Мегрэ удобно откинулся на заднее сиденье машины; ему было тепло и уютно, он глядел на проносящиеся мимо огни и обдумывал все, что удалось выяснить. Когда они выехали на площадь Согласия, он сказал шоферу:

– Сверни-ка на улицу Капуцинов, мне необходимо позвонить.

Позвонить надо было в префектуру, которая находилась отсюда в пяти минутах езды, но Мегрэ был не против еще раз попасть в бар «Манхеттен».

Теперь он был совсем иначе настроен, чем утром.

Бар был полон – у стойки, в клубах дыма, толпилось не меньше тридцати человек. Почти все здесь говорили по-английски, кое-кто из посетителей читал американские газеты. Луиджи и его два помощника сбивали коктейли.

– То же виски, что сегодня утром, – произнес Мегрэ таким спокойным и веселым тоном, что хозяин посмотрел на него с удивлением.

– Бурбон?

– Не знаю. Вы же мне сами наливали.

Луиджи был явно недоволен его посещением, и Мегрэ даже показалось, что он окинул быстрым взглядом всех своих клиентов, чтобы убедиться, что здесь нет никого, с кем комиссар не должен был бы встретиться.

– Скажите-ка, Луиджи…

– Минуточку…

Он разносил напитки и суетился куда больше, чем это было необходимо, словно желая избежать вопросов комиссара.

– Я хотел вам сказать, Луиджи, что есть еще один из ваших соотечественников, с которым мне надо было бы встретиться. Интересно, слышали ли вы когда-нибудь о неком Маскарели, по прозвищу Неряха Джо?

Мегрэ произнес эту тираду, не повышая голоса. И хотя многие вокруг кричали, пытаясь перекрыть гул голосов, не меньше десяти человек с любопытством взглянули на комиссара, стоило ему только произнести имя Маскарели.

Что до Луиджи, тот лишь буркнул в ответ:

– Не знаю его и знать не хочу.

Мегрэ, довольный собой, направился в кабину телефона-автомата.

– Это ты, Жанвье? Погляди-ка, не ушел ли еще Барон? Если он здесь, попроси его меня подождать, а если его уже нет, постарайся с ним связаться по телефону и попроси его как можно скорее вернуться на Набережную Орфевр. Мне совершенно необходимо с ним поговорить.

Протиснувшись к стойке, Мегрэ выпил свою рюмку виски и вдруг заметил парня, которого уже видел сегодня. Это был высокий блондин, ну прямо герой американского фильма; парень этот, в свою очередь, тоже не спускал глаз с комиссара.

Луиджи оказался слишком занятым, чтобы попрощаться с Мегрэ, который вышел из бара, сел в машину и четверть часа спустя вошел в свой кабинет. Ему навстречу встал человек, который поджидал его, уютно устроившись в кресле.

Человека этого звали Бароном не потому, что он был бароном, а потому, что это была его фамилия, он не работал в опергруппе Мегрэ. Вот уже двадцать пять лет, как он занимался только скачками и предпочитал оставаться простым инспектором, нежели изменить свою специализацию.

– Вы меня вызывали, комиссар?

– Садитесь, старина. Одну минутку…

Мегрэ снял пальто, зашел в соседнюю комнату, чтобы выяснить, нет ли каких-нибудь сообщений, а потом, вернувшись в кабинет, тоже уселся в кресло и вытащил трубку.

Должно быть, оттого, что Барон все свое время проводил на ипподромах, где занимался не какой-нибудь мелюзгой, а только крупными игроками, завсегдатаями, он постепенно стал походить на своих подопечных. Как и у них, у него на шее обычно болтался полевой бинокль, а в день розыгрыша Гран При он не обходился без серого котелка и серых гетр. Некоторые уверяли, что видели его даже с моноклем, и это вполне возможно; вполне возможно также, что Барон и сам пристрастился к игре, как утверждают сплетники.

– Сейчас я вам изложу суть дела, которое меня интересует, а вы мне скажете, что вы по этому поводу думаете. Представьте себе американца, который вот уже два года живет в Париже и регулярно ходит на скачки…

– Американец какого типа?

