Глава 5
Фукусима Ясумаса
Я сидел в своём кабинетике и читал стопку бумаг различного содержания, которую мне вручил Дан. Большинство бумаг мой секретарь отправлял «в корзину», после того как я объяснил ему, что меня интересует, а что можно выкидывать, не читая.
«Итак, что у нас здесь. Сводка от полицмейстера за прошедшие сутки. Два убийства. Все в чайнатауне. Кто? За что? Как обычно свидетелей нет. На контакт с полицией никто не идёт, — анализировал я информацию про себя, пробегая глазами лист. — В общем, китайцы как всегда изображают три обезьяньи фигуры, закрывающие лапами глаза, уши и рот. По-русски в прошлой моей жизни означало: „Ничего не вижу, ничего не слышу, ничего никому не скажу“. А на самом деле, как я недавно узнал, эти три обезьяны в Китае символизируют собой идею недеяния зла и отрешённости от неистинного. Если я не вижу зла, не слышу о зле и ничего не говорю о нём, то я защищён от него. Вот такая философия! Но, в случае расследования убийств, русский вариант подходит лучше. Свидетелей нет, так как никто ничего не видел и не слышал, а если видел и слышал, то не скажет».
Следующей была записка от жандармов, прочитав которую, я тихо выпал в осадок. Нет, я понимаю, точнее, слабо ещё понимаю современную действительность. Но чтобы такое? Перечитав записку ещё раз, я убедился, что моё зрение меня не подвело, и информацию я усвоил правильно. В записке же говорилось, что сегодня или в течение ближайших двух дней в Благовещенск должен прибыть Фукусима Ясумаса, который в звании майора сухопутных войск служил военным атташе посольства Японии в Германии. А теперь второй год путешествует по Российской империи, совершая спортивный конный переход из Берлина в Токио.
«Охренеть и не встать! — я ещё раз перечитал документ. — Это что же получается, официальный разведчик спокойно передвигается по территории империи?! И ему ещё и торжественные встречи организовывают? Это уму непостижимо!»
Обуреваемый такими мыслями я направился к штабс-ротмистру Савельеву, благо он вместе со всей свитой генерал-губернатора Корфа размещался в соседнем здании. И в это время должен был быть у себя.
— Разрешите, Владимир Александрович? — постучав, я открыл дверь кабинета Савельева.
— А, Тимофей Васильевич, проходите. Рад вас видеть. Сейчас чайку распоряжусь подать. Что Вас в такую рань привело ко мне?
— Владимир Александрович, привела Ваша же служебная записка о скором прибытии в Благовещенск майора Фукусимы. Хотелось бы поподробнее узнать о данном товарище. И как вообще могло такое произойти? Офицер Генерального штаба Японии, стопроцентный разведчик, свободно передвигается по территории Российской империи?!
— Что же, как Вы сказали, по данному товарищу кое-какая информация имеется. Получили из Министерства иностранных дел. Секундочку.
Штаб-ротмистр поднялся и направился к небольшому шкафу, откуда достал толстенькую папку. Вернувшись с ней за стол, начал перебирать, хранящиеся в ней листы. Выбрав пару из них, достал и передал мне.
— Как чувствовал, что понадобится. Забрал с собой сюда наиболее важные бумаги, — Савельев невесело усмехнулся. — Не очень-то их и много.
Я, пропустив мимо ушей последнюю фразу главного жандарма Дальнего Востока, вчитывался в информацию, содержащуюся в двух листках.
Итак, что мы имеем. Фукусима Ясумаса родился в тысяча восемьсот пятьдесят втором году. «Для сорока лет крепкий дяденька, — подумал я про себя. — Больше двенадцати тысяч километров уже безостановочно намотал. Ладно, читаем дальше». Родился в городе Мацумото в провинции Нагано в самурайском клане Такеда.
