Начальнику уголовной полиции наконец удалось дозвониться до префекта, который находился в отеле на авеню Монтень на званом обеде в честь представителя иностранной прессы.

– Дерьмо! – воскликнул префект.

После этого он надолго замолчал.

– Надеюсь, что журналисты еще не пронюхали, в чем дело? – пробормотал он наконец.

– Пока еще нет. Правда, один репортер слоняется по коридорам и явно что-то подозревает. Вряд ли нам долго удастся скрывать от него эту историю.

Журналист Жерар Ломбра, старый специалист по раздавленным собакам и прочим происшествиям, зашел, как обычно, вечером на набережную Орфевр, чтобы узнать новости. Теперь он сидел на верхней ступеньке лестницы, как раз напротив дверей лаборатории, и терпеливо курил трубку.

– Ничего не предпринимать и ничего не рассказывать, ждать моих инструкций, – приказал префект.

Затем, закрывшись в одной из телефонных кабин, он позвонил министру внутренних дел. В этот вечер многим пришлось прервать обед, а вечер выдался необыкновенно теплый, и улицы Парижа были полны гуляющими. Много народу толпилось на набережной, и, наверно, некоторые прохожие удивлялись, почему в старом здании дворца Правосудия освещено столько окон.

Министр внутренних дел, уроженец Канталя, сохранивший местный акцент и грубоватость речи, услышав неприятную новость, воскликнул:

– Этот тип даже мертвый нас об…

Дельтели жили в собственном особняке, на бульваре Сюшэ, около Булонского леса. Когда Мегрэ наконец получил разрешение позвонить Дельтелям, к телефону подошел лакей и сообщил, что мадам нет в Париже.

– Вы не знаете, когда она вернется?

– Не раньше осени. Она находится в Майами. Месье также отсутствует.

Мегрэ спросил наобум:

– Вы знаете, где он находится?

– Нет.

– А вчера он был в Париже?

Лакей замялся.

– Я не знаю.

– Вот как?

– Месье ушел.

– Когда?

– Не знаю.

– Позавчера вечером?

– Кажется. А кто говорит?

– Уголовная полиция.

– Я не в курсе дела. Месье дома нет.

– У него есть родственники в Париже?

– Да, брат, месье Пьер.

– Вы знаете его адрес?

– Кажется, он живет около площади Звезды. Я могу вам дать номер его телефона… Бальзак 51–02.

– Вас не удивляет, что ваш хозяин до сих пор не вернулся?

– Нет, сударь.

– Он вас предупредил, что не вернется?

– Нет, сударь.

Научная лаборатория наполнилась новыми посетителями. Приехал судебный следователь Рато, которого удалось найти у друзей, где он играл в бридж, затем появился прокурор республики, и теперь они вдвоем о чем-то вполголоса совещались. Доктор Поль, судебно-медицинский эксперт, который в этот день тоже обедал в гостях, пришел последним.

– Можно забирать? – спросил он, указывая на открытый чемодан, в котором все еще лежал скорченный труп.

– Сразу же после того, как вы констатируете…

– Я могу без всяких констатации сказать, что убийство нельзя датировать сегодняшним днем. Скажите-ка! Да ведь это же Дельтель!

– Да…

За этим «да» скрывалось многое. Еще десять лет назад ни один из присутствующих не узнал бы убитого. В то время он был молодым адвокатом, которого чаще встречали на стадионе Ролан-Гарро и в барах Елисейских полей, чем в залах суда, и который больше походил на кинематографического героя, чем на члена коллегии защитников.

Несколько позже Дельтель женился на богатой американке, поселился с ней на бульваре Сюшэ и три года спустя выставил свою кандидатуру на выборах в палату депутатов. Во время избирательной кампании даже противники не принимали его всерьез. Тем не менее он был избран, правда, еле натянув нужное количество голосов, и буквально на следующий же день о нем заговорили.

Собственно говоря, Дельтель не принадлежал ни к одной из партий, но сразу стал кошмаром для всех, непрерывно выступая с запросами, без устали разоблачая злоупотребления, мелкие интриги и темные делишки, и при этом никто никогда не мог понять, какую цель он преследует.

Перед началом каждого ответственного заседания палаты можно было услышать, как министры и депутаты спрашивали друг друга: «Дельтель пришел?»