– Не из тех, кого приглашают на приемы в посольство. Мошенник высокого класса, Билл Ларнер.

– Я его знаю, – спокойно заметил Барон.

– Прекрасно. Это нам многое облегчит. По некоторым причинам Ларнеру понадобилось сегодня утром куда-то скрыться, причем не одному, а вместе с двумя своими соотечественниками, которые недавно высадились во Франции и не говорят ни слова по-французски. Они знают, что у нас есть их приметы, и я сильно сомневаюсь, чтобы они решились сесть на поезд или на самолет. Я убежден, что они скрываются где-то вблизи Парижа, где их, по-видимому, что-то держит. Автомобиля у них нет, но они весьма ловко пользуются чужими машинами, а потом бросают их.

Барон слушал внимательно, с тем выражением, которое обычно бывает на лицах специалистов, когда к ним обращаются за консультацией.

– Я довольно часто встречал Ларнера с красивыми женщинами, – заметил он.

– Знаю. У одной из таких он даже провел со своими приятелями последние два дня, но я не думаю, чтобы он дважды ставил на одну и ту же карту.

– Я тоже этого не думаю, – он слишком хитер.

– От этой дамы я и узнал, что у него есть друзья среди жокеев и владельцев конюшен. Понимаете, к чему я веду? Ему надо было быстро, не теряя ни минуты, найти надежное укрытие. Более чем вероятно, что он обратился к кому-нибудь из своих земляков. Вы знаете американцев, связанных с ипподромом?

– Есть и американцы, но их, конечно, меньше, чем англичан. Подождите-ка. Я сейчас подумал об одном жокее, о Малыше Лопе, но он, если не ошибаюсь, сейчас в Миами. Встречал я еще американца Фреда Брауна, который работает в конюшне одного из своих соотечественников. Но, наверное, скачками занимаются и другие американцы.

– Послушайте, Барон. Парень, у которого Ларнер решил укрыться, должен обязательно жить где-нибудь уединенно. Поставьте себя на место Билла Ларнера и подумайте, у кого бы он считал себя вне опасности. Мне говорили, что он как-то ночевал в Мэзон-Лафите или где-то поблизости от этого места.

– Совсем неглупо.

– Что – неглупо?

– В тех краях и в самом деле есть несколько конюшен. Я должен вам немедленно дать ответ?

– Во всяком случае, как можно скорее.

– Ну что ж, тогда я обойду несколько баров, в которые прежде хаживал, и потолкаюсь среди этого люда. Если я смогу сегодня вечером дать ответ, где мне вас найти?

– Я буду дома.

Барон с важным видом двинулся к двери, но Мегрэ после минутного раздумья его остановил.

– Еще одно слово. Будьте осторожны. Если вам удастся что-либо обнаружить, один ничего не предпринимайте. Мы имеем дело с убийцами.

Он произнес это слово не без иронии, потому что слишком много раз повторял его за последние сутки.

– Все ясно. Я почти наверняка позвоню вам сегодня вечером. А к утру уж во всяком случае до чего-нибудь докопаюсь.

Когда Мегрэ наконец приехал домой, он застал жену уже одетой. Он собирался, выпив грог и приняв аспирин, лечь в постель, чтобы заглушить начинающийся грипп, но – увы – не тут-то было: ведь по пятницам они всегда ходили в кино!

– Как Лоньон? – спросила жена.

Перед самым уходом он получил последние сведения из больницы. У горе-инспектора все же началось воспаление легких, но с болезнью надеялись быстро справиться с помощью пенициллина; зато врачей сильно тревожил удар, который Лоньон получил по голове.

– Пролома черепа, правда, нет, но боятся сотрясения мозга. Он начал бредить.

– А как себя ведает его жена?

– Она продолжает вопить, что никто не имеет права разлучать супругов, которые прожили вместе больше тридцати лет, и настаивает, чтобы либо его перевезли домой, либо ей разрешили находиться в больнице.