«Вот это да! Как рассказывал мне мастер Чжао, который обучал меня в первой будущей жизни бою на шестах, самураи семьи Такэда быстры как ветер, спокойны как лес, яростны как огонь, непоколебимы как гора. Такой у данного клана был девиз. Этот знаменитый японский род вёл свою родословную от Императора Сэйва. Шестой потомок императора Минамото-но Ёсимицу разработал айки-дзюцу. Вообще, начиная с двенадцатого века, и продолжительное время в несколько столетий семья Минамото была одним из главных правящих кланов Японии, и из неё вышли многие известные бойцы и правители. Вот значит, чей ты потомок, господин майор!» — быстро пронеслось в моей голове.
Окончил военную школу в Эдо, после учебы в университете «Нанко» поступил на службу в военное министерство. Наибольшее искусство и мастерство Фукусима Ясумаса показал в сборе информации, то есть работал в области разведки. Был военным атташе в США, в Китае. В течение двух лет путешествовал по британской Индии и Бирме. Пять лет назад был назначен военным атташе в Берлине. Отличный топограф, географ. Знает десять языков. Включая русский.
В феврале тысяча восемьсот девяносто второго года после спора на тему конных спортивных достижений по дальним переходам, на одном из светских раутов в посольстве, посвященного окончанию службы майора военным атташе в Германии, начал своё конное путешествие из Берлина в Токио. Факт спора подтвердил граф Шувалов — наш посол в Германии. На настоящий момент Фукусима Ясумаса совершил верхом на коне переход от Берлина через Польшу и далее по маршруту Петербург-Москва-Казань-Урал-Иркутск-Благовещенск. Находится под неусыпным вниманием Министерства внутренних дел империи.
«Вот так! Классическая разведывательная миссия под дипломатической и ещё спортивной крышами. А между тем Фукусима после Москвы следовал вдоль строящейся Транссибирской железной дороги. Японцы не дураки и понимают, что эта железная дорога, после ее завершения, станет мечом в подбрюшье Японии. Она позволит перемещать в течение нескольких дней, по сравнению с сегодняшней ситуацией, большое число русских войск и грузов из европейской части России до тихоокеанского побережья и Японского моря. Соответственные японские военные круги не могли не увидеть угрозы в намерении России продолжить до океана железную дорогу и всерьез приступить к эксплуатации богатств Дальнего Востока, — думал я, продолжая тупо смотреть на листок. — Путешествие майора Фукусима — это даже не первая ласточка. С учётом распространённого в Японии внутреннего шпионажа, уверен, что все города Приморья уже наводнены работниками плаща и кинжала с раскосыми глазами. И почему я об этом раньше не подумал. Хотя, а чего думать! Кто проблемой контрразведки займется? Жандармы, которых семь человек на весь Дальний Восток или полицейские, которых если отбросить количество нижних чинов тоже по пальцам пересчитать можно?!»
— О чём задумались, Тимофей Васильевич? — вывел меня из ступора Савельев.
— Насколько понимаю, сделать с майором Фукусима что-нибудь по принципу «закон — тайга, прокурор — медведь» мы не сможем?
— Извините, по какому принципу? — Савельев удивлённо смотрел на меня.
— Владимир Александрович, мы с Вами понимаем, что японец — разведчик. Его путешествие по строящейся железной дороге и далее по тракту до Владивостока — это сбор развединформации, которая позволит японскому Генштабу оценить военное положение нашей армии в Сибири и на Дальнем Востоке. То есть Фукусима несёт с собой и в своей голове важную информацию, которую добыл, занимаясь шпионажем. То есть, формально нарушая закон. Вот я и подумал, хорошо бы было, если бы мишка или тигр привел приговор в исполнение. Пропал в тайге смелый путешественник. Только кто нам это сделать разрешит?! — с улыбкой ответил я штабс-ротмистру.
— Ну, Вы и зверь, Тимофей Васильевич. Взять и скормить хищникам такого отважного человека, хотя и японца, — улыбнулся мне в ответ Савельев. — Но, если честно, то я Вас полностью поддерживаю. Хотя сделать такое нам, конечно, никто не разрешит.
