Глава 13. Место, которого нет
Сидеть на металлическом стуле голышом – крайне неудобно. Я понимал это и раньше, но теперь догадки подтвердились опытом. Печку в сторожке не зажгли, а холодное сидение никак не желало нагреваться теплом моего тела. Хмурые люди в камуфляже часто уходили и возвращались, хлопая дверью. Снег с ветром выдувал из помещения крохи тепла, которые я успевал надышать.
Меня не били. Наверное, потому, что я выглядел достаточно потасканным от погони сквозь телепорты: сломанный нос, усилившаяся простуда, синяки по всему телу. Однако напряжения хватало и без рукоприкладства. Причем мороз был меньшей из проблем, я постепенно привыкал к холоду. Неприятно удивило чувство беззащитности от отсутствия одежды. Вокруг сновали одетые военные и каждый насмешливый взгляд ощущался голой кожей. Наручники надёжно фиксировали моё тело, не позволяя отвернуться или прикрыться.
Я терпеливо ждал. Местный начальник сидел прямо напротив меня. Угрюмо зыркал из-под кустистых бровей и дёргал себя за усы. Опознавательных нашивок и знаков отличия на его камуфляже не было, однако остальные мужчины постоянно шептали ему на ухо, докладываю обстановку. Рядом со мной кучкой сложили мои вещи. Завершал картину труп Олега в центре комнаты. В отличие от меня, паренька раздевать не стали, просто вывернули пустые карманы.
– Любите пытки?– мелодичный голос мужчины как будто вибрировал в воздухе. С таким тембром надо в опере выступать.
– Не очень.
– Ходят слухи, вас учат терпеть любую боль. Всегда мечтал проверить.
В сторожку внесли ящик с инструментами. Усач кивнул одному из бойцов, и тот разломал ручку моего кинжала щипцами в поисках потайных пустот. Оружие покорежили так сильно, что лезвие больше не влезет в ножны. С верным другом придётся прощаться. Я с содроганием наблюдал, как из ящика достали молоток, а усач кивнул на шкатулку. Если с ней что-то случится, демон мне мозг съест. Надо было сразу испытать леденцы, теперь так и не узнаю, что дают остальные цвета.
– Боюсь, я не понимаю о чем вы.
Мужчина придвинулся ко мне поближе и произнёс, чеканя слова:
– На. Кого. Ты. Работаешь.
Даже не сразу понял, что это вопрос.
– Сам на себя. Послушайте, мне нужно сделать пару телефонных звонков, и уверен, все прояснится. Уф! – командир резко ударил в мой пах коленом.
– Упорствовать ни к чему.
– Уф-уф. Я обычный человек. Может обойдемся без насилия?
– О, нет. Боюсь, не обойдемся,– командир встал со стула, снимая куртку и перчатки. – Обычный человек не таскает в карманах сотни тысяч долларов и наушник иранского образца. Его не ловят рядом со свежим трупом, на территории закрытого правительственного объекта. В телефоне обычного человека нет жучков и программ прослушки. На кого вы работаете?
Мои перспективы становились все мрачнее. Я молчал, не зная, как объяснить прозвучавшие факты. Если сказать правду, это породит куда больше проблем. Поняв, что ждать нечего, усач принялся меня избивать, стараясь попасть по свежим шрамам. Зря я надеялся на его сочувствие.
Это стало своеобразной тренировкой магии. Разум командира читался легко. Потомственный военный каждую мысль формулировал как приказ и даже подсознательно нумеровал. Проблема заключалась во времени. Жалкие секунды, когда его кулак касался моей кожи, больше сбивали с толку, чем помогали. Но кое-что я успел уловить.
Мы находились далеко от населённых пунктов, в Уральских горах. Мужчина не понимал, каким образом шпион оказался настолько глубоко на вверенной ему территории, и сильно злился. Были и хорошие новости: глупым молчанием я спас себе жизнь. Получив минимальное подтверждение, что я не являюсь агентом многочисленных российских служб контрразведки, усач имел полное право меня пристрелить. Он очень хотел это сделать, сократив вдвое количество отчётов, которые придётся написать. Однако старая директива ещё действовала: неизвестные и подозрительные элементы направлялись в “тюрьму для политических”, что бы это ни значило.