– Она своего добилась?

– Нет.

Обычно супруги Мегрэ медленно шли до бульвара Бон-Нувель и там заходили в первый попавшийся кинотеатр. Фильмом Мегрэ было нетрудно угодить. Более того, он охотнее смотрел самую заурядную картину, чем какую-нибудь нашумевшую ленту; он любил, сидя в кресле, глядеть на экран и ни о чем не думать. Чем менее шикарным был кинотеатр, тем демократичнее была там публика; чем больше зрители смеялись в нужных местах и отпускали шутки, ели мороженое, жевали резинку, тем большее удовольствие он получал.

На улице было по-прежнему сыро и холодно. Выйдя из кино, они посидели на террасе какого-то маленького кафе, выпили по стакану пива и попали домой только в одиннадцать часов вечера. Едва Мегрэ переступил порог квартиры, как раздался телефонный звонок.

– Алло! Барон, это вы?

– Нет, это говорит Вашэ, господин комиссар. Я заступил на дежурство в восемь часов вечера. С девяти я тщетно пытаюсь с вами связаться.

– Есть что-нибудь новое?

– На ваше имя пришло письмо. Почерк женский. На конверте крупными буквами написано: «Крайне срочно». Можно мне его вскрыть и прочитать вам?

– Читай!

– Минуточку. Вот: «Господин комиссар! Совершенно необходимо, чтобы я с вами как можно скорее встретилась. Это вопрос жизни и смерти. К несчастью, я не могу выйти из своей комнаты и даже не знаю, как переправить вам это письмо. Не смогли бы вы посетить меня в гостинице „Бретань“, улица Рише, это почти напротив „Фоли-Бержер“. Я живу в номере сорок семь. Никому ничего не говорите. Вокруг гостиницы, наверное, кто-нибудь ходит. Приходите, приходите, я вас умоляю».

Подпись была неразборчива, начиналась она с буквы «М».

– Скорее всего, Мадо, – сказал Вашэ, – но я в этом не уверен.

– В котором часу отправлено письмо?

– В восемь вечера.

– Ясно. Больше ничего? От Люка или от Торанса нет никаких сведений?

– Люка сидит в ресторане у Поччо. Поччо уговорил его зайти к нему, уверяя, что просто глупо стоять на холоде, когда можно сидеть в тепле. Он просит дать ему дальнейшие указания.

– Пошлите его спать.

Госпожа Мегрэ слышала этот разговор; она вздохнула, но не стала возражать, видя, что муж ищет свою шляпу. Она привыкла к его ночным отлучкам.

– Спать-то ты хоть вернешься? И возьми шарф, прошу тебя.

Перед тем как выйти, он выпил немного сливянки. Ему пришлось идти пешком до площади Республики и только там удалось схватить такси.

– Улица Рише, напротив «Фоли-Бержер»!

Он знал гостиницу «Бретань», пользующуюся весьма дурной репутацией; на верхних этажах комнаты сдавались понедельно или помесячно.

Спектакль в «Фоли-Бержер» уже давно кончился, и прохожих на улице почти не было.

Мегрэ вошел в плохо освещенный коридор и постучал в застекленную дверь; за стеклом сразу же вспыхнул свет и кто-то пробурчал сонным голосом:

– Кто там?

– Я в номер сорок семь.

– Проходите.

Мегрэ смутно различал сквозь занавеску, что на раскладушке лежал какой-то человек, который протянул было руку, чтобы дернуть за резиновую грушу и тем самым открыть вторую дверь, но не сделал этого. Окончательно проснувшись, портье вник наконец в то, что ему сказал посетитель.

– В номере сорок семь никого нет, – пробурчал он, снова укладываясь.

– Минуточку. Мне надо с вами поговорить.

– Что вам угодно?

– Я из полиции.

Мегрэ и не пытался разобрать, что бубнил себе под нос портье, но это были явно бранные слова по его адресу.

Портье нехотя поднялся с постели, на которой он лежал одетый, подошел к двери, повернул ключ в замочной скважине и впустил посетителя, окинув его злобным взглядом.

