Антон Фарб
Откровение живых мертвецов

Я отправился за едой ближе к полудню, когда солнце уже висело в зените, но еще не раскалило улицы города добела. Вероятность нарваться на кровососущую тварь в это время суток минимальна. «Бентли» я оставил на парковке, дробовик положил поперек тележки, отогнул фанерный лист, которым была заколочена раздвижная дверь супермаркета, и осторожно вошел внутрь.

Батарейки в длинном фонаре «маглайт», позаимствованном в один из прошлых визитов на оружейном складе, следовало беречь, и поэтому я сломал несколько химических факелов и раскидал их по сумрачному нутру супермаркета. Факелов в свое время набрал достаточно в туристическом магазине; они оказались разноцветные – синие, зеленые, красные, – и окружающий мир окрасился в психоделические оттенки кислотной дискотеки. Для защиты от диких животных, которые могли проникнуть в супермаркет, я зажег фальшфейер и, под его злобное шипение и плевки искрами двинулся в сторону продуктового зала, мимо разгромленных бутиков с разбитыми витринами и покореженными ролетами.

Турникет на входе в торговый зал я выворотил еще в позапрошлый раз и теперь без труда прокатил тележку с дробовиком внутрь, после чего остановился и прислушался. В супермаркете было тихо, как в могиле. От лотков с зеленью несло гнилью. В чудом уцелевшем аквариуме плавали кверху брюхом дохлые карпы. Из давно не работающих холодильников смердело тухлятиной. Разбитые лампы дневного света хрустели под ногами.

Я миновал ряды с консервами, погрузив в тележку оливки, фаршированные креветками, и маринованные шампиньоны, заглянул в секцию элитного алкоголя, где поживился бутылкой односолодового виски восемнадцатилетней выдержки и коробкой сигар Cohibas Esqusisito, после чего отправился за сыром и хамоном.

Сыры в нынешнем положении я предпочитал исключительно выдержанные, можно даже сказать – очень выдержанные, ибо все остальные в неработающих холодильных камерах превратились в заплесневевшую белую массу. Выжили только пармезан и грюйер, которые и перекочевали в тележку. Обогнул стенд – еще в прошлый визит заприметил висящий над прилавком испанский окорок и собирался сегодня им поживиться, – но хамона на месте не оказалось.

Пока я осмысливал сей прискорбный факт, фальшфейер, пырхнув напоследок, погас, и тут до меня дошло, что в супермаркете светлее, чем должно быть. Я поднял голову. Так и есть: один из стеклянных люков в крыше был разбит, а фанера, его прикрывавшая, проломлена, и из дыры падал вертикальный луч света, в котором танцевали пылинки.

Рука сама скользнула на дробовик. На затылке выступил холодный пот.

Кто? Мертвяк бродил по крыше и провалился? Не страшно – при падении с такой высоты он бы переломал все кости и не смог даже ползать. Да и слышно бы было характерный хрип.

Генералу надоела армейская тушенка? Но зачем проникать через крышу, когда можно открыть дверь?

Ковбой ищет приключений на свою задницу? Но как бы он спустился внутрь без веревки?

Дива? Ну, это вряд ли…

Тогда кто?

И будто в ответ на мой вопрос из-за прилавка раздалось негромкое урчание.

Сжимая дробовик, я сделал шаг вперед и заглянул за прилавок. Там, по-хозяйски обняв наполовину обглоданный хамон передними лапами, лежала черная, лоснящаяся даже в полумраке, пантера, облизываясь ярко-розовым языком и сыто щурясь от удовольствия.

Пропал супермаркет. Так всегда – сначала крупные хищники прокладывают дорогу, а потом набегают всякие гамадрилы. Придется искать другой источник продуктов.

– Кис-кис-кис, – сказал я с облегчением, поднимая ружье. – Ворюга ты бесстыжая…

Пантера подняла голову, и, натолкнувшись на спокойный взгляд ее зеленых глаз, я невольно попятился.

В этот момент с улицы донесся звук, который я менее всего ожидал услышать.

Это был пароходный гудок.

Прежде чем сесть в машину, я распылил внутри полбаллончика репеллента и забросил на заднее сиденье тлеющую спираль от комаров. Надругательство, конечно, над красным кожаным салоном «Бентли», но я уже принюхался, и лучше так, чем поймать залетного москита.