Я бы успел понять больше, но трусливое сознание, не выдержав боли, выскочило из тела. Как же приятно избавиться от этого мешка из плоти и костей. С сожалением осмотрев остатки шкатулки и леденцы, которые военные запаковали в маркированный пакет, я вылетел из сторожки.
Кружить в небесах оказалось бессмысленно: на многие километры вокруг не нашлось ничего, кроме снежной пустыни и степи. Насколько сильно я нужен Фонду? Достаточно, чтобы вытащить меня из этой передряги? На месте Андерсена, я бы списал агента в потери.
Вдоволь налетавшись по бурану, я вернулся к телу. Усач заметил, что я вырубился и прекратил побои. Он явно имел в этом деле мало практики. При слове “пытки” мой отравленный инквизиторскими текстами разум рисовал кровавые крючья, иголки под ноги и прочее. Физическое воздействие — слабейший из возможных вариантов.
Почти все мои вещи превратились в рухлядь. Даже несколько купюр разорвали в мелкие клочья. Я отстраненно наблюдал, как мое тело нарядили в старую одежду, завернули в камуфляжные куртки и вынесли на мороз. Крепко примотали к снегоходу, а на голову надели несколько вязаных масок глазами назад. Как будто здесь есть на что смотреть. Порхать за конвоем, рассматривая однообразный пейзаж, наскучило мне довольно быстро. Большую часть дороги до тюрьмы я провел в избитом теле, трясясь на сугробах. Лишь почувствовав остановку снегохода, ненадолго выпустил проекцию, запоминая пещеру, в которую въехала наша компания.
Усач молча забрал куртки, снял шапки, передал меня безразличным надзирателям в синей форме, и укатил в буран с моими вещами. Охранники ничего не объясняли, не зачитывали прав. Они сопроводили меня через извилистый естественный коридор в горе и втолкнули в общую камеру на десять койко-мест. Однако людей здесь набилось вчетверо больше. В отличие от надзирателей, сокамерники очень обрадовались новому лицу.
– Здравствуйте, – не зная как к ним обращаться, я замолк, чтобы не сказать лишнего.
Никогда не интересовался тюрьмами и законами зоны. В маленьком городке, где я вырос, каждый второй школьник говорил по фене, но я держался от этой культуры подальше. Справедливо полагая: настоящие преступники стараются не попадаться, а не учат блатной жаргон, чтобы получше “прописаться в хате”. Мои одноклассники подтверждали это живым примером, получая сроки строго по своим интересам. Неизвестно, помогла ли им уличная наука.
Сейчас я судорожно вспоминал, что знаю об арестантском быте. На ум приходили только шутки про стулья, полотенца на полу, вилки и прочая ерунда. Единственное, что показалось логичным: за выражениями здесь стоит следить. Запертые без развлечений мужчины должны болезненно относиться к чужим словам.
Со мной никто не здоровался, пока с верхней койки, скрипя пружинами, не поднялся мускулистый старичок. Он ловко спрыгнул вниз и дружелюбно улыбнулся.
– Добро пожаловать в “Красную Зарю”, сынок. Меня Макаром звать. Проходи, не бойся. Мы вместе держимся, не обидим.
После этого со всех сторон камеры заговорили вразнобой: ”Привет. Милости просим. Добрый день. Здравствуй”. Причём часть голосов раздалась из-за спины. Меня успели окружить настолько быстро и тихо, что я даже не заметил. Не простые это заключенные.
– Проходи к столу, садись. Чаёк наливай.
Макар приобнял меня по-братски, и на какое-то время я потерялся в его разуме. Настолько живого и деятельного мозга я ещё не встречал. Старик мыслил не просто образами, а целыми мини-фильмами из событий прошлого. Пока он вел меня к столу, я смог узнать настоящее его имя: Джон Смидт. Позывной “Викинг” он получил ещё во время обучения в академииХарвей-Пойнт,за отличное знание русского и отсутствие акцента. Образцовый разведчик, положивший жизнь за свою страну. Макар убрал руку, но я уже не боялся окружающих. Уверен, люди с тремя высшими образованиями и жизненными принципами служения родине не допускают мужеложества.