– Вы из полиции нравов? – нахмурив брови, спросил он.

– Откуда вы знаете, что в номере сорок семь никого нет?

– Тип, который там жил, уже несколько дней как смотался, а его подруга недавно вышла.

– Когда?

– Точно не скажу. Часов в девять или в половине десятого.

– Ее зовут Мадо?

Портье пожал плечами.

– Я дежурю только ночью и имен не знаю. Уходя, она сдала мне ключ. Вот поглядите – он висит на доске.

– Эта дама ушла одна?

Портье молчал.

– Я вас спрашиваю: эта дама ушла одна?

– Что вам от нее надо? Ладно, ладно. Не сердитесь. Незадолго перед этим к ней приходили.

– Кто? Мужчина?

Портье был поражен, что в такой гостинице, как эта, ему задают подобные вопросы.

– Гость долго оставался в номере?

– Минут десять.

– Он спросил вас, в каком номере она живет?

– Он меня ни о чем не спрашивал. Он поднялся по лестнице, даже не взглянув на меня. Тогда дверь еще была не заперта.

– Откуда вы знаете, что этот тип направился именно к ней в номер?

– Да потому, что они вышли вместе.

– У вас ее регистрационная карточка?

– Нет. Они все у хозяйки, она их хранит у себя в кабинете, а он заперт на ключ.

– А где хозяйка?

– Спит.

– Дайте мне ключ от номера сорок семь и разбудите хозяйку. Пусть она поднимется ко мне.

Портье как-то странно поглядел на Мегрэ и вздохнул.

– Да, в мужестве вам не откажешь. А вы уверены, что вы в самом деле служите в полиции?

Мегрэ предъявил свой жетон и с ключом в руке стал подниматься по лестнице. Номер 47 находился на четвертом этаже, это был самый обычный гостиничный номер, с железной кроватью, умывальником у стены, обтрепанным креслом и комодом.

Кровать была застелена покрывалом сомнительной чистоты, а на нем валялась газета с фотографиями Чарли Чинаглиа и Чичеро на первой странице. Это была вечерняя газета – в киоски она попадала не раньше шести часов. Всех читателей, видевших кого-либо из этих людей, просят срочно сообщить об этом комиссару Мегрэ.

Может, это объявление и заставило женщину, по имени Мадо, послать ему письмо?

В углу комнаты стояли два чемодана – один старый, потрепанный, другой совсем новый. На обоих – наклейки Канадского пароходства. Мегрэ раскрыл чемоданы и стал выкладывать на кровать все, что там лежало, – белье, платья, кофты; большинство вещей тоже были совсем новыми, купленными в магазинах Монреаля.

– Я вижу, вы не церемонитесь! – раздался голос у двери.

Это появилась хозяйка, она с трудом переводила дух, должно быть, слишком быстро подымалась по лестнице. Она была небольшого роста, с резкими чертами лица, а железные бигуди на ее седеющих волосах не прибавляли ей привлекательности.

– Прежде всего, кто вы такой?

– Комиссар Мегрэ из опергруппы.

– Что вам надо?

– Мне надо выяснить, кто эта женщина, которая здесь живет?

– Зачем? Что она сделала?

– Я бы вам посоветовал дать мне ее регистрационную карточку без пререканий.

Карточку хозяйка на всякий случай захватила с собой, но передала ее Мегрэ с большой неохотой.

– В полиции, видно, никогда не научатся хорошим манерам.

Она направилась к двери, ведущей в соседний номер, с явным намерением прикрыть ее поплотнее.

– Минуточку. А кто занимает тот номер?

– Муж этой дамы. Разве это не его право?

– Не трогайте эту дверь. Я вижу, что они записались под именами Перкинс мосье и мадам Перкинс из Монреаля, Канада.

– Ну и что?

– Вы видели их паспорта?

– Я никогда не сдала бы им комнат, если бы их документы не были в порядке.

– Судя по этой карточке, они прибыли месяц назад.