И все мрачнели, увидев его. Он появлялся, словно голливудская звезда, с бронзовым от загара лицом, с маленькими черными усиками в виде запятых. Это означало, что дело принимает плохой оборот…

У Мегрэ был хмурый вид, он позвонил брату Дельтеля на улицу Понтье, там ему посоветовали поискать месье Пьера в ресторане «Фукэ». У «Фукэ» Мегрэ направили к «Максиму».

– Месье Пьер Дельтель находится у вас?

– Кто говорит?

– Скажите ему, что это касается его брата.

Наконец Пьера Дельтеля вызвали к телефону. По-видимому, ему неточно передали:

– Это ты Андрэ?

– Нет. Говорят из уголовной полиции. Не можете ли вы взять такси и приехать сюда.

– У подъезда стоит моя машина. А в чем дело?

– Дело касается вашего брата.

– С ним что-нибудь случилось?

– Не говорите ни с кем до нашей встречи.

– Но…

Мегрэ повесил трубку, с досадой взглянул на группу людей, стоявших посреди просторной комнаты. Он понял, что никому здесь не нужен, и спустился к себе в кабинет. Ломбра, журналист, шел за ним по пятам.

– Вы не забыли обо мне, комиссар?

– Нет.

– Через час будет уже поздно давать материал в последний выпуск.

– Я вас увижу раньше.

– Кто это? Крупная птица, да?

– Да.

Торранс ждал его, но, прежде чем заговорить с ним, Мегрэ позвонил жене.

– Не жди меня сегодня вечером, возможно, я не приду и ночью.

– Я так и думала, раз ты не пришел к обеду.

Они оба помолчали. Он знал, о чем, или вернее о ком, она думала.

– Это он?

– Во всяком случае, он еще не застрелился.

– Он стрелял?

– Ничего еще не знаю.

Там, наверху, Мегрэ не все сказал. У него не было никакого желания рассказывать им все. Наверно, ему придется еще час терпеть этих важных шишек, потом он сможет снова спокойно заняться расследованием.

Мегрэ повернулся к Торрансу.

– Ты нашел парнишку?

– Нет. Я говорил с его бывшим хозяином и сослуживцами. Всего три недели, как он ушел с работы.

– Почему?

– Его выгнали.

– За непорядочность?

– Нет. По-видимому, он был честным парнем, но последнее время стал прогуливать. Сначала на него даже не сердились. Все находили его очень симпатичным. Но…

– Ты ничего не узнал о его связях?

– Нет.

– А подружки?

– Он никогда не говорил о своих личных делах.

– Никаких любовных интрижек с машинистками?

– Одна из них, не особенно хорошенькая, говоря о нем, все время краснела, но мне кажется, что он не обращал на нее внимания.

Мегрэ набрал номер.

– Алло! Мадам Пардон? Говорит Мегрэ. Ваш муж дома? Тяжелый день? Попросите его на минутку подойти к телефону.

Ему пришло в голову, что, возможно, доктор еще раз вечером заходил на улицу Попинкур.

– Пардон? Я огорчен, старина, что приходится снова вас беспокоить. Вы собираетесь сегодня вечером навещать больных? Слушайте внимательно. Произошли очень серьезные события, которые касаются вашего друга Лагранжа… Да… Я его видел… Но с тех пор как я к нему заходил, случилось еще кое-что. Мне нужна ваша помощь… Да, именно. Лучше будет, если вы заедете за мной сюда…

Поднимаясь снова наверх в сопровождении Ломбра, Мегрэ встретил на лестнице Пьера Дельтеля, которого узнал сразу по его сходству с братом.

– Это вы меня вызывали?

– Тсс… – ответил Мегрэ, указывая на репортера. – Следуйте за мной.

Он повел его наверх и отворил дверь как раз в ту минуту, когда доктор Поль, закончив предварительный осмотр, выпрямился и отошел в сторону.

– Вы узнаете его?

Все молчали. Сцена казалась особенно тягостной из-за необыкновенного сходства двух братьев.

– Кто это сделал?

– Это ваш брат?

Слез не было, только сжатые кулаки и стиснутые зубы, да еще взгляд стал тяжелым и жестким.

– Кто это сделал? – повторил Пьер Дельтель, который был на три года моложе депутата.

– Пока еще не известно.

Доктор Поль объяснил:

– Пуля вошла в левый глаз и застряла в черепной коробке. Выходного отверстия нет. Насколько я могу судить, это пуля небольшого калибра.