Приняли меня действительно тепло. Во всех смыслах. В тупиковой пещере без окон тепло шло от самих стен. Чай оказался с привкусом веника, но, после гостеприимства усача, я был рад и такой малости. Мужчины расселись полукругом прямо на полу, и жадно расспрашивали обо всём на свете. Я отвечал, стараясь не обращать внимания на откат после чтения мыслей. Особенно заключенных интересовала политическая обстановка. Правда, с довольно необычной стороны:
– Война на Кавказе ещё идёт? – я тщетно пытался припомнить, кто с кем воюет. Там вроде до сих пор стреляют.
– Подожди, не мельтеши. Кто в России президент?
– Все тот же, Путин.
– А Ельцин?
Я непонимающе оглядел арестантов. Ни одной улыбки. Они что, серьёзно? По спине прошёлся холодок страха.
– Мужики… А давно тут сидите?
– Лично я – пятьдесят три года. Порой кажется, что про нас забыли, – потер шею Макар. – Падре, сколько годков от последнего арестанта?
Из дальнего угла камеры раздался бодрый голос:
– Двадцать пять лет.
– Вот видишь, сынок. Ты для нас радио и телевизор в одном лице. Рассказывай про своего Путина.
– О, это будет долгая история…
Я болтал много часов, пока не охрип, и ещё немножко после потери голоса. Удивительно, сколько всего я знаю, ведя странную жизнь без телевизора и новостей. Информация на свободе щедро разлита в разговорах окружающих, я не упустил самого главного: основных спортивных достижений, принятия законов, стихийных бедствий и прочего. В общем, у меня оказалось порядочно информации. За один вечер не рассказать. Макар внушительно хлопнул ладонью по столу.
– Ладно, орлы, хватит наседать на парня. Успеем ещё наговориться. Послушай теперь старика: у нас всего десять коек, а людей гораздо больше. Скинув матрасы на пол, имеем двадцать мест для сна. Приходится спать по очереди. Никто не против уложить новенького на верхнюю полку этой ночью?
Арестанты одобрительно загалдели, хотя вопрос был чисто риторический. Я уже понял, что Макар в камере — царь и бог. И лучше ему не перечить, даже в мелочах.
– Подождите спать, – просипел я. – Куда я вообще попал?
– В место, которого нет. К людям, официально не существующим. Вижу, тебя допрашивали. Через годик ты вспомнишь эту боль с ностальгией. Не будет адвокатов, судов, прокуроров. Отсюда не выходят даже после смерти. Мы сами хороним трупы во время прогулок.
Он описывал распорядок, и постепенно я осознавал, что в такую передрягу ещё не попадал. “Красную зарю” основали в советские времена как экспериментальную площадку. Но так и не поняли, что делать с заключёнными. Чем-то этот подход напоминал Фонд. Арестантов просто содержали, на всякий случай. Разветвленная сеть пещер с источниками воды и стратегическими запасами провианта позволила ответственным лицам забыть о существовании этого места. Публика здесь собралась активная и попытки побега переваливали за сотни тысяч. Раз уж бывалые подготовленные шпионы терпят неудачу, то мои шансы совершенно ничтожны.
– После того как охрану заменили на роботов, стало вообще тяжко. Единственная радость — одиночных камер здесь нет. Ты всегда в обществе.
– Постой, меня сюда привели двое в синей форме, – прошептал я пропавшим голосом.
– Андроиды, сынок. В “Красной заре” нет живых, кроме нас,– Макар со странным выражением на лице посмотрел сквозь меня. – По койкам, орлы. Долгий сон — залог здоровья!
Переговоры мгновенно прекратились. Часть заключенных улеглись на железные двухъярусные койки и матрасы, сваленные на полу. Макар помог мне подняться на лучшее место: верхнюю кровать у самой решётки. Я заснул, едва заняв горизонтального положения. Крепко и без сновидений.
Как ни странно, тюрьма оказалась для меня тихой гаванью. Здесь не было Андерсена, требовательной Наташи, корейцев с их правилами и Гаитянца. Никаких бешеных гонок с привкусом магии. В “Красной заре” ничего не менялось десятилетиями. Ко мне проявляли сдержанный интерес, но не более того.