– Вас это огорчает?

– Вы можете мне описать Джона Перкинса?

– Небольшого роста, брюнет, нездорового вида и вдобавок с больными глазами.

– Почему вы думаете, что у него больные глаза?

– Потому что он всегда носит темные очки, даже ночью. Разве он совершил что-нибудь плохое?

– Как он был одет?

– С иголочки, во все новое с головы до ног. Впрочем, в этом нет ничего удивительного для молодожена, не так ли?

– Они молодожены?

– Я так думаю.

– Почему?

– Потому что они почти не выходят из своих комнат.

– А почему они сняли два номера?

– Ну, знаете, это меня не касается.

– А где они едят?

– Я их об этом не спрашивала. Мосье Перкинс, видимо, в номере, потому что я никогда не видела, чтобы он днем выходил куда-нибудь, особенно последнее время.

– Что значит – последнее время?

– Ну, скажем, последнюю неделю. А может быть, и две.

– Неужели он никогда не выходил подышать воздухом?

– Только вечером.

– Всегда в темных очках?

– Я вам говорю то, что видела. Ваше дело – верить или нет.

– А жена его выходит на улицу?

– Да, она бегает в магазины, чтобы купить для него еду. Я даже как-то зашла к ним проверить, не вздумали ли они готовить у себя в номере, – у нас это запрещено.

– Таким образом, в течение нескольких недель он ест всухомятку?

– Похоже на то.

– И вам это не казалось странным?

– От иностранцев и не такого можно ждать.

– Портье мне сказал, что Перкинс вот уже несколько дней не показывается в гостинице. Когда вы его видели в последний раз?

– Не помню. В воскресенье или понедельник.

– Из вещей он ничего не взял?

– Нет.

– Он не предупредил вас, что уедет на несколько дней?

– Он ни о чем меня не предупреждал. Впрочем, что бы он мне ни говорил, я бы все равно ничего не поняла – ведь он не знает ни слова по-французски.

– А его жена?

– Она говорит, как мы с вами.

– Без акцента?

– С легким акцентом, похожим на бельгийский. Говорят, это канадский акцент.

– У них канадские паспорта?

– Да.

– Как вы узнали, что Перкинс уехал из гостиницы?

– Как-то вечером он вышел погулять – то ли в воскресенье, то ли в понедельник – я вам уже говорила, а на следующий день Люсиль, горничная, которая убирает эти номера, сообщила мне, что его нет и что его жена как будто этим обеспокоена… Но если вы еще долго собираетесь меня расспрашивать, мне придется сесть.

Она уселась с важным видом в кресло и бросила на комиссара раздраженный взгляд.

– К Перкинсам приходили знакомые?

– Насколько я знаю, нет.

– Где у вас телефон?

– В конторе, и я там нахожусь весь день. Они ни разу не пользовались телефоном.

– А письма они получают?

– Ни единого.

– Мадам Перкинс не ходит на почту? Может быть, она получает корреспонденцию до востребования?

– Я за ней не следила. Послушайте, а вы уверены, что имеете право рыться в их вещах?

Дело в том, что Мегрэ, задавая все эти вопросы, продолжал вынимать из чемоданов вещь за вещью, и теперь все их имущество было разложено на кровати.

Вещи эти были хорошего качества, не слишком шикарные, но и не дешевые.

Туфли поражали высотой каблуков, а белье больше подходило бы для танцовщицы ночного кабаре, чем для новобрачной.

– Я хочу зайти в соседнюю комнату.

– Вы у меня разрешения не спрашивали!

Хозяйка пошла за ним следом, словно боялась, что он что-нибудь унесет. Во втором номере тоже стояли новые чемоданы, купленные в Монреале, и вся мужская одежда была тоже новой, с этикетками канадских фирм. Можно было подумать, что эта парочка вдруг решила явиться в каком-то новом виде, и за несколько часов они приобрели все необходимое для путешествия. На комоде валялось штук десять американских газет – и все.