— Но посмотреть-то информацию, которую он наверняка отразил в письменном виде, мы должны и обязаны, — уже серьёзно произнёс я, глядя в глаза штабс-ротмистра.
— И как Вы себе это представляете, Тимофей Васильевич?
— Честно говоря, пока не знаю. Надо подумать, — ответил я и улыбнулся.
— Чему улыбаетесь? — тут же поинтересовался штабс-ротмистр. — Что-то придумали?
— Нет, не придумал, Владимир Александрович. Просто вспомнил историю, которую мне рассказал Джунг Хи. Как бы нам не оказаться в роли тех, о ком он мне рассказывал.
— И о чём или о ком он Вам рассказывал?
— Владимир Александрович, Вы что-нибудь слышали о таких японских воинах, которых называют «синоби-но моно»? — спросил я Савельева.
— Нет, Тимофей Васильевич. А кто это?
— Если переводить буквально два иероглифа, которыми это слово пишется, то получится «скрывающийся человек» или «проникающий тайно человек». Так в Японии, начиная с пятнадцатого века, называли шпионов и лазутчиков. Все эти «демоны ночи» в совершенстве владели нин-дзюцу — искусством шпионажа и разведки.
— Очень интересно. Продолжайте, Тимофей Васильевич, — попросил меня штабс-капитан. — Я более семи лет служу на Дальнем Востоке. Но о каких-то синоби слышу впервые.
— Владимир Александрович, рассказывать об этих японских разведчиках можно долго, так же как слушать сказки о подвигах наших казаков пластунов. Особенно если рассказ ведут сами казаки, — я усмехнулся и увидел такую же весёлую ухмылку на лице Савельева. — Но я хотел вам сообщить о событиях, которые произошли сравнительно недавно. В тысяча восемьсот пятьдесят третьем году американская эскадра кораблей под командованием командора Пэрри вошла в бухту не далеко от города Эдо. Пэрри передал сёгуну письмо от президента США с предложением о начале переговоров об «открытии» Японских островов для проникновения туда иностранных держав. Это предложение было поддержано десятками пушек эскадры, дула которых уставились в сторону японского берега. Все это вызвало немалый переполох. Администрация сёгуна не знала, что делать. В этой ситуации было решено прибегнуть к помощи синоби-но моно, чтобы выяснить истинные планы «заморских дьяволов», — я по Станиславскому сделал паузу.
— И что было дальше? — заинтересованно спросил штабс-ротмистр.
— А дальше, Владимир Александрович, на корабль командора прибыли то ли один, то ли несколько этих «невидимок». Они подслушали совещание, которое проводил со своими капитанами командор Пэрри. Им удалось украсть, что-то из документов, кое-какие вещи. После этих шпионских подвигов синоби-но моно вернулись к сёгуну и предоставили ему все добытые сведения.
Здесь я опять замолчал.
— Тимофей Васильевич, не томите. Продолжайте! Вы так драматично сделали паузу!
— Все действия этих великолепных лазутчиков оказались напрасными. Никто не мог прочитать принесённые документы. А синоби-но моно не могли рассказать, о чём шло совещание. Англо-американского языка в Японии никто не знал. Вот такая незадача случилась у японцев, — грустно закончил я.
Савельев несколько секунд удивлённо смотрел на меня, а потом захохотал.
— И что Вы так громко смеётесь, господин штабс-капитан, — сдерживая улыбку, спросил я.
Савельев, вытерев выступившие на глазах слёзы, и, продолжая подхихикивать, произнёс: «Представил, как мы добыли записи Фукусимы и ломаем голову, как их прочитать. Я-то точно не смогу. Не знаю я японского языка, Тимофей Васильевич».
— Я знаком, но поверхностно, — уже серьезно и задумчиво ответил я. — Тем более, как предполагаю, самое важно наверняка будет записано шифром. А к нему нужен ключ. У Вас, Владимир Александрович, есть знакомый криптограф в совершенстве владеющий японским языком?
