В дверях появилась г-жа Мегрэ и сделала мужу какой-то знак, которого он не понял, – мыслями он был далеко. Потом тихо спросила:

– Можешь на минутку выйти?

На кухне она заговорила вполголоса:

– Обед готов. Уже девятый час. Что будем делать?

– Что ты имеешь в виду?

– Надо же поесть.

– Мы не закончили.

– Может, он поест с нами?

Мегрэ изумленно посмотрел на жену, но тут же предложение показалось ему вполне естественным.

– Нет. Не нужно накрытого стола, обеда в кругу семьи. Ему будет страшно неловко. У тебя есть холодное мясо, сыр?

– Есть.

– Тогда сделай несколько бутербродов и принеси вместе с бутылкой белого вина.

– Как он?

– Спокойней и рассудительней, чем я ожидал. Начинаю понимать, почему он весь день не давал о себе знать. Ему надо было пережить все еще раз.

– Как это пережить?

– Внутренне. Поняла?

– Нет.

– В четырнадцать с половиной лет он убил мальчика.

Когда Мегрэ вернулся в гостиную, Робер Бюро смущенно спросил:

– Я мешаю вам обедать, да?

– Будь мы на набережной дез Орфевр, я послал бы за бутербродами и пивом. Не вижу причин не сделать и здесь точно так же. Жена даст нам бутерброды и бутылку вина.

– Если бы я знал…

– Что?

– Что кто-то может меня понять. Вы – исключение. Следователь будет вести себя иначе, судьи тоже. Всю жизнь я боялся – боялся снова нанести удар, сам того не желая. Я наблюдал за собой каждую секунду, прислушиваясь, не начинается ли припадок. При малейшей головной боли, например… У каких только врачей я не побывал. Правды я им, конечно, не говорил, а жаловался на жуткие головные боли, сопровождающиеся холодным потом. Большинство не придавали этому значения и прописывали аспирин. Невропатолог с бульвара Сен-Жермен сделал мне электроэнцефалограмму. По его словам, с мозгом у меня все в порядке.

– Давно это было?

– Два года назад. Мне очень хотелось признаться ему, что я ненормален, болен… Раз он сам не обнаружил… Когда я проходил мимо полицейского комиссариата, мне иногда хотелось зайти туда и сказать: «В четырнадцатилетнем возрасте я убил мальчика. Я чувствую, что могу убить снова. Это должно пройти. Заприте меня. Вылечите».

– Почему вы этого не сделали?

– Потому что читаю рубрику происшествий в газете. Почти на каждый процесс приглашают психиатров, а потом просто смеются над ними. Когда они говорят об ограниченной вменяемости или умственном расстройстве, присяжные не обращают внимания. В лучшем случае, уменьшают наказание до пятнадцати или двадцати лет… Я пытался справиться сам, следить за приближением припадков, бежать домой. Долгое время мне это удавалось…

Вошла г-жа Мегрэ с блюдом бутербродов, бутылкой пуйи-фюиссе и двумя стаканами.

– Приятного аппетита, – сказала она и отправилась обедать на кухню.

– Угощайтесь.

Сухое вино было последнего урожая.

– Я не голоден. Иногда я почти не притрагиваюсь к пище, иногда, наоборот, испытываю страшный голод. Это, видимо, тоже один из симптомов. Я ищу их во всем. Анализирую все свои рефлексы. Придаю значение самым незначительным побуждениям… Попробуйте поставить себя на мое место. В любой момент я могу…

Он откусил бутерброд и сам удивился, что ест самым обычным образом.

– Я боялся в вас ошибиться. Читал в газетах, что вы человечны и из-за этого у вас возникают иногда конфликты с прокуратурой. С другой стороны, там говорилось о методе ваших допросов – «карусели». С задержанным обращаются мягко и ласково, он делается доверчив и не замечает, как понемногу из него вытягивают все что нужно.