Ни единой фотографии, ни единого документа. На самом дне чемодана Мегрэ нашел паспорт на имя Джона Перкинса из Монреаля, Канада, с женой. Судя по визам и печатям, супруги сели на пароход шесть недель назад в Галифаксе и высадились в Саутхэмптоне, откуда они через Дьепп попали во Францию.

– Вы удовлетворены?

– А Люсиль, горничная, о которой вы говорили, живет в гостинице?

– Она ночует на седьмом этаже.

– Попросите ее спуститься ко мне.

– С величайшей охотой! Как удобно служить в полиции! Можно будить людей в любой час ночи, нарушать их сон…

Поднимаясь по лестнице, она продолжала что-то возмущенно бубнить. Мегрэ тем временем обнаружил бутылку синих чернил, которыми Мадо написала письмо.

Он увидел также сверток с колбасой, лежавший за окном.

Люсиль оказалась невзрачной брюнеткой, да к тому же еще и косой. На ней был халатик небесно-голубого цвета, и она все время старательно запахивала его полы.

– Вы мне больше не нужны, – обратился Мегрэ к хозяйке. – Можете идти спать.

– Ах, как вы любезны!.. Люсиль, не смущайся, держись независимо!

– Хорошо, мадам!

Люсиль и в самом деле нисколько не была смущена.

Едва за хозяйкой захлопнулась дверь, как она произнесла с неописуемым восхищением:

– Правда, что вы знаменитый комиссар Мегрэ?

– Садитесь, Люсиль. Я хотел бы, чтобы вы мне рас сказали все, что вы знаете о Перкинсах.

– Мне всегда казалось, что это какая-то странная пара.

– Почему?

Она покраснела.

– Потому что они жили в разных комнатах.

– В котором часу вы делали уборку?

– Как когда: иногда в девять утра, а иногда и после обеда. Ее номер я старалась убирать, когда она уходила. Но он всегда бывал дома.

– Как он проводил время?

– Читал толстые газеты, я уж не знаю, на скольких страницах, решал кроссворды или писал письма…

– Вы сами видели, как он писал письма?

– Да, довольно часто.

– Говорят, он никогда не выходил днем?

– Первое время выходил, а последние две недели нет.

– У него болели глаза?

– В комнате не болели, там он никогда не надевал темных очков, но даже в коридор без них не выходил.

– Иначе говоря, он от кого-то прятался?

– Думаю, что да.

– Вам не казалось, что он чем-то напуган?

– Да, пожалуй. Когда я стучала в дверь, он никогда не открывал задвижки, пока я не назовусь.

– Она вела себя так же, как и он?

– Нет, совсем не так. Разве что с понедельника. Точнее, с утра вторника. Во вторник я заметила, что мосье Перкинса больше нет.

– Она вам сказала, что он уехал?

– Нет, она мне ничего не сказала, но была сама не своя. Несколько раз она меня просила купить ей колбасы и хлеба. Сегодня вечером…

– Значит, это вы бросили письмо в почтовый ящик?

– Да. Она мне позвонила и велела его отправить. Я обычно выполняла для нее всякие мелкие поручения, и она мне хорошо платила за это. Газеты тоже я ей покупала.

– Вы ей и сегодня принесли вечернюю газету?

– Да.

– Вам показалось, что она собирается куда-то уйти?

– Нет, она уже разделась.

– Потом она позвонила вам, чтобы вы отправили письмо?

– Да, когда я вошла, на ней было домашнее платье.

– В котором часу вы легли?

– В девять часов. Я начинаю работать в семь утра.

– Благодарю вас, Люсиль. Если вы вспомните еще какую-нибудь подробность, позвоните мне, пожалуйста, в префектуру. Если меня не будет, передайте то, что вы хотите сказать, инспектору, который подойдет.

– Хорошо, мосье Мегрэ.

– Вы можете идти спать.

Она еще минутку в нерешительности постояла, улыбнулась и прошептала:

– До свиданья, мосье Мегрэ!

– Вы можете идти спать.

Он спустился вниз к портье, который ждал его за бутылкой красного вина.