У одного из телефонных аппаратов стоял начальник уголовной полиции и звонил префекту. Вернувшись к ожидавшей его группе людей, он передал инструкции самого министра:

– Простая информация в газеты о том, что депутат Андрэ Дельтель был найден мертвым в чемодане, сданном на хранение на Северном вокзале. Как можно меньше подробностей. Успеем сделать это завтра.

Судебный следователь Рато отвел Мегрэ в угол.

– Вы считаете, что это политическое убийство?

– Нет.

– Замешана женщина?

– Не знаю.

– Вы кого-нибудь подозреваете?

– Я буду знать это завтра.

– Я рассчитываю на вас, держите меня в курсе. Если будут новости, звоните даже ночью. Я буду у себя в кабинете с девяти часов утра.

Мегрэ неопределенно кивнул и отошел к доктору Полю обменяться несколькими словами.

– Хорошо, старина.

Поль направился в Институт судебной медицины, чтобы присутствовать на вскрытии.

Все эти разговоры заняли много времени. Было ровно десять часов вечера, когда все стали спускаться по плохо освещенной лестнице. Журналист ни на шаг не отставал от комиссара.

– Зайдите на минутку ко мне. Вы были правы. Это крупная птица. Убит депутат Андрэ Дельтель.

– Когда?

– Пока не известно. Пуля попала в голову. Тело обнаружено в чемодане в камере хранения Северного вокзала.

– Почему открыли чемодан?

Этот сразу все понял.

– На сегодня все!

– Вы напали на след?

– На сегодня все.

– Вы будете всю ночь заниматься этим делом?

– Возможно.

– А если я пойду за вами?

– Я прикажу вас забрать под любым предлогом и продержать до утра на холодке.

– Вас понял.

– Значит, все в порядке.

В эту минуту в дверь постучали в вошел доктор Пардон. Репортер спросил:

– А это кто?

– Мой друг.

– Нельзя узнать его имя?

– Нет.

Наконец они остались вдвоем, и Мегрэ начал с того, что снял пиджак и закурил трубку.

– Садитесь. Прежде чем отправиться туда, я хотел бы поговорить с вами. Будет лучше, если это произойдет здесь.

– О Лагранже?

– Да. Прежде всего один вопрос. Он действительно серьезно болен?

– Я был готов к вашему вопросу и думал об этом, пока шел сюда. В данном случае трудно дать определенный ответ. Конечно, он болен, это не подлежит сомнению. Вот уже десять лет, как он страдает диабетом.

– Но это не мешает ему вести нормальный образ жизни?

– Почти. Я лечу его инсулином. Он сам себе делает инъекции, я его научил. Он всегда носит с собой маленькие складные весы, чтобы взвешивать пищу, если ему случается обедать не дома. При применении инсулина это имеет большое значение.

– Я знаю. Дальше.

– Вы хотите получить точный медицинский диагноз?

– Нет.

– Он всегда страдал от эндокринной недостаточности, обычный удел людей подобной физической конституции. Он человек вялый, чрезвычайно впечатлительный, легко теряющий самообладание.

– Каково его состояние в данный момент?

– Вот это и есть самая деликатная сторона вопроса. Я был поражен, застав его сегодня утром в том состоянии, в котором вы сами его видели. Я долго его осматривал. Несмотря на гипертрофию, сердце сейчас в неплохом состоянии, не хуже, чем неделю или две назад, когда Лагранж нормально передвигался.

– Вам приходила мысль о возможности симуляции?

Пардон, конечно, уже думал об этом, что было сразу заметно по его смущенному виду. Человек щепетильный, он теперь тщательно подыскивал слова.

– Я полагаю, Мегрэ, что у вас есть самые серьезные основания думать о такой возможности?

– Вполне серьезные основания.

– Это касается его сына?

– Не знаю. Лучше я введу вас сразу в курс дела. Сорок восемь часов назад, может быть, немного больше, может быть, меньше – мы об этом скоро узнаем, – был убит один человек. С абсолютной вероятностью можно утверждать, что это произошло в квартире на улице Попинкур.

– Его опознали?

– Речь идет о депутате Дельтеле.

– Они были знакомы?

– Следствие покажет. Во всяком случае, вчера вечером, в то время как мы, обедая у вас, беседовали о нем, Франсуа Лагранж подъехал в такси к своему дому, с помощью шофера снес вниз чемодан, в котором находился труп, и отвез его на Северный вокзал, чтобы сдать в камеру хранения. Вас это поражает?

– Такие вещи всегда поражают.

– Теперь вам ясно, почему я так хочу знать, был ли Франсуа Лагранж действительно болен сегодня утром, когда вы его осматривали, или он симулировал?

