр. Поэтому и настроение у всех иное. Всех тянет поразмышлять, обмозговать, проанализировать увиденное и пережитое. Хочется получить ответы на вопросы, волнующие всех. Почему здесь так? Почему здесь всё направлено против человека?
Кто запрограммировал все эти Проклятые Места? Как сказал Лем, иногда их можно пройти без особых проблем, а порой и вовсе пройти невозможно. Почему все эти смертельные ловушки действуют так хитро и избирательно? С какой целью всё это создано?
Давно уже съеден ужин и выпит чай. Погасло солнце, но никто не ложится спать. Все, от Сергея до Анатолия, высказывают догадки, предположения, излагают свои версии. Версии озвучиваются всякие: от логически обоснованных до откровенно сумасшедших и даже мистических. В разговоре не принимают участия только Лена и Лем. Лена задумчиво смотрит на угли костра. У неё по поводу обсуждаемой проблемы вызревают какие-то свои, особенные мысли. А сам Лем сидит в стороне в позе роденовского «Мыслителя» и смотрит куда-то в темноту.
А дискуссия между тем зашла в тупик. «Мозговой штурм» результата не принёс, и выдохнувшиеся спорщики с надеждой смотрят на молчащих до сих пор Лену и меня. Тоже мне! Нашли истину в последней инстанции. Если они думают, что у нас уже готовы ответы на все вопросы, то они глубоко заблуждаются. Не знаю, как Лена, а я готов ответить только на один вопрос. И то самый элементарный и давно решенный.
—Не вызывает сомнений только одно, — изрекаю я с самым умным видом, — ко всему, что здесь происходит, приложили свою нечистую руку наши лучшие друзья. Я имею в виду «прорабов перестройки».
—Очень глубокая мысль, — с печальной улыбкой отвечает мне Наташа. — А главное, свежая. Ты меня, глупую, просвети, зачем они всё это здесь натворили?
—Об этом, Наташенька, — вступает в разговор Лена, — мы можем только догадываться. Если в тех Фазах, где мы уже побывали, всё ясно, всё стоит на своих местах… Я имею в виду, что многое прояснилось после встречи Андрея с этим Катандой или Такандой. Но всё, что мы видели здесь, в выработанную нами концепцию никак не укладывается. О каком замораживании прогресса и отбора этой основной составляющей движущей энергии развития человечества может идти речь? Все силы, вся энергия человечества этой Фазы направлены на элементарную борьбу за существование. Дай Время просто здесь выжить. На прогресс не остаётся ни времени, ни сил.
—Тогда что здесь делают «прорабы»? — спрашивает Анатолий. — Это же их Фаза, они здесь хозяйничают.
—Несомненно, — соглашаюсь я. — Иначе мы бы сюда не попали.
—Вот я и спрашиваю, — продолжает Анатолий, — зачем им эта Фаза нужна? Основную свою задачу они здесь выполнить не могут…
—Значит, — прерывает его Лена, — помимо основной задачи у них существуют какие-то другие, нам пока не известные.
—И для решения этих неизвестных нам задач, — иронизирую я, — они насоздавали множество Проклятых и Заколдованных Мест. Причем цель создания этих мест с их смертоносными свойствами нам также не известна.
—Ну по поводу происхождения Проклятых Мест у меня есть две гипотезы. Мы видели поле сражения. Кто здесь воевал и когда — загадка. Можно предположить со стопроцентной уверенностью, что с одной стороны выступали хозяева наших «прорабов» или их наёмники. Сколько времени длилась эта война и какие в ней применялись средства, остаётся только догадываться. Но, судя по тому, что мы уже видели, средства здесь применялись не слабые. Война шла на уничтожение. Чем закончилась война, тоже не известно. Но раз здесь обосновались «прорабы», то подразумевается, что здесь победили их хозяева. И победили ценой до такой степени тяжелой, что эта Фаза стала непригодной для жизни. Не знаю, с какой целью, но победители изолировали часть Фазы и создали в ней искусственный мирок.
—Ага! И цель их мне вполне ясна. «Интересно, — подумали они, — а сможет ли гомо сапиенс выжить в невыносимых условиях?» И насоздавали Проклятых Мест.
—Нет, — Лена небрежно машет рукой. — Все эти Проклятые Места могли появиться как необычный эффект воздействия на природу какого-то оружия. А могло быть и другое. Эти Проклятые Места — не что иное, как своеобразные минные поля, которые противоборствующие стороны расставляли, прежде чем вступить в сражение.
