20. Война

В первые месяцы было сложно поверить в то, что Германия находится в состоянии войны. Нормирование продуктов и товаров стало еще более строгим, но оно в том или ином виде существовало уже давно, так что люди почти не замечали разницы. Больше всего немцев беспокоили воздушные налеты, хотя, по крайней мере изначально, они наносили сравнительно небольшой урон. Казалось, что война нисколько не повлияла на «прекрасную жизнь», о которой писали в журнале Англо-германского содружества. С другой стороны, ночные затемнения, бесконечные предупреждения в прессе и по радио, а также плакаты «Не болтай! Враг не дремлет!» напоминали о том, что война все-таки идет. И даже если вначале казалось, что жизнь в стране не сильно изменилась, то война, по замечанию американского журналиста Говарда Смита, все же вселила «необъятный страх» в сердца людей.

Смит находился в Германии с января 1940 по 6 декабря 1941 г. (он сел на последний поезд и отправился в Швейцарию за день до того, как США вступили в войну). Все это время журналист внимательно следил за настроением и моральным состоянием немцев. Поворотным пунктом, бесспорно, стало нападение Германии на СССР в июне 1941 г. До этого момента люди все еще ждали мира, то впадая в отчаянье, то снова обретая надежду. Любой слух или пропагандистский трюк мог вызвать бурную радость или глубокую депрессию. Когда стало ясно, что блицкрига с СССР не получилось, простые немцы начали понимать, что их обманули. Во время войны иностранные журналисты, дипломаты, беженцы, жены, последовавшие за своими мужьями, и даже некоторые бизнесмены все еще могли путешествовать по рейху. В Германии находились очень разные люди: от Великой герцогини Гессенской и Рейнской Маргарет до шведа Эрика Валлина, служившего в войсках СС. Все эти иностранцы стали свидетелями долгого падения и поражения Германии.

Бидди Макнагтен написала после войны интересные мемуары, которые показывают ситуацию в Германии с точки зрения человека левых взглядов. Бидди, дочь судьи из Северной Ирландии и внучка социального реформатора Чарлза Бута, с детства была бунтарем. Она окончила школу изящных искусств Феликса Слейда в Лондоне и в 1927 г. переехала в Берлин. До войны Бидди вышла замуж за выходца из рабочей семьи Вилли Юнгмиттага, получившего образование в Баухаусе и работавшего фотографом и чертежником. Супруги были членами компартии. В воскресенье 3 сентября 1939 г. Бидди и Вилли вместе со своей пятилетней дочерью Кларой (названной в честь Клары Цеткин) вышли в парк и сели на траву. «Мы увидели большой белый щит наподобие того, на котором пишут результаты игры в крикет, – вспоминал Бидди. – Но на этом щите были написаны новости. Мы узнали, что Англия объявила войну. Веселье закончилось».

Через три месяца Бидди родила вторую дочь. Лежа в палате роддома вместе с 11 другими женщинами, она слушала, как по радио, каждый раз после сообщения о потоплении очередного английского корабля, передавали песню «Мы идем воевать с Англией». Это было не лучшее время для рождения детей. Кормящим матерям не выдавали дополнительного пайка, у Бидди не было молока, поэтому ее новорожденной девочке приходилось выживать на смеси из масла, пшеничной муки и воды, которую Бидди немного поджаривала на сковородке. Через три недели после родов британку вызвали в гестапо. Оказалось, что женщина, снабжавшая семью молоком, донесла на Бидди, заявив, что та причастна к покушению на фюрера. Бидди выручили ее ирландские связи, а также то, что она недавно стала матерью. Гестаповцы убедились в том, что обвинение было беспочвенным. Если бы они поверили молочнице, та получила бы в качестве вознаграждения 1000 марок.

Бриджет Гиллиган также вышла замуж за немца, но немца из аристократической среды. Ее мужем был граф Хьюго фон Бернсторф, выходец из древнего рода, тесно связанного родственными узами с Данией. После свадьбы в январе 1939 г. супруги уехали жить в фамильный замок графа Вотерзен, расположенный в 48 километрах от Гамбурга. Они могли бы пожениться и раньше, но пришлось долго собирать доказательства того, что у Бриджет чистая кровь. В ноябре 1938 г. Хьюго писал ей в Англию:

«Дорогая, если у тебя возникнет хоть малейшее подозрение, что в твоей семье есть неарийская кровь, пожалуйста, скажи мне. Хуже всего, если мы узнаем об этом после свадьбы, потому что тогда нам придется развестись. Поэтому по возможности узнай все максимально точно. Не пиши мне, что это дорого, – чтобы выяснить эти вещи, можно заплатить сколько угодно».