Я проснулся от лязга металла по камню. Решетку открыл уже знакомый мне конвоир в синей форме. Рядом с ним сидела собака. Точнее, механическое хромированное создание, отдалённо напоминающее рослого пса. Когда президент в ежегодном общении с народом разглагольствовал о превосходстве военных технологий России, все вспоминали несуществующие ракеты и разворованный бюджет. Ему стоило просто показать этих красавцев. Сверкающие хромом челюсти способны перегрызть тело пополам, когти на лапах оставляли глубокие борозды в скалистой породе.
Конвоир по-прежнему хранил молчание, но заключённые сами знали что делать: они надевали верхнюю одежду, обувались и ровным строем отправлялись на прогулку.
– Как насчёт спорта, орёл? – Макар протянул мне залатанную фуфайку, словно из черно-белого советского фильма, и вязаную шапочку. – В здоровом теле здоровый дух!
– Что-то я не заметил отжимающихся в камере.
– Какие упражнения, тут же сыро! В два счета туберкулез подхватишь. А вот на улице в самый раз — свежо и приятно. Ты держись меня. Дядя Макар плохого не посоветует. Кто за собой не следит — быстро чахнет и волю к жизни теряет.
Прогулка была делом добровольным. Некоторые арестанты остались лежать на нарах. Выглядели они действительно так себе: неопрятная одежда, свалявшиеся волосы. Не хотелось бы разделить их судьбу. Накинув фуфайку, я поспешил за стариком к выходу.
Тоненькие ручейки из камер сливались в полноводную людскую реку. Надзирателей в пещерах было немного, но к ним старались не подходить. Вскоре стало понятно почему. Перед самыми воротами на улицу щуплый арестант не удержал равновесие и упал на андроида. Реакция была молниеносной: шаг назад и лёгкая пощёчина нарушителю. На пол осело уже обмякшее тело.
– Труп, – заметил белобрысый парень идущий рядом. – Экономные жестянки, патроны не тратят. Прошили бедняге мозг выдвижным лезвием из ладони.
– А где у них ствол? – никакой кобуры я не замечал.
– Они сами — оружие. Мелкий калибр во рту, пулемёт в грудине, дробовики в плечах и локтях. Везде что-то есть. За годы они ни разу не повторились в способе убийства. Адаптируются, заразы.
Надзирателю не было никакого дела до мертвеца. Он позволил заключённым подхватить хрупкое тело и вынести на улицу — хоронить. Саму церемонию я не увидел. Меня, под чутким руководством Макара, оттеснили к группе спортсменов. В персональный ад.
Начиналось все неплохо: повороты, приседания, отжимания. Свежие синяки болели, но я не видел в пещере медблока. Значит, отлеживаться не стоит. Движение — жизнь! Старик вёл отсчёт и выкрикивал упражнения. Мускулистые арестанты привычно вращали конечностями. Беда настала после. То, что я принял за тренировку, оказалось лёгкой разминкой мышц. Едва справившись с половиной нагрузки, я упал на снег, пытаясь отжаться, но крепкие руки подняли меня и начался бесконечный бег.
Первый круг я ещё соображал где нахожусь, внимательно осматривая периметр. Невысокий забор и отсутствие охраны усыпляло бдительность. Но простота была мнимой: подход к скалам отлично простреливался двумя бронированными турелями, по четыре дула в каждой. Одного взгляда на скорость их вращения хватало, чтобы отказаться от любых мыслей о побеге.
Второй круг дался тяжелее. Я и не подозревал, насколько сдал в физическом плане за последние годы. Одышка, ломота в костях, дрожащие пальцы. Никогда не считал себя атлетом, но я все-таки довольно крупный мужик. Однако третий круг не удалось осилить. В глазах помутилось, я судорожно всхлипнул и упал на середине пути. Когда я успел превратиться в такую рухлядь?
– Какой энтузиазм!
Демон разглядывал свои ногти, возвышаясь надо мной. Чтобы не доставлять ему лишнего повода поглумиться, я дополз до скамейки и с трудом сел на неё.
– Слишком долгий перерыв между тренировками. Наверстаю.