—Вот, второе предположение более близко к истине. Иначе трудно объяснить такую избирательность ловушек и такое, я бы сказал, их разумное действие.
—Возможно, ты и прав. Но ставить на этом точку рано. Информация у нас скудная. И я думаю, что с этим вопросом мы так никогда и не разберёмся. Да и стоит ли разбираться? А вот Заколдованные Места — другое дело. Тут надо бы разобраться основательно. Надо побывать еще минимум в пяти и сравнить.
—Здесь я тебя, подруга, должен разочаровать. Завтра мы пройдём мимо еще одного Заколдованного Места, а потом окажемся у цели. Вряд ли имеет смысл делать приличный крюк ради удовлетворения любопытства и возможности подтвердить твою гипотезу.
—Верно, Андрей, верно. Задерживаться нам здесь никак нельзя, — соглашается Лена и, помолчав, добавляет со вздохом: — А всё равно интересно.
К середине следующего дня мы подходим к еще одному Заколдованному Месту. Тут уж и мне становится настолько интересно, что я могу лишь пожалеть, что необходимость гонит нас всё дальше и дальше, из Фазы в Фазу.
Красно-бурый песок, поросший такого же цвета редкой колючей травой. Тут и там, как свечи, торчат высокие и тонкие стволы лилового цвета, густо утыканные длинными желто-зелёными иглами.
А под ближайшим к нам «кактусом», метрах в тридцати, стоит экзотическое существо. Я даже затрудняюсь отнести его к какому-либо классу живых существ. На Земле я, во всяком случае, таких не наблюдал. Зеленовато-лиловое тело около четырёх метров длиной состоит из множества сегментов, как у многоножки или сколопендры. Это действительно многоножка, у него более десятка пар ног, отсюда пересчитать трудно. Сзади имеется широкий и плоский, тоже членистый хвост, около метра в длину. Две первые пары конечностей много выше других, и благодаря им передняя часть тела держится почти вертикально. Самый верхний сегмент тела венчает голова: плоская, костистая, усеянная шипами — внушающие уважение жвала и три пары красных глаз.
Существо стоит неподвижно и, кажется, разглядывает нас. Лена с Наташей работают с аппаратурой. Через несколько минут они докладывают:
—В этой зоне очень низкая температура, около пятидесяти ниже нуля. Состав воздуха подобен земному, но кислорода меньше в три раза, много инертных газов. Уровень радиации превышает допустимый для человека в шесть раз.
—А здесь?
—Здесь он повышен незначительно. И температура здесь, как видите, не ощущается. Интересно, а что служит барьером, который отделяет эти зоны?
—Скорее всего, что-то вроде той стены, на которую мы натолкнулись в Стеклянном Ящике. Перестроенное пространство или что-то в этом роде. Но здесь барьер не является абсолютно непроницаемым. Возле болота мы явственно ощущали запахи, слышали звуки.
Существо, насмотревшись на нас, грозно щелкает жвалами, отворачивается и уходит, волоча за собой членистый хвост. Проводив взглядами жуткого аборигена, мы отправляемся в дальнейший путь.
—Самые опасные места мы уже миновали, — сообщает мне Лем. — Осталось пройти Качающиеся Камни. Но для вас это будет плёвое дело. Там попадаются только последние растяпы. А вы не такие.
Утром следующего дня Лем приводит нас на неширокое поле, зажатое между двумя тёмными и густыми лесными массивами. Поле почти лишено растительности и напоминает скорее площадь, вымощенную булыжником. Причем вымощенную очень небрежно. Я, по крайней мере, у мостильщиков такую работу не принял бы. Между вросшими в землю камнями оставлены такие прогалы, по которым можно свободно проехать; ну, не на танке, на мотоцикле точно.
—Это — Качающиеся Камни, — объясняет Лем. — Упаси вас Триединый наступить хотя бы на их край. Камень резко наклоняется, и человек исчезает. Просто исчезает. Никто не знает, куда. А между камнями можно идти без всякого опасения. Пойдём.
Путь между камнями оказывается довольно извилистым, вроде лабиринта, а иногда и запутанным. Постояв с минуту и подумав, уместится ли нога между камнями, приходится выбирать другую дорогу. Поле протяженностью около четырёх километров. И на эти четыре километра мы затрачиваем более трёх часов.