С парковки пришлось сдавать задом, срезая путь через газон, заросший высокой, по середину колеса, травой. Когда неповоротливая туша лимузина стукнулась брюхом об асфальт, спрыгивая с тротуара, я выжал газ, дернул ручник и выкрутил руль до упора, заставляя шикарный автомобиль выполнить «полицейский разворот». Рессоры взвыли больше от негодования, чем от натуги, и «Бентли» с честью вышел из испытания, развернув тупое рыло к городу.

Супермаркет располагался на окраине, где белые кукольные домики с красными черепичными крышами уступали место безликим кирпичным многоэтажкам, а уютные ресторанчики и сувенирные лавки – унылым магазинам и столовым, в низине меж двух холмов, и моря отсюда видно не было. Я погнал «Бентли» вверх по извилистым улочкам, мимо заколоченных домов, по горячему липкому асфальту, плавящемуся под солнцем, через деловой центр, вспугнув по дороге стаю павианов и чуть не сбив одинокую зебру, общипывающую пальму на бульваре.

Когда проезжал мимо разгромленного зоопарка, из-за каменной ограды затрубил слон – и со стороны моря опять повторился, уже громче и четче, ни с чем не спутаешь, гудок парохода.

Возле моего отеля (стеклянный куб «Ритц-Карлтона» сверкал в полуденном солнце, как безвкусная безделушка из стразов) начиналась длинная панорамная площадка, выложенная разноцветной брусчаткой – место для променада отдыхающих, – тянущаяся по склону до станции канатной дороги. К ней я и направился – оттуда открывался лучший в городе вид на море.

Оставив «Бентли» у входа в отель (чтобы потом не пришлось далеко таскать продукты из багажника), я, захватив на всякий случай ружье, направился к балюстраде с платными биноклями на треногах.

Бинокли перебили вандалы и дикие животные, но мне они и не понадобились.

Над буреломом мачт и трупами яхт, выброшенных на берег зимними штормами, над рваными зонтиками, перевернутыми шезлонгами и покореженными пляжными кабинками, над серой полосой галечного пляжа и тревожно-синей гладью моря белела громада океанского лайнера.

Из огромной черной, с алой полосой, трубы поднимался дым.

– С ума сойти, – пробормотал я. – Откуда ж ты взялся?

– Из-за моря, мон шер, – ответили мне, и я подскочил от неожиданности, едва не выронив дробовик.

За моей спиной стояла Дива – в черном кожаном корсете поверх черного же латексного комбинезона, кроваво-красных сапогах до середины бедра и крошечной черной же шляпке с вуалью. И не жарко же ей в таком фетишном наряде…

– Ты стал каким-то дерганым, Сибарит, – хищно улыбнулась она.

– Меня утром чуть не съели, – проворчал я.

– Кто?

– Пантера. В супермаркете.

Дива кивнула понимающе:

– Ну да, конечно. Наводящие ужас зрачки…

– Чего? – не понял я.

– Не важно, – отмахнулась Дива. – Так, стишок… Из прошлой жизни.

– Ты как ко мне подкралась?

– По канатной дороге. Решила не брать свою красавицу – уж очень она у меня приметная.

Дива водила ярко-красный «Феррари» и жила в холмах «Бельгравии» – элитного коттеджного поселка, расположенного у подножия гор, – сплошь высокие заборы, особняки с башенками и голубые пятна бассейнов. Если бы Дива поехала на «Феррари», ее бы наверняка заметили с лайнера.

– Мудро, – оценил я. – А разве канатка еще работает?

– Там есть резервный дизель. О нем мало кто знает.

Пароходный гудок раздался в третий раз – протяжно и нагло.

– Что будем с этим делать? – Дива показала на лайнер, замерший на рейде.

– Надо посоветоваться с остальными. Место сбора – возле фонтана на площади.

– Ты меня подвезешь? – обворожительно улыбнулась Дива.

Я усмехнулся:

– А не боишься?

– В крайнем случае сожрем друг дружку… – пожала плечами Дива.

Когда мы подошли к «Бентли», из салона донеслось потрескивание рации.