– Дела бывают разные, – не сдержал улыбки Мегрэ.

– Разговаривая с вами по телефону, я взвешивал каждое ваше слово, каждую паузу.

– И все-таки пришли.

– У меня не было выбора. Я чувствовал, что все рушится. Послушайте, я хочу вам признаться. Вчера на Больших бульварах в какой-то момент мне пришла в голову мысль напасть на первого встречного, прямо в толпе, наносить вокруг себя удары, яростно драться в надежде, что меня убьют… Можно, я налью себе еще? – вдруг спросил он и с чуточку печальной покорностью добавил: – Никогда в жизни мне больше не придется пить такого вина.

Мегрэ на миг попробовал представить себе лицо следователя Пауре, присутствуй тот при этом разговоре. Бюро продолжал:

– Три дня шел проливной дождь. Когда речь заходит о таких, как я, часто поминают луну. Я наблюдал за собой и не заметил, чтобы припадки становились в полнолуние более частыми или сильными. Дело, скорее, в какой-то общей напряженности. В июле, например, когда очень жарко. Или зимой, когда снег валит большими хлопьями. Говорят, что в такое время в природе наступает перелом. Понимаете? Бесконечный дождь, порывы ветра, стук ставней за окном – все это привело к тому, что мои нервы натянулись как струны. В тот вечер я вышел из дому и принялся гулять под ливнем. Через несколько минут я вымок до нитки; я нарочно поднимал голову, чтобы вода хлестала мне в лицо. Внутреннего сигнала я не услышал, а если и услышал, то не подчинился ему. Было бы лучше, если бы я не упорствовал, а вернулся домой. Я шел куда глаза глядят. Все шел и шел… В какой-то момент нащупал в кармане нож. В темной улице увидел освещенную витрину маленького бара. Вдали я слышал шаги, но это меня не тревожило. Из бара вышел молодой человек, его длинные волосы прилипли к затылку. Щелкнул нож… Я не знал молодого человека… Никогда не видел… Не разглядел его лицо… Нанес несколько ударов… Уже удаляясь, понял, что облегчение не пришло, вернулся, ударил снова и приподнял его голову… Поэтому-то в газетах и говорили об одержимом… Говорили и о сумасшедшем…

Посетитель замолчал и огляделся, словно удивляясь окружающей его обстановке.

– Я ведь и вправду сумасшедший, верно? Не может быть, чтобы я не был болен. Если бы меня вылечили… Я так давно на это надеюсь… Но вот увидите: удовольствуются тем, что меня на всю жизнь упрячут в тюрьму.

Ответить Мегрэ не осмелился.

– Вы ничего не скажете?

– Желаю вам вылечиться.

– Вы не очень-то на это рассчитываете, правда?

Мегрэ допил стакан.

– Выпейте. Сейчас мы поедем на набережную дез Орфевр.

– Благодарю, что выслушали.

Он залпом осушил стакан; Мегрэ налил еще.

Робер почти во всем оказался прав. На суде двое психиатров заявили, что обвиняемый не является душевнобольным в формальном смысле слова, но его вменяемость весьма ограничена, поскольку он с трудом сопротивляется своим побуждениям. Адвокат просил суд отправить подзащитного в психиатрическую лечебницу под наблюдение врачей. Присяжные учли смягчающие обстоятельства, однако приговорили Робера Бюро к пятнадцати годам заключения. После этого председательствующий, откашлявшись, добавил:

– Мы отдаем себе отчет, что приговор не вполне соответствует реальному положению дел. Однако в настоящее время у нас, увы, нет такого учреждения, где человек, вроде Бюро, мог бы получить необходимый уход, оставаясь при этом под строгим надзором.

Бюро, сидя на скамье подсудимых, отыскал глазами Мегрэ и покорно улыбнулся Вероятно, он хотел сказать: «Я это предвидел, не так ли?»

Когда Мегрэ вышел, плечи его были опущены.