– Ну, так что же вам рассказала хозяйка?

– Она была весьма любезна, – ответил комиссар. – Люсиль тоже.

– Люсиль небось с вами заигрывала?

– Вы каждый вечер заступаете в девять часов?

– Да. Но я ложусь не раньше одиннадцати, а иногда я позже, после того как кончается представление в «Фоли-Бержер».

– Вы видели мужчину, который приходил за мадам Теркине?

– Сквозь эту занавеску, но все же я его разглядел.

– Опишите мне его.

– Высокий блондин, в мягкой шляпе, сдвинутой на затылок. Он был без пальто, и это меня удивило, потому что теперь холодно.

– Может, у дверей стояла его машина?

– Нет. Я долго слышал их шаги.

Мегрэ показалось, что рассказ о человеке без пальто ему что-то напоминает. Но что именно? Этого он пока не мог сообразить.

– Как вы думаете, она шла с ним по доброй воле?

– Что вы хотите сказать?

– Она открыла дверь дежурки?

– Конечно, открыла, раз она мне передала ключ.

– А спутник ждал ее в коридоре?

– Да.

– У вас не было впечатления, что он ей угрожает?

– Нет. Он спокойно курил сигарету.

– Она вам ничего не передала?

– Нет, ничего. Она мне протянула ключ и сказала: «Добрый вечер, Жан». Вот и все.

– Вы обратили внимание на то, как она была одета?

– На ней было темное пальто и серая шляпа.

– У нее в руке не было чемодана?

– Нет.

– Когда ее муж выходил вечером, ему случалось брать такси?

– Нет. Насколько я видел, он всегда уходил и возвращался пешком.

– А куда он ходил? Далеко?

– Не думаю, чтобы далеко. Он никогда не отсутствовал больше часа.

– А вместе они когда-нибудь выходили?

– Только вначале.

– А последние две недели?

– По-моему, нет.

– Он так и не снимал своих темных очков?

– Нет.

Окна номера 47 и смежной с ними комнаты выходили на улицу. Если жена никогда не сопровождала так называемого Перкинса, то не значит ли это, что она следила из окна, свободен ли путь? Быть может, когда он возвращался, она условным знаком оповещала его, что он безбоязненно может войти в свой номер.

По описаниям Перкинс, если не считать одежды, весьма походил на Маскарели, по кличке Неряха Джо!

Его исчезновение в ночь с понедельника на вторник не заставляет ли предположить, что он и был тем незнакомцем, которого выбросили из машины на улице Флешье чуть ли не к ногам бедняги Лоньона?

Мегрэ вынул из кармана фотографию Билла Ларнера и показал ее портье.

– Вы его узнаете?

– Нет. Я его никогда не видел.

– Вы уверены, что за мадам Перкинс заходил он же?

– Абсолютно уверен.

Потом Мегрэ показал ему фотографии Чарли и Чичеро.

– А этих вы знаете?

– Не знаю. Видел эти фотографии сегодня вечером в газете.

Мегрэ приехал сюда на такси, но тут же его отпустил. Поэтому ему пришлось пешком отправиться в сторону Монмартра в надежде поймать какую-нибудь машину. Не успел он пройти и ста метров, как ему показалось, что за ним следят.

Он остановился. Шаги, которые он слышал все время за спиной, тоже заглохли. Он пошел дальше и снова услышал, что за ним кто-то идет. Тогда он резко обернулся и заметил, что кто-то метрах в пятидесяти от него тоже резко повернул и пошел в другую сторону.

Впрочем, разглядеть человека, следившего за ним, Мегрэ не удалось – тот прятался в тени домов. Само собой разумеется, Мегрэ не мог ни бежать за ним, ни окликнуть его.

Выйдя на улицу Монмартр, комиссар уже не пытался поймать такси, а зашел в первый попавшийся ночной бар.

Нисколько не сомневаясь, что тот тип стоит возле бара и ждет его выхода, Мегрэ заказал рюмку коньяку и направился в телефонную будку.