— Вы издеваетесь, Тимофей Васильевич? — Савельев перестал улыбаться и внимательно смотрел на меня. — Это что же, Ваша затея — добыть документы майора, не имеет перспективы?! Даже если и добудем, то не сможем прочитать.
— Получается так, Владимир Александрович. Боюсь, что я и Филатьева вряд ли справимся с дешифровкой. Если только, майор Фукусима обнаглел и не шифрует свои записи, надеясь на свою полную дипломатическую защищённость. Кстати, до сих пор не могу понять, как ему разрешили спокойно проследовать через территорию империи? — спросил я у главного жандарма Дальнего Востока. — Или я чего-то не понимаю?
— Тимофей Васильевич, а что Вам известно о работе наших дипломатов, военных атташе и агентов?
— Признаюсь, Владимир Александрович, что практически ничего.
— Тогда я проведу для Вас небольшой экскурс по деятельности нашей работы за рубежом. — Савельев удобнее устроился на стуле. — Как не обидно мне говорить, но наибольшую агентурную сеть за рубежом имеет Министерство иностранных дел. Эта агентура добывает в основном секретные сведения дипломатического и политического характера. Данной разведкой ведает и руководит Департамент политических дел Министерства иностранных дел, а на местах за рубежом — послы и консулы. Как говорят, им выделяются значительные суммы на содержание платных тайных агентов.
Штабс-ротмистр горестно вздохнул, а потом мечтательно закатил к потолку глаза.
— Также нельзя забывать, что в МИДе эффективно действует «черный кабинет», получая ценную информацию через люстрацию переписки посольств, консульств, миссий и агентств иностранных государств, расположенных в столице.
— И каким образом удается читать эту корреспонденцию? — поинтересовался я.
— Врать не буду. Точно не знаю. Но на уровне слухов во время прохождения учёбы, слышал, что почта дипломатических представительств попадает в «черный кабинет» за несколько минут до заделки постпакета перед отправлением его на вокзал. В этой секретной экспедиции имеется полная коллекция безукоризненно сделанных металлических печатей как всех иностранных посольств, консульств, миссий и агентств в Петербурге и за границей, так и всех послов, консулов, атташе, министров и канцлеров. С помощью печаток вскрывать и заделывать эту дипломатическую переписку, без малейшего следа вскрытия, не представляет никаких затруднений. Но, это всё на уровне слухов, мой друг.
Я понятливо кивнул головой, изображая, что намёк представителя корпуса жандармов понял. Между тем, Савельев продолжал читать мне ликбез по шпионажу и разведке.
— Опять же, по информации, которая ходит в отдельном корпусе жандармов, в МИДе имеются и шифрованные коды всех стран, с помощью которых эту корреспонденцию свободно читают и переводят, но уже не в «черном кабинете», а в другом. Как он называется, я не знаю. Но, возможно представители данного учреждения смогут прочитать записки Фокусимы, если мы их добудем. Как Вы на это предложение смотрите, Тимофей Васильевич?
— Я обеими руками за, Владимир Александрович. Если только есть такая возможность?!
— Я думаю, если Вы отправите материалы генерал-лейтенанту Черевину, то он найдёт такую возможность. Но мы немного отвлеклись. С вашего позволения, я продолжу.
— С удовольствием слушаю Вас, Владимир Александрович, — ответил я, ничуть не покривив душой.
— На второе место по агентурной работе я поставил наше ведомство — Министерство внутренних дел. Но данная работа, на мой взгляд, несколько ограничена. Основной задачей нашей агентуры является освещение русских революционных организаций, отдельных революционеров и их деятельности заграницей, — Савельев на несколько секунд задумался, а потом продолжил. — Народовольцы, Тимофей Васильевич, окончательно не разгромлены. Голод, обрушившийся на многие губернии России за последние два года, добавил много сторонников в их ряды здесь внутри страны. А за рубежом идут теоретические изыскания новых форм борьбы с самодержавием. Но многие остаются на прежней платформе террора. Когда переберёмся в Хабаровку, я дам Вам почитать наши бюллетени за три последних года.