Пардон встал.

– Прежде чем ответить, я хотел бы еще раз осмотреть его. Где он?

Доктор предполагал, что Лагранж уже находится здесь, в полиции.

– Он все еще дома, в собственной постели.

– И ничего не знает!

– Он не знает, что мы обнаружили труп.

– Что вы собираетесь делать?

– Отправиться к нему вместе с вами, если вы согласны составить мне компанию. Вы испытываете к нему дружеские чувства?

Пардон помолчал, а потом ответил с большой искренностью:

– Нет!

– Чувство симпатии?

– Скажем, жалости. Мне не доставило никакой радости увидеть его у себя в кабинете. Скорее, я почувствовал некоторую неловкость, как всегда в присутствии слабых людей. Но я не могу забыть, что он совершенно один воспитывал троих детей, не могу забыть, как дрожал его голос, когда он говорил о своем младшем сыне.

– Показная чувствительность?

– Я тоже так думал сначала. Я не люблю мужчин, которые плачут.

– А он плакал в вашем присутствии?

– Да. В частности, в тот день, когда от него ушла дочь, даже не оставив адреса.

– Я ее видел.

– Что она говорила?

– Ничего. Она-то не плакала, эта девица!.. Вы идете со мной?

– Я думаю, это затянется.

– Возможно.

– Тогда, с вашего разрешения, я позвоню жене.

Было уже совсем темно, когда они садились в одну из полицейских машин.

Всю дорогу молчали: оба были погружены в свои мысли, и оба опасались сцены, которая должна была произойти.

– Остановишься на углу, – сказал Мегрэ шоферу.

Напротив дома 37–6 он увидел инспектора Жанвье.

– А где твой напарник?

– Для предосторожности я его отправил во двор.

– А консьержка?

– Не обращает на нас никакого внимания.

Мегрэ позвонил, пропуская Пардона вперед. В швейцарской было темно. Консьержка не окликнула их, но комиссару показалось, что за стеклом белело ее лицо.

Наверху, на четвертом этаже, в одном из окон горел свет.

– Поднимаемся…

Он постучал, света на лестнице не было, и он не мог в темноте нащупать кнопку звонка. Ждать им пришлось гораздо меньше, чем утром, чей-то голос спросил:

– Кто там?

– Комиссар Мегрэ.

– Простите, одну минутку.

Лагранж, по-видимому, надевал халат. Руки у него, наверно, дрожали, так как он с трудом повернул ключ в замке.

– Вы нашли Алена?

В полумраке лестницы он заметил доктора, и лицо его сразу изменилось, стало еще бледнее, чем обычно. Он стоял неподвижно, не зная, что ему дальше делать, что говорить.

– Вы разрешите нам войти?

Мегрэ втянул носом воздух, чувствуя знакомый запах горелой бумаги. Щетина на лице Лагранжа отросла еще больше, а мешки под глазами набухли и потемнели.

– Принимая во внимание состояние вашего здоровья, – сказал наконец комиссар, – я не хотел являться к вам без врача. Доктор Пардон был так любезен, что согласился меня сопровождать. Надеюсь, вы не возражаете, если он вас осмотрит?

– Он осматривал меня сегодня утром. Он знает, что я болен.

– Если вы ляжете в постель, он вас снова осмотрит.

Лагранж хотел возразить, это было видно по его лицу, потом, казалось, покорился, вошел в спальню, снял халат и улегся в постель.

– Откройте грудь, – мягко сказал Пардон.

Пока доктор выслушивал Лагранжа, тот все время пристально смотрел в потолок. Мегрэ прохаживался по комнате. У камина, завешенного черной шторкой, он остановился, приподнял шторку и увидел за ней пепел от сожженных бумаг, который предусмотрительно с помощью каминных щипцов был превращен в пыль.

Время от времени Пардон привычно бормотал:

– Повернитесь… Дышите… Дышите глубже… Покашляйте…

Неподалеку от кровати была дверь, комиссар толкнул ее и вошел в комнату, которая, по-видимому, раньше принадлежала кому-нибудь из детей. В ней стояла железная кровать без матраца. Он повернул выключатель. Комната оказалась чем-то вроде склада ненужных вещей. В одном из углов лежала груда разрозненных журналов, старых учебников без обложек, саквояж, покрытый пылью. Направо под окном часть пола казалась более светлой, пятно имело форму чемодана, найденного на Северном вокзале.