Бриджет отвечала своему возлюбленному: «Мне кажется, что свидетельства о крещении со стороны Гиллиганов мы никогда не сможем найти, потому что они исповедовали уэслианскую религию, которая уже давно вышла из моды, церкви исчезли, и поэтому найти нужные документы вряд ли представляется возможным».

Хьюго повезло, что его жена была умной и упорной женщиной. После начала войны воинскую часть, в которой служил граф, отправили в Норвегию. Хьюго пришлось оставить Бриджет, на которой он женился всего за 8 месяцев до этого, ответственной за большое хозяйство и замок. Англичанке приходилось нелегко. В феврале 1940 г. она поехала в дом Хиртов, в котором в мирное время с таким удовольствием останавливались Уильям Уолтон и Зигфрид Сассун. По пути в Гармиш-Партенкирхен Бриджет несколько дней провела в Мюнхене. Из отеля «Регина Паласт» она писала мужу, что уже и думать не может о замке Вотерзен. «Эти ворчливые люди, которые постоянно ругаются и которым всего мало, – жаловалась она, – повар, который нас постоянно обманывает, от всего этого мне тошно. Прикажи своим солдатам лепить снеговиков и возвращайся как можно быстрее». Бриджет радовалась тому, что в Мюнхене, в отличие от Берлина и Гамбурга, можно было купить апельсины. Как только графиня заселилась в дом Хиртов, война показалась ей чем-то невообразимо далеким. «Сколько угодно масла, настоящие чай и шоколад после обеда, вкуснейший пудинг», – писала она Хьюго в Норвегию. Правда, отсутствие в деревне молодых мужчин, а также пустые прилавки в магазинах («невозможно купить даже дамские прокладки») напоминали о том, что война была реальностью.

Бриджет не осталась без поддержки своих соотечественников. Несколько других англичанок, вышедших замуж за выходцев из немецких аристократических семей, проживали в относительной близости от замка Вотерзен. А вот герцогиня Гессенская и Рейнская Маргарет («Пег») жила вместе со своим мужем принцем Людвигом («Лу») в 550 километрах к югу от Вотерзена и в 15 километрах от Дармштадта в красивейшем замке Вольфсгартен. Будущие супруги встретились в доме Хиртов в 1936 г. и поженились в 1937 г. в Лондоне, где Людвиг работал в немецком посольстве. Принцесса Маргарет и графиня Бриджет регулярно переписывались во время войны, утешая и поддерживая друг друга.

Через месяц после поездки Бриджет в Мюнхен в Берлин приехала датская писательница Карен Бликсен, автор известного романа «Из Африки». Ее отправили в командировку несколько скандинавских газет, и она планировала пробыть в Германии месяц. Заметки Бликсен, сделанные в Бремене, отражают, как обычная жизнь немцев наполнилась тревогой и беспокойством. На писательницу огромное впечатление произвели средневековые собор и ратуша, а также дома аристократов – дань, как она писала, «живой и мощной культуре путешествовавших по всему свету людей». Повсюду были корабли – «картины и гобелены, на которых изображены целые торговые флотилии, в огромных домах аристократов – высокие, монументальные, точные модели кораблей, которые когда-то принадлежали семьям. На этих моделях все паруса и все пушки были на своих местах».

И все-таки в марте 1940 г. в этом великом морском городе чувствовалось, что Германия находится в состоянии войны. Бликсен прибыла в Бремен ночью во время метели. Из-за затемнения не было видно ни зги. Уже немолодой носильщик на вокзале предложил писательнице помощь. «Держась за руки, мы шли по темным улицам, – писала Бликсен, – от вокзала до отеля, потом до полицейского участка [где все вновь прибывшие в город должны были отметиться] и снова в отель». Носильщик воевал в Первую мировую войну, а теперь оба его сына были на фронте. Писательница обратила внимание на то, что точно так же, как и африканцы на ее кенийской ферме, старик выражал чувство сожаления «причмокиванием языка и тихим звуком поцелуя».