– Сибарит, ответь! Сибарит, вызывает Генерал! – проскрипела она. – Где тебя черти носят?! Прием!

– Скоро буду, – ответил я в микрофон, глядя, как Дива пытается уместить свои бесконечно длинные ноги на приборной доске.

В центре фонтана возвышалась зеленоватая статуя, засиженная голубями до неузнаваемости. На парапете давно высохшей чаши сидели с полдюжины жирных наглых ворон, оглашавших окрестности громким курлыканьем.

Шуршание покрышек «Бентли» по брусчатке заставило их вспорхнуть, но далеко они не улетели, приземлившись обратно, едва я заглушил мотор. А вот рычание генеральского бронемобиля распугало голубей окончательно – они даже соизволили подняться на крыши, негодующе хлопая крыльями.

Дома вокруг – мэрия в стиле рококо, модерновый телецентр, ресторан «Прага», бизнес-центр «Баллард-плаза» – стояли закупоренные, с заколоченными крест-накрест окнами, опущенными ролетами и забаррикадированными входами. Я миновал отель «Хаятт» (строгий шик, корпоративная сдержанность, светлые деревянные панели, просторные холлы), в котором жил раньше, пока стая гиен не заставила перебраться в «Ритц-Карлтон» (резные колонны, мраморный вестибюль, черный фаянс унитазов, позолоченные краны).

Генерал выбрался из броневика, кряжистый, коренастый, широкоплечий, в темно-зеленом камуфляже, берцах и широкополой панаме с москитной сеткой, и сразу же поинтересовался:

– Здравия желаю! Где Ковбой?

– Едет, наверное, – пожал плечами я. – Если мертвяки его не сожрали.

– Это маловероятно, – хмыкнул Генерал. Несмотря на москитку, было видно, как он пожирает глазами Диву, выбирающуюся из лимузина. – По последним данным разведки, на севере еще бродят, а у нас, по такой-то жаре, сгнили давно. Ну разве что в подвале каком-нибудь сидит одинокий зомбак…

Генерал приподнял сетку и смачно отхаркался на брусчатку. Глазки под косматыми бровями были маленькие, маслянистые. Щеки, изрубленные глубокими морщинами, заросли седой щетиной.

– Где же ваши манеры, мон женераль? – сделала замечание Дива, насмешливо глядя на Генерала с высоты своего роста – он едва доставал ей до плеча. – Вы же все-таки офицер!

– А это правда, мадам, – ощерился Генерал, – что у вас в подвале сидел прикованный мужик, которого вы затрахали до смерти?

Дива загадочно приподняла бровь.

– Вполне возможно, – ответила она. – А что, мон женераль, вы бы хотели оказаться на его месте?

Их пикировку прервал джип «Ранглер», влетевший на площадь на полной скорости и двух колесах – так его занесло на повороте. Лихо затормозив у самого фонтана, из джипа выпрыгнул Ковбой – мальчишка лет двадцати, длинный, сухопарый и прыщавый.

– Хай! – выкрикнул он, цокая каблуками ковбойских сапог. – Вы это видели? Там пароход! Настоящий! Тру!

– А ты думаешь, сынок, я вас сюда на пиво позвал? – съязвил Генерал.

Ковбой сунул руку в карман джинсов «Ливайс», вытащил пачку «Мальборо» и зажигалку «Зиппо» и неумело закурил, поперхнувшись дымом.

– Надо подать им сигнал! – заявил он. – Это будет круто!

– Кому – им? – уточнил я. – Ты знаешь, кто там, на корабле?

– Уж точно не зомби! – пожал плечами Ковбой.

Дива прищурилась:

– И тебе этого достаточно?

– Да, блин! – воскликнул Ковбой. – Любой выживший – наш союзник! Чего репу чесать?

– О мон дью, какая наивность… – вздохнула Дива.

Генерал откашлялся.

– Аналитики просчитали в свое время, – начал он, – еще до зимы, что много народу могло уцелеть на плавучих консервных заводах. Знаете, такие махины, где рыбу ловят, разделывают и консервируют. Абсолютно автономные суда, особенно если на атомном ходу. По идее, еще могли выжить экипажи подводных лодок и боевых кораблей в дальнем плавании. Но круизный лайнер? Скорее всего, его захватила очередная команда выживальщиков…

– Ну и че? – перебил Ковбой, от возбуждения выплюнувший сигарету.

