Глава 11

Сегодня воскресенье, и Доминик опять на тренировке. Мы с Дейзи одни. Вчера он вернулся в полчетвертого, так что вечер мы провели вместе, но время до его возвращения тянулось чудовищно медленно. Я в проигрышной ситуации. Если скажу, что не хочу, чтобы он уходил на тренировки, буду выглядеть сварливой бабой, вцепившейся в своего мужа; если дам благословение, в течение шести недель целыми днями буду сидеть в одиночестве. К тому же я уверена, что это не последние соревнования, в которых он примет участие. Будут новые гонки, новые тренировки. Или я веду себя неразумно? Если честно, не знаю. Знаю одно: передо мной разверзлась пропасть одиночества, и я падаю в нее, лечу, кувыркаясь, вниз.

Дейзи издает раздраженные возгласы, ей жарко, она чем-то обеспокоена и раздражена, поэтому я, прихватив игрушки, выношу ее на лужайку, и мы сидим под зонтиком и наслаждаемся несмелым ветерком. Я держу малышку на коленях, чтобы она видела мое лицо, и ее распахнутые глаза и улыбка немного утешают меня. Подбрасываю ее, но делаю это без воодушевления. Мне хочется одного: вернуться в кровать. И заснуть, чтобы не чувствовать одиночества. Почему в моей душе так много отчаяния, если, на поверхностный взгляд, у меня есть все, чего я когда-либо желала? Что изменилось?

Один греческий философ сказал, что «самое постоянное – перемены». Ну а я не хочу, чтобы что-то менялось. Я хочу, чтобы мы с Домиником оставались прежними. Чтобы наши отношения оставались крепкими, а наш дом – безопасным и уютным. Я понимаю, что уже четыре дня, с тех пор как я услышала голоса в радионяне, мне неуютно в собственном доме. Я боюсь оставаться здесь одна. Возможно, именно поэтому меня возмущают тренировки Доминика. Не знаю. Я не доверяю своим чувствам. Я их не понимаю.

Такое впечатление, будто нечто извне пробралось мне в душу и овладело ею. Сделало меня неуверенной во всем. Подозрительной, недоверчивой. Я смотрю на небо, на деревья вдали, на траву, но все они не наполняют меня спокойствием, а насмехаются надо мной в своей изменчивости. Их перемены незаметны, их ощущаю только я. Синева неба стала более жесткой, холодной, отчужденной. Листья на деревьях вероломно нашептывают о предательстве. Зелень травы приобрела неестественный оттенок, как будто она ненастоящая. Я трясу головой, чтобы избавиться от этих мыслей. Наверное, со мной что-то не так. Может, я заболела, а может, страдаю от того, что мой раскалившийся на жаре мозг перестал контролировать мое воображение.

Звонок в дверь возвращает меня в реальность. Кто это там? Пусть убирается прочь. Я не уверена, что способна на обычную беседу с кем бы то ни было. Прижимаю Дейзи к груди и вдыхаю исходящий от нее запах молока. В дверь снова звонят, и мое тело каменеет от напряжения. Мне хочется наорать на тех, кто за дверью. Потребовать, чтобы оставили меня в покое. Но звонок опять звонит. Ну, рано или поздно они капитулируют. Начинаю считать, молча шевеля губами. На шестидесяти, когда звонок не повторяется, облегченно выдыхаю. Они – кто бы это ни был – ушли.

Я понимаю, что нужно зайти в дом и проверить замки. Встаю на ноги, но тут слышу чей-то голос. От неожиданности я подпрыгиваю и едва не роняю Дейзи.

Я вскрикиваю.

– Кирсти, извини, если напугал тебя.

Поворачиваю голову и вижу над забором очкастую физиономию Мартина.

– Господи, Мартин, я едва не померла от страха.

– Я звонил в дверь, но никто не открыл. Решил, что ты в саду и не слышишь.

– Что тебе надо? – спрашиваю я сквозь стиснутые зубы, молча издавая вопль, который отзывается во всем моем теле.

– Прими извинения за то, что потревожил тебя в воскресное утро. Я тут подумал, а не могла бы ты вместе со мной сходить к соседям? Это ненадолго.

– Опять? – спрашиваю я. – Ты хочешь, чтобы я пришла к тебе?

– Вообще-то нет. – Он краснеет и продолжает, понизив голос: – Я надеялся, что ты заглянешь в сад шестого дома, пока там нет строителей. Я хочу обмерить пристройку и свериться с планом, который мне вчера удалось получить в совете.