Когда Мегрэ вернулся в соседнюю комнату, Пардон стоял у постели с озабоченным видом.

– Ну как?

Доктор ответил не сразу, избегая взгляда Лагранжа.

– Честно говоря, я считаю, что он в состоянии отвечать на ваши вопросы.

– Вы слышите, Лагранж?

Лагранж молча переводил взгляд с одного на другого. У него были жалкие глаза – как у раненого животного, которое смотрит на склонившихся над ним людей, пытаясь понять, что они станут делать.

– Вы знаете, почему я здесь?

Лагранж, по-видимому, принял решение – он продолжал молчать, и лицо его оставалось неподвижным.

– Признайтесь, что вы прекрасно понимаете причину моего прихода, что вы ждали этого с самого утра и больны от страха.

Пардон сел в угол, положив локоть на спинку стула и опершись подбородком на руку.

– Мы нашли чемодан.

Ничего не произошло, и Мегрэ мог бы даже поклясться, что выражение глаз Лагранжа не изменилось.

– Я не утверждаю, что именно вы убили Андрэ Дельтеля. Возможно даже, что вы не виновны в этом преступлении. Мне неизвестно – я в этом признаюсь, – что здесь произошло, но я абсолютно уверен, что именно вы отвезли чемодан, в котором находился труп, сдали его в камеру хранения. В ваших собственных интересах будет лучше, если вы признаетесь.

Никакого ответа, полная неподвижность.

Мегрэ обернулся к доктору и кинул на него обескураженный взгляд.

– Я готов верить в то, что вы действительно больны, что напряжение и волнение вчерашнего вечера вас потрясли. Тем больше оснований сказать мне всю правду.

Лагранж закрыл глаза, снова открыл их, но его губы даже не шевельнулись.

– Ваш сын скрывается. Если это он убил Дельтеля, то мы в самое ближайшее время схватим его, ваше молчание ему не поможет. Если он не виновен, то для его же безопасности мы должны знать об этом. Он вооружен. Полиция предупреждена.

Мегрэ приблизился к кровати, может быть даже не отдавая себе отчета, склонился над ней, и губы Лагранжа зашевелились, он что-то пробормотал.

– Что вы сказали?

И тогда испуганным голосом Лагранж закричал:

– Не бейте меня! Вы не имеете права меня бить!

– Я не собираюсь этого делать, вы же знаете, что это неправда.

– Не бейте меня… не бей…

Лагранж вдруг откинул одеяло, заметался, делая вид, что отбивается от нападающего на него человека.

– Я не хочу… Я не хочу, чтобы вы меня били…

Это было отвратительное, тягостное зрелище. Мегрэ снова посмотрел на Пардона, как бы прося у него совета, но что мог посоветовать ему врач?

– Послушайте, Лагранж. Вы же в здравом уме. Вы не ребенок. Вы меня прекрасно понимаете. И совсем недавно вы были вполне здоровы, потому что у вас хватило сил сжечь компрометирующие вас документы…

Короткая передышка, как будто человек набирается сил, чтобы забиться и закричать во всю глотку.

– Ко мне! На помощь! Меня бьют! Я не хочу, чтобы меня били… Пустите меня…

Мегрэ схватил его за кисть руки.

– Вы кончили или еще нет?

– Нет! Нет! Нет!

– Замолчите наконец!

Пардон встал и подошел к постели, устремив на больного проницательный взгляд.

– Я не хочу… Оставьте меня… Я подыму весь дом… Я им скажу…

Пардон прошептал на ухо Мегрэ:

– Вы ничего из него больше не вытянете.

Как только они отошли от постели, Лагранж сразу замолчал и снова погрузился в неподвижность. Мегрэ и Пардон совещались в углу.

– Вы считаете, что он действительно ненормален?

– Совершенно в этом не уверен.

– Но это возможно?

– Это всегда возможно. Нужно установить за ним наблюдение.

Лагранж слегка повернул голову, чтобы не терять их из виду, было ясно, что он слушает и, должно быть, понял последние слова. Теперь он выглядел успокоенным.

Мегрэ вернулся к нему, чувствуя страшную усталость.

– Прежде чем вы примете окончательное решение, Лагранж, я должен вас кое о чем предупредить. У меня на руках ордер на ваш арест. Внизу ждут два моих агента. Если вы не дадите исчерпывающего ответа на мой вопрос, они увезут вас в тюремную больницу.