– Ты забыл, почему мы выжили? – жестко спросил я. – Если среди пассажиров есть хоть один инфицированный…

– Да знаю я! – отмахнулся Ковбой. – А если нет?

Дива покачала головой:

– Риск слишком велик.

– И что вы предлагаете? – горячился мальчишка, сорвав с головы «стетсон». – Сидеть и ничего не делать?

– Как вариант, – невозмутимо кивнула Дива. – Скорее всего, они тогда пройдут мимо.

– Или не пройдут, – пробурчал Генерал. – Предлагаю готовиться к обороне.

– Вас, мон женераль, хлебом не корми – дай собрать ополчение. Тяжеловато без армии, а? – поставила его на место Дива.

Я хлопнул в ладоши.

– Стоп! Хватит пререкаться. Есть три варианта действий. Первый. Ничего не делать, авось, пронесет. Второй. Подать сигнал. Вступить в контакт. Если на борту нет заболевших… И если они пришли с миром…

– Слишком много «если», – буркнул Генерал, но я не обратил на него внимания.

– И третий вариант. Готовиться к обороне на случай высадки десанта. Что, как мне кажется, излишне оптимистично, учитывая, что нас всего четверо, а их – черт знает сколько.

– У меня есть самоходный миномет, – похвастался Генерал. – Двести сорок миллиметров. Дальность – десять кэмэ фугасом, почти двадцать – реактивной миной. По выстрелу в минуту. Я этот лайнер потоплю за пять минут…

Вздох Дивы был красноречивей любой реплики.

– А я предлагаю подать сигнал! – Ковбой воинственно взмахнул шляпой.

– Каким образом? – уточнила Дива. – Он за пределами радиуса наших уоки-токи.

– Развести костер! На крыше телецентра! – Парнишка махнул рукой в сторону самого высокого здания в городе (если считать пятидесятиметровую вышку-антенну, ажурной паутинкой поднимавшуюся к небу).

Дива поморщилась:

– А по-моему, лучше переждать. От добра добра не ищут.

– Итак, – подвел итоги я, – за вариант номер раз – один голос, вариант номер два – один голос, вариант номер три – один голос.

– А ты, Сибарит? – спросил Генерал.

– Воздержался, – сообщил я.

– Твою мать… – выругался вояка. – Всегда говорил, что демократия не работает!

Я усмехнулся:

– Особенно в коллективе из четырех социопатов…

– Не будь мы социопатами, любезный Сибарит, – подметила Дива, – нас бы уже давно сожрали…

Она вдруг сделала три стремительных шага и залепила Ковбою размашистую пощечину. Парнишка вздрогнул и чуть не упал. А Дива отняла от прыщавой физиономии обтянутую латексной перчаткой ладонь и продемонстрировала всем раздавленного комара.

– Ой, мамочки! – побледнел Ковбой.

– Вот именно поэтому нам не следует надолго собираться в одном месте, – заявила Дива, пшикая на перчатку дезинфектантом.

Генерал швырнул Ковбою шприц-тест. Тот попытался поймать его на лету, но не сумел: руки тряслись.

– Проверься, рядовой! – рявкнул Генерал. – А мы – по норам! Собрание окончено! Решение не принято! Каждый сам за себя!

Я не стал спорить. Стратегия «каждый сам за себя» всегда находила позитивный отклик у моей социопатической натуры.

Только благодаря вышеозначенной стратегии (и отчасти натуре) я до сих пор не превратился в ходячего мертвеца.

К вечеру в горах разразилась гроза – одна из тех странных, сухих и бесшумных гроз, когда фиолетовые молнии жалят землю, сполохи озаряют багровое небо, но ни капли дождя, ни раската грома не доносится на террасу отеля.

Над морем сгущались сумерки, и на горизонте, тонкой линии между лиловыми тучами и свинцово-серыми волнами, мрачно белела махина круизного лайнера.

– А ведь он его потопит, – задумчиво проговорила Дива, крутя бокал.