—Всё, — сообщает нам Лем, — самое опасное осталось позади. Отсюда уже начинаются обжитые места.
Обжитыми эти места можно назвать только с большой натяжкой. До самого вечера нам не встретилось ни жилья, ни человека, ни следов его деятельности. Впрочем, дважды попадались признаки того, что когда-то здесь располагались селения. Именно признаки. Несколько рядов неглубоких ям, заросших лебедой и полынью. Здесь в незапамятные времена стояли дома. Поля, когда-то возделанные, заросли бурьяном, кустарником и деревьями. Нет, совсем эти места не подходят под понятие обжитых.
Однако Лем идёт спокойно и уверенно. И только постоянные тоска и безысходность в его взоре, как мне кажется, углубились. А может быть, к ним добавилось еще что-то. Тревога, к примеру.
Только к самому концу дня мы находим то, что с натяжкой можно назвать домом. Три стены, сложенные из неотёсанных камней. Четвёртая стена давно развалилась. Между её камнями уже не трава проросла, а целые кусты. Крыша тоже обвалилась и держится краем на одной из стен строения.
—Здесь и заночуем, — говорит Лем.
Наутро мы выходим к действительно обжитым местам. Сначала нам встречается ячменное поле. Пройдя по его кромке, чтобы не топтать посевы, мы выходим на наезженную дорогу. Долго идём по ней, но жильё пока не попадается. Исключение составляют сараи и навесы. И только к концу нам встречаются люди.
Неказистая лошадёнка тащит большую телегу, груженную сверх всяких пределов стволами деревьев и большущими сучьями. Лошадёнку, терпеливо влекущую непомерный воз, с двух сторон понукают два человека. Они с непокрытыми головами, одеты в тёмно-серые рубахи из грубой ткани и такие же тёмно-серые штаны. Правильнее сказать — портки. На ногах — лапти из травы.
Завидев нас, возчики настораживаются. Один из них тянет что-то из-под сучьев. Но другой, присмотревшись, недоверчиво спрашивает:
—Никак Лем? Сын Бронка?
—Он самый, брат Фома. Я вижу, ты не забыл меня? — отвечает Лем.
—И ты, я вижу, меня помнишь. Давненько тебя в наших краях не было. Да что я говорю? Как ушел ты к гулякам, так всё гуляешь и гуляешь. Дома, вишь ты, ни разу не показался.
—Теперь вот сподобился. Как мои живут, брат Фома?
—А никак. Нет никого. Вишь ты, дело-то какое. Да Артём-то сказывал, встречал тебя, говорил тебе.
—Ничего он толком не сказал. Сказал только, что часть людей ушла за Зудящие Кусты. А кто ушел, он не знает.
—За Кусты нас смогло уйти, вишь ты, только восемь человек. Остальных всех оборотни накрыли.
—И моих?
—Я же говорю, всех. Как старого Бронка зарубили, я сам видел. Он, вишь ты, за Владу твою вступился. Вот его топориком-то и порубили.
—А Влада, Мила?
—С Владой они, вишь ты, как обычно поступили. Ну, ты знаешь как. А Милу твою и других детишек угнали в Красные Пески. Больше их никто не видел.
—Как же вы прозевали? Почему заранее не ушли?
—А получилось так, вишь ты, что оборотни накануне Имасово село разорили. Никто их после этого к нам и не ждал. Да и нагрянули они, вишь ты, в неурочное время. Мы всё спорили. Старый Бронк всё говорил: надо, мол, бросать всё, вишь ты, и в замке укрыться. А как, вишь ты, бросишь? Всю зиму в замке пальцы сосать? Так, вишь ты, недолго их до локтей сгрызть. А Бронк, вишь ты, говорил: лучше с голодухи пухнуть, чем оборотням попасться. Да, вишь ты, мало кто с этим согласился. Он хотел к вечеру уйти со своими. С ним собирались еще человек десять. А оборотни-то, вишь ты, не ночью напали, а в полдень. У нас, вишь ты, и стража-то не стояла.
—В полдень, говоришь? Это что-то новое.