— Было бы интересно ознакомиться, — вставил я своё слово. — Заранее благодарю, Владимир Александрович.
— Успеете поблагодарить, Тимофей Васильевич. Я к чему всё это рассказываю. Все круги власти во всех странах знают, что дипломаты занимаются сбором разведывательной информации, но закрывают на это глаза. Как пример, расскажу Вам байку, которую слышал во время учебы на курсах. Правдива она, или это исторический анекдот. Судить вам.
Савельев, сцепив ладони в замок, положил их на стол и на несколько секунд замолчал. Собравшись с мыслями, он начал рассказ.
— В бытность, когда генерал от инфантерии граф Николай Павлович Игнатьев служил военным агентом в Лондоне, это было в конце пятидесятых годов, он получил однажды письмо из Петербурга. Лист письма имел оттиски всех почтовых штемпелей на одной стороне вложения, хотя на конверте штемпеля были положены одни на лицевой, а другие на клапанной стороне конверта. Этим письмом с такими оттисками можно было доказать, что послание было перлюстрировано в Лондоне или на британских островах. Граф Игнатьев упрекнул министра иностранных дел Великобритании в том, что его подчиненные вскрывают письма члена русской миссии. Министр, а тогда им был граф Джордж Кларендон, дал честное слово лорда, что в Англии «черного кабинета» не существует. Позже в приватной беседе граф сказал Игнатьеву: «А что же я, по-вашему, должен был сказать? Неужели вы думаете, что нам не интересно знать, что вам пишет ваш министр, и что вы ему доносите про нас?»
— Да, англичане известные джентльмены и люди слова. Хочу, дал слово, хочу, взял назад, — грустно усмехнулся я.
— Вы верно подметили, Тимофей Васильевич, — также не очень весело усмехнулся штабс-ротмистр. — Этой историей я хотел довести до вас, что все всё знают, но делают вид, что не знают. Такое положение дел мы видим и в отношении майора Фокусимы. Все знают, кто он такой, знают, чем будет заниматься при проезде через российскую территорию. Но, сложившееся положение вещей, обязывает делать вид, что ничего не происходит. У нас в уголовном уложении даже статьи нет, которую мы могли бы применить к этому клятому японцу. Даже если докажем его шпионаж, максимум, что сможем сделать — проводить господина Фокусиму до Владивостока и с почётом отправить в Японию. И всё!
— Это правда, Владимир Александрович? — я, охреневший от такой информации, ошеломленно смотрел на Савельева.
— К моему глубокому сожалению, правда. Такое у нас законодательство. Если бы Фукусима был поданным Российской империи, то к нему по «Уложению о наказаниях уголовных и исправительных» в редакции восемьдесят пятого года можно было бы применить статью двести пятьдесят шестую. — Штабс-ротмистр прищурил глаза, сделал паузу, а потом по памяти процитировал. — Кто из российских подданных откроет какую-либо государственную тайну, иностранным, хотя и не враждебным с нею державам, или сообщит им планы российских крепостей или иных укреплённых мест, или гаваней, портов, арсеналов, или опубликует сии планы без дозволения правительства, то за сие приговаривается к лишению всех прав состояния и к ссылке на поселение в отдаленнейших местах Сибири.
Савельев замолчал, перевёл дух и грустно улыбнулся.
— Вот такие вот дела, Тимофей Васильевич…, мать её! — не сдержался штабс-ротмистр.
— И что никаких статей нет, по которым можно привлечь Фукусиму?
— Нет, мой друг. Увы, нет. А вот за ваше предложение действовать по принципу «тайга-закон, прокурор — медведь» к нам могут применить статью двести пятьдесят девятую. Не хотите ознакомиться?