К ужину она сменила фетишный наряд на вечернее платье от Диора; глубокое декольте искрилось алмазным колье от Тиффани. Руки Дива прятала в длинных, до локтя, бархатных перчатках цвета электрик.

– Генерал? – уточнил я. Было душно и жарко, и я осушил бокал холодного шампанского.

Чтобы заморозить лед, я извел две канистры солярки на дизель-генератор – но все-таки запустил его, и теперь бутылка «Дом Периньона» плавала в серебряном ведерке с талой водой.

– Вояка тупоумный, – сморщилась Дива. – Как же я таких ненавижу!

– И много таких тебе повстречалось? – спросил я, отодвигая тарелку с остатками фуа-гра. На столе горела свеча и тлела спираль от комаров.

Дива помрачнела.

– Достаточно. После Откровения они повылазили, как тараканы, из всех щелей. Отряды самообороны, охотники на зомби, суровые выживальщики. Главное – сбиться в стадо, а я буду вами руководить. Все за мной, я знаю, как надо! Из-за этих идиотов…

Она не закончила фразу – не было нужды.

Наступление зомби-апокалипсиса пришлось на позднюю осень. Расцвет зомби-хантерства – на разгар зимы. Это было весело и увлекательно: зомби от холодов попримерзли, окоченели, двигались вяло, кусались медленно, а бравые ребята с дробовиками, бензопилами и мачете крошили мертвяков в капусту, запирали снаружи в закупоренных зданиях и с нетерпением ждали весны. Вот потеплеет, обещали охотники, и сгниют мертвяки, истлеют – а скелеты, даже пораженные Z-вирусом, не ходят…

Весна пришла. Зомби оттаяли и начали гнить.

А потом появились комары. Самые обычные москиты. Z-вирус подействовал на них странным образом: прожорливым тварям стало все равно, кого кусать – живого или мертвого, еще теплого или уже остывшего. Причем сами комары от вируса не дохли, зато переносили его (как и крысы, стервятники и прочие падальщики) просто замечательно.

И оказалось, что избежать укуса комара значительно сложнее, чем укуса зомби.

Все было решено в считаные дни. Человечество прекратило свое существование.

Выжили единицы.

Нет, не так: выжили одиночки. Те, кто не вступал в отряды, не сбивался в коммуны, ни с кем не общался, держался подальше от людей.

Социопаты. Вроде меня, Дивы, Генерала и Ковбоя.

И нам это, если честно, понравилось…

– Слышишь? – нахмурилась Дива, склонив голову к плечу. – Что это?

Я прислушался. Хлопки. Негромкие.

– Это выстрелы! – уверенно заявила Дива. Она вскочила, уронив салфетку, и подошла к ограждению. Я последовал за ней.

Слух ее не подвел: пальба доносилась из телецентра. Сквозь щели в заколоченных окнах вспыхивали огни и мельтешили тени. Потом на крыше, у основания антенны, что-то зашевелилось. Полусгнившие от жары мертвяки поперли из люка, точно опара из кастрюли, преследуя человека, гигантскими прыжками удирающего от них. Человек доскакал до вышки и полез вверх. Отсюда я не мог этого разглядеть, но воображение услужливо дорисовало темному силуэту остроносые сапоги и широкополый «стетсон».

– Ковбой! – выдохнула Дива. – О, анфан терибль!

– Зачем он это делает? – недоумевал я. За спиной у мальчишки болтался груз. Канистры! Точно, канистры с топливом – точно такие я заливал в бак генератора.

– Петит гарсон хочет любви, – заявила Дива цинично. – Он ведь неразвязанный еще. Со мной ему не светит. А на корабле могут найтись подходящие самочки.

Ковбой добрался на площадки на вышке, облепленной, точно старое дерево трутовиком, тарелками спутниковой связи, и отцепил канистры. Одну он сбросил, предварительно запалив тряпку в горловине, прямо на головы зомби. Ахнуло глухо, огненный шар разметал мертвяков по крыше, разорвал их на копошащиеся ошметки. А вторую Ковбой стал расплескивать вокруг себя, чтобы подать сигнал лайнеру – на случай, если взрыв остался незамеченным.

– Дурак, – сказал я. – Он вообще соображает, что антенна раскалится от огня? Как он спускаться-то будет?