В Берлине здания, построенные или спроектированные еще в мирное время, теперь сосуществовали с военными сооружениями. Продолжали строить массивные здания, которые были одобрены Гитлером до войны («Местные шедевры из камня, железа и дерева прекрасно выполнены», – писала Бликсен), а рядом с ними появлялись военные объекты. Несмотря на активную застройку, Берлин, по мнению Бликсен, потерял свой лоск, «словно красивая птица в сезон линьки». Писательница заметила, что улицы столицы были до безобразия грязными. Люди ступали «осторожно». Они были одеты в старую одежду. Только привратники выглядели так, как будто они все еще стояли у «золота, мрамора, бронзы и стекла» отеля «Адлон».

Бликсен с удивлением обнаружила, что в Немецком театре ставят «Короля Лира». Только потом писательница сообразила, что нацисты присвоили себе великих иностранных писателей и художников почти так же, как и страны других людей: «Шекспир, как они говорят, на самом деле был германцем из-за своего гуманизма, Кьеркегор – из-за глубины своих мыслей, Рембрандт – из-за артистической выразительности, а Микеланджело – просто из-за масштабности своих произведений». Бликсен поразило то, что в театрах было полно народу: по меткому замечанию Говарда Смита, люди просто не имели возможности потратить свои деньги на что-то другое. В отличие от кино, в котором пичкали нацистской пропагандой, старые добрые классические пьесы (современные были запрещены) помогали хотя бы на пару часов забыть о войне.

Картины Германии военного времени, нарисованные американскими антинацистскими журналистами, естественно, резко контрастировали с тем, какой видели страну иностранные приспешники Гитлера.

Шведский путешественник Свен Гедин, которого очень любили в рейхе, имел прямой доступ к Гитлеру и другим высокопоставленным нацистам. 6 марта, в то время, когда Бликсен гуляла по Бремену, он обедал в Каринхалле с Герингом. В меню были «масло, настоящий сыр грюйер, икра, лобстер, свежий аспарагус, горячие блюда и самые разные деликатесы». После обеда в зал вошла полуторагодовалая дочь Геринга Эдда (для которой жены итальянских дипломатов «вязали крошечную одежду»), «споткнулась и очень мило поприветствовала гостей». Несмотря на нехватку бензина и запрет использования частных автомобилей, когда через полгода Гедину понадобилось съездить в Мюнхен, его отвезли на государственном автомобиле. Шведу позавидовали бы многие обычные люди, которые были вынуждены часами стоять в переполненных, холодных и грязных вагонах поездов, опаздывавших на много часов.

Машина Гедина «мчалась через Потсдам, от Виттенберга до Дессау, от Лейпцига до Галле, а затем на полной скорости по бесконечному автобану, который белой полосой исчезал за горизонтом». Путешественник обратил внимание на то, что приблизительно через каждые 30 метров на дороге были установлены деревянные столбы, чтобы вражеские самолеты не смогли приземлиться на автобан. Они проехали 600 километров (половину этого расстояния по обычным дорогам) ровно за 7 часов: «Мы доехали быстрее, чем на поезде-экспрессе».

18 июня 1940 г. Бриджет писала Хьюго из поместья Вотерзен: «Как хорошо, что война на Западе окончилась! Все вышло именно так, как и говорил старик из Мекленбурга [возможно, имеется в виду Гитлер]». Пока на фронте для немцев все складывалось удачно, но проблемы в самой стране оставались. «Мы никак не можем нанять служанку, и это ужасно», – жаловалась Бриджет мужу спустя три дня. К июлю графиня очень устала от постоянного напряжения: «Дорогой, пожалуйста, приезжай немедленно. Бомбежки уже совсем настоящие. Мне очень одиноко, вокруг рвутся бомбы. Говорят, что войска из Норвегии отправят в Англию. Мне так надоела эта дурацкая война». Пап, пожилой слуга в поместье, был ужасно зол на то, что союзники разбомбили памятник Бисмарку в Гамбурге. Через несколько недель Пап, совершенно забыв о национальности хозяйки замка, заявил, что «очень жалеет о том, что немецкие летчики не разбомбили поезд, в котором король Георг VI с супругой ехали в Шотландию». Плохой урожай картофеля («весь сгнил») и огромные налоги вряд ли улучшили настроение Бриджет.