—Вот я и говорю, в полдень. Никто их и не ждал. И стражи, вишь ты, не было. И ничего нам не оставалось, как в Зудящие Пески убегать. Бежим, вишь ты, а они — за нами. Моя Унда споткнулась, ребятёнка выронила. Вставать стала, тут её, вишь ты, оборотень и нагнал. Как секирой махнул, голова, вишь ты, в сторону отскочила. Я за ребятёнком нагнулся, а тот с секирой на меня, вишь ты. Где я, где ребятёнок. Не помню, как до кустов доскакал, вишь ты.
Фома рассказывает о гибели своей жены и ребёнка спокойным, даже равнодушным голосом, без всяких эмоций.
Словно не семью он потерял, а лопнула старая, гнилая упряжь. Он идёт рядом с Лемом, а его попутчик понукает лошадёнку. Мы идём следом за ними. Фома ни разу не поинтересовался у Лема, кто мы такие и куда идём. Раз гуляка ведёт кого-то, значит, так надо. Это, вишь ты, его дело.
—А где вы сейчас живёте?
—В Клотошном Замке.
—Далековато. А почему не в Супарном?
—В Супарном? А! Ты же не знаешь. Это, вишь ты, без тебя уже было. Нас словно Триединый предостерёг. Не пошли мы в Супарный, а сразу, вишь ты, пошли в Клотошный. Суиарный-то, вишь ты, оборотни разорили. Никто не ушел.
—А что же они ходом-то не ушли?
—А они пошли ходом. А там их, вишь ты, оборотни ждали. Откуда они узнали, где лаз наружу выходит? Вишь зарево? Там и был Супарный Замок.
—А что это там горит? Неужели Замок до сих пор догорает?
—Нет. Там, вишь ты, теперь новый Заколдуй появился. Да такой, вишь ты, что отродясь не видано. Всё горит. Жар такой, что сама земля плавится. Как воск, вишь ты. И по этой плавленой земле, вишь ты, каменные образины лазят. Сами черные, глаза красные, по восемь ног и по две клешни, что, вишь ты, у раков. Только такие, что тебя запросто перекусят.
—Понятно. А ты, значит, сейчас в Клотошный Замок дрова везёшь?
—Да. Сегодня, вишь ты, моя с Гутром очередь. Лошадёнка не спеша тащит воз с дровами. Гутр погоняет её. Лем с Фомой беседуют об общих знакомых, которых в большинстве своём уже Триединый прибрал. Мы идём сзади и осматриваемся. Теперь возделанные поля уже тянутся до самого горизонта. Ячмень, овёс, просо, рожь. Но в основном почему-то ячмень.
Дальше начинают попадаться и овощные клинья. Картофель, лук, свекла, снова картофель, горох, репа, капуста. Чем дальше, тем овощных полос становится больше. Чувствуется, что мы приближаемся к какому-то жилью. Видимо, к Замку.
—А вот и наш, вишь ты, Клотошный Замок.
Фома показывает куда-то направо. Там виднеется что-то вроде свинарника. Я сначала так и принял это строение за свинарник. Длинное низкое здание без признаков окон и дверей. Однако по мере приближения к Замку в стенах различаются узкие бойницы. Дверь, точнее, ворота обнаруживаются в торцевой стене. Замок, как и все строения здесь, сложен из неотёсанных камней, схваченных глинистым раствором.
—И сколько же здесь живёт людей? — спрашиваю я.
—Да сотни три, а то и четыре будет, — отвечает Фома и, подумав, добавляет: — Нет, поболе будет.
—Время моё! — поражается Лена. — И как они все здесь умещаются? По принципу укладки сельдей в бочку, не иначе.
Фома смотрит на неё с недоумением. Лем усмехается и объясняет нам, что это строение — только помещение для стражи и кухни. Основной Замок находится под землёй. Там хватает места не на одну сотню людей.
На воротах нас встречают пятеро угрюмых мужчин, вооруженных однозарядными винтовками и препоясанных патронташами. Фому и Гутра охранники пропускают в Замок беспрепятственно. С Лемом вступают в переговоры. Причем разговаривают двое, а трое других, отойдя шагов на десять, держат нас и Лема на прицеле.
Переговоры завершаются успешно, и нас пропускают в Замок. Там уже вовсю идёт разгрузка дров, привезённых Фомой и Гутром. Дрова таскают в дальний конец строения, который не просматривается из-за дыма и чада. В середине строения мы видим спуск вниз. Его прикрывают внушительные бревенчатые створки, которые сейчас откинуты в стороны.