Никакого впечатления. Лагранж смотрел на потолок с таким отсутствующим видом, что было непонятно, слышал он слова Мегрэ или нет.

– Доктор Пардон может подтвердить, что существуют почти безошибочные способы для определения симуляции. Вы были совершенно нормальным сегодня утром. Вы были не менее нормальным, когда жгли документы. Вы и сейчас нормальны, я в этом уверен.

Может быть, ему показалось, что на губах больного промелькнула слабая улыбка.

– Я вас не ударил и не собираюсь бить. Я только повторяю, что выбранная вами тактика ни к чему не приведет, только вызовет к вам антипатию, если не хуже.

– Я не хочу, чтобы меня били! – повторил Лагранж безучастно, словно шепча молитву.

Мегрэ, ссутулившись, подошел к окну, открыл его и крикнул инспектору, ожидавшему во дворе:

– Подымись наверх вместе с Жанвье!

Он прикрыл окно и заходил по комнате. На лестнице послышались шаги.

– Если хотите, можете одеться. Иначе вас унесут, завернув в одеяло.

Лагранж продолжал повторять те же самые слова, которые в конце концов начали звучать бессмысленно.

– Я не хочу, чтобы меня били… Я не хочу…

– Войдите, Жанвье… Ты тоже… Унесите этого человека в тюремную больницу. Бесполезно пытаться его одевать, он снова начнет биться. На всякий случай наденьте на него наручники… Заверните его в одеяло.

Этажом выше открылась дверь. На другой стороне двора засветилось окно, женщина в ночной рубашке оперлась в подоконник, позади нее мужчина вставал с постели.

– Я не хочу, чтобы меня били…

Мегрэ отвернулся. Он слышал, как щелкнули наручники, затем тяжелое дыхание, шаги, шум отодвигаемой мебели.

– Я не хочу, чтобы… Я не… На помощь, ко мне!

По-видимому, один из инспекторов закрыл ему рот ладонью или кляпом, потому что голос ослаб и наконец совсем умолк, шаги раздавались уже на лестнице…

Наступившее затем молчание казалось особенно тягостным. Первым движением комиссара было зажечь трубку. Потом он взглянул на разрытую кровать – одна из простыней лежала посреди комнаты. Рядом валялись старые туфли, халат упал на пол.

– Ваше мнение, Пардон?

– Вам придется трудно.

– Простите, что я впутал вас в это дело. Не очень красивая сцена.

Как будто вспомнив забытую подробность, доктор пробормотал:

– Он всегда страшно боялся смерти.

– Так!

– Каждую неделю он жаловался на новые недомогания и подолгу расспрашивал меня, опасно ли это. Он покупал медицинские книги. Наверно, их можно здесь найти.

Мегрэ действительно нашел книги в одном из ящиков комода, в некоторых из них лежали закладки.

– Что вы собираетесь делать? – спросил Пардон.

– В тюремной больнице им займутся. Что касается меня – я буду продолжать следствие. Прежде всего я хотел бы найти его сына.

– Вы думаете, что это он?

– Нет. Если бы Ален убил Дельтеля, ему бы не понадобился мой револьвер. Ведь в то утро, когда он пришел ко мне, преступление было уже совершено. Смерть произошла сорок восемь часов назад, значит, во вторник.

– Вы остаетесь здесь?

– На несколько минут – подожду инспекторов, которых пришлет Жанвье. Через час я получу от доктора Поля протокол вскрытия.

Немного позже появился Торранс в сопровождении двух коллег и экспертов с аппаратурой. Пока Мегрэ давал распоряжения, Пардон с озабоченным видом стоял в стороне.

– Вы идете?

– Конечно.

– Довезти вас домой?

– Я хотел бы заехать в тюремную больницу, но, возможно, мои коллеги там посмотрят на это косо.

– Наоборот. У вас есть какие-нибудь соображения?

– Нет. Я хотел бы еще раз взглянуть на него, сделать попытку поговорить. Странный случай.

Было приятно снова очутиться на улице и вдохнуть свежий воздух. Они доехали до набережной Орфевр, и Мегрэ заранее знал, что увидит больше освещенных окон, чем обычно. Роскошная спортивная машина Пьера Дельтеля все еще стояла у подъезда. Комиссар нахмурился, увидев журналиста Ломбра, караулившего в передней.

– Вас ждет брат Дельтеля. А для меня еще нет новостей?

– Еще нет, малыш.

Мегрэ назвал его так машинально. Жерар Ломбра был его ровесником.