Дива смотрела завороженно:

– Будет страшен стремительный лет… – пробормотала она.

Ковбой закончил разводить костер. Я представил себе, как он картинно чиркает колесиком «Зиппо» – и антенна вспыхнула, как крест ку-клукс-клана. Ковбой отпрянул от языков пламени, потерял равновесие – и рухнул вниз, на крышу.

Дива взвизгнула.

– Он жив?! – вскинулась она, привстала на носки, силясь рассмотреть, уцелел ли мальчишка.

– Пока да, – ответил я. Высоты там было – метров шесть, не больше. Но не высоты ему следовало бояться.

Из люка, ведущего на крышу, выскочили стремительные тени – гораздо быстрее, проворнее и опаснее мертвяков.

– Это гиены, – пояснил я. – Там, на площади, целая стая. В «Рице». Они всегда приходят на запах падали.

Чтобы не видеть, как хищные твари рвут на части все еще живого Ковбоя, Дива отвернулась и посмотрела мне через плечо.

– Корабль! – воскликнула она.

Я обернулся. Лайнер обшаривал берег лучом прожектора. Старания Ковбоя не остались незамеченными.

– Ну вот, – развел руками я. – А утром они спустят шлюпки и высадят десант. Малолетний кретин, мир его праху, своего добился.

Дива приблизилась ко мне почти вплотную. Глаза у нее были расширены, дыхание – прерывисто, в уголке рта блестела капелька слюны.

– Значит, – хрипло подметила она, кладя ладонь мне на ширинку, – у нас впереди еще целая ночь.

Я не стал возражать.

Мы проснулись от грохота. Поутру в мертвом городе на берегу моря даже шум прибоя иногда оглушал; сейчас же за окнами ревели моторы и ухали стенобойные машины. В то зыбкое мгновение, что отделяет сон от яви, меня накрыло коротким, но очень реалистичным кошмаром – что не было никакого зомби-апокалипсиса, и человечество не погибло, а пустой город приснился мне, и за окном грохочет стройка, прорабы в желтых касках орут на рабочих с отбойными молотками… я проснулся в холодном поту.

– Они высадились! – Дива вскочила с мокрых, скомканных шелковых простыней (в «Ритце» даже постельное белье было багрово-черное, как в очень дорогом борделе) и метнулась к балконной двери, на ходу натягивая кружевной пеньюар.

Даже внезапно наступивший конец света послужил для Дивы всего лишь поводом принарядиться.

Я сел, свесил ноги с кровати на пушистый, с ворсом по щиколотку, бордовый ковер и хрустнул шеей. Голова побаливала. Пустая бутылка из-под «Дом Периньона» плавала кверху донышком в ведерке с растаявшим льдом.

– Погляди, Сибарит! – позвала Дива, и пришлось встать. Пошатываясь и шлепая босиком по мраморному полу, я добрел до балкона, накинул атласный халат и вышел наружу, щурясь от яркого солнца, встающего над искрящейся гладью моря.

В центре города, над все еще дымящейся после ночного пожара крышей телецентра, возвышался столб пыли, из которого и доносились звуки хаоса и разрушения.

– Какого черта там происходит? – поморщился я. – Обстрел? Бомбардировка?

– Это Генерал, – заявила Дива – и оказалась права.

Утренним бризом, налетевшим с моря (лайнер по-прежнему неподвижной громадой маячил на рейде), развеяло столб дыма – и стала видна многоэтажная автостоянка, серое бетонное сооружение, столбы, плиты, пандусы и покрытые толстым слоем пыли брошенные авто. И на эту автостоянку пытался въехать… танк? нет, не похоже… как он там говорил, наш бравый вояка? – ах да, самоходный миномет.

Самоходный миномет походил на трактор, у которого вместо кабины установили пушку с непомерно длинным стволом. Ствол выходил за габариты гусеничного шасси, а вращающейся башни у самоходки не было – и поэтому, чтобы не погнуть ствол, Генерал въезжал на пандус задним ходом, что называется, «по зеркалам» – только вот зеркал конструкция самоходки тоже не предусматривала.

Миномет ревел, рычал, фыркал, буксовал, крутился на месте, врезался в стены, корежил машины – но упорно преодолевал ярус за ярусом, тараня все подряд. От такого количества столкновений Генерала наверняка контузило; впрочем, вряд ли это как-то отразилось на его интеллекте.