К Рождеству 1940 г. Гарри Фланнери, который сменил Уильяма Ширера и стал корреспондентом американской телерадиосети Си-Би-Эс, пробыл в Германии уже полтора месяца. Фланнери отметил, что увеличили паек бобов, гороха, чечевицы, а также мармелада и сахара. Продавали рождественские елки и игрушки: бомбардировщики, подлодки и солдатскую форму. Для создания праздничного настроения в газетах напечатали стихотворение японского посла:

Бидди отмечала Рождество с семьей в деревенском доме брата мужа под Бременом. Начала задыхаться одна из свиней, и пришлось вызвать посреди ночи мясника, чтобы он ее зарезал. «Мы стояли в хлеву, – вспоминала Бидди, – и в свете масляной лампы наблюдали за происходящим. Все было, словно на картине Рембрандта. Хлев и дом находились под одной крышей». Зарезать свинью в то время было делом рискованным. В сентябре одному крестьянину в Ростоке отрубили голову за то, что он зарезал свинью без разрешения.

В канун Нового года семья вернулась в Берлин, где около полуночи Фланнери находился в пресс-бюро и готовил передачу. В здании находились также Уильям и Маргарет Джойс, более известные под кличками «лорд и леди Хо-Хо». Они пригласили Фланнери выпить с ними шампанского: «[Хо-Хо] пригнулся, пролез под рольставнями и вышел на балкон за бутылкой шампанского. Включили радио. Послышался звон колоколов Кельнского кафедрального собора, возвещавший о том, что настала полночь, потом заиграла песня Хорста Весселя. Леди Хо-Хо напряглась, выражение ее лица стало серьезным, и правая рука взлетела в нацистском приветствии. Хо-Хо вернулся, посмотрел на жену, поставил бутылку, щелкнул каблуками и также поднял правую руку».

В начале января Фланнери брал интервью у немецкого пилота, который совершил более двадцати боевых вылетов для бомбежки Лондона. Безукоризненный английский летчика удивил журналиста, и пилот признался, что его мать англичанка, а дедушка с бабушкой живут в Лондоне. Американец спросил, бомбил ли пилот район, в котором те живут. «Бомбил, – ответил собеседник Фланнери, – и стараюсь об этом не думать».

Немцы бомбили Лондон, а англичане Гамбург. 13 марта Бриджет фон Бернсторф остановилась в лучшем отеле города «Четыре времени года», в котором, по сообщениям Фланнери, все еще подавали редкие вина и настоящий чай. Каждый день в ресторане отеля оркестр исполнял популярные американские композиции «Carry Me Back to Old Virginny» и «Chinatown». «Ты не представляешь, насколько драматичной была та ночь, – писала Бриджет мужу через несколько дней из Дрездена. – В подвале с 11 до 3 и потом с 4 до 5.30. Бомбы падали, словно капли дождя. Вышла в 7 утра, чтобы на метро доехать до Альтоны. Все небо в красных лучах, и большинство улиц перекрыто. По всему городу стояли огромные столбы дыма. В поезде было полно утомленных родителей с детьми, которые всю ночь не спали. Сейчас путешествовать совсем не так приятно, как раньше».

Бриджет была рада тому, что ее муж все еще находился в Норвегии, так как многие части стали отправлять в Африку. «Часто видишь, как они едут в поездах», – писала графиня.

С точки зрения обеспечения продуктами и безопасности жить в деревне было гораздо лучше, чем в городе. Цзи Сяньлинь писал, что «если у человека был контакт с каким-нибудь крестьянином, то другие пускали слюни от зависти». Однажды летом 1941 г. Цзи познакомился с девушкой, которая знала крестьянина, жившего в нескольких километрах от города. Вместе они доехали на велосипедах до сада крестьянина и целый день собирали яблоки. Кроме яблок, Цзи привез мешок картошки. «Вернувшись домой, – писал он, – я сварил картошку, макал ее в сахар, который припас, и всю ее съел. Но и тогда не смог удовлетворить чувство голода».