— Век живи, век учись и всё равно дураком помрёшь. Добивайте меня глупого, господин штабс-капитан.
— Так вот, Тимофей Васильевич, если кто-либо из российских подданных в мирное время нападет открытою силою на жителей государств соседних или иностранных, и через то подвергнет своё отечество опасности разрыва с дружественною державою…, - Савельев остановился и внимательно посмотрел на меня. — Может Япония из-за Фокусимы, если всплывёт правда, поднять вопрос о разрыве отношений с нашей империей? Как думаете, Тимофей Васильевич?
Я неопределённо пожал плечами. «Давно меня так файсом об тейбол не возили, — подумал я. — Учи матчасть, господин хорунжий. Где бы только время на учёбу найти?!»
— Я тоже не знаю ответа на этот вопрос, но наказание по этой статье каторжные работы от восьми до десяти лет. Вот такие вот дела, мой друг.
— Владимир Александрович, так нам что в сторону японского майора и посмотреть нельзя, — с какой-то горечью в душе я задал вопрос штабс-капитану.
— Посмотрим, Тимофей Васильевич, обязательно посмотрим. А пока, чтобы больше к этой проблеме не возвращаться я быстро закончу свой несколько затянувшийся экскурс по агентурной работе. — Савельев вновь сцепил в замок ладони, лежащие на столе, после чего продолжил. — Агенты МВД в странах, где русские политические эмигранты чаще всего находят себе убежище, работают совершенно открыто и известны местным властям. Мало того на уровне Государя поднимается вопрос о заключении официальных соглашений с некоторыми правительствами о совместной объединенной борьбе с революционным движением.
Я сидел пришибленный полученной информацией и думал о том, как я, оказывается, мало знаю о действительности, в которой сейчас живу. Одно дело молодой казачок Амурского войска, и совершенно другое дело, когда ты телохранитель особы, которая в моём мире в следующем году стала императором. Савельев же продолжал свой экскурс, делясь со мной информацией, о которой в открытых источниках не пишут. Да и говорить об этом не принято.
— Третье место по агентурной работе можно отвести Министерству двора. Эта агентура занимается, главным образом, собиранием разных придворных сплетен, выяснением и освещением дрязг, склок, и вообще закулисной интимной жизнью иностранных дворов. Мимоходом, в зависимости от наклонностей и способностей главного агента, изредка освещают также вопросы политические, дипломатические и военные. По количеству действующих лиц агентура двора небольшая, но зато она прекрасно обставлена, с большими возможностями и снабжена весьма крупными суммами денег. Руководят этой агентурой специальные доверенные Государя при дворах иностранных монархов.
На этой фразе Савельева прервал денщик, который наконец-то принёс давно заказанный чай. Водрузив на стол небольшой самовар с заварным чайником, солдат быстро расставил блюдца, чашки, ложки, а также тарелки с печевом, маслом, вареньем и исчез из кабинета. После того, как молча перекусили под чай, Савельев продолжил.
— Министерства финансов, торговли и промышленности также имеют самостоятельные зарубежные агентуры. Интересуются они, в основном, секретными сведениями финансового, коммерческого и экономического характера. Эти данные добываются официальными агентами указанных ведомств, находившимися при заграничных посольствах. — Савельев сделал глоток чая и продолжил. — И, наконец, дошли до военного ведомства. А с ним дела обстоят очень грустно. Заведует разведкой за рубежом «военно-ученый комитет», непосредственно подчиненный военному министру Ванновскому. Я ничего не могу сказать плохого о Петре Семёновиче, но в Японии сейчас военного агента нет, только морской. В прошлом году посланником в эту страну был назначен Михаил Александрович Хитрово. С ним в дипломатические представительства отправилось несколько кадровых офицеров. Насколько мне известно, ни один из них не знает японского языка. И что они там будут делать? Всё, больше не буду о наболевшем, Тимофей Васильевич. Давайте вернёмся к нашему Фукусиме.