– Что он делает? – недоумевала Дива. – Что за цирк он устроил, мон дью?!

– Он хочет потопить лайнер, – сказал я, наблюдая, как неуклюжая махина самоходки выталкивает с третьего яруса парковки новенький, ярко-желтый с двумя черными полосами на капоте «Форд Мустанг». Покойный Ковбой отдал бы правую руку за такую тачку.

– Но зачем ему разносить парковку?!

– На набережной самоходка будет легкой мишенью. А с крыши парковки он сможет стрелять прямой наводкой, – предположил я.

– О, кретин! – процедила Дива. – Слесарь малоумный!

Я хмыкнул, подтащил к краю балкона шезлонг и бутылку скотча.

– А почему слесарь? – удивился я, наливая себе утреннюю порцию.

– Ну, может, не слесарь, – передернула плечиками Дива, пряча руки под газовой накидкой. – Может, моторист. Или тракторист. В общем, механик. Ты его ногти видел? Чернь. Такое не отмывается. Хоть и нацепил генеральские погоны, а все равно сразу видно, кем он был до Откровения.

Самоходка преодолела последнее препятствие, раскатав в тонкий блин «Фольксваген Жук», и выбралась на крышу, после чего закрутилась на одном месте, разворачиваясь дулом в сторону моря.

Над лайнером взвилась в небо зеленая сигнальная ракета, и отчаянно замигал прожектор-семафор.

– А почему ты называешь зомби-апокалипсис Откровением? – полюбопытствовал я.

– Потому что «апокалипсис» – это и есть «откровение» по-гречески, а вовсе не «конец света», как думают невежды. Откровение живых мертвецов. Или, если точнее, Откровение для живых мертвецов.

Миномет неторопливо стал задирать хобот пушки к небу.

– Почему – для?

– Потому что благодаря Откровению слесарь-моторист, не наигравшийся в детстве в войнушку, может объявить себя генералом, а сопляк-студент – напялить ковбойскую шляпу и героически накормить стаю гиен собственным трупом…

Невольно я задумался, кем была Дива до Откровения. Учительницей? Бухгалтером? Серой мышкой и синим чулком?.. Под бархатными перчатками и латексными комбинезонами она прятала паутинку шрамов на внутренней стороне предплечий.

– По-твоему, живые мертвецы – это мы? – уточнил я.

– Ну а кто же? – сказала Дива, ежась от холода под жаркими лучами солнца. – Ходим, дышим, пьем, едим, трахаемся. А на самом деле – мы уже умерли. Просто не хотим об этом задумываться.

Миномет наконец-то выстрелил. Бумкнуло звонко, облачко белого дыма вырвалось из ствола – и через пару секунд фонтан взметнулся к небу между кораблем и берегом.

– Мимо, – прокомментировал я.

Генерал повторил попытку: опять «бум», словно половником по кастрюле, тихий свист – и второй фонтан всплеснулся позади лайнера.

– Пристреливается! – Я оценил старательность Генерала добрым глотком вискаря. – Думаю, попытки с пятой – попадет.

С лайнера запустили еще три ракеты – две желтых и одну красную.

– С седьмой, – возразила Дива. – Если не с десятой.

– Пари? – предложил я.

– На что? – изогнула бровь Дива. – У меня все есть. У тебя, если не ошибаюсь, тоже.

Третья мина, выпущенная Генералом, легла так близко от корабля, что фонтаном накрыло корму. В ответ в районе рубки что-то сверкнуло, словно электросварка, и раздался звук рвущегося полотна. От бетонной автостоянки полетела крошка.

– У них есть пушка! – выпалила Дива. – Тре бьен!

– Так-так-так! – Я налил себе еще виски и предложил Диве. Она отказалась, не отводя взгляда от дуэли Генерала и корабля. – Зрелище становится увлекательным!

Миномет снова плюнул: перелет, но уже значительно ближе – еще чуть-чуть, и зацепил бы нос лайнера. «Вилка» попаданий сужалась. Ну, Генерал, давай, старайся! Пятый выстрел – решающий! Я же на тебя поставил!