– А разве это не проникновение на частную территорию? – спрашиваю я.

– Ты права, Кирсти, – отвечает Мартин, и стыдливый румянец на его щеках становится ярче. – Но если мои подозрения оправдаются, это будет означать, что рабочие, возводя пристройку ближе к моему забору, чем дозволено, нарушают разрешение на строительство.

Я молчу, лихорадочно подыскивая отговорку. Эх, не вышла бы я из дома, у него не было бы возможности позвать меня.

– Так ты пойдешь? С малышкой?

Как ни печально, ни одна отговорка на ум не приходит.

– Между прочим, если мы зайдем ко мне, мы сможем взглянуть на пристройку из моего сада. А потом проберемся на их участок и все обмерим.

– Ладно, – говорю я, злясь на себя за неспособность сказать «нет».

– Вот и славно. Жду тебя, Кирсти.

Когда его физиономия исчезает, я закатываю глаза и заставляю себя встать, костеря соседа на чем свет стоит.

На пути к его дому я вспоминаю, что у Мартина есть подвал. Глупо с моей стороны дергаться по этому поводу. Это попахивает паранойей. Мартин уже много лет живет в нашем «анклаве» и стал нашим соседом с тех пор, как мы поселились здесь. У нас никогда не было повода подозревать его в чем-то неблаговидном. Но факт остается фактом: у него есть подвал, хотя я и узнала об этом только недавно. Когда он был построен? Когда и дом? Или после того, как Мартин переехал сюда?

Царящая вокруг тишина действует на нервы. Какая ирония: мне хочется, чтобы рабочие вернулись, перекрикивались, стучали молотками, сверлили. Я не слышу пения птиц, до меня доносится только шорох моего платья да биение моего сердца.

Начинаю размышлять о том, что находится там, внизу, в подвале. Как его используют? В качестве какого-нибудь хранилища? Или дополнительной спальни? Я не могу отделаться от страшных мыслей. А вдруг это своего рода камера пыток или тюрьма? А вдруг он держит там в плену девушек? О таких случаях часто рассказывают по новостям. Я содрогаюсь и приказываю себе не глупить.

Мартин открывает входную дверь, когда мы с Дейзи ступаем на дорожку.

– Не забудь про обувь, – говорит он.

Мне хочется снять эту самую обувь и швырнуть ему в башку, но вместо этого я послушно снимаю шлепанцы и прохожу в его вызывающий клаустрофобию дом. От запаха соснового освежителя воздуха начинает тошнить.

– Той молодой паре должно быть стыдно, – говорит Мартин, качая головой. – Ну, Клиффордам из второго дома.

Иду за ним на кухню и выхожу в сад. У меня нет желания затевать обсуждение, но Мартин продолжает, хотя и не видит никакой реакции с моей стороны:

– Ты замечала, что к ним постоянно приезжают какие-то люди? И они, паркуя свои машины, бесцеремонно заезжают на бордюр или на соседские площадки. Я даже видел, как они парковались у вас. Ты должна заявить им, что такое поведение неприемлемо.

– Я не замечала, – отвечаю я.

– Ну а я видел, – упорствует он. – Оставляю записки у них на ветровом стекле, но они, кажется, не обращают на них внимания.

Раздраженно выдыхаю, стараясь не застонать. Обычно я спокойно отношусь к его занудству, но сегодня он доводит меня до такого бешенства, что мне хочется гаркнуть на него.

– И еще кое-что, – продолжает Мартин, понизив голос. – Не хочу совать свой нос в чужую жизнь, но я считаю, что тебе надо знать, что твой муж очень много времени проводит в доме Клиффордов.

– Ты это о чем? – Мы с Домиником очень расположены к молодой паре из номера два, но я бы не сказала, что мы с ними близкие друзья. И Доминик никогда не говорил, что бывает у них.

– Ну, не люблю выбалтывать чужие секреты, – говорит Мартин, с извиняющимся видом пожимая плечами, – но я сам видел, как молодой Доминик часто заходит к ним.

– Что ты подразумеваешь под «часто»? – резко спрашиваю я.

– Может, раза четыре или пять. Обычно после его возвращения с работы. А еще я видел его у них по выходным.

Я хочу сказать Мартину, чтобы он не лез куда не надо, однако я еще хочу выяснить, о чем речь.

– И подолгу он там бывает? – спрашиваю, ненавидя себя за то, что выслушиваю сплетни о собственном муже.