Спуск не ступенчатый, а пологий, и уходит куда-то далеко под землю. Он освещен торчащими из стен факелами. Лем спускается, мы следуем за ним. Идём довольно долго, метров сто, не меньше. По моим расчетам, мы спускаемся на глубину около тридцати метров. Спуск приводит нас в обширное помещение полуцилиндрической формы. По размерам оно примерно соответствует надземному строению. У входа нас опять останавливает охрана. Лем что-то говорит им, и стражники ему что-то объясняют.
—Ждите меня здесь, — говорит нам Лем, — я узнаю у старосты, где нам можно устроиться на ночь. А утром доберёмся туда, куда вам нужно.
Наш проводник скрывается в одном из узких проходов, которые с равными промежутками открыты с обеих сторон помещения. Ждём довольно долго. Наконец Лем появляется вместе с высоким совершенно седым стариком, опирающимся на посох. Старик глядит на нас из-под густых бровей и спрашивает Лема:
—Эти?
Наш проводник кивает, и старик, не говоря ни слова, куда-то направляется. Лем жестом показывает, что нам следует идти за ним. Мы входим в один из проходов и там по винтовой лестнице поднимаемся метров на десять.
—Это здесь, — коротко говорит старик и, не попрощавшись, уходит.
Факелом, принесённым с собой, Лем зажигает масляные светильники. Нашим глазам предстаёт полусферическое помещение около шести метров в диаметре и примерно такой же высоты. Дым от светильников и факела вытягивается через отверстие в потолке. Слева от входа в стене имеется овальное отверстие полметра на сорок сантиметров.
—Здесь мы заночуем, — говорит Лем. — Я договорился, что нам дадут ужин. Брат Сергей, брат Анатолий, помогите мне принести еду.
—Погоди, Лем, — останавливает его Лена. — А если нам по нужде приспичит? Куды бечь?
—Никуды. Вон, видите, дыра в полу. Туды и бегайте.
—Однако, — замечает Наташа, когда Лем с ребятами уходят, — жить здесь можно. Канализация есть, вентиляция какая-никакая тоже. Освещение, правда, подкачало. Атак ничего, сносно.
—В гробу бы я видел такое сносное существование, — ворчит Пётр. — Это — та же пещера, только слегка благоустроенная. Конечно, наверху, среди всех этих Проклятых да Заколдованных Мест и этих жутких мусорных свалок тоже не очень-то посуществуешь. Но человеку под землёй жить не пристало. Помните бомбоубежище? Чем здесь лучше? А даунтаун?
—Нужда, Петруша, и не в такие условия загонит, — говорит Лена. — Сюда собираются люди из селений, которые разорили оборотни. Жить здесь, согласна, не сладко. Но здесь они в большей безопасности, чем наверху.
—Вряд ли, — не соглашается Пётр. — Эти крысиные норы как раз для того и созданы, чтобы всех можно было взять оптом.
—Как раз здесь это будет хлопотно. Вооруженная стража, потайные выходы…
—Ага! — Пётр злорадно улыбается. — Ты слышала, что Фома рассказывал Лему? Соседний Замок оборотни взяли играючи. А когда его обитатели сунулись в потайной ход, их и там уже ждали. Никто не ушел. А из посёлка несколько человек всё-таки уцелели. Нет, Лена, я успокоюсь только тогда, когда мы выберемся на поверхность. Здесь я себя чувствую, как мышонок в мышеловке.
Пётр разбирает свой автомат и начинает его чистить. В самом деле, после боя со змеями мы еще не имели возможность привести оружие в порядок. Я присоединяюсь к Петру. Лена тоже присаживается рядом. Вскоре возвращается Лем с нашими товарищами. Они приносят хлеб, два котла и большой жбан. Хлеб, как я и предполагал, ячменный. В одном котле лежат большие куски обжаренного свиного мяса, в другом — горячая перловая каша с овощами. В жбане — пиво.
Прежде чем устроиться на ночлег, Лем вместе со мной спускается вниз и закрывает проход в нашу пещеру большим камнем, который очень хорошо подогнан к дверному проёму.
—Чтобы поднять его, надо крутить вот этот ворот, — объясняет Лем.
—А снаружи его можно открыть?
—Можно, если знать секрет. Я долго уговаривал старосту разместить нас именно в этом помещении. Но теперь можно спать спокойно. Нас никто не потревожит.