— Давайте, Владимир Александрович, — ответил я.
— Какие у вас предложения, Тимофей Васильевич?
— Господин штабс-ротмистр, у Вас есть на примете хороший фотограф?
— А зачем нам фотограф? — удивлённо спросил Савельев.
— Я подумал о том, что Государь Наследник, наверняка, захочет встретиться с таким знаменитым путешественником. Тем более, майор говорит на русском языке. Часа три, а то и четыре эта встреча займёт…
— Интересно, очень интересно, Тимофей Васильевич, — перебил меня штабс-ротмистр. — Поселим Фукусиму в номер в гостинице. На этаже в другом номере фотограф и пара моих ребят. За три-четыре часа и номер обыщем, и фото того, что найдём, сделаем. Браво, господин хорунжий! Сейчас дам команду, чтобы сюда прибыл поручик Чижов Александр Павлович. Я думаю, он нам подскажет кандидатуру фотографа.
Пока дожидались поручика Чижова, который представлял отдельный корпус жандармов в Благовещенске, пришли к выводу, что кроме фотографа необходим штатив с поверхностью. Если держать в руках лист бумаги или блокнот, то фотографии вернее всего получатся смазанными. А нам для дешифровки необходимо четкое изображение каждого иероглифа. Поэтому необходима конструкция, которая позволит надежно зафиксировать бумаги в вертикальном положении. Также договорились, что я буду в комнате с фотографом и отберу необходимые материалы для копирования.
Пришедший Чижов ошарашил Савельева и меня сообщением, что в основной своей массе в Благовещенске фотоателье содержат японские поданные Като, Ивато, Кофузи, Мигива, Мизухо и другие. Самое крупное ателье было у Като Сэтоши, который специализировался не только на портретах, но проявил себя еще и как хроникер Благовещенска. Его снимки о значительных событиях в городе Благовещенске были опубликованы в памятных книжках и иллюстрированном приложении к «Амурской газете» и в газете «Друг маньчжур».
Сидя за столом уже втроём и потягивая чай, я слушал поручика и опять потихоньку выпадал в осадок. Это надо же, на весь город Благовещенск два русских фотографа и двенадцать фотографов — японских поданных. Можно сказать, узаконенная разведсеть представителей страны восходящего солнца.
— Чем-то недовольны, Тимофей Васильевич? — глядя на меня, поинтересовался Савельев. — У вас такое выражение лица, будто вы лимон вместе с кожурой съели?
— А как здесь быть довольным, господа? — ответил вопросом на вопрос я. — Двенадцать шпионов в городе делают что захотят. Не удивлюсь, что Генеральный штаб Японии имеет фотографии чуть ли не всех наших офицеров в Приамурье, фото наших пароходов, особенно тех, которые принадлежат Военному ведомству и должны будут вооружены в случае боевых действий. Это «Зея», «Онон», «Ингода», «Чита», «Константин», «Генерал Корсаков». А также пароходов Сибирской флотилии «Шилки», «Амура», «Лены», «Сунгачи», «Уссури», винтовых баркасов и барж.
— Тимофей Васильевич, Вы, что действительно думаете, что все японцы в Благовещенске работают на разведку? — усмехнулся поручик Чижов.
— Александр Павлович, я бы очень хотел ошибиться, но боюсь, что в основном это так. Понимаете, у японцев другой менталитет. Для них сотрудничество с офицерами Генерального штаба — это честь. В отличие от наших подданных, которые не особо идут на контакт с офицерами отдельного корпуса жандармов — я отхлебнул чая, глядя на скривившиеся физиономии Савельева и Чижова, и продолжил. — Не удивлюсь, что в Благовещенске кроме японских фотографов на разведку работают и парикмахеры, и содержатели определённых домов, вместе с девами, и японские слуги в домах наших старших офицеров и генералов. Рискну предположить, что японская разведсеть в Благовещенске состоит минимум из ста человек и с десяток из них имеют звание не ниже лейтенанта.