На лайнере что-то мигнуло, точно солнечный зайчик пустили в глаза гигантским зеркалом – и через мгновение с моря докатился нарастающий вой.

– Ракета! – выкрикнула Дива, когда на третьем ярусе стоянки распух огненный шар.

Стоянка содрогнулась. Ствол миномета судорожно задергался.

– Успеет, – сказал я уверенно. – Я в него верю.

Вискарь приятно согревал желудок, прогоняя головную боль и делая мысли легкими, словно бабочки.

– Нет, – возразила Дива. – Он будет раздавлен. Опрокинут обломками плит.

Я не понял.

В этот момент миномет выстрелил – и одновременно с лайнера выпустили следующую ракету. Невыносимо долгую секунду рев ракеты заглушал вой мины – а потом миномета не стало; он исчез в грязно-багровом смерче, и парковка, не выдержав второго попадания, начала рушиться, складываясь как карточный домик.

Грохот стоял такой, что я перестал слышать собственные мысли. Облако бетонной пыли долетело даже до террасы «Ритц-Карлтона» на двенадцатом этаже. Откашлявшись и выплеснув из стакана безнадежно испорченный скотч (серая крошка присыпала янтарную жидкость), я перевел взгляд на лайнер.

– Я выиграл! – сообщил я Диве, которая чертыхалась и отплевывалась, стряхивая с себя пыль. – Пятый выстрел. Он попал.

Лайнер раскололся пополам: корма почти сразу ушла под воду, а нос задрался в небо и медленно тонул. Там, где была рубка, каюты и черная труба с алой полосой, бушевал пожар, учиненный фугасной миной.

– Да, – сказала Дива. – Ты выиграл. А мы – проиграли. Мерд!

Тишина после артиллерийской дуэли вернулась в мертвый город, и только рычали в закупоренных зданиях потревоженные небывалым шумом мертвяки, и похохатывали испуганные гиены.

– Почему? – спросил я.

– Потому что теперь нас осталось только двое, – ответил Дива меланхолично.

– Тебе нужен кто-то еще? – удивился я.

– Нет, – покачала головой она. – Просто два – это ровно на один больше, чем следует. В новом мире выжившие куда опаснее друг для друга, чем зомби. Пожалуй, я все-таки уеду…

– Уеду? Куда – уеду? Зачем?

– В горы. Куда-нибудь. И не спорь. Это мое несравненное право…

Она отобрала у меня стакан и сделала большой глоток.

– Прощай, Сибарит, – сказала Дива.

Я пожал плечами и не стал спорить.

Когда я вышел из душа – мне пришлось изуродовать похожую на дворец ванную президентских апартаментов «Ритц-Карлтона», чтобы установить над позолоченным душем бак для нагревания воды под солнцем, – Дивы в номере уже не было.

Я вытерся махровым полотенцем, натянул льняные шорты и футболку, вытащил из коробки сигару и щипчиками откусил кончик. На столе, рядом с бутылкой односолодового скотча, лежал потрепанный томик стихов, заложенный винтовочным патроном.

Я открыл книгу. На странице было всего одно стихотворение:

Я усмехнулся и втянул в себя облако ароматного дыма. Все-таки учительница. Как я и предполагал.

С бокалом в одной руке и сигарой – в другой, я снова вышел на балкон. Солнце почти вскарабкалось в зенит, начинало припекать. От белых домов веяло жаром. Огонь на толевой крыше телецентра погас, догорев. Вышка, черная от копоти, покосилась, но устояла. Пыльное облако на месте автостоянки уже осело, и теперь среди разноцветных домов зияла дыра, как на месте вырванного зуба.

Лайнер почти затонул – лишь малая его часть виднелась над водой. Вокруг расплывалось черное масляное пятно, по периметру кружили дельфины, выпрыгивая из воды.

В зоопарке верещали мартышки и ухали гиены на площади. Где-то далеко зудели комары – совсем нестрашные при полном отсутствии людей. По склонам холмов, под замершими кабинками канатной дороги, петлял по серпантину ярко-красный «Феррари».

Я вытянулся в парусиновом кресле, закинув ноги на перила, и приложился к бутылке.

Снизу, из вестибюля «Ритц-Карлтона», донесся приглушенный рык пантеры.