– Гм, трудно сказать. Недолго. Только время я не засекал. – Мартин фыркает, но я говорю себе, что он как раз из тех, кто засекает. – Несколько минут, наверное, – добавляет он.

– Уверена, что Доминик просто навещал их по-соседски, – говорю я, желая погасить алчный блеск в глазах Мартина. Вероятно, он догадался, что сильно разбередил мне душу своими откровениями.

– Не доверяю этой парочке, – говорит он. – Скажи Доминику, чтобы был осторожен. Они шумные и легкомысленные, а еще в них есть что-то порочное, изворотливость какая-то.

– Они просто… беззаботные люди, любят повеселиться, как и большинство двадцатилетних, – говорю я.

– Гм. – Мартин складывает на груди руки.

– Как бы то ни было, – говорю я, спеша закончить визит, – на что я должна посмотреть?

– Ах да. На этот раз у меня есть план, так что можем проверить мои предположения. – Он торжествующе трясет листком бумаги. – Как я уже говорил, меня беспокоит, что подведение фундамента под соседскую пристройку нарушает целостность моего фундамента. Я думаю, они строят ее слишком близко к забору. – Мартин, тыча пальцем в план, еще несколько минут бубнит о высотах и вертикальных проекциях.

Я перебиваю его:

– Так давай пойдем к соседям и все измерим.

– Отличная идея, Кирсти. Пойдем добывать веские доказательства.

Я подхватываю Дейзи и иду за Мартином через дом к входной двери. Когда мы проходим по коридору, Мартин останавливается и закрывает приоткрывшуюся дверь под лестницей, но я успеваю заметить объемистые сумки, составленные на верхней ступеньке лестницы в подвал. Я узнаю логотип – они из «Той шэк». Откуда у Мартина фирменные пакеты из магазина игрушек?

Мне становится неуютно. У Мартина нет ни детей, ни внуков, если не считать ту дурацкую куклу его покойной жены. Я застываю как вкопанная. В душе появляется нехорошее чувство.

– Пошли, Кирсти, – говорит Мартин, поворачиваясь ко мне. – Что ты там замерла? В чем дело? – Он улыбается, показывая желтые зубы, и на меня накатывает приступ тошноты. Что за человек мой сосед? Я же, по сути, совсем не знаю его. Как я решилась прийти к нему, да еще и с ребенком? Ведь никто не знает, где я.

Неожиданно я вспоминаю, что в «Той шэк» продаются еще и товары для младенцев – молочные смеси, подгузники.

А что, если у него там настоящий ребенок?

И именно его плач я могла слышать в радионяне. Господи! Не исключено, что наш сосед психопат.

«Беги отсюда, – кричит внутренний голос. – Уноси Дейзи подальше от него».

– Извини, Мартин. – Как ни удивительно, я говорю спокойным и уверенным тоном. – Вспомнила, что у меня важное дело. Мне надо идти.

– Что? Сейчас? Но ведь мы не…

– Извини, – обрываю я его.

– Ты не можешь уйти, – говорит он. – Ты же сказала, что поможешь мне.

Мой взгляд прикован к входной двери впереди. Зря я поспешила со своим отказом, надо было подождать, когда мы выйдем из дома. Здесь он может помешать мне уйти. Я подавляю поднимающийся во мне ужас и делаю шаг к двери, гадая, хватит ли у Мартина наглости не выпустить нас из дома.

Затаив дыхание, я прохожу мимо него, затем толкаю входную дверь, мысленно молясь о том, чтобы он не втащил нас обратно.

– Кирсти, мне очень нужно, чтобы ты пошла со мной, – говорит он, опуская руку мне на плечо.

Вскрикнув, я сбрасываю его руку и выскакиваю наружу. Бегу по площадке, забыв, что я босая. Боюсь, что Мартин побежит за нами, но мне страшно оглянуться и проверить. Я, наверное, сошла с ума, если решилась прийти сюда. О чем я только думала? Надо поскорее вернуться домой. Надо запереть все окна и двери, задернуть шторы, чтобы отгородиться от подглядываний. Придется оставить в саду все – игрушки Дейзи, мою кружку с недопитым чаем. Опасно выходить в сад даже на минуту. Мартин может запросто перелезть через забор. Похитить у меня дочь и запереть ее в подвале. Мне жарко и холодно одновременно, я задыхаюсь. Неужели это правда? Неужели я живу по соседству с психопатом?