Ровно через месяц после Пасхи, в 5.45 вечера 10 мая 1940 г., заместитель фюрера Рудольф Гесс на истребителе «Мессершмитт» улетел в Шотландию. Новость о том, что Гесс пытался начать переговоры с Англией при посредничестве герцога Гамильтона, вызвала шок у простых немцев. Бриджет наверняка выразила мнение большинства людей, написав следующее: «История с Гессом на руку противнику. Он очень глупо поступил. Лучше бы застрелился. Мне очень жаль фюрера».

Но вскоре все позабыли о Гессе, потому что 22 июня произошло эпохальное событие. В тот день Цзи узнал от своей хозяйки, что Германия напала на СССР. Чтобы как-то развеяться, Цзи отправился в небольшую экспедицию со своими знакомыми: фрау Пинкс и г-м Гроссом. «Гросс прихватил аккордеон и всю дорогу играл. С парома видели молодых девушек, купавшихся в реке – потрясающе». Чуть позднее китаец писал: «Теперь, когда слышу о неудаче Германии, очень радуюсь. Когда сообщают о том, что немцы взяли очередной город, принимаю успокоительное, потому что не могу уснуть. Я не люблю Россию, не люблю Англию и не понимаю, почему так сильно ненавижу Германию».

Журналист Говард Смит предчувствовал, что немцы нападут на СССР, еще за несколько недель до того, как это произошло (тогда нацисты были заняты оккупацией Балкан). Из витрины местного книжного магазина неожиданно исчезла любимая книжка Говарда с русскими сатирическими рассказами. Эта книга стояла в витрине целый год. Говард вошел в магазин (расположенный рядом с рестораном «Алоис», который принадлежал сводному брату Гитлера) и спросил, есть ли у них книги о России. Когда Говард узнал, что в продаже остались только такие книги, как «Моя жизнь в русском аду», он понял, что войны с Россией не миновать.

Бидди тоже получила своего рода предупреждение о готовящемся вторжении. Она жила рядом с железнодорожной станцией и в течение нескольких недель видела, как поезда с солдатами регулярно шли на восток. В первый день операции «Барбаросса» Бидди встретила в огороде недалеко от дома фрау Шредер, которая со слезами сказала: «Теперь война никогда не закончится». Бриджет фон Бернсторф, наоборот, считала, что война закончится через три недели: «Интересно, а что будет потом?» Бриджет не пришлось долго ждать ответа на свой вопрос. Через два месяца она писала Хьюго: «В Гамбурге так много людей в трауре, что становится грустно». В России убили одного из знакомых графини – Феликса фон Шаффгоче: «Феликсу прострелили легкое, он лежит в сарае на юге России, и его едят черви».

Тем летом Бидди и Вилли отвезли дочерей на старую мельницу рядом с Франкфуртом-на-Одере. Она принадлежала родственнику их приятеля. «Я дала ему купон на приобретение обуви, – вспоминала Бидди, – и он договорился, чтобы мы приехали».

Когда они вышли на железнодорожной станции, то оказалось, что автобусы не ходят, и супругам пришлось, толкая коляску, 13 километров идти пешком. С одной стороны дороги был лес, с другой – «бледные августовские поля». Бидди подружилась с одним из подневольных польских рабочих на ферме. У него был поврежден глаз и обморожена одна нога. Они отдали ему все свои сигареты. Как и все остальное в то время, сигареты нормировали: 12 сигарет в день для мужчин и 6 для женщин (женщинам сигареты выдавали только до пятидесятилетнего возраста). На мельнице отдыхали две машинистки из Берлина, «очень модно одетые, в купальниках, очках и с химической завивкой». Вид измученных остарбайтеров, одетых в лохмотья, подтвердил представление молодых женщин о том, что поляки – низшая раса. Бидди несколько раз пыталась «просветить» этих девушек, но потом поняла, что это бесполезно.

Юнгмиттаги собирали в лесу грибы и чернику, Вилли отвел Клару на рыбалку на «тихом, обдуваемом ветром озере». Когда пришло время отправляться домой, вышедший на пенсию полицейский предложил подвезти семью до станции, и они сели в повозку, запряженную двумя лошадьми.