— По-моему, Вы преувеличиваете, мой друг, — вступил в разговор Савельев. — Нельзя же в каждом поданном микадо видеть шпиона.
— Владимир Александрович, а я не в каждом вижу. Но те, кто может получать информацию из первых рук от наших офицеров, по мне так наверняка работают на Генеральный штаб Японии или его офицеров. И самое страшное, по Вашей же информации о нашем законодательстве, мы с ними ничего не сможем сделать в мирное время. Максимум выслать в Японию.
— А я теперь поддержу, господина хорунжего, — произнёс Чижов. — Японцев в Благовещенске проживает не так много, и в отличие от китайцев они не заняты черновой работой. В основном сфера обслуживания и обслуживания, можно сказать высшего света, проживающего в городе. Признаться, до слов Тимофея Васильевича я над этим как-то не задумывался. А картинка-то страшная получается, господа.
— Да, картина действительно страшненькая получается, — каким-то отстранённым голосом произнёс Савельев. — В Хабаровке практически у всех офицеров слуги в домах — японцы. У меня у самого гувернантка, которая помогает жене в воспитании нашего трехлетнего сына — японка. И признаюсь, мне очень нравится её услужливость, чистоплотность и аккуратность. А теперь даже не хочу вспоминать, о чём мы с женой и гостями говорили в её присутствии. Русским она владеет очень хорошо.
— Господа, надо что-то делать! Если, Тимофей Васильевич, прав, то мы сами наносим себе непоправимый ущерб, — загорячился поручик.
— Господин хорунжий из нас самый близкий к Его Императорскому Высочеству. Вот пускай и донесёт до наместника о состоянии дел в этой области, — грустно произнёс Савельев, будто не веря в положительную реакцию со стороны руководства.
— Расскажу, Владимир Александрович, Обязательно расскажу, а точнее доложу, но только после того как у нас на руках будет хоть какое-то доказательство всех тех измышлений, которые сейчас здесь прозвучали. А для этого нам нужен фотограф. — Я повернулся в сторону поручика. — Александр Павлович, кто из двух русских представителей этой профессии больше подойдёт для нашей миссии? Моишеев или Динесс?
— Моишеев Михаил из мещан, — начал перечислять поручик. — В основном занимается портретами. Одно из старейших ателье города. Такая же аппаратура.
— А у Динесс какая аппаратура? — поинтересовался Савельев.
— У мадам Динесс насколько мне известно аппаратура очень хорошая. — Увидев наши удивлённые лица, поручик пояснил. — После смерти мужа мадам Динесс, в девичестве Хлебникова, выбрала профессию фотографа. Не знаю, каким образом она этого добилась, но по поручению Академии наук была направлена в этнографическую экспедицию. В тысяча восемьсот девяностом году Динесс посещает Камчатку, Сахалин, попадает в Хабаровку и Никольское, а после едет в Маньчжурию, Порт Артур и Пекин. Фотографировала посещение цесаревичем Благовещенска два года назад. Её ателье «А. П. Динесс на Амуре» базируется в Благовещенске с тысяча восемьсот девяносто первого года. Женщина решительная, смелая, я бы даже сказал авантюристка. С господином Като Сэтоши бьётся за лидерство своего фотоателье в городе второй год.
— Владимир Александрович, кажется это наш человек, — я, не скрывая довольной улыбки, посмотрел на штабс-ротмистра.
— Господа, а не сделать ли нам групповую фотографию. Если мадам Динесс не захочет сотрудничать с отдельным корпусом жандармов, возможно, не откажет просьбе хорунжего Аленина-Зейского, о котором так много говорят в Благовещенске, — произнёс, поднимаясь из-за стола Савельев.
Я достал из кармана часы. Откинув крышку, посмотрел на циферблат.
— Что же, полтора часа до доклада у меня есть, а такого ценного кадра упускать нельзя. Я готов, Владимир Александрович.