– Все хуже, чем кажется. По мере укрепления разума, твоя физическая форма ухудшится. Думаешь, Марианна меняет тела от хорошей жизни? Со старостью можно справиться, но не с законами равновесия. Усиливаешь один аспект, пострадают другие.
Было бы неплохо узнать об этом раньше. До того, как я вкусил прелесть магии разума.
– Значит, пора готовить инвалидное кресло, – изо всех сил я старался, чтобы это не прозвучало как вопрос.
– Рановато, но варианты продумать стоит. Знаешь, зачем я здесь?
Я боялся этих слов, но рано или поздно каяться придется.
– Потому что я облажался и не сберег шкатулку. Прости.
– Это не важно. В ней нет моих леденцов, – в ответ на мой изумленный взгляд он усмехнулся. – Ушлые корейцы выгребли все подчистую. Внимательнее надо быть.
Так вот почему Чёрный человек не приходил, когда я лапал конфеты. Картавый Мистер Чанг обвел меня вокруг пальца!
– Схватка с владельцем Нерфитуса впечатляет. Готов ко второму уроку, Нова?
– Всегда готов! – советские фразочки Макара плохо на меня влияют.
– Слушай внимательно: человеческий мозг — самая совершенная вещь во вселенной. Если развить его, раскрыв заложенный потенциал. Но настало время познать обратный эффект: превратить разум в дырявый сыр!
– Деградация — это весело! Но я не планировал тупеть.
– Речь не о тебе, Нова, а об этих несчастных, – он указал на пробегавших мимо заключенных. – Чужое сознание станет податливым и мягким, склонным к подчинению. Для этого всего-то и надо: избавить цель от собственных мыслей и идей.
– Превратить нормального человека в овощ. Звучит аморально.
– А читать чужие мысли — честный поступок? Что еще за овощ? Вы, смертные, каждый век придумываете новые названия для старых трюков. Твой друг с дредами назвал бы это зомбированием, а нахал в белом халате — лоботомией. Но мы оба знаем, что иного выбора нет. Ты должен опереться на живых и покинуть это место. Заставить их умирать за тебя. Сражаться с машинами, отвлекать турели.
– Не уверен, что это выход.
Чёрный человек закатил глаза.
– Упрямец. Ты потерял месяц, валяясь в наркотическом бреду. Сколько потратим здесь? Полгода, год? Дождутся ли тебя на воле? Я предлагаю реальный выход. Быстрый и эффективный. Oboedi! (Подчинись!)
– И все-таки…
– Тихо сам с собою я веду беседу? – несмотря на немалые габариты, Макар передвигался неслышно. Наташа тоже так умеет, видимо, это входит в стандартную подготовку на всех континентах.
Черный человек шутливо поклонился и провалился сквозь землю. Я не успел спросить о дочери и своей памяти. А может, мне не хотелось об этом знать. Зачем цепляться за прошлое, когда впереди маячат такие перспективы? Растянув губы в доброжелательной улыбке, я посмотрел на Макара:
– Ваши нагрузки меня убивают, уважаемый. С начала пробежки только и делаю, что молюсь о передышке.
– Вера — дело полезное, – посерьезнел старик. – Коли не шутишь, сходи к Падре. Он, конечно, католик, но мужик правильный. Вон, у стены стоит, прихожан принимает.
Странная позиция для советского гражданина. Хотя внутри шпиона намешано столько личин, что он сам не понимает, какая из них настоящая. Поблагодарив Макара за наводку, я двинулся, еле переставляя ноги, к указанному человеку. Он как раз завершал обряд погребения для бедолаги, погибшего от андроидов. Технически, труп просто сбросили в глубокую шахту. Иначе хоронить в снежных скалах целые поколения арестантов просто нереально. Уже на подходах я понял, что Падре не католик, а лютеранин. Легко спутать, воротничок очень похож. Хотя суть одна: православие, основанное на единобожии. Нюансы важны лишь для самих служителей культа. Помнится, протестанты не слишком любят обращение “святой отец”, считая его недостаточно тёплым.
– Утро доброе, пастор. Можно задать вам несколько вопросов.