Бриджет провела лето 1941 г. менее приятно. Она волновалась за судьбу знакомых, воевавших на Восточном фронте, и погода была отвратительной. «Дождь льет каждый день, и ужасно холодно, – писала графиня своему мужу. – Урожая не будет, все еще хуже, чем в прошлом году». К октябрю ситуация не улучшилась: «Дорогой, как я соскучилась по дому. Я хочу пить чай, хочу, чтобы у нас были няни, хочу ходить в кино, видеться с друзьями, не хочу ничего планировать и ругаться».

Пока Бриджет мечтала и строила планы на будущее, французский литератор Жак Шардон вместе с несколькими другими иностранными писателями совершал по приглашению нацистов литературное турне по Германии. Шардон верил в дело нацистов. «Если рассматривать немецкое общество в целом, – писал он впоследствии в долгом эссе, – то мне кажется, что оно очень эстетично по своей природе. Это вопрос моральной красоты (смелости, воли, самоотречения, порядочности и различных форм здоровья), а также стиля и креативности». Прием во дворце Хофбург в Вене, на который были приглашены Шардон и другие писатели, прошел в «возвышенной атмосфере» национал-социализма:

«Внешний вид группы иностранцев… не соответствовал королевскому окружению, в котором мы оказались. Нас рассадили приблизительно за 20 круглых столов, на каждом из которых в подсвечниках, украшенных осенней листвой, горели красные свечи. Еду сервировали на старом фарфоре. Электрический свет выключили. Мы прослушали хорал Баха в исполнении детского хора, потом квинтет Моцарта, а потом снова композицию в исполнении детского хора. Молчание публики, полумрак, скрывавший лица людей, мерцающий огонь красных свечей, осенние листья и красивейшая музыка создали высокодуховную атмосферу. В тот вечер не произносили речей».

На француза произвело впечатление не только тихое великолепие приема. Он считал, что «благородство» и «хороший вкус» организованных нацистами мероприятий объяснялись не только музыкой и прекрасной обстановкой, но и «определенным состоянием ума». Шардон романтизировал миссию войск СС. Он считал, что СС – это «творение новой Германии», которое уходит корнями в глубокое прошлое.

После двух лет пребывания в Германии представление Говарда Смита о нацистах было несколько иным. «Исчезли все те мелочи, которые делают жизнь приятной, – писал он в конце 1941 года. – Все необходимое для продолжения физической жизни ухудшилось, а в некоторых случаях упало ниже приемлемого для людей уровня». Журналист цитировал жену одного из знакомых ему рабочих: «Ради чего теперь нам стоит жить?»

Заканчивался 1941 г., и Говард Смит, как и все остававшиеся в Берлине американские корреспонденты, мечтал уехать из страны. Во второй половине дня 6 декабря он получил визу на выезд. Говард хотел задержаться на день, чтобы попрощаться со знакомыми. К счастью, один из его коллег убедил американца в том, что отъезд нельзя откладывать ни на час. Друзья корреспондента собрались на Потсдамском вокзале, чтобы проводить его. Они пели и пили шампанское, пока Говард не сел в поезд. Теперь он направлялся в Швейцарию. Корреспондент чувствовал себя возбужденным и не мог заснуть. Несмотря на запрет, он поднял закрывавшие окно черные шторы и смотрел в темноту, слушая «ритмичный стук колес».

Забрезжила заря, и Говард увидел Рейн. На противоположном берегу стояли «зеленые бункеры линии Мажино с убранными артиллерийскими орудиями», на другой стороне тянулась череда «серых бункеров линии Зигфрида, которую немцы называли «Западный вал». В свете дня стало заметно, в каком плачевном состоянии находился вагон – «протертый, прожженный сигаретами ковер», поцарапанные панели из красного дерева, с которых местами сошел лак. Во время остановки в Фрайбурге Смит вышел из поезда и купил газету. Журналиста привлекло сообщение немецкого главнокомандования о том, что в связи с «беспрецедентно» ранним наступлением холодов немецкие войска готовятся к зимней обороне на Восточном фронте.

Номер газеты вышел 7 декабря 1941 г. Вечером того дня в 19:48 по берлинскому времени Императорский флот Японии начал атаку на Пёрл-Харбор, после чего США объявили войну, и всех американцев, находившихся на территории рейха, интернировали.