– Разумеется, я всегда открыт для беседы. Вы хотите спросить о боге?
– Не совсем, скорее наоборот, – я помедлил, размышляя, как помягче сформулировать. – Если я скажу вам, что Дьявол существует? Физически. Его можно увидеть и поговорить с ним
– Радостная весть, сын мой. Очень на это надеюсь. Ведь если Диавол реален, значит, есть и Бог.
Я промолчал, размышляя. Действительно, интересная идея. Бесполезная в практическом смысле, но занятная. Однако Бог не предлагал мне способ выбраться отсюда, в отличие от моего пропахшего серой друга.
– Наверное, это прозвучит глупо, но не могли бы вы подержать меня за руку? Мне не помешает немного поддержки.
Священник с готовностью исполнил мою просьбу. Едва скользнув в его голову, я понял, что Падре сидит здесь по ошибке. На вражескую разведку мужчина не работал, просто оказался не в том месте не в то время. Он действительно верил и довольно рьяно. При этом не был дураком и не витал в облаках. Падре прекрасно понимал, что никогда не покинет эти пещеры. Однако предпочитал воспринимать происходящее, как испытание, ниспосланное всевышним. Подобный подход не только давал ему силы жить, но и вдохновлял других заключенных.
Демон не объяснил, что конкретно надо делать, но таков его стиль обучения. Поначалу это раздражало, но со временем я просто махнул рукой. Разум штука тонкая, возможно, точные инструкции только запутают меня. Некоторое время я понаблюдал за шарами мыслей, а после сделал то единственное, что пришло в голову — уничтожил их. В чужом сознании у меня не было физического воплощения, поэтому я действовал через желание и воображение. Ярко представил, как протыкаю их. Чаще всего в последнее время я вертел в руках кинжал и в пустоте между мыслями возник именно он. Змееподобное лезвие свободно парило, следуя за моим вниманием. А дальше всё напоминало детскую игру “лопни шарик”.
Сначала мысли появлялись быстрее, чем я их уничтожал. Но после нескольких десятков проколов разуму Падре стало лень думать впустую. И всё равно это заняло непростительно много времени. Я лопал шарики всю оставшуюся прогулку. Откат подарил мне головную боль, но по сравнению с тем что пришлось испытать раньше, это оказалось вполне терпимо.
Для занятий спортом на улице существовала ещё одна веская причина: после прогулки полагался обязательный душ. Точнее, унизительная процедура обливания из брандспойта. Мне даже понравилось. Теплая вода смыла пот и слегка уняла головную боль. Стоит запомнить этот эффект на будущее. После возвращения в камеру, я нашёл пастора и схватил за запястье. Он успел восстановиться! Глаза остекленели, но мозг сопротивлялся, упорно генерируя новые мысли. Разве что они стали тусклее и меньше.
Пришлось вернуться к нашей игре. Выбрать священника первой целью для зомбирования оказалось прекрасной идеей. Нас никто не отвлекал, принимая мои манипуляции за долгую исповедь. Я провозился с ним остаток дня и всю ночь, отвлекшись только на поедание холодной тушёнки с размокшей гречкой. Головная боль между сеансами не успевала проходить, и стала моей постоянной спутницей. Когда в течении тридцати минут не появилось ни одной новой мысли, я понял — все получилось. Восемнадцать часов методичной скучной работы разума увенчались успехом.
Устало отпустив его руку, я осмотрел свое творение. Пастор вызывал смешанные чувства, в основном, гордость и сожаление. От взрослого человека осталась лишь оболочка. Да, у него сохранилась мышечная память и инстинкты, но больше ничего. Демон не соврал: в пустом пространстве без мыслей мои слова воспринимались, как прямой приказ. Я коснулся виска священника:
– Встань. Иди вперед!
Теперь его сознание слабее, чем у животного. Надзиратель снаружи равнодушно наблюдал, как Падре упёрся в решётку головой, но продолжал передвигать ногами. Абсолютное отупение, теперь придётся его на горшок водить, словно младенца. Усадив свежеиспеченного зомби в угол камеры, я нашёл среди неспящих арестантов знакомое лицо.
– Тебя, кажется, интересовал футбол, дружище? Пойдём, выпьем чайку.
